Книга Драконья Погибель. Драконья Тень онлайн - страница 4

4

Следующие несколько дней Дженни с интересом присматривалась к тому, как меняется отношение Гарета к ней и к Джону. Казалось, юноша вернулся к дружеской доверчивости, установившейся было между ним и ею сразу после избавления от бандитов в развалинах города, пока он не узнал, кем доводится Аверсину его избавительница. Однако кое-что в его поведении было новым. Гарет явно нервничал, внезапно замолкал посреди разговора. Если он и солгал о чем-то в Холде, то теперь горько сожалел об этом, хотя и не настолько, чтобы во всем признаться.

Как бы там ни было, но Дженни еще в день освобождения Гарета от мьюинков почувствовала, что скоро все выйдет наружу. Джон уехал вперед разведать разрушенный каменный мост, перекрывающий бурное течение Змеи-реки, оставив их одних с запасными лошадьми и мулами среди хмурого молчания зимних лесов.

– Насколько шептуны материальны? – спросил негромко Гарет и поглядел через плечо, словно ожидая увидеть ужас вчерашней ночи, вытаивающий в дневную реальность из тумана между деревьями.

– Достаточно материальны, чтобы убить человека, – сказала Дженни. – Если они, конечно, смогут выманить его из лагеря. Раз пьют кровь – значит, нуждаются в пище. Но большего о них никто тебе не скажет. Ты выкрутился чудом.

– Знаю, – пробормотал он, глядя в смущении на свои руки. Они были голые и потрескавшиеся, – плащ и перчатки пропали в доме мьюинков. Позже, зимой (Дженни была в этом уверена), мьюинки сварят их и съедят кожу. Теперь на плечи юноши поверх камзола и заемной куртки был накинут старый плед Джона. С жидкой прядью, прилипшей к треснувшей линзе очков, Гарет мало напоминал придворного щеголя, явившегося в Холд несколько дней назад.

– Дженни, – поколебавшись, сказал он. – Спасибо тебе еще раз. Я сожалею, что вел себя по отношению к тебе… Просто… – Голос его вильнул неопределенно.

– Я подозреваю, – мягко сказала Дженни, – что ты ошибся, спутав меня с кем-то, кого ты знал раньше.

Краска хлынула на щеки юноши. Ветер застонал в голых деревьях. Гарет вздрогнул, затем со вздохом повернулся к Дженни.

– Дело в том, что ты рисковала жизнью, спасая меня, а я, как дурак, втягивал вас в историю. Мьюинки казались мне такими безобидными… И я все равно никогда не покинул бы лагерь, но…

Дженни улыбнулась и покачала головой. Дождь прекратился, и она откинула капюшон, позволив ветру ворошить свои длинные волосы. Коснувшись пятками боков Чалой Тупицы, она медленно двинулась вперед, увлекая за собой весь караван.

– Это трудно, – сказала она, – не поверить иллюзиям шептунов. Даже если те, кого ты видишь за пределами магического круга, заведомо не могут там быть, не могут выкрикивать твое имя, – все равно что-то в тебе требует, чтобы ты пошел на зов…

– Какой… какой образ они принимали для тебя? – сдавленно спросил Гарет.

Память была недоброй, и Дженни перед тем, как ответить, помедлила минуту. Потом сказала:

– Моих сыновей. Яна и Адрика.

Видение было тогда настолько реальным, что, даже вызвав образы в магическом кристалле Каэрдина и убедившись, что мальчишки в целости и сохранности обретаются в Холде, Дженни так и не смогла преодолеть страха за них. После небольшого раздумья она добавила:

– У них злой обычай принимать именно тот образ, который больше всего тебя тревожит. Им ведомы не только твоя любовь, но и грехи, и желания…

Гарет откачнулся и стал смотреть в сторону. Некоторое время он ехал молча, потом спросил:

– Откуда они знают?

Она покачала головой.

– Может быть, читают мысли. А может быть, они – всего лишь зеркало, не сознающее, что оно отражает. И заклятиями мы их связать не можем, потому что не знаем их сущности.

Он нахмурился, озадаченный.

– Их – чего?..

– Их сути, их внутреннего бытия. – Она натянула поводья как раз перед длинной извилистой вмятиной, где вода лежала среди деревьев, словно мерцающая змея. – Вот, например, кто ты, Гарет из рода Маглошелдонов?

Он вздрогнул, и она снова прочла страх и вину в его глазах.

– Я… – заговорил он, запинаясь. – Я – Гарет из… из рода Маглошелдонов. Это такая провинция в Белмари…

Дорогу заливали вечные лесные сумерки. Дженни пристально взглянула в глаза юноши.

– А если бы ты родился не в этой провинции, был бы ты Гаретом?

– Э… Конечно, я бы…

– А если бы ты не был Гаретом? – с нажимом продолжала она, не давая ему отвести взгляд. – Мог бы ты стать собой? Если бы ты искалечился, заболел проказой, лишился бы признаков пола – кто бы ты был тогда?

– Я не знаю…

– Ты знаешь.

– Перестань! – Он попытался вырваться – безуспешно. Ее мысленная хватка стала жестче, Дженни уже проникала в его разум, предъявляя ему его самого: живой калейдоскоп заемных образов из тысяч баллад, обжигающие желания юности, незажившие раны от каких-то горчайших измен и – самое главное – клубящуюся тьму едва выносимого страха. Она двинулась в эту темноту. За неясной ложью, сказанной в Холде, скрывался некий больший грех. «В самом деле преступление, – удивилась она, – или нечто кажущееся ему преступлением?»

– Перестань! – снова закричал Гарет. Отчаяние и ужас звучали в его голосе. На секунду она увидела его глазами саму себя: безжалостные голубые глаза, лицо – белое, как костяной клин, вбитый между двух черных потоков волос. Она вспомнила, как Каэрдин впервые проделал с ней то же самое, и поспешно отпустила Гарета. Он отвернулся, прикрывая лицо, тело его сотрясала дрожь.

После некоторого молчания Дженни сказала мягко:

– Извини. Но это и есть сердцевина магии, ключ к любому заклятию – понять сущность, назвать настоящее имя. Вот тебе правда о шептунах и о ведьмах в придачу.

Дженни тронула лошадь, и они снова двинулись вперед; копыта месили чайного цвета ил. Она продолжала:

– Все, что ты можешь сделать, это спросить себя, – а может ли такое быть, чтобы зовущий тебя действительно оказался в лесу.

– В том-то и дело, – сказал Гарет. – Она вполне могла. Зиерн… – Он остановился.

– Зиерн? – Это было то самое имя, которое он бормотал в полусне, отшатнувшись в Холде от прикосновения Дженни.

– Леди Зиерн, – после некоторого колебания сказал он. – Любовница короля.

Сквозь полосы грязи и дождя его лицо стало гвоздично-розовым. Дженни вспомнила странный смутный сон, темноволосую женщину и ее звонкий смех.

– Ты ее любишь?

Гарет покраснел еще больше. Придушенным голосом он повторил:

– Это любовница короля. Но не королева. Они не венчаны.

«Как мы с Джоном», – подумала Дженни, внезапно поняв причину неприязни Гарета к ней.

– В каком-то смысле, – спустя момент продолжил Гарет, – мы все влюблены в нее. Это первая леди двора, самая прекрасная… Мы пишем о ее красоте сонеты…

– А она тебя любит? – продолжала допытываться Дженни, но Гарет замолчал на время, направляя коня вверх по каменистому склону на ту сторону впадины.

В конце концов он сказал:

– Я… я не знаю. Иногда мне кажется… – Он тряхнул головой. – Она пугает меня, – добавил он. – Кроме того, она ведьма, видишь ли…

– Да, – мягко сказала Дженни. – Я это предполагала, когда ты говорил о ней в Холде… Так ты боялся, что я похожа на нее?

Казалось, он поражен сказанной ею нелепостью.

– Но ты совсем на нее не похожа. Она… так прекрасна… – Гарет оборвал фразу, покраснел всерьез, и Дженни рассмеялась.

– Не беспокойся. Я уже привыкла к тому, что вижу в зеркале.

– Да нет, ты тоже красива, – запротестовал он. – Но… может быть, прекрасна – не совсем точное слово…

– Да ты скажи – безобразна. – Дженни улыбнулась. – Будет куда точнее.

Гарет упрямо потряс головой. Честность не позволяла назвать ему Дженни прекрасной, а выразить галантно то, что он хотел сказать, ему мешала неопытность.

– Красота… Да дело даже не в красоте, – сказал он наконец. – Просто она совсем другая. Она искусна в колдовстве, бесчувственна, ее не интересует ничего, кроме ее власти.

– Тогда она похожа на меня, – сказала Дженни. – Я тоже кое-что смыслю в своем ремесле, а бесчувственной меня называли еще девчонкой, когда я вместо того, чтобы играть с другими детьми, сидела вечерами перед свечой и вызывала образы в пламени. Что до остального… – Она вздохнула. – Ключ к магии – магия. Чтобы быть магом, ты должен быть им. Так обычно говорил мой учитель. Жажда власти забирает все, что у тебя есть, не оставляет ни времени, ни сил, ничего. Мы уже рождаемся с зерном власти внутри, нас гонит голод, которого не утолить. Знания… власть… узнать, что за песню поют звезды, собрать все силы творения в одной руне, начертанной в воздухе, – вот наша жизнь. И мы всегда одиноки, Гарет…

Некоторое время они ехали в молчании. Железноствольные леса вокруг были исполосованы ржавчиной умирающего года. В убывающем свете дня Гарет выглядел старше своих лет: он заметно осунулся, приключения и усталость оставили землистые следы под глазами. В конце концов он повернулся к ней и спросил:

– А маги вообще способны любить?

Дженни снова вздохнула.

– Говорят, что жена колдуна – все равно что вдова. Женщина, носящая ребенка мага, должна знать, что ей придется растить его одной: муж бросит ее, как только магия позовет его невесть куда. Вот почему ни один священник не обвенчает колдуна и ни один флейтист не сыграет на его свадьбе. А если забеременеет ведьма – это и вовсе жестоко…

Он покосился недоверчиво, сбитый с толку и словами, и холодностью ее голоса, как будто то, что она говорила, не касалось ее совершенно.

– Ведьма всегда больше заботится об умножении своей власти, чем о своем ребенке или о каком-либо мужчине. Она или покинет дитя, или возненавидит его за то, что оно отбирает у нее время, такое необходимое – для медитации, учения, совершенствования своего искусства… Ты знал, что мать Джона была ведьмой?

Гарет уставился на нее, пораженный.

– Она была шаманом Ледяных Наездников, отец Джона взял ее в битве. В твоих балладах ничего об этом не говорится?

Гарет помотал головой.

– Фактически ничего. В Гринхайтовом варианте баллады об Аверсине и Золотом Драконе Вира рассказывается только о его прощании с матерью в ее тереме перед битвой с драконом… Но теперь мне кажется, что эта сцена очень похожа на балладу у того же Гринхайта о Селкитаре Драконьей Погибели и на поздний Халнатский вариант песни об Антаре Воительнице. Честно говоря, я просто думал, что все драконоборцы ведут себя похоже…

Улыбка тронула ее губы, затем исчезла.

– Она была первым моим наставником на путях власти, когда мне было всего шесть лет. О ней говорили то же, что и обо мне: приворожила лорда, запутала его в своих долгих волосах… Я тоже так думала, пока не увидела, как она рвется на волю. В ту пору она уже родила, но, когда Джону было пять лет, они ушли в пургу и не вернулись – она и волк с ледяными глазами, ее единственный друг. Больше их в Уинтерлэнде не видели. А я…

Наступило долгое молчание, нарушаемое только мягким чавканьем грязи, дробью дождя да редким ударом копыта о копыто засекающегося мула Кливи. Когда Дженни заговорила снова, ее голос был негромок, словно она беседовала сама с собой:

– Он хотел, чтобы матерью его детей была я, хотя знал, что я никогда не буду жить с ним как жена, не посвящу жизнь дому. Я это тоже знала. – Она вздохнула. – Львица рожает львят и снова уходит на охоту. Я думала, что со мной будет то же самое. Всю жизнь меня называли бессердечной – так оно, наверное, и было. Я и сама не думала, что полюблю их…

За деревьями показались обвалившиеся башни моста через Змею-реку, вздувшаяся желтая вода бурлила под обрушенными арками. Темная фигура всадника маячила на хмурой дороге; очки блеснули, как кругляши талого льда, в холодном дневном свете, словно сообщая, что опасности впереди нет.

В тот день они добрались до руин Эмбера, бывшей столицы Вира. Мало что осталось от города: рябой каменистый курган да распадающийся фундамент крепостной стены. Развалины были знакомы Дженни с той давней поры, когда они с Каэрдином искали здесь похороненные в подвалах книги. Дженни хорошо помнила, как старик влепил ей пощечину, когда она заговорила о том, как красивы граненые камни, торчащие из темной заброшенной земли…