Книга Милый Эп онлайн - страница 5



Глава пятая

В школу мы с Авгой ходили вместе. Обычно или я замечал, как он шагает из своего Гусиного Лога, и махал ему с балкона, или он свистел с тротуара, а тут вдруг молча вырос на пороге за полчаса до срока. Наверняка ведь явился будить меня, опасаясь, как бы я не бросил-таки школу прямо с сегодняшнего дня, словно других будильников, и посерьезнее, не нашлось бы! Ну, Шулин! Ну, святая простота!

– Встал? – довольный, спросил он.

– А как же!

– Это хорошо!

Папы уже не было. Я сквозь сон слышал, как ему позвонили, и он срочно уехал – опять, видно, эта комиссия.

Из кухни выглянула мама.

– А-а, Сентябрь-Октябрь!

– Здрасьте, теть Рим!

– Здравствуй! Живо завтракать, оба!

Она быстро изжарила нам глазунью из четырех яиц, разложила по тарелочкам, налила кофе и занялась еще блинами. Есть я не хотел совершенно. Один вид этих яиц вызывал во мне тошноту, и я живо отделил Авге половину, сделав знак скорее слопать. Тут Шулин был крупным специалистом, миг – и яйцо исчезло, без пересадки улетело прямиком в желудок.

Мама кинула на блин.

– Ешьте! Ноябрь, ты чего миндальничаешь? Смотри, у Аскольда уже пусто, а у тебя?

– Да что-то настроение! – вяло сказал Авга.

– Что?

– Да муторное.

– Вот и ешь, развеется!

– Нет, тетя Рим, тут другое, – возразил Шулин, отправляя в рот второе яйцо и принимаясь сдержанно жевать его. – Со школой вот не знаю, как быть.

– То есть?

– Да похоже, надо кончать восемь и – фр-р!

– Как фр-р?! – удивилась мама. – Ты же десять хотел.

– Хотел, да осечка выходит.

Я сбоку воззрился на Шулина – что плетет этот рассчитавший свою жизнь человек?

– Дома нелады? – спросила мама.

– Да вроде лады.

– С дядькой конфликт?

– Терпимо.

– Что, тяжело стало учиться?

– Да ничего, тяну.

– Может, болен? – все тревожнее допытывалась мама.

– Исключено.

– Так в чем же дело? – вконец растерялась мама.

– Дурью мается, – заметил я.

– Почему? Нет! – спокойно сказал Шулин. – Грызет меня что-то внутри. Вроде как на работу манит.

– А как же геолог с охотоведом?

– Вырву из сердца!

– Ну, Март-Апрель, это действительно дурь! Еще наработаешься! Работать в ваши годы – это крайность, когда уж голова совсем во! – И мама постучала пальцем по столу. – Работа сейчас не тяп-ляп! А восемь классов – это же анемия! Малокровно и хило! Восьмилетка – всего лишь свечной огарок в прожекторе знаний!

Я наконец сообразил, что весь этот разговор Шулин спровоцировал ради меня, и решил молча следить, как он из него выпутается, но выпад против восьми классов задел меня, и я буркнул:

– Ну уж, огарок!

– Именно огарок! Вам его суют, чтобы вы дальше не спотыкались, а вы!.. нет-нет, Август, давай не ерунди, а закатывай выше рукава да берись крепче за ум! Жаль вот, что мать с отцом твои далековато, а то бы они тебе проветрили мозги!

Авга вдруг улыбнулся и сказал:

– Да, на это уж батя мастак, – мозги проветривать! Как услышим – с песней идет, так все к Сучковым, через огород! И сидим до утра, кукуем!

– Вот! А отчего это? От дикости и невежества!

– Коню понятно.

– Коню понятно, а ты школу бросать! Таким же извергом станешь!.. Не мотай головой, не заметишь, как скатишься! Одна рюмка, вторая и – пошел!

– Нет, тетя Рим, – уверенно заявил Шулин. – Может, курить буду, а уж пить – ни за какие деньги! Батя выпил и за меня и за моих детей, а сейчас и за внуков дует!

– Ужас! – только и сказала мама.

– Но я подумаю, тетя Рим, – пообещал Авга. – Да и Аскольд вон говорит, что я дурак.

– И правильно говорит!

– Чую. Ну, спасибо за все!

Провожая нас, мама шепнула мне, чтобы я еще потолковал с Шулиным, да покрепче, по-мальчишески. Я кисло кивнул, а выйдя из подъезда, огрел Авгу папкой по затылку. Он рассмеялся и заметил, что это всего лишь маленькая разведка боем и что теперь можно представить, какие ракеты ударят, если я поднимусь в атаку. Все это, однако, я предвидел и предвижу, и этим меня не устрашить; меня настораживал и волновал уже туман, в который я вдруг погружусь за ясным школьным порогом, так что кпд шулинской авантюры близок к нулю, а вот сам он не так, чертяка, прост.

День начинался неправдоподобно голубым и солнечным, как будто природа просила прощения у людей за вчерашнюю круговерть. Везде еще лежал снег, и все было стылым, но уже на частых сосульках шиферных крыш, как на ресницах, скапливались слезы, а с верхушек тополей, потренькивая по веткам, срывались подтаявшие льдинки.

Приглядываясь и прислушиваясь к весеннему утру, я, однако, больше внимал себе – во мне тоже шла какая-то весенняя реакция. Из мутной смеси вчерашних событий за ночь в сердце моем вдруг выпал пуховый осадок, и, еще не проснувшись, я радостно понял, что это связано с Валей, с тем, что живет на свете такая красивая девчонка сорвиголова, что она знает меня и что у нас с ней есть даже что-то недосказанное. Это меня особенно грело, потому что здесь теплилась возможность новой встречи, чтобы все досказать, а уж когда и где встреча – это детали. Тут еще не было никакой тайны, и, я, казалось бы, мог прямо рассказать об этом Шулину, но что-то удерживало меня от откровенности. А чувства просились наружу, не терпелось хоть полунамеком выдать их. И вот, заметив, каким пристальным взглядом Авга проводил через дорогу толстушку с портфелем, я спросил:

– Авга, у тебя есть девчонка?

– Здесь нету, а в деревне была, – охотно ответил он, нисколько не удивившись.

– Ты же там в шестом только учился, какие тогда могли быть девчонки? – усомнился я.

– А что, есть правила, с какого класса заводить девчонок? – недовольно спросил Шулин.

– Нет, конечно, но… как-то рано.

– Это вы тут размазываете: рано, нельзя, опасно! А у нас просто! – И Авга пропел мне на ухо: – Ты почто меня ударил балалайкой по лицу? Я потом тебя ударил – познакомиться хочу!.. Любка ее звали, Игошина. Набесимся, бывало, допоздна, а потом я ее провожал, чтоб никто не напугал. Она заикалась. А этим вахлакам только и давай таких, которых бы испугать! Я их гонял, как поросят. Ничего была девка. Хотя дура, конечно, – что-то вспомнив, поправился Авга. – Как-то идем летом, темно уже, звезды, новолуние. Смотри, говорит, спутник летит. Я башку задрал, а она меня чмок в щеку, как телка!

– В шестом-то классе?

– Еще в пятом!

– Ого!

– Так я к ней с неделю не подходил!

Я вдруг увидел Валины губы, увидел, как она обмахивает их кончиком косы, и у меня разгорелись уши.

– А дальше как? – спросил я.

– Как… Отвадил, коню понятно!

– Хм!.. Ну, а тут что, не нравятся городские?

– Наоборот! – воскликнул Шулин. – Девчонки тут – будь-будь! Вон видишь, какая цаца пошла?

– Вижу.

– Не идет, а пишет!.. Но я и боюсь!

– Да ну тебя!

– Правда. Они и сами от меня шарахаются. Понимают.

– Что понимают?

– Что я им неровня.

– Балда ты, граф, осиновая с медной нашлепкой!

– Ладно, замнем для ясности.

Только сейчас я сообразил, что, открыв Шулина и подружившись с ним, я забыл про других, для которых он остался, наверное, тем же деревенским тупицей, каким был и для меня. Это непростительно!.. А вдруг и я не открыт и считаюсь простофилей? А почему «вдруг» – точно! Может быть, вообще все мы кажемся марсианами, пока не откроем друг в друге людей?.. Я глянул на хмурый Авгин профиль. Лоб его, нос, губы и подбородок образовывали почти одинаковые выступы, похожие на притупленные зубья огромной циркульной пилы. Шулин был действительно сколочен грубовато и, пожалуй, не по вкусу нашим девчонкам. Ну, и плевать на них! Я им тоже не по вкусу! Не вешаться же теперь! Дело-то глубже легкомысленных девчачьих вкусов! А если глубже, то Авга во сто раз лучше того же Мишки Зефа, Аполлона Безведерного. Я так и хотел сказать Шулину, но понял, что это выйдет несолидно, к тому же Зеф, может, и ничего парень, только я его еще не открыл.

Авга толкнул меня бедром и лукаво заметил:

– А ведь и у тебя нету девчонки, нету ведь? А почему?

Я пожал плечами и легко ответил:

– Не знаю.

– Ну вот, – обрадовался Авга. – Значит, мы два сапога пара! Только я опять не понимаю. Как это у тебя, такого городского гуся, нет девчонки?.. Да будь я на твоем месте…

Я рассмеялся.

Мы свернули в переулок, где в глубине обширного двора стояла наша кирпичная, неоштукатуренная школа. Славная старушка! Конечно, мой уход решен, но сделать это надо добро и весело, а не как вчера – с горечью и обидой.

Толпы нашего брата гудели в вестибюле, кишели в раздевалке. Я поздоровался с тетей Полей, готовый уверить ее, что все в порядке, если она поинтересуется вчерашним, но тетя Поля, видно, уже трижды забыла вчерашний день.

Всюду носилась малышня. На третьем этаже, у восьмиклассников, суеты было меньше, но шума столько же. Девчонки жались к батареям, пацаны вертелись перед ними. Зеф, пританцовывая, что-то рассказывал. Увидев меня, он крикнул:

– Эп, сюда!.. Внимание! Труднейший матч СССР – Англия выиграл нокаутом советский школьник Аскольд Эпов! – И, как боксеру на ринге, поднял мне руку.

Кто захлопал, кто захихикал, посыпались реплики:

– Бесстыжий!

– Качать Эпа!

– Гы-гы-гы!

Только тут я понял хамский смысл его репортажа и выдернул руку. Все, что медленно скапливалось в душе моей против Зефа, поднялось вдруг и замутило голову. Я как держал папку с учебниками в левой руке, так и врезал ею Мишке. Он захлопнул лицо руками, девчонки охнули, а я оглушенно двинулся в класс. Шулин в дверях одобрительно пожал мне локоть.

Дали звонок.

Народ стал рассаживаться, шушукаясь и косясь на меня. Зефа не было. Уже вошла Нина Юрьевна, математичка и наша классная, уже проверили домашнее задание… Явился Зеф посреди урока, с влажным и бледным лицом, припухшим носом, подняв воротничок пиджака и пальцами сцепив борта у горла, как будто замерз.

– Ты где был? – удивилась Нина Юрьевна.

– Кровь из носа шла, – ответил Зеф.

– Какая кровь?

– Обычная. – Мишка на миг распахнул пиджак и на белой рубашке дико полыхнуло красное пятно.

– Садись! – испуганно разрешила математичка.

Мне стало не по себе и от вида окровавленной рубахи и от того, что это сделал я. К концу урока мне передали записку от Зефа. В ней два слова: «Береги сопатку» – и кровавый оттиск – к рубашке, наверное, прикладывал. Значит, после занятий драка, там, в тупике, за левым крылом школы, где дерутся обычно и где всегда кто-нибудь стоит «на атанде». Я не представлял себя дерущимся, потому что никогда еще не дрался, а только разнимал, но, видно, так уж устроена жизнь, что рано или поздно драться надо. Правда и Зеф не слыл драчуном, но был нагл и безбожно хулиганист. Последний номер Зеф отмочил перед маем. Класс освещали четыре матовых плафона на трубчатых шлангах. Мишка связал их ниткой и в тот момент, когда вошла наша старенькая чертежница Евгения Ивановна, потянул нитку. Плафоны враз качнулись. Евгения Ивановна охнула и качнулась тоже – ей показалось, что у нее закружилась голова и она падает. Жаловаться старушка не стала, но пол-урока поварчивала, что, мол, спасибо ее крепким нервам, а то был бы нам смех.

– Ну-ка, ну-ка, – сказал Авга, беря у меня записку. – Ага… – И, что-то написав на обороте, отправил бумажку назад.

– Не надо вмешиваться, – вяло сказал я.

– Надо! – уверил он.

На перемене я не вышел из класса. Следующим был английский, и мне хотелось посмотреть урок еще раз. Если Светлана Петровна и не вызовет, то буду хоть руку тянуть, пусть видит, что учил и что в эфире хулиганил не зря.

Но драка сбивала с толку. А тут еще подсел Забор. Его темные глаза с темными ресницами были так сильно втянуты в глазницы, что казалось, будто в голове вакуум. Эта заглубленность делала взгляд Васьки пронзительно-цепким и суровым. Такие глаза пошли бы инквизитору или гипнотизеру, но шли они и нашему комсоргу, броско выделяя его из нас.

– Значит, со Спинстой улажено, – задумчиво, как бы ставя мысленную галочку, сказал Забор.

– А не пора ли сменить прозвище? – сердито спросил я. – Это же гадко – так называть молодую женщину!

– А что, есть резон! – живо согласился комсорг. – Есть, есть! Это ты прав! Надо будет принять неофициальное решение, а то действительно смех. Это мы провернем. Слушай, Эп! – тише заговорил он, склонившись ко мне. – В субботу у Садовкиной день рождения. Вот он, списочек приглашенных. – Васька вынул из кармана бумажку. – В списочке и ты, конечно. Надо маг с пленками приготовить, ну и, естественно, полтинник – на подарок!

– Шулин приглашен?

– Нет.

– Тогда и я пас.

– Что, Эп, за хохма? И вообще, что сегодня с тобой? Зефу по морде съездил! На меня кидаешься! Это тебе не так, то не этак! – возмутился Васька. – Именины не у меня, а у Садовкиной, и при чем тут Шулин?

– А при том, что вы его за человека не считаете! – зло выпалил я, хлопнув учебником.

– Кто не считает?

– Вы все!

– Спятил.

– Спятил?.. А у Мирошникова был день рождения, пригласил он Авгу?.. А у Ленки Гриц?.. Да и у тебя в феврале собирались, ты звал его? – припомнил я.

– Чш-ш! – с оглядкой зашипел комсорг. – Это не потому, что за человека не считаем, а просто автоматически: кто раньше был, тот и потом. Всегда так!

– Автоматически и есть бесчеловечно!

– Ну, ладно. Значит, Шулин тебе нужен?

– Мне все нужны! И я хочу, чтобы и я нужен был всем! – Неотвратимость предстоящей драки, в которой меня могут убить или покалечить, что, говорят, случается сплошь и рядом, настроили меня на какую-то болезненную откровенность, точно я оставлял устное завещание. – Класс один, а живем кучками, как сектанты!.. И не знаем, у кого что за душой!.. Обидно это, Забор!

– М-да… – задумчиво буркнул Васька, вдвое, втрое, вчетверо складывая списочек и ногтями заостряя сгибы. – М-да… Давай-ка пока с Шулиным решим, о’кэй!

Дали звонок.

Зеф вошел лениво, задерживая остальных. Наши взгляды встретились, и я не уловил ожидаемой ненависти, а лишь какое-то надменное любопытство; хотя Зеф был артистом – он мог волка и ягненка играть одновременно. Но странно, что и я уже не злился на него. Тот удар разрядил меня, как искра лейденскую банку, и не будь записки, я бы даже извинился перед Мишкой, но теперь всякое извинение превращалось в трусливый пас.

Поторапливая замешкавшихся, в класс протиснулась тучная и медлительно-строгая Анна Михайловна, завуч, с неизменным двухцветным карандашом в руке.

– Ребята, – сказала она, перекрывая шум, – Светланы Петровны не будет. С сегодняшнего дня она вынуждена уйти в отпуск. – Какая-то дура сзади хихикнула, и Анна Михайловна постучала карандашом по столу. – Девочки, ничего тут смешного нет! Вы будущие матери и должны понимать. – Тут фыркнул кто-то из пацанов. – И для вас тут нет ничего смешного, будущие отцы!.. Нового учителя мы нашли, но предупредить не успели, поэтому в расписании небольшая перестановка. Сейчас будет черчение вместо английского, а завтра наоборот, будет английский вместо черчения. Ясно? Чш-ш, знаю, что альбомов нет – на листочках! Пожалуйста, Евгения Ивановна! – сказала завуч, увидев входящую чертежницу.

Сухонькая Евгения Ивановна, не отпуская дверной ручки, поглядела на потолок: у нее за один сеанс выработался условный рефлекс. Убедившись, что плафоны не качаются, она, с большими деревянными треугольниками, транспортиром и линейкой радостно кивая нам, живо просеменила к столу.



Помоги Ридли!
Мы вкладываем душу в Ридли. Спасибо, что вы с нами! Расскажите о нас друзьям, чтобы они могли присоединиться к нашей дружной семье книголюбов.
Зарегистрируйтесь, и вы сможете:
Получать персональные рекомендации книг
Создать собственную виртуальную библиотеку
Следить за тем, что читают Ваши друзья
Данное действие доступно только для зарегистрированных пользователей Регистрация Войти на сайт