Книга Тьма на ладони онлайн - страница 2



2

О том, что собрание руководства у нас по вторникам, я вспомнил, лишь когда пришел как обычно. А должен был явиться за полчаса до начала работы. Подобную ерунду практикуют не только у нас, в отделе рекламы, но и по всей компании в целом.

Я вошел в зал. Сразу с десяток сотрудников чуть не хором пожелали мне доброго утра со своих мест. В их приветствии я сразу же уловил натянутость. Всеобщее напряжение висело в конторе с тех пор, как объявили о сокращении штатов и добровольцам предложили увольняться по собственному. Когда же первым таким «добровольцем» заделался я, это чертово напряжение стало еще сильнее.

Я уселся на свое место и посмотрел направо. Все столы завсекциями пустовали. Переговорная в дальнем углу закрыта. На двери табличка: «Занято».

– Шеф!

Я обернулся. Слабо запахло духами. Перед моим столом, точно из воздуха, возникла Мари Охара. Стройная, едва за тридцать. После введения Закона о равенстве полов на производстве могла бы уже трижды пойти на повышение, но в жизни секции не участвовала, держалась особняком.

– Где это вы ночью тонули? – жизнерадостно поинтересовалась она. – Опять надрались в одиночку?

– Да уж… А что, заметно?

– Еще как! Когда вы надираетесь, вас очень трудно посадить в такси. Уж поверьте моему опыту. Представляю, каково вам сейчас! Опять небось не помните, кто вас вчера спасал? Или уже готовы забыть служивую жизнь и послать все куда подальше?

Она знала что говорила. Все два года с тех пор, как я перешел в генеральный офис, Охара часто выручала меня, и не только по работе. Из-за разницы в возрасте я не думал о ней как о женщине. Но этот трудоголик в юбке не раз подсказывал мне, что делать. Хотя, конечно, ее представления о рекламе в корне отличались от моих. Она просто не могла знать столько, сколько узнал за полжизни я. Слишком мало людей сегодня разбирается в этом как следует.

– Я ничего не забыл. Спасибо за услугу.

– Услугу? – язвительно улыбнулась она и понизила голос. – Ну что ж, тогда услужу еще раз… Тут для вас интересная новость. Похоже, начальник отдела выбросил белый флаг.

– Ты о чем?

– «Антик». Только что заказана крупная партия. В следующем месяце мы продадим его еще больше. Вчера молодежь из стратегического проболталась… Совет директоров готовит по «Антику» отдельную программу. Это – суперхит, который поможет компании вернуть все прежние показатели. И сила его – в качестве товара и отличной рекламе.

Я хмыкнул. Вот в чем дело! «Антик» – энергетический напиток, который мы выпустили на прилавки всего месяц назад. А я отвечал за рекламу. Наши плановики предлагали разные темы, я выбирал лучшие и доводил до ума.

В роликах для телевидения мы задействовали негра-боксера. Сейчас, на первом этапе кампании, по ящику крутят версию «Пульс»: угол ринга и профиль боксера, напряженно глядящего в пустоту. На абсолютно черном фоне под оглушительное биение сердца.

На втором этапе мы запустим «Дыхание»: тот же боксер в перерыве между раундами с подбитым глазом. В динамиках – прерывистое дыхание.

Третью, заключительную версию мы назвали «Овация»: его же лицо, перекошенное радостью победы под шквал аплодисментов. В конце каждой версии всплывают титры: «Цена мужества: спортивный напиток „Антик"».

Все сюжеты были до предела банальны, но режиссер с оператором выполнили свою задачу так виртуозно, что идея была принята на ура. Во всех трех роликах – ни музыки, ни голосов за кадром. А все потому, что на последней редакции в телестудии я негромко сказал:

– Такой классный видеоряд голос и музыка только испортят!

Плановики с режиссером уставились на меня. Как и Охара, стоявшая у них за спиной. Реакция понятная. Заказчика, который согласился бы выкинуть свое название из динамиков телевизора, в этой стране не найти.

Как я и ожидал, на контрольном просмотре разгорелись жаркие споры. Особенно упирался наш начальник отдела Санада. Это он назвал мою стратегию полным бредом, обвинил меня в том, что я извратил все сюжеты, одобренные советом директоров, а идею убрать из телерекламы звуковой логотип компании сравнил с клиническим безумием. Все это время я молчал, стиснув зубы. И пока наша бухгалтерия высчитывала, стоит ли возвращать эти сюжеты мне же на доработку, сроки, отмеренные отделу на этот проект, истекли.

Тогда же, в феврале, свалилось известие о грядущем сокращении штатов. Вся контора сидела как на вулкане. Ожидалось, что в ближайшие полгода до трехсот добровольцев уволятся «по собственному желанию». Если учесть, что у нас всего пара тысяч сотрудников, – цифры просто шокирующие.

Я оказался первым, кого вызвал к себе Санада. Долго я не раздумывал, согласился практически сразу. Чем и сберег себе нервы на весь оставшийся срок. Как ни крути, а получалось, что именно я стал символом сокращения штатов в родной компании.

– И тем не менее, – возмущалась Охара, – именно ваши ролики они собираются крутить в эфире весь год! Как вам это нравится?

– Да никак. Через месяц меня здесь уже не будет.

– Но это же… безответственно!

– А я не в той ситуации, чтобы рассуждать об ответственности. Если сокращение штатов для них важнее – пусть все выглядит так, будто я к этим роликам даже не прикасался.

– Но шеф! Почему вы так быстро сдаетесь? Даже постоять за себя не хотите!

– Сколько раз тебе повторять – мне давно пора на покой! Двадцать лет в конторе – для одной жизни более чем достаточно.

– «Давно пора на покой»? – передразнила Охара и вздохнула. – Опять двадцать пять… Какая прозорливость для одинокого холостяка! Вся Япония кишмя кишит безработными мужиками за сорок! Ну, уволитесь вы – и что дальше? Даже другой работы не подыскали! Станете первоклассным клоуном? Или сразу в бомжи пойдете?

– Ну, насчет «первоклассного» ты, конечно, погорячилась. А в остальном…

– Совсем вам, шеф, на будущее наплевать! – снова вздохнула Охара. – А вы подумали о тех, кто здесь после вас останется? Кто будет руководить этими плешивыми динозаврами? Они же только и умеют, что дрочить на сиськи в журналах!

– Ну, ты это… Все-таки выбирай выражения.

– Этим выражениям я научилась у своего шефа!

– Тогда лучше забудь их, и как можно скорее. Не хватало еще тебе стать самой молодой безработной за тридцать.,.

В этот миг на столе Санады зазвонил телефон. Одна из младших сотрудниц приняла звонок, нажала кнопку «ждите» и, поднявшись с места, пошла в переговорную.

– Хорошо, – сказала Охара чуть громче, провожая ее глазами. – Татуировку с вашим добрым советом я закажу на собственной печени.

Небрежно и словно бы невзначай она бросила мне на стол сложенную пополам ксерокопию формата В4:

– Ознакомьтесь, когда время будет…

И вернулась на свое место. Желтый костюмчик сидел на ней как влитой. Несмотря на замужество, парни наверняка еще окликают ее на улице. В свое время поговаривали, что у нас с ней роман, но эти слухи продержались недолго.

Я развернул ксерокопию. Прогнозы продаж экстренной партии «Антика». Ну и дела… Давненько на мой стол не попадали такие документы! Обычно дирекция рассылает их только на уровне начальников отделов. Наш Санада, как правило, знакомит с ними еще и заведующих секций. Но из этой стайки кровососов[10] меня давно уже выдавили. Откуда ксерокопия взялась у Охары – я понятия не имел. Хотя о том, что, показав ее мне, девчонка рисковала карьерой, догадался мгновенно.

Продажи «Антика» и правда сулили успех. Даже на самом жестком участке рынка – «пляжный отдых и водные виды спорта» – его позиции удерживались очень прочно. Эдак, глядишь, за три месяца миллион упаковок разойдется как свежие суси…

Дверь комнаты для совещаний открылась, и в зале появился Санада. Быстрым шагом прошел к своему столу, снял трубку. Убедившись, что он на меня не смотрит, я разорвал ксерокопию на мелкие кусочки, выкинул в урну и выдвинул один за другим все ящики стола. Стандартная уборка рабочего места перед тем, как оставить его навсегда…

– Эй, Хориэ! На пару слов.

Я поднялся и потащился к нему.

Доброго утра он мне решил не желать. Надо думать, из экономии времени. Только смерил меня недовольным взглядом и нахмурился еще больше.

– Ну, и сколько раз тебя предупреждать? Опять не брился утром?!

Сразу же навалилась усталость. Вроде бы и поспал немного с утра. А смертельная усталость ледяными пальцами все равно обжигала нутро. Видно, годы берут свое. Мне и в самом деле пора…

– Это вы насчет Устава образцового клерка? – как можно вежливей уточнил я.

– Тебе, дорогой мой, этим клерком еще две недели пахать! – отрезал он. – Да не кем-нибудь, а завсекцией!

– Извините, но… Разве не вы разрешили мне больше не появляться на собраниях руководства, потому что у меня накопилось столько отгулов? И разве не вы сообщили мне, что до конца месяца можно вообще на работу не выходить? Какая она все-таки странная, эта жизнь под приказом. Вы не находите, босс?

Он открыл было рот, чтобы поставить меня на место. Но, словно вспомнив о чем-то, осекся.

– Только что звонил секретарь президента, – произнес он сухо. – Меня и тебя – нас вдвоем! – хотят срочно видеть в Кабинете Номер Один.

– Вот как? – искренне удивился я. – Сам президент хочет видеть начальника отдела рекламы на пару с недоуволенным завсекцией?

– Именно так! Зачем – ума не приложу. Может, у тебя есть какие-нибудь догадки?

– Никаких, – честно ответил я.

Он тут же схватил висевший на спинке кресла пиджак, нацепил его, поправил галстук. И придирчиво осмотрел меня, явно борясь с желанием снова распахнуть свою пасть. Перед выходом из дому я, конечно, принял душ и переоделся. Но, судя по его глазкам, в моем внешнем виде оставалось еще много над чем поработать. Может, ему не нравился мой костюм за восемнадцать тысяч? Или галстук за девятьсот десять иен?[11]

Впрочем, сейчас его куда больше заботило то, что творилось на двадцатом этаже нашего небоскреба.

– Пошли! – бросил он мне и, пригнувшись, засеменил в сторону лифта.

Я наскоро оглядел зал. Завсекциями, вернувшись с совещания, таращились на меня. Все трое. Я был четвертым.

Сакума – по контактам со СМИ. Сумида – по маркетингу. Томидзава – по работе с филиалами. У каждого в глазах удивление. Перехватив мой взгляд, Сакума тут же уткнулся в бумажки у себя на столе. Сумида сделал вид, что включает компьютер. И лишь Томидзава не отвернулся. Ему тоже предложили увольняться по собственному, но он, по слухам, уперся, и ни в какую.

В отделе рекламы напитков-энергетиков – без малого двадцать человек. Четверо заведующих на такую горстку людей – явный перебор. И в целом вся компания скроена по такой же системе. Кризис секционного менеджмента. Больная тема всей пищевой промышленности. По уставу предложение о добровольном уходе должно касаться всех, кому за сорок. На самом же деле в первую голову предлагают уйти таким, как мы, – менеджерам низшего эшелона. Идеологи компании пытаются оправдать это «корпоративной логикой». Но еще немного – и результаты подобной «логики» будут неотличимы от массового увольнения.

А, ладно. Уже очень скоро этот чертов корпоративный мир останется у меня за спиной.

Пока мы дожидались лифта, Санада задал мне вопрос:

– А президент когда-нибудь раньше говорил с тобой с глазу на глаз?

– Нет, – сказал я. – С тех пор как меня перевели сюда из менеджеров… За последние пару лет – ни разу.

По крайней мере, я не соврал. Он собирался что-то добавить, но тут приехал лифт.

Слава богу, в лифте Санада заткнулся. Отчасти из-за присутствия других сотрудников. Но еще больше, видимо, оттого, что принялся лихорадочно восстанавливать в памяти квартальные показатели, производственные планы и прочую бухгалтерскую дребедень. Все-таки президент Исидзаки сам когда-то служил начальником рекламного отдела и уж нашу-то кухню знал как свои пять пальцев. А потому для Санады в эту минуту не было ничего важней, чем привести себя в полную боевую готовность для ответа на любой самый неожиданный вопрос.

Я же стал ломать голову, зачем президенту понадобилось разрушать свою священную ауру и отвлекаться на муравьишек вроде нас с боссом.

Каждую неделю мы отчитываемся директору по рекламе Като. Гендиректор Тадокоро выслушивает нас на собраниях среднего звена. Время от времени мы разъясняем нашу рекламную политику совету директоров. При чем тут президент Исидзаки? Его деятельность сводится к поддержанию отношений с внешним миром – конкурентами, смежниками и финансовыми организациями. А внутри фирмы его обязанности вот уже много лет исполняет генеральный директор.

За каким же дьяволом ему вызывать Санаду? Да еще и на пару с таким карьерным самоубийцей, как я?

В голове промелькнула вчерашняя ночь на Роппонги. А может, то был некий знак? Дзюнко Кагами… Когда-то давно эту женщину, нашего президента и меня свела вместе одна ситуация. Случай, не сыгравший особой роли в наших судьбах. Помнит ли он? Не знаю. Все-таки прошло двадцать лет! Даже в моей памяти от той встречи остались одни обрывки. Да и те всплыли только теперь – потому что я увольняюсь с работы, на которую тогда устроился.

Я зажмурился – и за пару секунд опять пережил, точно страшный сон, день, когда мне было двадцать шесть.

В те годы я служил в «Фудзи-про» – небольшой конторе, выполнявшей рекламный дизайн по заказам крупных компаний. Трудилось в ней человек тридцать. Бросив на полдороге университет, я подрабатывал где придется, в том числе и у них, пока меня не взяли туда режиссером рекламных роликов. Должность по тем временам довольно редкая. Всего режиссеров, включая меня, было двое. Команда у каждого небольшая, большей частью фрилансеры.

Тогда же, по молодости, мне удалось наваять сразу несколько довольно успешных роликов для телевидения. Я подавал надежды и смотрел в будущее с оптимизмом.

Однажды наш второй режиссер заболел и часть его работы – живая реклама в каком-то телешоу – неожиданно свалилась на меня. Работа нетрудная, хотя и с напрягом. Живой эфир как-никак; ошибешься – заново не переснимешь.

Первым делом я написал три сюжета в общей сложности на девяносто секунд. О «божественном», как сейчас помню, йогурте «Рэми-Ю» корпорации «Тайкэй». Той самой, что производит еду и напитки. Это теперь для пущего престижа они пишут свое название катаканой[12], а раньше прописывали иероглифами. Но уже тогда были достаточно крутыми, чтобы спонсировать полуторачасовые шоу. А потому в моих сюжетах воспевалась продукция сразу трех компаний под одной крышей: «Продукты Тайкэй», «Напитки Тайкэй» и «Сласти Тайкэй».

А в агентстве, которое подбирало актеров (сегодня это называют «субкастингом»), нам предложили кандидатуру Дзюнко Кагами. Ей-то и выпало сыграть в наших съемках главную роль.

Шесть утра. Я наскоро представляюсь съемочной группе и, пока звукооператоры настраивают микрофоны, вызываю актрису в «музыкальный уголок» обсудить предстоящую съемку. В те годы на каждом ток-шоу обязательно пели звезды эстрады, для чего на краю сцены устраивался специальный уголок. Славные были времена.

Дзюнко Кагами оказывается женщиной чуть за тридцать – в актерской среде, считай, без пяти минут ветеран. Но что приятно – ни жеманства в манерах, ни персонального менеджера за спиной. Открыта, общительна. И даже в столь ранний час излучает очень естественную, почти детскую жизнерадостность. Я вдруг понимаю, отчего она так популярна в сценах с классическим японским интерьером.

Свои задачи она усваивает на лету. Сообщает, что для йогурта «Рэми-Ю» снималась уже раз десять. На обеих репетициях, что мы проводим, укладывается аккурат в девяносто секунд. Фруктом сезона мы выбрали клубнику. Ей предстояло залить йогуртом блюдце клубники, попробовать и произнести: «А с йогуртом – просто класс!» Мою идею разрезать ягоду ложечкой она находит весьма интересной. А отсматривая ранее снятые пробы, мурлычет: «Аж слюнки текут!»

– На то, чтобы резать клубнику ложечкой, времени почти не остается, – инструктирую я. – Поэтому в самой верхней ягодке уже сделан надрез. Не забудьте, это самое главное!

– Не волнуйтесь, я все-таки профи! – заверяет она. – А кроме того, я сама каждое утро пью исключительно «Рэми-Ю». Вы ведь знаете, их конкуренты, «Одзима», выпускают очень похожий йогурт. Только он с «Рэми-Ю» ни в какое сравнение не идет, вы согласны?

– Если честно, понятия не имею! – говорю я. – Я вообще сегодня впервые в жизни йогурт попробовал. И то ради этих съемок.

– Хориэ-сан… Так, кажется?

– Ага.

– Так вы что же, вообще ничего не пьете?

– Ну… Стараюсь ограничиваться алкоголем. Она заразительно смеется. И, хотя явно старше меня, кажется моей младшей сестренкой.

Ее взгляд случайно падает на мое плечо. Еще миг – и там же оказываются ее длинные пальчики. От неожиданности я таращу глаза, но она продолжает смеяться.

– А к вам ниточка прицепилась!

Она ловит меня за руку. Ничуть не смущаясь, ласково гладит злосчастный шрам. Повернув обожженную кисть, вкладывает в нее то, что сжимала в пальцах, и закрывает мою ладонь.

– Это ведь не от вашего костюма, правда? Микрофоны настроены. Режиссер объявляет готовность номер один.

– Иду! – кричит она в ответ, заглядывает мне прямо в глаза и снова смеется. – Цеплять на себя женские ниточки с утра пораньше – дурная примета, Хориэ-сан!

И, все еще улыбаясь, возвращается на середину сцены.

Я раскрываю ладонь. И вижу красную нитку.

Начинается съемка. Все идет без сучка без задоринки. Первый ввод рекламы планируется минут через тридцать, но общим ходом передачи дирижирует арт-директор, и мне остается только следить за всем в неподвижный глазок телекамеры.

Проходит полчаса. Дзюнко Кагами появляется в «музыкальном уголке», начинается реклама. После того, что она показала на репетициях, я особо не волнуюсь. Вот и на этот раз все как надо. Сцена с разрезанием клубники отснята безупречно. Арт-директор растопыривает ладонь. Пять секунд до конца. Его пальцы загибаются один за другим. Камера переключается на продукцию фирмы-спонсора. Голос Дзюнко Кагами, уже за кадром, произносит финальную фразу:

– «Рэми-Ю»… Напитки «Одзима». Попробуй! Не пожалеешь…

Вся огромная телестудия застывает, как каменная.

Случилось невероятное. Только что у всех на глазах произошло надругательство над Величайшим Табу Коммерческого Телевещания. Краем глаза я замечаю молодого рекламщика из агентства «Гэндай», замершего в самой нелепой позе. Да и сам я не в силах пошевелиться или издать хоть какой-нибудь звук.

Камеры переключаются на обычную рекламу. Но Дзюнко Кагами продолжает стоять с открытым ртом. «Что-то не так?» – написано у нее на лице. Наконец режиссер обращается к ней, с трудом выдавливая слова:

– Дзюнко-тян… Ты сама поняла, что сказала? Ты сказала «Одзима»… «Одзима», а не «Тайкэй»! Хорошенько подумала – и назвала самого главного конкурента, да?

Губы Дзюнко Кагами кривятся. Рот распахивается еще шире, она закрывает его руками. Видно, как от лица отливает кровь.

Шоу продолжается. Дзюнко Кагами снова в эфире, ведет себя как невменяемая: забывает сюжет, запинается, путает слова. Я смотрю на нее, не говоря ни слова.

«Нашим, наверно, уже сообщили», – думаю я. Рекламщик агентства «Гэндай», поначалу куда-то сгинувший, снова вырастает передо мной.

– Господа «Фудзи-про»? Боюсь, что это вам с рук не сойдет.

– Не сомневаюсь, – говорю я.

Заказы «Гэндая» на рекламу напитков «Тайкэй» вылетают в трубу. А скорей всего, и не только напитков. Вся работа «Фудзи-про» для «Гэндая» накрывается медным тазом. О моей же режиссерской карьере и говорить нечего. Ровно минуту назад я лишился будущего. Что-что, а это я понимаю прекрасно.

– Сразу по окончании шоу наше руководство выезжает в компанию «Напитки Тайкэй» для принесения официальных извинений. Если есть желание, вас с госпожой Кагами мы могли бы взять с собой.

– Да, спасибо… Я сейчас позвоню своему шефу. Я выхожу из зала, отыскиваю телефон-автомат.

Застаю шефа дома и докладываю обстановку. Сперва он теряет дар речи. Потом ворчит, что это было его ошибкой – доверить такое задание «молодняку». Я ничего не отвечаю. Вешаю трубку и возвращаюсь в зал.

Дзюнко Кагами все никак не придет в себя. Мучительная паника не отпускает ее. Скорее даже, эта паника нарастает. От жизнерадостной молодой женщины, какой она была час назад, не осталось и тени. Миллионы телезрителей наблюдают ее в эти минуты. На ее лице сосредоточены все телекамеры. Уже завтра эти кадры разлетятся по самым желтым таблоидам.

Ясно как день: из передачи ее выкинут навсегда. Что ни говори, а со спонсорами полуторачасовой программы шутки плохи.

Я рассеянно гляжу вниз. Изучаю свой ожог, раскрываю ладонь. Красная нитка. После всего, что случилось, она смотрится тонкой кровавой царапиной. Поднимаю глаза. На столике с напитками «Тайкэй» белеет рукопись. Мой сценарий. Копия для Дзюнко Кагами. Я подбираю рукопись и засовываю в портфель.

Шоу заканчивается. Тишину в телестудии нарушают лишь сдавленные рыдания Дзюнко Кагами.

Начальник отдела рекламы «Напитков Тайкэй» принял нас в одиночку. Представился: Хирохиса Исидзаки, – но визитки не предложил. На прием к нему заявились генеральные менеджеры с агентами из «Гэндая», гендиректор с продюсером из телестудии, мой шеф из «Фудзи-про» и мы с Дзюнко Кагами.

Ничего докладывать было не нужно. Исидзаки смотрел телешоу с начала и до конца.

– Итак, – сказал он негромко. – Что заставило госпожу Кагами так ошибиться? И как от этого уберечься впредь? Пожалуй, это единственное, о чем я хотел бы получить какие-то объяснения.

– Во всем виновата лишь я одна, – сразу же заявила Дзюнко Кагами. Ее бледное лицо с опустевшими глазами напоминало маску театра Но. Голос звучал тихо и монотонно. – Я и моя несобранность. Это непростительно. Я слишком полагалась на свой профессионализм, и он сыграл со мной злую шутку.

– Но вы уже много раз рекламировали нашу продукцию, не так ли?

– Наверное, слишком привыкла… На привычной тропинке легче поскользнуться.

В приемной повисло молчание. Исидзаки о чем-то задумался, потом обвел всех глазами.

– Кто был режиссером сегодняшнего сюжета? – спросил он.

– Я, – сказал я. И добавил: – Все сюжеты написаны мной. И я хотел бы внести поправку в объяснения Кагами-сан. Сегодняшний инцидент – не ее вина, а моя.

Все, кто был в комнате, уставились на меня. Я открыл портфель, достал сценарий – свою оригинальную рукопись – и выложил на стол перед Исидзаки.

– Взгляните, пожалуйста, на три последние страницы. Я сам по ошибке написал «Одзима». Кагами-сан всего лишь повторила заученный текст.

Девушка удивленно подняла брови:

– Как?! Не может быть…

Исидзаки скользнул по ней взглядом, но ничего не сказал. И пролистал мою рукопись.

– Действительно… Написано «Одзима», – пробормотал он. – Но почему карандашом?

– Я всегда пишу сценарии карандашом, – пояснил я. – Привычка.

– Прошу прощения… Как ваше имя?

– Масаюки Хориэ. Примите мое раскаяние. Сам я уже не прощу себе никогда.

Комнату вновь затопила тишина. Наконец Исидзаки, кашлянув, нарушил молчание:

– И вы полагаете, дело закончится вашим раскаянием?

– Я понимаю свой провал как режиссера. И сегодня же увольняюсь с работы. Это, конечно, меня не извинит, но… Другого способа закрыть вопрос я не вижу.

– А вот это прекратите! – В его голосе неожиданно звякнул металл. – Любой человек когда-нибудь ошибается. Если каждый, как вы, начнет увольняться из-за своих ошибок, в фирмах скоро одни старики останутся. Да ошибки такого рода я сам допускал сотни раз!

Все, кто был в комнате, в изумлении вытаращились на Исидзаки. Он поднялся из-за стола, отвесил официальный поклон и расплылся в улыбке:

– Господа! Я прошу вас не беспокоиться. В том, что сегодня случилось, компания «Напитки Тайкэй» никого не винит. Ни вас, ни ваши фирмы. У нас также нет претензий ни к господам с телестудии, ни к агентству «Гэндай», ни к кому-либо персонально. Всю ответственность я беру на себя.

Это было двадцать лет назад.

Слух о «всеобщей амнистии» в тот же день раскатился по деловому миру. Имя Дзюнко Кагами, перепутавшей имя спонсора в прямом эфире, долго обсасывали скандальные еженедельники. Но подавали это вовсе не как позорную трагедию. А как забавную и трогательную историю.

Газеты и журналы начали в самых теплых тонах расписывать гуманизм и милосердие компании «Напитки Тайкэй». Одно-единственное происшествие вдруг без чьего-либо умысла обернулось мощным паблисити. «Напитки Тайкэй» стали еще популярнее, а Дзюнко Кагами получила рекламную поддержку для своей актерской карьеры.

Тем не менее я уволился. И меня никто не удерживал.

А через неделю в моей квартире зазвонил телефон. Начальник отдела рекламы Исидзаки самолично предложил зайти к нему в офис. Деваться некуда. Я отправился в «Напитки Тайкэй». А выслушав его, удивился еще больше.

– Ты не хотел бы работать в нашей компании? – предложил он мне, улыбаясь. – Сценарий ты переписал, чтобы взвалить вину на себя. И выгородить Дзюнко Кагами. Мальчишка! Однако, посмотрев на твою рукопись, я кое-что вспомнил. То, о чем уже порядком подзабыл… Я подумал, что, пожалуй, нынешнюю молодежь еще рановато выкидывать на помойку. Хотя, возможно, не взгляни я на рукопись, моя позиция была бы совершенно обратной… В общем, я решил тебя нанять. Что ты об этом думаешь?

«Мальчишка»… Когда он сказал это слово, я чуть не рассмеялся. И произнес то, чего сам от себя не ожидал.

– Благодарю вас, – сказал я. – Очень вам признателен. Но извините за дерзость… У меня будет одно условие.

– Какое же? – спросил он.

– Я готов заниматься любой работой, кроме рекламы. Иначе меня кошмары замучают.

Исидзаки от души расхохотался:

– Понимаю! Ну, будь по-твоему.

Вот так получилось, что, поступив в солидную компанию буквально с улицы, я чуть не полжизни проработал менеджером в одном из ее филиалов. И только два года назад меня перевели в генеральный офис.

Дзюнко Кагами оправилась от случившегося довольно быстро. Но какое-то время спустя исчезла как из кино, так и с телеэкрана. С того дня мы с ней ни разу не виделись.

– Хориэ! – окликнул меня Санада.

Я очнулся. Наш лифт стоял на «президентском» двадцатом этаже, и двери его были открыты.



Помоги Ридли!
Мы вкладываем душу в Ридли. Спасибо, что вы с нами! Расскажите о нас друзьям, чтобы они могли присоединиться к нашей дружной семье книголюбов.
Зарегистрируйтесь, и вы сможете:
Получать персональные рекомендации книг
Создать собственную виртуальную библиотеку
Следить за тем, что читают Ваши друзья
Данное действие доступно только для зарегистрированных пользователей Регистрация Войти на сайт