Страницы← предыдущаяследующая →
Десять лет спустя
Комната была большая и просторная, окна выходили на бисквитно-коричневые улицы Бата3, укрытые глазурью январского снега. Несколько лет назад комнату освежили, переделав ее в традиционном стиле – с обоями в полоску и парой-тройкой вещиц георгианской эпохи. Последние, однако, совсем затерялись под грудами яркой одежды, компакт-дисков, косметики и журналов, наваленных на всех без исключения горизонтальных поверхностях. Внушительный платяной шкаф красного дерева почти полностью скрывался за огромным белым чехлом для платья; на комоде стояла шляпная картонка; на полу возле кровати приютился чемодан, битком набитый нарядами для медового месяца в теплых краях.
Милли, поднявшаяся в комнату чуть раньше, чтобы закончить с укладкой вещей, теперь удобно расположилась в кресле, посмотрела на часы и надкусила засахаренное яблоко. На коленях у нее лежал глянцевый журнал, раскрытый на странице читательских писем. «Дорогая Анна,– говорилось в первом послании,– у меня есть секрет от мужа». Милли закатила глаза. На ответ редакции можно даже не смотреть, советуют всегда одно и то же: расскажи всю правду, будь честной. Точно какой-нибудь светский катехизис, который надо затвердить наизусть и повторять, не вникая в смысл.
Взгляд Милли скользнул ко второму письму. «Дорогая Анна! Я зарабатываю гораздо больше, чем мой парень». Милли презрительно захрустела яблоком. Тоже мне проблема! Она перевернула страницу. В разделе «Домашний интерьер» был представлен целый ряд дорогих мусорных корзин. А в ее списке свадебных подарков мусорных корзин нет. Может, еще не поздно добавить?
Внизу раздался звонок в дверь. Для Саймона еще слишком рано; скорее всего, приехал кто-то из постояльцев домашней гостиницы. Милли лениво оторвала взгляд от журнала и обвела глазами спальню. Эта комната принадлежала ей уже двадцать два года, с тех самых пор, когда семейство Хэвиллов переехало на Бертрам-стрит, в дом номер один, и Милли с упрямством шестилетнего ребенка безуспешно пыталась уговорить родителей выкрасить стены в ярко-розовый цвет. Она покидала дом, когда училась в школе и в колледже, даже недолгое время жила в Лондоне, и всякий раз возвращалась обратно, в эту самую комнату. Но в субботу она уедет отсюда навсегда. У нее будет собственный дом, где она все заведет по-своему, как положено взрослой, замужней женщине.
– Милли? – Голос матери прервал размышления девушки.– Саймон пришел!
– Что? – Милли взглянула в зеркало и поморщилась, недовольная своим растрепанным видом.– Ты не шутишь?
– Можно ему подняться к тебе? – Мать просунула голову в приоткрытую дверь и внимательно оглядела комнату.– Ты же собиралась навести порядок!
– Не впускай его сюда,– попросила Милли, зажав в руке яблоко.– Скажи, что я примеряю платье и через минуту спущусь.
Мать удалилась, а Милли выбросила яблоко в мусорное ведро, закрыла журнал и кинула его на пол, но потом передумала и запихала под кровать. Торопливо стянув с себя голубые леггинсы, открыла шкаф. С одной стороны гардероба висели элегантные черные брюки, темно-серая юбка, шитая на заказ, брючный костюм шоколадного цвета и с полдюжины накрахмаленных до хруста белых блузок. По другую сторону находилась одежда, которую Милли обычно носила, когда не собиралась на свидание с Саймоном: потертые лохматые джинсы, старенькие свитера, яркие мини-юбки в обтяжку. Все то, что ей скоро придется выбросить.
Милли надела черные брюки с белой блузкой и протянула руку за кашемировым свитером – рождественским подарком Саймона. Придирчиво оглядев свое отражение в зеркале, она принялась расчесывать волосы – длиной до плеч, сливочно-белого оттенка,– пока они не заблестели, а затем обула дорогие черные мокасины. Милли и Саймон не раз сходились во мнении, что покупка дешевой обуви – ложная экономия; насколько Саймону было известно, коллекция ее обуви состояла из этих мокасин, пары коричневых сапожек и темно-синих лодочек от Гуччи, которые он купил ей сам.
Милли со вздохом закрыла шкаф, перешагнула через кучу белья, сваленную на полу, и взяла сумочку. Затем провела за ушами пробкой от духов, плотно закрыла за собой дверь и начала спускаться по лестнице.
– Милли! – донесся сдавленный шепот из спальни матери.– Зайди-ка сюда!
Она послушно вошла. Оливия Хэвилл стояла у комода и держала в руках открытую шкатулку с драгоценностями.
– Солнышко,– начала мать,– почему бы тебе сегодня не надеть мое жемчужное ожерелье? – Она протянула дочери короткое колье с двойной ниткой жемчуга и бриллиантовым фермуаром.– Замечательно подходит к этому джемперу!
– Мамочка, мы всего лишь идем на встречу с викарием,– возразила Милли.– Ничего важного. Надевать жемчуг нет нужды.
Как это ничего важного? – возмутилась Оливия.– Посерьезнее, пожалуйста, Милли! Брачный обет дается один раз в жизни.– Она помолчала.– Кроме того, все невесты из высшего общества носят жемчуг.– Она приложила ожерелье к шее дочери.– Настоящий жемчуг, а не эту твою мелочь.
– Мне нравится мой речной жемчуг,– оправдываясь, сказала Милли.– И к высшему обществу я не принадлежу.
– Милая, ты вот-вот станешь миссис Саймон Пиннакл!
– Саймон тоже не принадлежит к высшему обществу.
– Не глупи,– решительно произнесла Оливия.– Еще как принадлежит. Он сын мультимиллионера!
Милли устало закатила глаза.
– Мне пора.
– Ну хорошо.– Оливия с сожалением убрала колье в шкатулку.– Поступай как знаешь. Только обязательно напомни канонику Литтону о розовых лепестках, ладно?
– Напомню,– пообещала Милли и поспешила вниз по лестнице.
Свернув в коридор, на ходу схватила с вешалки пальто.
– Привет! – крикнула она в гостиную.
Пока Саймон не вышел в коридор, поспешно пробежала глазами первую полосу свежего номера «Дейли телеграф», стараясь запомнить как можно больше заголовков.
– Милли! – Лицо Саймона просияло.– Ты великолепно выглядишь!
Милли подняла голову и улыбнулась.
– Ты тоже.
Саймон был одет по-деловому – в темный костюм, безупречно сидевший на его крепкой коренастой фигуре, голубую рубашку и лиловый шелковый галстук. Темные волосы густым ершиком топорщились над высоким лбом. И еще от Саймона в меру пахло лосьоном после бритья.
– Итак,– объявил он, открывая входную дверь и пропуская Милли на улицу, где зимний воздух был свежим и бодрящим,– идем учиться, как правильно вступать в брак.
– По-моему, это нелепо,– пожала плечами Милли.
– Напрасная трата времени,– согласился с ней Саймон.– Что может рассказать о браке дряхлый священник? Тем более, что сам он не женат.
– Ну-у,– протянула Милли.– Наверное, так полагается.
– Лишь бы не начал нас поучать, а не то доведет меня до белого каления.
Милли взглянула на Саймона. Его шея напряглась, глаза решительно смотрели вперед. Ей показалось, что он похож на молодого бульдога, готового вцепиться кому-нибудь в глотку.
– Я точно знаю, чего хочу от брака,– нахмурился Саймон.– Мы с тобой оба знаем. И нечего чужому человеку совать нос в наши дела.
– Мы просто будем слушать и кивать,– примирительно произнесла Милли.– А потом уйдем.– Она достала из кармана перчатки.– Вообще-то я и так знаю, что он скажет.
– Что?
– Будьте добры друг к другу и не спите с кем попало.
Саймон на секунду задумался.
– Пожалуй, с первой частью я справлюсь.
Милли ткнула его кулаком в бок. Саймон расхохотался, привлек ее к себе и запечатлел поцелуй на ее блестящих волосах. На углу он вынул из кармана брелок сигнализации и, нажав на кнопку, открыл автомобиль.
– Еле-еле нашел место для парковки. На улицах не проткнешься.– Он снова сдвинул брови.– Не знаю, изменит ли что-нибудь новый закон…
– Об охране окружающей среды? – подхватила Милли.
– Точно! Читала об этом сегодня?
– Конечно,– соврала Милли, мысленно возвращаясь к заголовкам «Дейли телеграф».– Ты считаешь, они правильно расставили основные акценты?
Пока Саймон разглагольствовал, Милли смотрела в окно, время от времени кивая в знак согласия, и размышляла о том, не купить ли ей третье бикини для медового месяца.
Гостиная в доме каноника Литтона была большая, продуваемая сквозняками и набитая книгами. Книги вдоль стен, на всех столах и стульях, книги на полу – кривобокие пыльные стопки. Вдобавок почти все вещи в комнате, не являвшиеся книгами, были на них похожи. Чайник в форме книги; каминный экран, декорированный орнаментом в виде книг, даже коврижки, столбиками уложенные на чайном подносе, напоминали собрание энциклопедических томов.
Сам каноник Литтон походил на ветхую книжную страницу. Его тонкая, будто пропыленная кожа, казалось, вот-вот порвется; если он смеялся или хмурился, его лицо сморщивалось тысячью складок, как мятый лист бумаги. В настоящий момент – как, впрочем, почти всегда во время церковной службы – каноник Литтон хмурился. Его кустистые седые брови сошлись в одну линию, глаза были сосредоточенно прищурены, и он угрожающе размахивал в воздухе костлявой рукой с зажатой в ней чашкой с чаем.
– Секрет счастливого брака,– витийствовал священник,– заключается в доверии. Доверие – ключ ко всему. Доверие – это краеугольный камень.
– Совершенно верно,– кивнула Милли.
За последний час она повторяла эту фразу с интервалом в три минуты. Ее жених подался вперед, точно намеревался вставить слово. Но каноник Литтон относился к тому типу ораторов, которые не позволяют себя перебивать. Едва только Саймон набирал в грудь воздуха, чтобы что-то сказать, священник начинал говорить громче и отворачивался в сторону, оставляя Саймона ни с чем, в разочарованном, но почтительном молчании. Милли видела, что Саймон готов поспорить с большинством из сказанного каноником. Что до нее, то она просто пропустила всю эту скукоту мимо ушей.
Ее взор лениво скользнул влево, на застекленный книжный шкаф. Вот она отражается в стекле: изящная, безукоризненно одетая, взрослая и элегантная. Милли осталась довольна своим внешним видом. Правда, каноник Литтон все равно не оценит. Он наверняка думает, что тратиться на одежду – грешно. Лучше бы Милли раздала эти деньги бедным, скажет он ей.
Она немного поерзала на диване, подавила зевок, повернула голову и, к своему ужасу, обнаружила, что каноник смотрит на нее. Глаза его сузились, он оборвал свою тираду на полуслове.
– Прошу прощения, если утомил вас, моя дорогая,– с презрением проговорил он.– Вероятно, вам уже знакомо это изречение.
– Нет,– зарделась Милли,– не знакомо. Я просто… гм…– Она бросила быстрый взгляд на Саймона, который в ответ усмехнулся и незаметно ей подмигнул.– Я… немного устала,– сконфуженно закончила она.
– От приготовлений к свадьбе у бедняжки Милли просто голова кругом идет,– вмешался Саймон.– Столько всего надо предусмотреть – шампанское, торт…
Безусловно,– холодно отрезал священник.– Но позвольте вам напомнить, что смысл свадебного торжества отнюдь не в торте, не в шампанском и не в подарках, которые вам, несомненно, преподнесут.– Каноник пробежал глазами по комнате, как будто сравнивая собственный убогий скарб с кучами роскошных дорогих подарков, сваленными у ног Саймона и Милли, и сдвинул брови еще суровее.– Меня крайне огорчает – продолжил он, шагая к окну,– небрежное отношение многих молодых пар к церемонии венчания. Таинство брака нельзя считать обычной формальностью.
– Конечно, нельзя,– согласилась Милли.
– Это не просто вступление перед веселой вечеринкой.
– Конечно,– снова подтвердила Милли.
– Говоря словами церковной службы, к браку нельзя относиться беспечно, легкомысленно или эгоистично…
– А мы и не будем! – раздался нетерпеливый возглас Саймона.– Святой отец, вы, наверное, каждый день сталкиваетесь с парами, которые вступают в брак по каким-то ложным мотивам, но это не наш случай, ясно? Мы любим друг друга и хотим прожить вместе до конца своих дней. Для нас это серьезно. Шампанское и свадебный торт здесь совершенно ни при чем.
Саймон замолчал, и на мгновение воцарилась тишина. Милли взяла его за руку и сжала ее в своей ладони.
– Понимаю,– проговорил наконец каноник Литтон.– Что ж, рад слышать.– Он сел, сделал глоток холодного чая и поморщился.– Не хотелось бы давать вам ненужных наставлений,– продолжил он, поставив чашку на поднос,– однако вы не представляете, сколько абсолютно неподходящих пар прошло перед моими глазами. Легкомысленные юнцы, едва знакомые со своими подружками, глупые девчонки, которым нужен повод, чтобы покрасоваться в свадебном платье…
– Охотно верю,– отозвался Саймон.– Но у нас с Милли все по-настоящему. И мы действительно относимся к этому весьма серьезно. Мы хорошо знаем друг друга, любим друг друга и будем очень счастливы.
Он наклонился и с нежностью поцеловал Милли, а затем посмотрел на священника почти с вызовом.
– Гм,– произнес тот.– Ну, будем считать, что я сказал достаточно. Похоже, вы на верном пути.– Каноник Литтон взял со стола папку и принялся перелистывать в ней бумаги.– Есть еще кое-какие вопросы…
– Ты молодец,– прошептала Милли на ухо Саймону.
– Я сказал правду,– шепнул он в ответ и ласково поцеловал ее в уголок рта.
Так вот,– продолжал каноник.– Я должен был упомянуть об этом раньше. Как вам известно, в прошлое воскресенье преподобный Гаррис забыл объявить о вашем бракосочетании4.
– Неужели? – удивился Саймон.
– Вы, безусловно, обратили на это внимание.– Священник взглянул на Саймона с неодобрением.– Если не ошибаюсь, вы присутствовали на утренней службе?
– Ах да,– сказал Саймон после паузы.– Конечно. То-то мне показалось, что не все в порядке.
Преподобный Гаррис очень сожалеет,– каноник раздраженно засопел,– но сделанного не воротишь. Так что вам придется венчаться по специальному разрешению5.
– Вот как? И что это означает? – вопросила Милли.
– Это означает, что, кроме всего прочего, вы должны будете принести клятвы.
– Черт побери! – не удержалась Милли.
– Что, простите? – недоуменно переспросил священник.
– Нет-нет, ничего, пожалуйста, продолжайте,– смущенно ответила она.
– Вы должны торжественно поклясться, что все сведения, которые вы сообщили мне, являются правдой,– объяснил каноник Литтон. Он протянул Милли Библию и лист бумаги.– Проверьте, что здесь все правильно написано, и поклянитесь вслух на Библии.
На несколько секунд Милли углубилась в чтение, потом радостно улыбнулась и объявила:
– Все точно!
– Мелисса Грейс Хэвилл,– прочел Саймон, заглядывая Милли через плечо.– Девица.– Он состроил гримасу.– Надо же, девица!
– Эй! – строго оборвала его Милли.– Не мешай, я должна принести клятву.
– Замечательно,– подытожил каноник Литтон и широко улыбнулся Милли.– Теперь, как говорится, все честь по чести.
К тому времени, как они покинули дом священника, на улице стало холодно и темно. Снова повалил снег, зажглись уличные фонари. В окне напротив искрились разноцветные огоньки рождественской гирлянды. Милли сделала глубокий вдох, потерла ноги, затекшие от долгого сидения в одной позе, и посмотрела на Саймона. Однако прежде чем она успела что-то сказать, с противоположной стороны улицы раздался торжествующий возглас:
– Ага! Вот вы где!
– Мама!
– Оливия,– сказал Саймон.– Какой приятный сюрприз.
Миссис Хэвилл перешла через дорогу, лучезарно улыбаясь. Снежинки легко падали на ее светлые, уложенные в красивую прическу волосы и зеленое кашемировое пальто. Практически вся одежда Оливии была цвета драгоценных камней – сапфирово-синего, рубиново-красного, аметистово-лилового. Наряд неизменно дополняли блестящие золотые пряжки, переливающиеся пуговицы и обувь, отделанная позолотой. Когда-то втайне она мечтала о бирюзовых контактных линзах, но побоялась, что над ней станут посмеиваться. Посему вместо этого Оливия Хэвилл старалась как можно выгоднее подчеркнуть природную голубизну глаз с помощью золотых теней для век и раз в месяц посещала косметический салон, где красила ресницы в черный цвет.
Сейчас ее взгляд, в котором светилась родительская любовь, был устремлен на Милли.
– Ты, конечно же, не спросила каноника Литтона насчет розовых лепестков?
– Ой, нет,– спохватилась Милли.– Совсем забыла.
– Я так и знала, поэтому решила зайти к нему сама.– Она улыбнулась Саймону.– У моей маленькой девочки ветер в голове гуляет, да?
– Я бы так не сказал,– сухо произнес Саймон.
– Ну еще бы, ты ведь в нее по уши влюблен!
Оливия весело рассмеялась и взъерошила ему волосы. На шпильках она была чуть-чуть выше Саймона, и от него не укрылось – хотя больше никто этого не замечал,– что после их с Милли помолвки Оливия стала надевать туфли на высоком каблуке все чаще и чаще.
– Мне пора,– проговорил он.– Я должен вернуться в офис. На работе сейчас уйма хлопот.
– Как и у всех! – заметила Оливия.– Осталось каких-то четыре дня. Четыре дня – и вы пойдете к алтарю. А у меня еще тысяча дел! – Она обернулась к дочери.– Ты занята, милая? Тоже спешишь?
– Нет. Я взяла выходной на полдня.
– Как насчет того, чтобы пройтись со мной в город? Не выпить ли нам…
– По чашечке горячего шоколада у «Марио»? – закончила Милли.
– Именно.– С победоносной улыбкой Оливия воззрилась на Саймона.– Я читаю мысли своей дочери, как открытую книгу!
– Точнее, как открытое письмо,– парировал Саймон.
Повисла напряженная пауза.
– Ну, я пойду,– невыразительно произнесла Оливия, нарушив наконец молчание.– Я ненадолго. До вечера, Саймон.
Она открыла калитку, ведущую к дому каноника Литтона и проворно двинулась по тропинке, слегка скользя на снегу.
– Зачем ты так? – укорила Милли Саймона, когда они оказались вне пределов слышимости.– Про письмо. Она взяла с меня обещание не говорить тебе.
– Извини, но она это заслужила. Почему она считает, что у нее есть право читать личную переписку?
Милли пожала плечами.
– Она ведь объяснила, что это получилось нечаянно.
– Нечаянно?! Милли, письмо было адресовано тебе и лежало в твоей спальне.
– Да ладно,– добродушно сказала Милли.– Пустяки.– Она вдруг хихикнула.– Хорошо еще, ты ничего такого не написал про нее.
– В следующий раз напишу,– пообещал Саймон и бросил взгляд на часы.– Мне и в самом деле пора.
Он взял в ладони ее замерзшие пальцы, нежно перецеловал их и привлек Милли к себе. Прикосновение его губ было мягким и теплым. Объятия становились все крепче, и Милли закрыла глаза…
Внезапно Саймон отпустил ее, и порыв холодного ветра со снегом ударил ей прямо в лицо.
– Все, я побежал. Пока.
– Пока,– попрощалась Милли.
Он открыл дверцу машины, сел за руль и, резко тронувшись, мгновенно скрылся из виду.
Саймон всегда торопился. Спешил чем-то заняться, чего-то достичь. Ему, как щенку, требовался каждодневный выгул; он либо делал полезные дела, либо активно наслаждался жизнью. Терпеть не мог терять время, не понимал, как это Милли способна провести целый день в счастливой праздности или не иметь определенных планов на уик-энд. Иногда он присоединялся к ней в безмятежной неге, повторяя при этом, как хорошо порой немного расслабиться,– а через несколько часов вскакивал и заявлял, что отправляется на пробежку.
Когда Милли впервые увидела его – на кухне в гостях у знакомых,– Саймон одновременно разговаривал по мобильному телефону, запихивал в рот чипсы и щелкал пультом, просматривая заголовки новостей в режиме телетекста. Увидев, что Милли наливает себе вино, он тоже протянул бокал, а в перерыве разговора успел улыбнуться и поблагодарить ее.
– Вообще-то вечеринка в другой комнате,– сообщила она.
– Знаю-знаю,– отозвался Саймон и опять уткнулся в телевизор.– Буду через минуту.
Милли закатила глаза и покинула кухню, предоставив этого странного парня самому себе и даже не поинтересовавшись, как его зовут. Однако чуть позднее тем же вечером, когда Саймон вновь присоединился к остальной компании, он подошел к Милли, очень любезно представился и извинился за невнимание.
– Не хотел пропустить важные деловые новости.
– Плохие или хорошие?
Сделав очередной глоток вина, Милли пришла к выводу, что изрядно набралась.
– Это зависит от того, кто вы.
– А разве не все в этом мире зависит от того, кто мы? Хорошая новость для одного – плохая для другого. Даже…– Она взмахнула рукой с бокалом.– Наступление всеобщего мира. Плохая новость для производителей оружия.
– Да,– медленно проговорил Саймон.– Пожалуй. Никогда не думал об этом с такой точки зрения.
– Ну, не всем же быть великими мыслителями,– сказала Милли, с трудом удержавшись, чтобы не прыснуть со смеху.
– Принести вам чего-нибудь выпить? – предложил Саймон.
– Не-а. Если хотите, можете зажечь для меня сигарету.
Саймон склонился над ней, оберегая ладонью пламя, и Милли про себя отметила, что у него гладкая и загорелая кожа, сильные пальцы и что ей нравится запах его лосьона после бритья. Когда она сделала затяжку, их взгляды встретились. К удивлению Милли, под взором внимательных, темно-карих глаз Саймона по ее спине пробежала дрожь, и она нерешительно улыбнулась в ответ.
Позже, когда общая беседа иссякла и гости, разбившись на группы, уселись на пол и закурили марихуану, разговор зашел о вивисекции. Неделей раньше, лежа дома с простудой, Милли случайно посмотрела по телевизору выпуск познавательной детской передачи «Отдать швартовы!», где речь шла как раз о вивисекции, поэтому на вечеринке поразила всех своими познаниями. Саймон не сводил с нее восхищенного взгляда.
Несколько дней спустя он пригласил ее поужинать и много говорил о бизнесе и политике. Милли, которая не разбиралась ни в том ни в другом, только улыбалась и согласно кивала; в завершение вечера, перед тем как в первый раз ее поцеловать, Саймон сказал, что Милли – необычайно тонкая и восприимчивая натура. Через некоторое время она попыталась признаться в своем удручающем невежестве в вопросах политики – как, впрочем, и в большинстве других предметов, но Саймон лишь пожурил ее за излишнюю скромность.
– Я помню ту вечеринку,– сказал он.– Ты в пух и прах разгромила того чудака с его слабыми доводами. Ты прекрасно разбиралась в том, о чем говорила. По правде говоря,– добавил Саймон, и его глаза чуть потемнели,– ты меня здорово завела!
И Милли, уже готовая выдать свой источник информации, лишь теснее прижалась к нему, чтобы он поцеловал ее еще раз.
Саймон так и не изменил своего первоначального впечатления о ней. Он по-прежнему укорял ее за скромность, по-прежнему считал, что ей нравятся те же заумные выставки, что и ему, интересовался мнением Милли насчет американской предвыборной кампании и внимательно выслушивал ее ответы. Он был уверен, что она любит суши и читает Сартра. Не собираясь вводить Саймона в заблуждение, однако не желая и разочаровывать его, Милли позволила ему создать собственное представление о ее личности,– не совсем соответствовавшее истине.
Что будет, когда они начнут жить вместе, Милли не знала. Порой ее беспокоила степень искаженное™ своего образа; она не сомневалась, что Саймон уличит ее в обмане, едва застанет в слезах над пошлым бульварным романом. В другие дни Милли убеждала себя, что образ этот не настолько и ложен. Пускай даже она не та утонченная женщина, которой ее считает Саймон, но она может ею стать. Надо всего-навсего выбросить старую одежду и носить только новые вещи; иногда вставлять умные замечания и благоразумно помалкивать остальное время.
Однажды, в начале их отношений, когда они лежали в огромной двуспальной кровати Саймона в Пиннакл-холле, он сказал ей, что сразу понял: она – особенная, ведь она никогда не спрашивала его об отце. «Почти все девушки,– с горечью констатировал он,– интересуются только тем, каково быть сыном Гарри Пиннакла; хотят, чтобы я помог им устроиться на работу в отцовской фирме. Но ты… ты даже ни разу не упомянула о нем». Саймон настороженно глядел на нее, а Милли нежно улыбнулась ему и что-то неразборчиво пробормотала сонным голосом. Она не нашла в себе сил признаться, что не упоминала о Гарри Пиннакле только потому, что в жизни о нем не слышала.
– Итак, сегодня вечером нас ждет ужин с Гарри Пиннаклом! Это должно быть очень интересно.
Голос матери прервал размышления Милли, и она подняла глаза.
– Да, наверное.
– У него все тот же замечательный повар-австриец?
– Не знаю.
Милли вдруг поймала себя на том, что переняла у Саймона его холодный тон, когда речь заходила о Гарри Пиннакле. Саймон по возможности старался избегать разговоров об отце; если собеседники были чересчур настойчивы, он резко менял тему. Он неоднократно разворачивался и уходил от своей будущей тещи, когда та настырно выспрашивала у него пикантные подробности и байки из жизни известного магната. Связи между этими явлениями она до сих пор не замечала.
– Гарри абсолютно не выделяется из остальных, это чертовски мило с его стороны, не находишь? – продолжала Оливия. Она по-семейному взяла Милли под руку, и они неторопливо двинулись по заснеженной улице.– Я так всем и говорю: глядя на Гарри, даже в голову не придет, что он знаменитый мультимиллионер, что именно он создал громадную национальную сеть предприятий. Встретившись с ним, всякий просто подумает – какой приятный человек! Саймон весь в него.
– Саймон – вовсе не мультимиллионер, он обыкновенный рекламный агент.
– Далеко не обыкновенный, милочка!
– Мама, прошу тебя…
– Знаю, тебе не нравится, когда я так говорю. Но в один прекрасный день Саймон сказочно разбогатеет, это факт.– Оливия легонько сжала руку дочери.– И ты вместе с ним.
– Возможно.– Милли равнодушно пожала плечами.
– А когда это произойдет, твоя жизнь изменится.
– Не изменится.
– Богатые живут по-другому.
– Минуту назад ты восхищалась простотой Гарри. Он ведь не живет по-другому, правда?
– Все относительно, солнышко.
Они приближались к небольшой галерее дорогих модных лавок. Перед мягко освещенной витриной первого магазинчика мать и дочь остановились. За стеклом был выставлен единственный манекен в изысканном платье из тяжелого белого бархата.
– Прелесть,– пробормотала Милли.
– У тебя лучше,– немедленно возразила Оливия.– Я не видела ни одного свадебного платья красивее, чем твое.
– Да,– задумчиво проговорила Милли.– Мое платье красивое.
– Девочка моя, оно изумительно!
Они еще немного постояли у витрины. Их взгляды притягивал теплый розовый свет за стеклом; облака шелка, атласа и кружев, которыми были задрапированы стены; букеты из засушенных цветов и крошечные туфельки с затейливой вышивкой, предназначавшиеся для подружек невесты.
Оливия вздохнула.
– Вся эта кутерьма с подготовкой к свадьбе доставляет столько удовольствия! Мне будет жаль, когда все закончится.
– Ммм,– промычала Милли.
– Не знаешь, Изабел сейчас с кем-нибудь встречается? – как бы невзначай спросила мать.
Милли вскинула голову.
– Мамочка, ты что, и ее хочешь выдать замуж?
– Нет, конечно! Так, простое любопытство. Она ведь ничего мне не рассказывает. Я поинтересовалась, не хочет ли она прийти на свадьбу с приятелем…
– И что она?
– Сказала, что нет,– с сожалением ответила Оливия.
– Вот видишь.
– Это ни о чем еще не говорит.
– Мамуля, если ты хочешь знать, есть ли у Изабел парень, почему бы тебе не спросить у нее самой?
– Пожалуй,– рассеянно произнесла Оливия, как будто потеряв интерес к этой теме.– Пожалуй, я так и сделаю.
Через час они вышли из кофейни «У Марио» и направились домой. К тому времени, когда они вернутся, кухню начнут заполнять постояльцы домашней гостиницы, насмотревшиеся достопримечательностей и стершие в кровь ноги. Дом Хэвиллов на Бертрам-стрит был одним из самых популярных полупансионов Бата: туристам нравился красивый городской особнячок, со вкусом обставленный в георгианском стиле и удобно расположенный недалеко от центра; их привлекало радушие очаровательной хозяйки, любившей посудачить и умевшей превратить обычный сбор незнакомых людей в уютную вечеринку.
Полдник был самым оживленным временем в доме. Оливия обожала собирать гостей вокруг стола, за которым подавались фирменные сдобные булочки и классический английский чай с бергамотом. Она представляла постояльцев друг другу, с интересом слушала, как они провели день, рекомендовала программу развлечений на вечер и делилась свежими сплетнями о людях, которых ее клиенты никогда не знали. Если гость изъявлял желание удалиться в свою комнату и вскипятить чай в дорожном чайнике, наутро его ждал неодобрительный взгляд и холодные тосты. Оливия Хэвилл презирала дорожные чайники и чай в пакетиках и держала их в доме только ради того, чтобы ее заведение соответствовало четырем звездочкам в справочнике по домашним гостиницам Бата. Точно так же она презирала – однако в силу необходимости предоставляла своим клиентам – кабельное телевидение, вегетарианские сосиски и набор брошюр с рекламой местных парков отдыха и аттракционов. К вящему ее удовольствию, пополнять запас этих брошюр ей почти не приходилось.
– Да, чуть не забыла,– сказала Оливия, когда они свернули на Бертрам-стрит.– Пока тебя не было, приехал фотограф. Совсем молоденький!
Она порылась в сумочке в поисках ключа.
– Я думала, он приезжает завтра.
Я тоже. У этих замечательных австралийцев умер кто-то из родственников, и, на наше счастье, они срочно уехали. Иначе у нас не хватило бы места. Кстати, об Австралии…– Оливия вставила ключ в замок и распахнула дверь.– Посмотри-ка!
– Цветы! – воскликнула Милли. В прихожей стоял огромный букет сливочно-белых цветов, перевязанный темно-зеленой шелковой лентой с бантом.– Это мне? От кого?
– Прочти, что написано на карточке,– посоветовала миссис Хэвилл.
Милли взяла букет и зашуршала целлофаном в поисках карточки.
– «Славной малышке Милли,– медленно прочла она.– Мы очень горды за тебя и сожалеем, что не можем приехать на твою свадьбу. Мысленно рядом. С любовью, Бетт, Скотт и Адриан».– Милли ошеломленно посмотрела на мать.– Как мило с их стороны. Из самого Сиднея!
– Они рады за тебя, дорогая,– сказала Оливия.– Все за тебя рады. Свадьба выйдет просто чудесная!
– Какая красота! – послышался приятный голос сверху. Одна из постоялиц домашней гостиницы, женщина средних лет в свободных синих брюках и теннисных туфлях, спускалась по лестнице.– Цветы для невесты?
– И это только начало! – со смехом похвасталась Оливия.
– Ты счастливица,– обратилась к Милли гостья.
– Я знаю,– ответила та, и на ее лице расцвела довольная улыбка.– Пойду поставлю их в воду.
С букетом в руках, Милли открыла дверь в кухню и в удивлении остановилась. За столом сидел молодой человек в потертой джинсовой куртке, с темно-каштановыми волосами и в круглых очках в металлической оправе. Незнакомец читал «Гардиан».
– Добрый вечер,– вежливо поздоровалась Милли.– Вы, должно быть, фотограф.
– Привет! – отозвался парень, сворачивая газету.– Ты – Милли?
Он посмотрел на нее, и в голове у Милли промелькнуло ощущение, что они знакомы. Где-то она уже видела этого парня.
– Александр Гилберт,– сухо представился фотограф и протянул руку. Милли любезно пожала ее.– Красивые цветы,– кивнул он в сторону букета.
– Да,– согласилась Милли, с любопытством разглядывая молодого человека.
Черт побери, где она могла его видеть? Почему его лицо отпечаталось у нее в памяти?
– Но это еще не свадебный букет, верно?
– Нет, нет.– Она слегка наклонила голову и втянула носом сладкий аромат цветов.– Его прислали наши друзья из Австралии. Очень внимательно с их стороны, учитывая, что…
Милли не договорила; ее сердце заколотилось.
– Учитывая что?
– Ничего. Я имела в виду… Пойду поставлю цветы в воду.
Милли ринулась к двери, вспотевшими ладонями сжимая шуршащий целлофан. Она вспомнила, где встречалась с этим юношей. Совершенно точно вспомнила. При мысли об этом сердце екнуло, и она стиснула зубы, заставляя себя сохранять спокойствие. «Все в порядке,– уговаривала она себя, хватаясь за дверную ручку.– Все нормально. Только бы он меня не узнал…»
– Постой!
Голос врезался в мозг Милли, как будто парень прочел ее мысли.
Внезапно ощутив дурноту, она обернулась и увидела, что Александр, нахмурившись, внимательно разглядывает ее.
– Погоди-ка минутку! Мы с тобой не знакомы?
Страницы← предыдущаяследующая →
Расскажите нам о найденной ошибке, и мы сможем сделать наш сервис еще лучше.
Спасибо, что помогаете нам стать лучше! Ваше сообщение будет рассмотрено нашими специалистами в самое ближайшее время.