Книга Нет царя у тараканов онлайн - страница 4



Бессонная ночь

– Кажется, вы не понимаете, – сказал я. – Если мы передвинем эти деньги, все будет, как в старые времена. Даже лучше, потому что безопаснее.

– Ну так иди и передвинь, – ответила Джулия Чайлд.

Мы сидели под плинтусом, деля скудную добычу: сухие крошки овсяных хлопьев.

– У него есть кредитная карта, – задумчиво проговорил Колумб. – Чековая книжка, банкомат в конце квартала. Зачем ему эти деньги?

– Тайная копилка еврейской паранойи, – сказала Либресса.

Я чувствовал, как у меня шевелятся извилины.

– Если мы будем кишеть над ним саранчой, как думаете, он уберется?

Либресса погладила меня по голове:

– Конечно, малыш. Упакует мацемел и свалит.

– Он не станет эти деньги тратить. Они навсегда в шкафу, как мезуза, – сказал Клаузевиц.

Бисмарк, до этого молча жевавший, вдруг произнес:

– Он их тратит. Я видел. – Мы слушали. – Последний раз – в начале романа с Цыганкой. Она позвонила ему по телефону, он схватил деньги и понесся к двери. Я так и не понял, зачем. И раньше, еще до Цыганки, с подружкой по имени Эстер, – тоже в порыве. Я полагаю, когда Айру настигают приступы спонтанной регрессивной безответственности, ему нужны наличные. Пользоваться кредитной картой слишком по-взрослому.

– Значит, теперь его должна спровоцировать Руфь, – сказала Либресса.

– Эту суку он уже поимел, – сказал Суфур. – Ни хрена он не станет тратить на нее бабки. Они для новой шмары.

Либресса ударила его по передним ногам:

– Свинья. Где ты этого набрался?

– Видимо, уже слишком поздно, – сказал Бисмарк. – Теперь он к ней привык. И я не уверен, что Руфь одурманила его так же, как две предыдущие.

– Я слышал, у Эстер было трое детей, – сказал я. – Так ты думаешь, наш единственный шанс – возвращение Цыганки?

– Или еще кого, кто снесет ему крышу.

Я вознамерился найти причуду, которая заставит Айру тратить деньги под нашим надзором. Граждане не сталкивались с такой причудой годами, и потому у меня не было ни малейшего представления, какова же она.

На следующей неделе Айра и Руфь ужинали в городе со своими соседями Вэйнскоттами. Я сидел на карнизе в коридоре, дожидаясь их возвращения.

Айра придержал дверь, вошла Руфь. В дверном проеме появился Оливер Вэйнскотт Третий. Порог затрещал под высоким, тучным человеком – один его ботинок мог раздавить целый батальон Блаттеллы.

– Не представляю, как ты можешь защищать людей, если абсолютно их не понимаешь, – изрек Оливер.

– Я понимаю, что большинство поступают дурно, потому что их к этому вынуждают обстоятельства, – ответил Айра.

– А, ерунда. Это и есть твоя адвокатская этика?

Айра снял пальто и перекинул его через руку. Руфь повесила свое в стенной шкаф. Элизабет

Вэйнскотт, высокая, симпатичная худая блондинка, молча стояла рядом с мужем.

– Ты не поверишь, Оливер, но банкротство – далеко не худшая в мире вещь, – сказал Айра. – Моральное банкротство – вот что похуже. И люди это понимают.

Оливер скрестил указательные пальцы и выставил их вперед, словно отгораживаясь от Айриных слов. Элизабет переступила на высоких каблуках и сказала тихо:

– Олли, я очень устала.

– Если твоим клиентам вручить билет на небеса, – сказал Оливер, – держу пари, каждый обменяет его на наличные.

– Спокойной ночи, – ответил Айра. – Увидимся в пятницу. – Он потряс руку Оливеру и принял поцелуй в щечку от Элизабет. Потом закрыл и запер дверь. – Его не заткнуть. Вот зануда.

– Она ангел, выносить такое, – сказала Руфь.

– Не знаю, как ей это удается. А она неплохо упакована, тебе не кажется?

– Да уж. – И Руфь ушла в ванную.

Я предложил гулявшей неподалеку Либрессе составить мне компанию и проследить за Руфью.

Когда мы добрались до ванной, Руфь уже заперла дверь.

– Есть что скрывать, – сказал я. – Хороший знак.

– Но она достаточно умна, чтобы это скрывать, – заметила Либресса.

Мы влезли на внешнюю сторону двери, чтобы не ходить по скользкой плитке на полу. Устроились под крыльями нарисованных чирков на обоях. Увидев очки Руфи на раковине, мы поняли, что опасности нет. Мы перебрались на аптечку.

Руфь стояла в нескольких футах от зеркала, необычно прямая, критически себя изучая.

– Именно так, Элизабет. Когда-то я была танцовщицей. А ты небось и не догадывалась. – И она тряхнула головой.

– Я вот не догадывалась, – сказала Либресса.

– Ты знаешь, Элизабет, под этим жиром – тонкий скелет танцовщицы.

Глядя на свое отражение, Руфь непристойно фыркнула. Она медленно поворачивала голову: левый профиль, затем правый, зрачки стрелкой компаса неотрывно смотрели в зеркало. Затем Руфь отработала ось ординат. Начала хорошо – с высоко поднятой головой, даже нос слегка укоротился, но закончилось все двумя неизбежными подбородками – во всей красе, прямо под носом. Руфь нахмурилась.

Подошла поближе к зеркалу и наклонилась. Живот улегся на раковину. Нос оставлял на стекле масляные следы. До нас донеслись приглушенные запахи тонального крема, макияжа и краски для волос. Кончиками пальцев Руфь прошлась по своему монументальному лицу, затем средними пальцами чуть оттянула кожу над глазами. Когда отпустила, морщины нависли снова.

– Бедная Руфь, – сказала Либресса. – В ее мире мужчины нечувствительны к пятидесяти пунктам КИ, но реагируют на одну сотую дюйма носа или щек. Когда мужчина бреется наголо или вдруг набирает сорок фунтов веса, жене это абсолютно неважно. Отчего мужчины так переживают из-за абсолютно несексуальных черт? Это извращение.

– Коэффициент интеллекта у человека – это скорее сексуальный тормоз.

Трудно симпатизировать Руфи, матери Пищевого Контейнера. Но насчет внешности Либресса права. Я не помнил внешности самок, которых оплодотворил, исключая разве усики Ходули, потерянные в борьбе с щепкой, и культей Слоновой Кости. Я посмотрел на Либрессу. У нее выше лоб, чем у Розы? Длиннее усики, чем у Джулии? Жестче стерниты, чем у Ветки Персика? В самках важны только химия и гениталии. Что толку от лица при ебле?

Либресса, похоже, совсем перевоплотилась в Руфь. Поглаживая ее передние ноги, я сказал:

– Я тебе никогда об этом не говорил, но мне всегда нравились линии твоего панциря, чудесные блестящие жвала и темно-карие кухонные глаза, все две сотни твоих прекрасных глаз.

Она оттолкнула меня, затем выпустила чуточку феромонов. От мощнейшей эрекции я потерял равновесие и едва не слетел на зеркало. Она засмеялась.

– Много ты понимаешь. Иногда я спрашиваю себя, вправду ли мы хоть чем-то лучше людей.

Я немедленно встал на все шесть ног. Впервые в жизни самка сказала нечто настолько отвратительное, что мое возбуждение угасло.

Руфь отошла от зеркала, уперев руки в пышные бока. Она крутила задом и беседовала с зеркалом:

– Ты знаешь, Элизабет, я была танцовщицей, пока не появилась эта окаянная огромная грудь.

Она улыбнулась.

Ложная гордость. Груди – вероломные органы, предназначенные для кормления молодняка во времена, когда благополучие вида зависит от выживания молодых особей. Женщина использует их всего несколько месяцев, может, год или два за всю жизнь. А потом эти жировые мешки вытягиваются, необратимо спускаясь все ниже и ниже, причиняя величайшие страдания, и наконец, становятся жалкими и бесполезными, будто пара гнезд, брошенных иволгами.

Но что проку от истины? Достаточно глянуть на улыбку Руфи, что крутит задом перед зеркалом, – тут же вспоминаешь, что мужские особи вида «сапиенс», точно большие дети, обожают сиськи. Практически повсюду, почти в любой эпохе эта внушительная парочка обеспечила бы Руфи столько мужского внимания, сколько Руфь пожелает. Но из журналов с кофейного столика я знал, что в современном обществе, в нашей эпохе эти груди слишком велики и достойны разве что диеты, растряски пробежками или, например, хирургического вмешательства. Я невольно восхищался безразличием Руфи к диктату моды, пусть это безразличие и скоротечно. Она обняла себя за локти и приподняла грудь.

– Ух ты! – восхитилась Либресса.

Руфь наклонилась к зеркалу и отковырнула что-то с лица. Снова нахмурилась.

– Что с ней такое? – спросила Либресса. – На нее непохоже. Может, за ужином что-то случилось, как думаешь?

Лицо Руфи ничего не сообщило, ибо у нее все на лбу написано. Когда она намыливалась, в ее искаженных чертах читалось все на свете – от счастья до уныния и безумия. После умывания она принялась растирать лицо густым кремом, пока белизна совершенно не исчезла под жирной пленкой. От этого Руфь стала напоминать хорошо сбитое тесто.

– Бедные поры. У меня дыхальца болят, когда я на нее смотрю, – сказала Либресса.

Когда Руфь чистила зубы, мы с Либрессой начали спускаться по стене. Пока она поднимала юбку, мы мчались по внутреннему краю унитаза, прямо под сиденьем. Это шанс постичь вечерние события.

Ее зад нависал над нами, разрастаясь и приближаясь с изумительной скоростью. Меня охватила первобытная паника. Когда на тебя садятся – это древняя опасность? Ягодицы заслонили свет, и я съежился подле Либрессы. Разогнавшийся зад совсем потемнел и упал. Унитаз содрогнулся, точно Голгофа. Темнота, безмолвие, неподвижность. Я умер.

Затем я услышал слабое «пффф»! Метан. В загробной жизни разве пукают?

Земля дрогнула и разверзлась, как и было сказано в Книге. Но вслед за тем излился свет, и я понял, что Апокалипсис не наступил. Я по-прежнему сидел в унитазе, а свет вклинился меж ягодицами Руфь и сиденьем, будто нож в жирный пирог.

Невероятные перемены. Столкновение с туалетным сиденьем трансформировало рыхлое тело Руфь в плотные стройные формы, упругие и тугие, точно недозрелая зимняя дыня. Ямки исчезли.

– Иисус, простерши руку, коснулся ее и сказал: хочу, очистись. И она тотчас очистилась от проказы, – проговорил я.

– Избавь меня.

Расщелина Руфи, невидимая за ягодицами, когда Руфь стоит, теперь показалась во всей красе. Великолепная черная шерсть тянулась от зада к переду, словно хвост песчанки.

– Что дальше будет? Я волнуюсь, – сказал я.

– Руфь в норме. У нее хорошая производительность, и ее отходы всегда ровные и темные, выходят регулярно, почти как у нас.

Но сегодня она явно в норме не была. Она заворочала ягодицами. Ее анус напрягся. Мне стало неуютно.

– Расслабься, – посоветовала Либресса.

Я видел склоненную голову Руфи в отверстие между ее покачивающимися телесами. Она дышала неглубоко и шумно. Замычала. Она что, молится?

– Сегодня вечер пятницы? – спросил я.

Ее ягодицы напряглись и покраснели, ноги подергивались. На всякий случай я пригнул усы.

– Вот оно, – сказала Либресса.

Коричневый бутон раскрыл лепестки. Я отпрянул. Газ с шипением вырвался наружу, и тут же все закрылось обратно.

– О, господи! – застонала Руфь.

Несколько минут спустя бутон снова напрягся и затрепетал. Но вышло совсем не то, что обещала Либресса. Никаких гладких, опрятных, элегантных кучек, ничего похожего на тараканью срань. Наружу вылез кисловато пахнущий, пятнисто-зеленый коллоид. Ошметки неуверенно заскользили по фаянсовым стенкам к воде и остались плавать пленкой на поверхности.

Я потянул Либрессу назад. Хотя Руфь не могла задеть нас основным потоком, я опасался брызг. После пяти выбросов Руфь зашипела, как иссякшая водокачка.

Едкая моча заструилась по передней стенке унитаза, смывая вниз маленькие параболы нечистот.

– Я такого никогда не видела. Определенно что-то не так, – сказала Либресса.

Руфь потянулась за туалетной бумагой, и я вспомнил их с Айрой диалог.

«Нежестко смята», – говорил он. «Ну да, более впитывающе», – отвечала она. «Это более гигиеничные рулоны». – «Я в это не верю, – возразила она. – Но помню, что стоят они дороже». – «Я угощаю, – засмеялся Айра. И, мгновение подумав, прибавил: – Знаешь, держу пари, она лучше, чем дешевая бумага. Не порвется, и не нужно делать больше движений». – «Ох, Айра, я практикуюсь уже примерно тридцать пять лет. Ненавижу хвастаться, но у меня хорошо получается. Правда, хорошо».

В ее излюбленном томе философии вагинальной гигиены «Кандида», что хранился на подоконнике, говорилось, что влагалище следует вытирать отдельно. По крайней мере, вытирать нужно от переда к заду, чтобы бактерии не попали на плодородную вагинальную почву. Чтобы Айра заткнулся, Руфь стала подтираться спереди назад. Но сегодня она рвала бумагу, комкала и подтиралась как попало.

Мы выбрались из-под сиденья, когда Руфь поднялась. Чудо исчезло – впадины и ухабы зада вернулись вновь. Серо-коричневые остатки плавали на поверхности воды. Она спустила воду еще раз, вымыла руки и ушла.

Не успели мы уйти из ванной, явился Айра. Мы решили остаться и узнать его взгляд на этот вечер.

Едва он снял очки, мы вернулись на аптечку. Его саморевизия больше напоминала медосмотр. Он периодически покрывался прыщами, которые отказывался выдавливать или прокалывать, ибо, как он однажды объяснил Цыганке, бактерии захватят его мозг с той же легкостью, что нацисты – Польшу. Его оружием были гигиенические салфетки; стратегия заключалась в том, что бактерии скорее уберутся в другое место, чем станут терпеть безжалостную антисептику.

Он протер лицо, вычистил зубы. Пока он мурлыкал, булькая полосканием, мы вернулись под сиденье.

Я, уже умудренный опытом, с интересом наблюдал снижение маленькой рябой Айриной задницы во всех замечательных подробностях: черные кудрявые волосы, блистающие прыщи, провисающие линии, красноватые островки раздражений.

Он сел, и костлявое тело пропустило в унитаз потоки света. Затем произошла другая поразительная вещь: хотя водоизмещение Айриной задницы в несколько раз меньше, чем задницы Руфи; хотя зад у него изъеденный и скользкий, а у нее – раздувшийся и ямчатый; хотя у него – очертания больного древесного ствола, а ее телеса болтаются на унитазе китовым хвостом, – несмотря на все это, выглядели они практически одинаково.

– Я сотни раз слышал, как Айра доказывает, что люди созданы равными, – сказал я. – До сегодняшнего дня я не понимал, что он имеет в виду.

– Хотела бы я знать, как Джефферсон до этого додумался, – ответила Либресса,

Единственное очевидное различие между двумя задницами – Айрин питончик. Искусный дрессировщик Айра бережно поместил его у кромки. Питон выплюнул яростную струю, которая неслась по кругу, пока не отозвалось мужественное эхо. На этот раз я не опасался брызг. Но Айра внезапно потряс член, словно пытался его придушить. Струя золотистого яда ударилась в фаянс рядом с нами. Мы забрались поглубже под сиденье: в прошлом месяце Айра вот так смыл в водяную могилу нашу Офелию.

Айра, конечно, не испражнялся регулярно и все же был настоящим сортирным атлетом. Он тренировался еженощно, но успех посещал его не чаще раза или двух в неделю – неважно, сколько отрубей с изюмом он съедал. Сжимая и расслабляя седалищные мышцы, он привставал и опускался на сиденье так ритмично, словно, поддавшись обаянию Джейн Фонды, послушно исполнял жеманные команды видеокурса по аэробике.

– Это непристойно, – пробурчала Либресса. Айра повторил упражнение двадцать пять раз.

Хотя никакого намека на фекалии не появилось, даже газ не просочился, он нагнулся и аккуратно сложенной бумажкой повозил вокруг ануса. Комок упал в воду, Айра оторвал и подтерся еще одной бумажкой. Черные лобковые волосы, заряженные статическим электричеством, встали дыбом и топорщились в разные стороны, словно хохол-перевертыш. Насвистывая, Айра спустил воду, вымыл руки и вышел.

– Если что-то и произошло, он об этом понятия не имеет, – сказал я.

– Я Руфи доверяю. Давай еще с ней побудем. Мы прогулялись до спальни и взобрались на карниз над изголовьем кровати. Руфь лежала под одеялом, глядя, как раздевается Айра. Он уже собирался повесить костюм в гардероб, но вдруг начал принюхиваться. Потом зарылся носом в ткань.

– Оливер говорил, что духи дешевые. Говорил, запах не удержится, – произнес Айра с видом триумфатора. – Сколько уже прошло? Шесть часов? Он пахнет!

Руфь равнодушно вздохнула.

– Да, ты подарил Элизабет замечательный подарок. Мы что, снова об этом поговорим? И почему твой костюм пахнет ее духами?

– Она за ужином сидела рядом со мной. Почему еще?

– Я не знаю, Айра. Ты необычный мужчина. Я не уверена, что на свете много мужчин, которые разбираются в марках духов и у которых одежда эти духи впитывает. И я не знаю, сколько мужчин нюхают собственные подмышки, когда рядом лежит голая женщина.

Она села и сбросила одеяло, маня его своими гигантскими отростками, что торчали двумя торпедами на сексуальном бомбоносце.

Айра уставился на нее, по-прежнему уткнувшись носом в костюм.

– Как неудобно, – сказала Либресса. – Мне кажется, нам не стоит тут находиться.

Руфь схватила его за талию и повалила на себя. Потом перекатилась через него и оказалась сверху – он еле успел отложить костюм. Она сняла с него очки и притянула его лицо к себе. Они уперлись друг в друга носами.

– Аи! – вскрикнул Айра. Она отшвырнула его руку. Воздух затрепетал сквозь липкие сталактиты у него в носу.

– Подумай, насколько менее отвратительными стали бы человеческие поцелуи, если бы люди дышали спиной, – сказала Либресса. – А Руфь была бы великолепна с дыхальцами.

Айра отодвинулся от нее и глотнул воздуха. Через секунду ее губы снова к нему присосались. Струйка слюны пятой колонной потекла по щеке ему в ухо.

– Хватит. Пошли отсюда. Я не хочу больше на это смотреть, – сказала Либресса.

Но теперь захотелось остаться мне. Истина таилась под завесой этого омерзительного спектакля, и я должен был ее узнать.

У меня появилась идея:

– Зоология! Как и под сиденьем. – Язык Руфь, блуждавший внутри его щек, выглянул из-за губ, она страстно застонала. – Это не люди. Это брачные танцы слизняков.

Руфь дернула Айрину полурасстегнутую рубашку, потом майку, стащила их и швырнула в стену. Ее губы нашли его кадык. Это всколыхнуло во мне какие-то могущественные детские страхи.

Довольно быстро Руфь переключилась на его соски.

– Она ведь знает, что они не работают, – возмутилась Либресса. – Псалтирь, что она делает?

И она попыталась прикрыть свои многофасеточные глаза усиками.

Но я уже понял: Руфь совершенно точно знает, что делает. Она сосала и жевала, пока роли не переменились; он ворковал, точно сам сосал титьку. Затем Руфь нацелилась на его пупок.

– Она этого не сделает! – воскликнула Либресса.

Она сделала. Мы съежились, когда Руфь сунула язык в зловонное отверстие, вызывая в Айриной памяти начальную эвикцию; беспомощная игрушка на веревочке – примерно в нее Руфь сейчас его и превращала. Ее пассы сбивали ему дыхание, его пенис поднялся и застыл, покачиваясь, как надувная пляжная игрушка. Айра лежал неподвижно, закрыв глаза, растопырив пальцы и тяжело дыша.

Он, человек, проделал весь путь эволюции назад. Но все-таки я подозревал, что история много старше отдельного биологического вида.

– Посмотри на эту штуку, – сказал я. – Ни волос, ни позвоночника, ни легких. Пенис – моллюск. Португальский военный корабль – не один организм, а колония различных особей, выросших вместе. То же справедливо для мужчины и пениса – млекопитающее и моллюск.

– А на Руфи что выросло – ракообразное?

Язык Руфи танцевал вокруг члена Айры, моллюск обхаживал моллюска.

– Может, она самка богомола, – сказала Либресса. – Но тогда ей следует дождаться спермы, а уж потом его сожрать. Пенис шлепнулся на живот, изо рта Руфи к нему протянулась слюнная пуповина.

– Не останавливайся, – пробормотал Айра.

Руфь приподнялась на локтях. Ее груди, возлежавшие на его бедрах, вновь обрели свою взрывную форму.

– Что? – безнадежно спросил Айра.

– Я чувствую себя брошенной, и все это ужасно несправедливо.

Она подползла ближе, потом раздвинула бедра. Ее влагалище – блестящий розовый эллипсоид с короткими распахнутыми щупальцами – напоминал море растоптанных анемонов.

– О, правосудие! – вскричала она, засовывая его пенис себе в вагину, его моллюска в свою раковину. Межвидовой секс неестествен и отвратителен.

Руфь принялась энергично раскачивать бедрами, пухлыми, но гибкими, ее груди влажно шлепали. Айра приподнял голову, глянул на нее и снова откинулся на подушку, крепко зажмурившись.

– Ох, мои колени, – через некоторое время сказала она. Выпрямила ноги, навалившись на Айру. Потом схватила его за талию и перекатилась на спину, поместив его наверх.

Айра коротко вздохнул сквозь стиснутые зубы. Когда его впалая грудь легла на ее влажные железы, между ними зачмокала воздушная яма. Руфь начала кричать.

– О, о, о-о-о!

Айра хрюкнул, когда ее когти шпорами вонзились ему в спину. Руфь пукнула.

– Ой, Айра, прости. – И через мгновение опять погрузилась в ощущения.

– Какая миленькая серенада, – сказала Либресса.

– Разве ты не рада, что мы остались?

– Нет! Нет! Нет! – закричала Руфь. Миллер мне объяснял, что под этим самки этого вида обычно подразумевают «да, да, да». Но в данный момент Руфь имела в виду именно «нет». Она опустила руку. Маленькое животное выползло наружу. Оно походило на маринованный огурец, и ей было непросто им овладеть.

Вонь из ее отверстия быстро достигла карниза.

– Я узнаю этот запах, – сказала Либресса.

Через несколько минут Айра упал. Лежа подбородком на ее плече, он продолжал пыхтеть. Уже без слов, без криков и стонов. Первобытные дифтонги булькали у них в горле, реликты извечной семитской борьбы с бесплодной жарой Леванта.

– Что они говорят? – спросил я Либрессу. Та громко напевала, стараясь их заглушить. Я должен был выяснить. Я перепрыгнул через край карниза и зашагал по стене. На полпути к кровати я заметил, что свет из-за спины Айры отбрасывает на стену мою тень – размером с ягодицы Руфи и покрытую огромными шипами.

– Страх господень! – завопил Айра. Блаттелла – одна из немногих форм, которые он различал и без очков.

– Да, зверюга, – простонала Руфь. Он приподнялся на руках.

– Только посмотри на эту хрень.

– Какую хрень?

– Таракан. Прямо у тебя над головой.

– Дорогой, не отвлекайся.

Я быстро попятился. С первых дней в Эдеме я понимал, что на силу человеческой любви лучше не полагаться.

– Он уползает.

Она схватила его за волосы и сцепила лодыжки у него на спине.

– Отпусти, – прохрипел он. – Я должен его убить.

– Ты мне нужен тут.

Она обвила руками его шею и энергично впилась в него губами.

Айра высвободил голову – так, чтобы видеть, как я взбираюсь на карниз. Затем вернулся в объятия любимой и сказал:

– Это возмутительно. Прямо в спальне.

Либресса перестала петь.

– Я как раз об этом и говорила.

– О господи, – тихо сказал Руфь. – Я еще с тобой не закончила, малыш.

Когда мы собрались уходить, Либресса сказала:

– Руфь властвует над ним полностью. Все это выглядит довольно жалко.

Гораздо хуже, чем просто «жалко». Я уже переживал, что моя дорогая Цыганка больше не вернется – ведь столько времени прошло. А Руфь, совершенно неспособная заставить Айру потратить заначку, видимо, достигла такой сексуальной власти над ним, что все равно Цыганку одолеет.

– Не уверен, что понимаю, – сказал я. – Разве можно властвовать над кем-нибудь, а он при этом не теряет голову?

– Просто сосредоточься на ощущениях, дорогой, – прошептала Руфь.

Либресса скрестила со мной усики, точно рапиры. Нервные окончания у меня на спине взорвались – меня окатил бешеный фонтан ее феромонов. Я потерял интерес к Руфи, к завоеванию квартиры, ко всему на свете, кроме Либрессы.

– Ну как, потерял голову, крошка? – засмеялась Либресса.

Я нырнул под нее, и она благоухающим шелком скользнула на меня. Я едва ощущаю ее на своей спине, хотя любой предмет такого же веса оказался бы для меня неподъемной ношей.

Мои глаза сфокусировались на сплетенных волосатых конечностях Руфи и Айры. Она все пыталась реанимировать его член. Какое отношение имеет эта шарада к сексу? Кому какое дело до денег в кухонном шкафчике?

Я расправил крылья. Либресса наслаждалась пиром феромонов. Я чувствовал, как бьется ее сердце на моей спине. Вскоре мы сцепились идеально. Я добрался до ее уютно спрятанных гениталий своим сперматофором, своим эротическим якорем, что гарантирует нам: случившееся ниже не повторится здесь. Выскользнуть! Разве можно придумать более изощренное проклятие для человеческого рода?

Сцепившись гениталиями, мы развернулись так, чтобы смотреть в разные стороны. Я не хотел, чтобы мое лицо отвлекало ее от наслаждения, и настаивал, чтобы мне дали наслаждаться одному. Струящийся из дыхалец воздух разжигал нашу страсть.

Айра и Руфь совсем затихли.

– Я кончил, Руфь! О, господи! Я кончил!

Если бы Либресса и я оказались лицом к лицу, стали бы мы издавать такие звуки?

Мой твердый фаллос вошел во чрево Либрессы уверенно, целиком. Телеология. Я не смог бы сделать это иначе, даже если бы захотел.

Нет ничего чудеснее, чем сидеть абсолютно неподвижно, зная, что химия сработает безукоризненно и доставит тебе безграничное удовольствие. С блаженным содроганием я выбросил в Либрессу сперматофор, аккуратную капсулу ДНК. Тепло струилось от меня. Я был умиротворен.

– Это было прекрасно, – промурлыкала Руфь. – Только нужно придумать, как оставаться вместе до самого конца. А то очень грязно.

Как хорошо, что не нужно разговаривать теперь, когда вожделение прошло. Ни вранья, ни преувеличений, ни обещаний.

– Почему люди все усложняют? – спросил я. – Потому что сексуально беспомощны? Или кода – и есть настоящая любовь?

Руфь лежала на Айре, гладя его лысеющую голову.

– Недостаток феромонов, – сказала Либресса. – Как может вид правильно выбирать, привлекать партнера и спариваться без основной химии? На что они рассчитывают? Это же хаос. Только представь, как феромоны изменили бы жизнь Руфи.

Я себе представляю. Химия заставила бы Айру изменить образ жизни и сделать предложение в течение часа. Он превратился бы в ее раба, верного и благодарного. Но сам себя убеждал бы, что их связывает не его зависимость от ее секреции, а культура и духовность.

Но зачем возиться с ним? Руфь прогулялась бы вокруг квартала и, точно Крысолов, привела за собой стаю голодных поклонников. Она бы обласкала одних и прогнала других, уверенная, что в любой момент найдет новых, столь же приятных. Айра не выдержал бы конкуренции. Руфь была бы слишком безмятежна, слишком счастлива.

– Думаю, она могла бы заставить его вытащить заначку и отнести в банк, – сказал я.

– Или свернуть купюры трубочкой и засунуть ему в нос. По желанию дамы. Кто знает, что за фантазии таятся под внешностью простушки.

Я махнул усами:

– Не стоит об этом. С тем же успехом Бен Франклин выскочит из шкафчика на пробежку. – На меня нахлынула посткоитальная печаль. – Ладно, давай серьезно. Какая женщина может снести крышу этому трусу?

Я перебрал свой скудный запас: Руфь – нет; Цыганка – пройденный этап; Фэйт – нет. Этим мои знания и ограничивались.

Зашумел унитаз, и Руфь вернулась в кровать.

– Итак, – сказала она, – хочешь еще поговорить про духи Элизабет?

Все двести Либрессиных глаз будто решили выпрыгнуть из орбит. Элизабет! Недотраханная блондинка. Ну конечно!

Остается лишь устроить их с Айрой роман.



Помоги Ридли!
Мы вкладываем душу в Ридли. Спасибо, что вы с нами! Расскажите о нас друзьям, чтобы они могли присоединиться к нашей дружной семье книголюбов.
Зарегистрируйтесь, и вы сможете:
Получать персональные рекомендации книг
Создать собственную виртуальную библиотеку
Следить за тем, что читают Ваши друзья
Данное действие доступно только для зарегистрированных пользователей Регистрация Войти на сайт