Книга Пейтон Эмберг онлайн - страница 4



Глава четвертая

Выйдя замуж, Пейтон сочла, что ей сказочно повезло. Женившись на ней, Барри купил квартиру в Верхнем Уэст-сайде, престижном респектабельном районе Нью-Йорка. К тому же Барри имел доходную уважаемую специальность – он был дантистом, совмещающим лечение с протезированием зубов. Выйдя за него замуж, Пейтон смогла оставить докучливую работу, не приносившую достойного заработка.

До замужества она жила в жалкой лачуге в пригороде Бостона, ютясь в одной комнате с матерью, после того как Донни, ее непутевый брат, возвратился домой, отсидев за жульничество в тюрьме. В семье, и так еле сводившей концы с концами, появился нахлебник, лишний и весьма прожорливый рот. Донни бездельничал, хотя и уверял, что ищет работу. На самом деле он целыми днями пялился в телевизор и смолил сигареты.

В конце концов Нелл, у которой ее единственный сын вечно ходил в любимчиках, устроила Донни в кулинарную школу, потратив на это почти все свои сбережения. Нелл рассчитывала, что Донни, если даже не сможет устроиться на работу, по крайней мере, сумеет после окончания школы заменить ее у плиты и накормить уставших за день на службе мать и сестру.

Но только Нелл просчиталась. Окончив школу, Донни поступать на работу не собирался, а его стряпня доводила до тошноты. Правда, Нелл руки не опустила, начав штудировать объявления. Повара требовались повсюду, но Донни упорствовал, говоря, что не пойдет работать в грязную забегаловку, а в ресторан не возьмут на работу бывшего заключенного, так что туда нечего и соваться.

Старшие сестры Пейтон, Кэти и Бренда, давно сбежали из дому, заявив, что им надоело занудство матери, которая каждый вечер вздыхает о мебели, проданной за гроши, а на поверку оказавшейся немыслимо дорогой. Истинную стоимость мебели вся семья узнала из передачи по телевизору, которая велась с аукционных торгов. Увидев на экране свое былое имущество, Нелл пришла в тупое недоумение, а когда до нее дошло, что мебель продали за четыреста тысяч долларов, ее чуть не хватил удар. Эта мебель – рухлядь, по мнению всей семьи, – досталась Нелл по наследству, но эта рухлядь действовала на нее угнетающе, тяготила, давила, а дети сначала просто опасались ее. Да и какие другие чувства мог испытать ребенок, глядя на темный комод на ножках, мрачные тяжелые стулья и огромный письменный стол, который Нелл, вероятно, из суеверного уважения называла лишь по-французски: secretaire l'abbatoir.

По словам Нелл – которая страдала психическими расстройствами, не раз приводившими ее на больничную койку и в конце концов доконавшими, – их далекие предки прибыли в Америку из Европы вместе с первыми колонистами на вошедшем в историю паруснике «Мэйфлауэр».[5] Узнав об этом, Пейтон долго находилась в недоумении: с какой стати ее предков понесло на борт корабля, отправлявшегося в неведомое, когда они могли и дальше сидеть у растопленного камина в благополучной цивилизованной Англии? Возможно, они были еретиками и отправились на край света в поисках религиозной свободы, а может, были просто душевнобольными, чьи гены через несколько поколений передались ее матери.

На вопрос – любит ли она Барри, своего жениха – Пейтон вряд ли могла внятно ответить. Она не изводила себя любовным томлением, не сидела у телефона, ожидая звонка любимого, и не рыдала, если он не звонил в назначенный час или был невнимательным.

Впрочем, Барри не давал для этого повода. Он был заботливым, обязательным, заслуживавшим доверия – словом, Барри ей нравился, а любовь, о которой она прежде мечтала, теперь казалась необязательной – что с нее толку: она все равно пройдет, любовью сыта не будешь.

Кроме того, у Пейтон не было выбора: круг ее знакомых был ограничен – она проводила целый день на работе, уткнувшись в компьютер. Но она была привлекательна, пожалуй, даже красива, и не заметить ее было нельзя. «Вы не актриса?» – такой вопрос ей задавали не раз, но Пейтон, в отличие от немалого числа сверстниц, не тянуло на сцену; к тому же она понимала, что стать «звездой» нереально, а быть посредственностью не хотела.

Знакомству с Барри предшествовало немаловажное обстоятельство: Пейтон, устав от домашних дрязг, переселилась в городскую квартиру, которую снимала вместе с несколькими девицами того же достатка, что и она.

Одна из этих девиц, разбитная, с немыслимыми кудряшками, почти каждый вечер приводила с собой парня, всякий раз нового, и, никого не стесняясь, укладывалась с этим парнем в постель, чтобы предаться страстной любви с неизменными стонами. Другая – кожа да кости – беззастенчиво опустошала чужие кастрюли, видно, для того, чтобы не упасть на работе.

Да и сама квартира оказалась неважной: летом в ней было жарко, а зимой холодно. Раздражала Пейтон и квартирная плата; ей приходилось выкладывать те же деньги, что и соседкам, хотя ее кровать стояла в гостиной, проходной комнате. Ко всему прочему и дорога до работы стала занимать больше времени.

В конце концов Пейтон стада подумывать о возвращении к матери, надеясь, что, избавившись от платы за угол, она сумеет накопить деньги хотя бы на подержанную машину. На новом месте ее ничто не держало, а разговоры соседок, неизменно крутившиеся вокруг новых знакомств, начинали надоедать.

Парня не было лишь у Пейтон, и по вечерам она сидела обычно дома и лишь иногда – чтобы развеяться – встречалась со своей подругой Викторией, служившей няней в больнице. В свободную минуту Виктория бегала в бар напротив, и найти ее не составляло труда.

И вот однажды, уже после того как Пейтон вернулась к матери, она решила скоротать время с подругой. Она отправилась в бар, хотя в то время рано темнело, а на улице было холодно. Бар был полон народу, но Пейтон быстро нашла подругу.

Виктория была высокой девицей с бледно-розовой кожей и вялыми, хотя и тщательно причесанными длинными белокурыми волосами. Лучшим в ее внешности были глаза: большие и жизнерадостные, наглядно передававшие характер своей хозяйки. Жизнерадостность привлекает, и Виктория никогда не страдала от одиночества.

– Ты не представляешь, что сегодня случилось, – затараторила она, едва увидев подругу. – Жуть! Меня подозвал больной, наркоман паршивый. Он что-то пробормотал, да я не расслышала, ну и склонилась над ним. Так вот, представь: он схватил меня за руку и потянул ее к пенису, прямо под одеяло – для чего, объяснять не надо, ты понимаешь. Я, естественно, отдернула руку и неожиданно наткнулась на шприц, который этот паршивец прятал под одеялом. Я вскрикнула, а увидев на руке кровь, в сердцах схватила его за пенис, оказавшийся с гулькин нос, и дернула так, что этот дурень заорал во весь голос. Хорошо, что поблизости не оказалось старшей сестры – ну, грымзы, я тебе рассказывала о ней – а то бы мне точно не поздоровилось.

– Ты пьешь дорогой коктейль, – заметила Пейтон.

– Не на свои шиши. Покрути головой: большинство мужиков – приезжие. Дантисты. Приехали со всей страны на симпозиум. Видать, не жмоты. Всех девиц угощают.

Барри Эмберс произвел на Пейтон приятное впечатление, хотя он и не был похож на того красавца, о котором она когда-то мечтала. У него была заурядная внешность – с таким человеком поговоришь, а назавтра, встретив, не узнаешь в толпе. Но он был предупредителен, добр и производил впечатление человека, которому вполне можно довериться – не обидит. А вот на дантиста с суровым взглядом и безжалостными руками он не был похож ни капельки. Скорее он походил на трудолюбивого и аккуратного фермера, снимавшего сапоги, прежде чем войти в дом.

– А на дантиста вы совсем не похожи, – улыбнувшись, сказала Пейтон.

– А на кого же я похож? – спросил Барри.

– Скорее на фермера.

Барри беззаботно запел:

 
А мы, евреи, работаем в поле,
И каждый в кибуце[6] судьбою доволен.
То бессовестно лгут,
То напрасно орут:
«Не для хитрых евреев фермерский труд».
 

Пейтон расхрабрилась и рассказала Барри о кошмарной истории, случившейся с ней, когда ей было четырнадцать. Тогда ее старший брат Донни взял ее с собой на каток, залитый на пустыре. Она каталась на коньках, а Донни, мечтавший стать хоккеистом, самозабвенно гонял шайбу. Дело кончилось тем, что он попал ей шайбой в лицо и выбил два зуба, и не каких-нибудь, а передних, после чего пришлось вставлять зубы.

– Разрешите, я посмотрю, – сказал Барри.

Он запрокинул ей голову и заглянул в рот. Его большие руки были мягки, как вымя коровы, решила Пейтон, все еще представлявшая Барри не дантистом, а фермером.

– Ну и ну! – Барри покачал головой. – Грубая работа. Видно, вам попался халтурщик…

– У меня не было выбора. Меня мучили в клинике, в которую направила страховая компания.

– Каждая работа требует полной самоотдачи, – назидательно сказал Барри, – а работа врача – в особенности. А эти два зуба вам следует заменить, вы так красивы…

– На это потребуются огромные деньги.

– Гм… – Барри окинул Пейтон пристальным взглядом. – Я могу сам вами заняться как только освобожусь. Полагаю, вам не нужно экономить на завтраках, чтобы расплатиться со мной.

– Вы так добры.

Барри расцвел и перешел на доверительный тон.

– У вас прекрасные зубы, за исключением этих двух. То-то я удивлялся, что, улыбаясь, вы не раскрываете рот. Но это все поправимо, я обязательно займусь вами. У вас великолепная структура зубов – так и просится на рекламу. А на меня вы можете положиться, я хороший дантист. Собираюсь в будущем купить частную практику, а когда разбогатею, займусь филантропией, стану лечить бедных, сирот.

– Помогать людям – благородное дело, – подхватила Пейтон. – А еще животным. Обожаю животных. Держу с детства собак. Если бы не они, я бы рехнулась. Я бы тоже не прочь заняться благотворительностью, да только… – она развела руки.

– Будет достаточно и того, что ваша улыбка принесет людям радость, – на полном серьезе произнес Барри.

Он никогда не говорил женщинам комплименты, это было ему просто несвойственно. Однако он, видно, почувствовал, что хватил через край, потому что смутился.

Но Пейтон стоила комплимента. Она была действительно привлекательна. Такой фигуре, как у нее – высокая грудь, тонкая талия, узкие бедра – можно было и позавидовать. Ее чистое с гладкой кожей лицо оттеняли иссиня-черные волосы, а из-под прямых темных бровей смотрели глаза необычайной, удивительной синевы – подруги часто спрашивали ее, не носит ли она цветные линзы.

Пейтон была небогата и потому одевалась просто: непритязательная блузка и джинсы были ее обычной одеждой. По характеру она была замкнутой, даже робкой, а со стороны – для парней ее круга – казалась холодной и недоступной. Конечно, не один на нее заглядывался, пялясь на высокую грудь или на полную попку, провожая ее глазами. Заметив на себе плотоядный взгляд, Пейтон обычно хмурилась, а если рядом оказывалась подруга, то пренебрежительно говорила: «У этих парней мозги набекрень».

Возможно, всем этим и объяснялось то странное, на первый взгляд, обстоятельство, что, дожив до двадцати трех лет, Пейтон не только не вышла замуж, но даже не имела поклонников.

Барри собирался пробыть в Бостоне неделю – ему еще предстояло прослушать лекции, принять участие в семинаре и посетить выставку новых зубоврачебных инструментов и оборудования.

Сообщив Пейтон о своих планах, Барри пригласил ее поужинать вместе с ним на следующий день. Пейтон не успела ответить: ее схватили за локоть.

– Посмотри на того парня у стойки, – зашептала Виктория. – Ну… на рыжего.

Пейтон увидела худощавого парня с копной рыжих волос.

– Он только что пришел, – продолжила Виктория страстным шепотом. – Я положила на него глаз еще позавчера. Он тоже дантист, но дело не в этом. Говорят, у него пенис что надо. Я, по глупости, думала, что большой пенис лишь у крупных парней с длинным носом. Выходит, я ошибалась.

Надо проверить.

– Желаю успеха, а мне пора.

– Подожди, ты поможешь мне с ним познакомиться.

– У тебя завтра свободный день, – возразила Пейтон, – а мне на работу. Брякни мне завтра в офис. – Она оглянулась. Барри стоял в двух шагах. Неужели все слышал? Навряд ли. Благовоспитанный человек не станет прислушиваться к приватному разговору.

– Вы уже уходите? – спросил он.

– Мне пора, – ответила Пейтон.

– Можно вас проводить?

Пейтон не хотелось объяснять Барри, что до ее дома сначала надо ехать час на автобусе, а затем идти пятнадцать минут пешком. Чего доброго, он еще опоздает на последний автобус в город, и тогда придется оставить его ночевать в убогой халупе. Сраму не оберешься! О том, что Барри может воспользоваться такси, ей и в голову не пришло.

Пейтон жила в Уортингтоне, небольшом городке, стиснутом двумя соседними городками, которые с годами постепенно благоустраивались. Особенно похорошели улицы городков: с построенных в викторианском стиле домов сняли виниловое покрытие и, отремонтировав, вылизали до блеска.

Уортингтон остался нетронутым. Старые покосившиеся дома давно раздулись от сырости, словно выловленные из воды трупы, и, нависнув крышей над обветшалым крыльцом, грозили развалиться в любую минуту. Почти все дворы были покрыты цементом – верным средством от грязи, – что позволило большому числу умельцев построить в них небольшие бассейны, в которых летом резвились дети, заполняя улицы визгом и гиканьем.

Рядом с городком простирались казавшиеся поистине бесконечными скоростные восьмиполосные автострады с четырехполосными ответвлениями, которые вели к гигантским парковкам, окруженным торговыми комплексами, забитыми в выходные толпами покупателей.

По автостраде можно было мчаться часами, прежде чем вместо примелькавшихся заводских труб увидеть в стороне парк или пляж, в котором с красочными бикини на загорелых телах соседствовали татуировки и пирсинг, вошедшие в моду у образованной молодежи верхней прослойки среднего класса.

В Уортингтоне пляж заменяла покрытая цементом небольшая площадка у мелкого, по колено, бассейна, а парк – низкорослые деревца, покрывавшиеся летом несколькими листочками, которым хватило бы места в кармане куртки. По словам старожилов, несколько десятилетий назад на улицах росли мощные вязы, но они высохли, и их выкорчевали один за другим. Однако в это не верилось – небо над Уортингтоном даже в солнечную погоду было вечно затянуто сизой, унылой дымкой. Зимой на улицах городка лежал грязный, покрытый копотью снег, а весенняя грязь сменялась трещинами в земле и коричневатой въедливой пылью.

Окруженный лентами автострад с мрачными виадуками и серыми, неприглядными эстакадами, Уортингтон с двумя соседними городками походил на затерянный мир из фантастической повести.

Пейтон добралась до дому только к полуночи. Дом, ничем не отличавшийся от соседних, был таким же старым, раздутым и покосившимся. С крыши угрожающе свисали сосульки, которые днем, когда чуть припекало солнце, падали вниз с оглушительным грохотом. Крыльцо было завалено снегом, покрытым твердой осклизлой коркой. На крыльце размещались две двери со звонками-трещотками, а над ним высилась покосившаяся фигура пучеглазого Санта-Клауса, по виду находившегося в подпитии, изготовленная из пластика к Рождеству сыном соседей, успевшим отсидеть, как и Донни. Одна дверь вела на второй этаж в квартиру матери Пейтон; за другой дверью, внизу, жили соседи.

В прихожей Пейтон встретило тиканье ходиков. В квартире были и другие часы – электронный будильник с музыкой, из которого могли литься в нужное время мелодии американских народных песен: «Она пошла в горы», + Пирог и пудинг», «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско». В полночь часы наигрывали «Yesterday».

Нелл не спала. Она сидела на диване, подобрав ноги, и смотрела ток-шоу по телевизору. Пол-экрана занимала огромная птица, пожиравшая один за другим неочищенные бананы из рук худого, как щепка, чернявого человека, у ног которого стояла большая корзина с фруктами, видно, уже изрядно опустошенная.

– Этот казуар – потомок давно вымерших динозавров, – уверял телеведущего владелец редкостной птицы. – Взгляните на его лапы. Он может бежать со скоростью тридцать две мили в час.

Казуар наклонился, вытащил из корзины большой оранжевый апельсин и целиком проглотил его.

– Я думала, ты уже спишь, – произнесла Пейтон, снимая пальто.

– Мне не до сна, – ответила Нелл жалобным голосом. – Как назло, разболелся зуб. Придется снова идти к дантисту. Не приведи бог, опять попадется какой-нибудь вертопрах. В прошлый раз, когда я была у врача – совсем забыла тебе рассказать – этот хлыщ, заглядывая мне в рот, умудрился шлепнуть по попке подававшую ему какой-то крючок пышнотелую ассистентку.

– И ты не возмутилась?

– Не хочу говорить об этом. Как вспомню, так мурашки по телу бегают. – Голос Нелл напоминал голос актрисы времен кино тридцатых годов, однако она искренне полагала, что так и должен говорить благовоспитанный человек. – Дорогая, – продолжила Нелл, – принеси мне, пожалуйста, настольную лампу, которую мне подарил Пол Майлс, председатель правления «Лорс Индастри».

– Ma, почему ты не скажешь просто: «Принеси мне настольную лампу»?

– Неужели ты завидуешь матери, которая в молодости вращалась в изысканном обществе?

– Ma, ты примешь лекарство?

– Пожалуй, – Нелл спихнула с дивана одну из своих собак, здоровенного пса, ответившего ей укоризненным взглядом. – А как ты провела вечер? Славно повеселилась?

– Придется снова напомнить тебе о зубах. Я познакомилась в баре с дантистом. Приятный парень. Он пригласил меня завтра поужинать.

– Если ты подцепишь его, он может бесплатно заменить тебе передние зубы. Может, он займется и мной?

– Ma!

– Дантист – не так плохо, – продолжала рассуждать Нелл. – У дантистов пациенты не умирают. Правда, жаль, что твой знакомый не хирург-косметолог. – Нелл копила деньги на подтяжку лица и удаление жировых отложений. Ей было шестьдесят пять. Она родила Пейтон последней – в сорок два года. Первой родилась Кэти, жившая теперь во Флориде и растившая с мужем двоих детей. За ней появилась Бренда, ставшая медиком и работавшая в водолечебнице, находившейся в Колорадо. Третьим в семье ребенком был Донни, который теперь лечился от наркозависимости в специализированном диспансере, расположенном в Висконсине. Никто из них не приехал на Рождество, что было простительно лишь для Донни, и Нелл долго ворчала, коря дочерей, забывших про мать, не пожалевшую сил и здоровья для их воспитания.

– Тебе давно пора замуж, – продолжила Нелл. – А дантист – хорошая партия. Сколько ему?

– Не знаю. На вид около тридцати.

– А он не женат? Узнай обязательно. А где он живет?

– Знаю только, что он не здешний. Приехал на симпозиум, пробудет в Бостоне еще несколько дней.

– Приезжий – это нехорошо. Уедет – и чувства могут остыть. Любовь на расстоянии ненадежна. Так что ты постарайся, очаруй его за эти несколько дней. Но только не ложись с ним в постель. Поспешишь – все пропало. Мне по душе пышная свадьба где-нибудь на природе. Может, к тому времени Донни уже излечится или его отпустят на время. Свадьба не хуже похорон.

Пейтон вздохнула и пошла за настольной лампой – видно, Нелл хотела почитать перед сном или просмотреть почту, обычно состоявшую из рекламных листков. Нелл ничего не выбрасывала, и в комнате росли кипы старых журналов, каталогов, газет, пылившиеся на полках, на комоде и на полу, прикрывая ободранные обои.

Она не делала исключения и для другого старья – почти все ящики, имевшиеся в квартире, были забиты ненужным хламом: тюбиками без крема, авторучками без чернил, карандашами без грифеля, старыми батарейками, свечными огарками, засаленными расческами, превратившимися в камень конфетами, лотерейными билетами, не оправдавшими ожиданий, грошовой бижутерией…

Помимо дивана, на котором сидела Нелл, все еще следившая краем глаза за прожорливой птицей, обстановку комнаты составляли старомодный комод, одну из ножек которому заменяла кипа газет, ободранная кушетка, трюмо с помутневшим зеркалом, кофейный столик, сколоченный Донни из найденных где-то досок, и прялка, невесть как оказавшаяся в квартире.

Но настоящим украшением комнаты были стены с висевшими на них многочисленными картинами. Одни из них – «Горы в снегу», «Ваза с цветами» и «Олень на лесной поляне» – были куплены Нелл на распродаже «подлинных живописных полотен». Другие достались Нелл по наследству. Это были работы кисти настоящих художников, изображавшие ее предков, и теперь со стен на своих потомков глядели степенные задумчивые мужчины в костюмах разных эпох и одна миловидная дама в вечернем платье – прапрапрабабушка Нелл, леди Кларисса, бывшая замужем за английским аристократом. Комнату освещала свисавшая с потолка лампа под абажуром в блекло-красный горошек.

Общество Нелл и Пейтон разделяли собаки: чихуахуа Фли, любимица Пейтон, теплый комочек, по ночам забиравшийся ей под бок, три ищейки – Монти, Руфус и Генри, вечно слюнявые и мигом оставлявшие свои собачьи дела, если кто садился за стол, да щенок Дейзи, тоже ищейка. Собаки были на попечении Нелл, но после того как ей удалось устроиться на работу в «миленький кафетерий», она стала уделять им меньше внимания, и они часами бродяжничали по улицам, вызывая недовольство соседей.

Когда Пейтон принесла настольную лампу, Нелл все еще смотрела занимательное ток-шоу. Она могла наслаждаться увлекательным зрелищем лишь в отсутствие Донни, ибо телевизор был единственной вещью, принесенной им в дом (если забыть о досках для кофейного столика), и обычно стоял в его комнате. О том, где он достал дорогостоящий телевизор, Донни предпочел умолчать. Купить он его не мог: у него не было собственных денег даже на сигареты, но Нелл не стала пытать своего любимца.

– Я даже не знаю, хочу ли замуж за Барри, – сказала Пейтон в раздумье. – Он симпатичный, но больно уж неуклюж.

– Неуклюжие люди всегда добродушны, пакости не устроят. Не упусти Барри, а то наткнешься на дрянь вроде Эрни.

Пейтон наморщилась, словно от зубной боли. Ее передернуло от мерзких воспоминаний о проглоченном оскорблении. Эрни был барменом, с которым она познакомилась несколько лет назад. Он приехал из Португалии, чтобы подзаработать, а потом улетел домой, как оказалось, к своей жене. Убрался восвояси – туда ему и дорога, – но Пейтон долго не могла забыть оскорбления, к тому же совершенно несправедливого, брошенного этим паршивцем при расставании.

– Ты доставила мне несколько приятных минут, – пренебрежительно сказал он. – Но от тебя тянет мочой. Почаще мойся, да не забывай о своей вонючке.

– А вспомни Скотта, – наставительно продолжила Нелл. – Он вроде ухаживал за тобой, но, вместо того чтобы остепениться, нанялся матросом на торговый корабль – только его и видели. Тебе уже двадцать три, пора замуж. Своими трудами ты много не заработаешь. Если Барри сделает тебе предложение, соглашайся немедля. В крайнем случае ты можешь всегда развестись. Свадьбу лучше устроить осенью. Конечно, может случиться, что до свадьбы вы не совладаете с чувствами. На всякий случай держи в сумочке пачку презервативов. Поройся в ящиках, там найдешь.

Еще лет пять-десять назад Нелл специально ходила в бар, чтобы подцепить кавалера. Презервативы лежали в ящике с тех счастливых времен, но, верно, пришли в негодность.

– Ты думаешь, я буду счастлива, если выйду за Барри? – спросила Пейтон, полагавшая, что замужество ее матери счастья не принесло, хотя Нелл и родила четверых детей.

Ее муж, отец Пейтон, выходец из Эстонии, работал механиком в мастерской и хорошо зарабатывал, пока не пристрастился к спиртному. Хуже того, он приучил пить и Нелл. Совместные возлияния нередко заканчивались скандалами. Однажды, когда Нелл была беременна Пейтон, он ушел прогуляться и не вернулся. Позже выяснилось, что он осел во Флориде. Нелл долго честила его на чем свет стоит, но порой признавала, что он мог доставить женщине настоящее удовольствие.

– У тебя нет выбора, Пейтон, – ответила Нелл. – Ты думаешь, что, того и гляди, тебе подвернется другая партия? Это с твоим-то характером? Ты слишком замкнута, необщительна. Тебе надо на людях держаться раскованно и не шарахаться от мужчин. К вам в офис приходят клиенты…

– Да почти никто не приходит, обычно звонят.

– Тогда бывай больше на людях, займись спортом. – Нелл зевнула. – А сейчас пора и на боковую. Лампу, если хочешь, можешь забрать, она мне не понадобится. – Нелл вытащила из пачки мятую сигарету и направилась к двери, чтобы покурить во дворе. Монти, Руфус и Генри, распустив слюни, последовали за ней. – И помни, Пейтон, – Нелл остановилась в дверях, – ты – моя последняя надежда. Надеюсь, ты восстановишь былую славу нашего рода. Может, у тебя будет плантация и большой особняк с лужайкой для гольфа. Тогда о тебе напишут в журнале. Открываю «Пипл», а там о тебе и всей нашей фамилии.

– Ma, пора спать. Сходи покури и не забудь закрыть дверь.

Пейтон вздохнула, почувствовав себя одинокой, и пошла чистить зубы. Растянув губы, с опаской глянула в зеркало. Два передних действительно выделялись неестественной формой и желтизной.



Помоги Ридли!
Мы вкладываем душу в Ридли. Спасибо, что вы с нами! Расскажите о нас друзьям, чтобы они могли присоединиться к нашей дружной семье книголюбов.
Зарегистрируйтесь, и вы сможете:
Получать персональные рекомендации книг
Создать собственную виртуальную библиотеку
Следить за тем, что читают Ваши друзья
Данное действие доступно только для зарегистрированных пользователей Регистрация Войти на сайт