Страницы← предыдущаяследующая →
Когда раздвижная дверь в ванной негромко, однако настойчиво щелкнула, я убрал туфли под стол и засуетился, начал собирать грязные тыквы, выставлять их на переднюю веранду. И все равно не мог не заметить, как она вошла, как моя рубашка из «Кеймарта» обвисла на изящных плечах, как мягко оттеняет серый воротник розовое после купания горло.
Я протянул ей трубку.
– «Телеком» снова в деле. – Резковато. Мне и раньше говорили: трезвый я не слишком-то обаятелен.
– Замечательно, – отозвалась она.
Бросив полотенце на деревянный стул, она торопливо прошла на переднюю веранду. Поверх настойчивой дроби дождя я слышал внятную американскую распевку и представлял себе старые деньги, Новую Англию – что еще может себе представить австралиец по кинофильмам. На самом-то деле я понятия не имел, кто она такая, – может, Отравительница Хильда из Ложки-Вилки, Северная Дакота.
Я принялся резать здоровенную тыкву – красивую, огненно-рыжую с пятнами коричневой ржавчины и влажной потайной пещеркой ярких и скользких семян, которые я сбросил в ящик для компоста.
С веранды слышалось:
– Хорошо. Да. Вот именно. Пока.
Она вернулась, взбудоражено взлохматила волосы.
– Говорит, ручей поднялся выше большой скалы. – «Ро-очей» произносила она. – Говорит, вы знаете, что это значит.
– Это значит, придется подождать, пока «ро-очей» войдет в берега.
– Я не могу ждать, – возразила она. – К сожалению.
Меня так и подмывало ответить: «Извините, блядь, мисс, но что я могу сделать с ручьем?» – но тут между нами вклинилось вечно простуженное сопение Хью. Грузный, шесть футов и четыре дюйма ростом, опасный с виду, он молча заполнил собой проход. Штаны хоть надел, однако прическу жевали коровы, и бритьем он пренебрег. Женщина стояла в трех футах от него, но братец поверх ее головы обратился ко мне:
– Где хренов щен?
Я стоял по другую сторону печки, укладывал тыкву и картошку на противень, руки все в оливковом масле.
– Это Хью, – представил я его. – Мой брат.
Хью осмотрел гостью с головы до пят, обычным своим взглядом – кто не знает Хью, может испугаться.
– Как тебя звать?
– Я Марлена.
– Ты когда-нибудь, – заговорил он, выпячивая толстую нижнюю губу и сложив здоровенные ручищи на груди, – ты когда-нибудь читала такую книгу: «Волшебный пудинг»{«Волшебный пудинг, иди Невероятные приключения Гумми, Кляпа, Размахая и Укусила» – книга австралийского писателя и художника Нормана Линдси (1879–1969).}?
Господи, только не это, мысленно взмолился я.
Она снова взлохматила волосы.
– Вообще говоря, Хью, читала. Два раза.
– Ты американка?
– Это трудно сказать.
– Трудно сказать, – Его волосы (он стриг их собственноручно) торчали над ушами, он казался свирепым и фанатичным, монах-отшельник. – Но «Волшебный пудинг» ты читала?
Теперь она полностью на нем сосредоточилась.
– Да. Да, я его читала.
Хью коротко глянул в мою сторону. Я его понял: сейчас он занят делом, но про собаку не забыл.
– Кто, – задал он следующий вопрос, уставившись карими очами на иностранку, – кто из персонажей понравился тебе больше всех?
– Все четверо, – поддавшись его очарованию, отвечала она.
– Правда? – усомнился Хью. – Четверо?
– Включая пудинг.
– Ты и пудинг посчитала!
– Но мне нравятся все рисунки. – Она положила, наконец, трубку на стол и всерьез занялась волосами. – А похитители пудинга просто изумительны.
– Шутишь, что ли? – Братец ненавидел похитителей пудинга. Он то и дело громко и страстно возмущался тем, что не может добраться до опоссума и врезать ему по морде.
– Не сами персонажи, – она запнулась – но рисунки. По-моему, это лучшее, что сделал Линдсей.
– О да, – смягчился Хью. – Видели мы хреновы рисунки Линдсея. Господи ж боже!
Какое-то срочное дело подгоняло ее, но она пока о нем забыла.
– Хочешь знать, кто из людей мне нравится из «Волшебного пудинга»?
– Хочу.
– Сэм Размахай.
– Но ведь он не человек.
– Да, он пингвин, но зато очень добрый, мне кажется.
Еще одна из немногих, обычно невезучих, людей, которые пытаются «поладить с Хью».
– А у тебя кто любимый? – улыбнулась она.
– Прилипала Билл! – выкрикнул он взволнованно и выскочил в проход, запрыгал вокруг стола, боксируя с невидимым противником: – «Лапы вверх, лапы вверх, трусливые похитители пудинга!»
Небольшой и небогатый мебелью дом Жан-Поля отличался, как я уже говорил, легкостью и хлипкостью конструкции, и был построен не для того, чтобы по нему скакали эдакие здоровяки в грязных рабочих сапогах. На полках зазвенели чашки и блюдца. Однако гостья даже не вздрогнула. Хью обхватил меня рукой поперек груди. Женщина продолжала улыбаться, не понимая, что происходит.
– Где хренов щен? – прошипел братец мне в ухо.
Смердело от него – вот так, лицом к лицу – просто омерзительно.
– Потом, Хью.
– Заткнись. – Переднего зуба не хватало, на остальных толщенный налет, но после высылки доктора Хоффмана ни один дантист не решится на схватку с Хью.
– Прошу тебя, потом.
Он сдавил мне спину, колючая скула терлась о мою щеку. Крепкий мужик тридцати четырех лет, как сожмет своей ручищей мне горло – я не продохну.
– Он утонул.
Я заметил, как гостья судорожно втянула в себя воздух.
– Утонул твой щенок, старина, – повторил я.
Он разжал пальцы, но я не спускал с него глаз. Хью у нас парень изобретательный, не хотелось бы пропустить удар наотмашь.
Хью отступил, сильно расстроенный, и я поспешил выйти из зоны удара.
– Поаккуратней с водонагревателем, – предупредил я, но он уже, пошатнувшись, опустился на раскаленный бак, взвыл от боли и умчался с свою комнату.
Опалил перышки, подумал я, припомнив петуха из «Волшебного пудинга».
Завывая на ходу, Хью хлопнул дверью комнаты. Рухнул на свой диван так, что весь дом содрогнулся, а наша гостья широко раскрыла невинные голубые глаза. Что я мог ей сказать? Все злосчастье моего брата было бесстыдно выставлено напоказ и нечего пояснять с глазу на глаз.
– Я смогу перейти ручей вброд? – спросила она.
Через пять минут мы вместе вышли под проливной дождь.
Фары трактора еле светились, он трясся на ходу и громко урчал, скорость не больше 20-ти, но ветер задувал с откоса в кабину, дождь бил мне в лицо – и ей, надо полагать, тоже. Гостья позаимствовала у меня непромокаемую куртку и пару сапог, но ее волосы своевольно завились и глаза сощурились навстречу струям.
Первые полторы мили, пока мы не доехали до решетки Дози Бойлана, я напряженно ощущал рядом это изящное тело, маленькую грудь, почти касавшуюся моей спины. Я наполовину сошел к тому времени с ума, сами понимаете, самец в период случки, опасный, вдобавок разозленный братом, и вот я с ревом несусь по дороге, прозванной Петлей, резак трактора качается из стороны в сторону, ноет дифференциал.
Мы добрались до решетки, в слабом желтоватом свете фар появилась кипящая вода Сладкого ручья, обычно – очень узкого. Здоровенный резак Жан-Поля – я бы назвал его косилкой – был неразрывно связан с коробкой отбора мощности и трехточечной гидравликой. Я приподнял его как можно выше, этот здоровый квадратный металлический брус примерно шесть футов на шесть. Надо было вовсе его снять, но я – художник, и в фермерских делах смыслю совсем худо. По привычке я не принимал всерьез этот маленький ручей, но стоило сдвинуться с берега, как сапоги доверху наполнились ледяной водой, и отступать было уже поздно, «фиат» приподняло и заколотило о подводные камни. Потом течение подхватило резак, кишки захолонуло, нас понесло. Я, само собой, старался править против течения, но трактор сносило, он натыкался на валуны, передние колеса задрались вверх. Нет, крестьянина из меня не выйдет. Газонокосилка моя мертвенно-оранжевым баркасом всплыла на поверхности. Пассажирка со страху впивалась ногтями мне в плечи. Со всей отчетливостью и гневом я видел, кто я есть: дурак. Рискую жизнью – и ради чего? Если б она хоть приглянулась мне.
Господи ж боже, как говорит Хью.
Бог ли нам поспособствовал или просто повезло, но мы добрались до другого берега, и я опустил резак, чтобы проехать по крутой дороге к дому Дози. Марлена молчала, но когда мы оказались возле дома, и Дози вышел ей навстречу, она быстро, решительно сбросила с плеч одолженную у меня куртку – в жизни она ее больше не наденет! Конечно, страху натерпелась, и принимая из ее рук мятую шкурку я принял и справедливый упрек за свою безответственность.
– Лучше б отцепил резак, – посоветовал Дози. – Я присмотрю за ним пару дней.
Дози, богатый, преуспевающий предприниматель, к шестидесяти годам со всей присущей ему энергией отращивал седые усы и крепкое фермерское брюшко. Помимо прочего, он был одаренным энтомологом-любителем, хотя в данный момент упоминать об этом вроде незачем. Гостья его вбежала в дом, прячась от дождя, а Дози принес мощный фонарь и молча держал его, пока я отсоединял резак от гидравлики.
– Хью один?
– Я ж недолго.
Мой друг воздержался от замечаний. Я и так видел перед собой Хью: как он бродит с воем между загонами, натыкаясь в темноте на колючую проволоку, спотыкаясь о кроличьи норы, в отчаянии, уверившись, что я погиб и он навсегда один.
– Я бы съездил за ней на «лендровере», – продолжал Дози, – но ей не терпелось, а я хотел дослушал новости по «Би-би-си».
Насчет ее привлекательности он не обмолвился ни словом, и я решил, что Марлена – очередная племянница или внучка, мало ли их у него по всему миру.
– Теперь все в порядке, – сказал я. Да, теперь я поеду домой, накормлю Хью, помогу ему включить радио, проверю, принял ли он чертову таблетку. Потом поговорим о его несчастном щенке.
Давно ли я был счастливым супругом и отцом, подтыкавшим на ночь одеяло маленькому сыну.
Страницы← предыдущаяследующая →
Расскажите нам о найденной ошибке, и мы сможем сделать наш сервис еще лучше.
Спасибо, что помогаете нам стать лучше! Ваше сообщение будет рассмотрено нашими специалистами в самое ближайшее время.