Книга Уроки любви онлайн

ДЕВЯТЬ ПОСВЯЩЕНИЙ!

1. Стефании Даммлер и девятиклассницам – «Венерам» 1995 года школы Кумби для девочек.

2. Бекки Хизер и девятиклассницам – «каштанам» и «букам» 1995 года школы Грин для девочек.

3. Джейн Инглс и всем ученицам школы Хиллсайд.

4. Клэр Друри и другим ученицам школы Фэйлсворт – особенно Жаклин и Рейчел.

5. Саре Гринакр и другим ученицам школы Стоук.

6. Де Ридинг и другим ученицам школы Св.Бенедикта.

7. Анджеле Дерби.

8. Бекки Хиллман.

9. Всем ученицам и преподавателям школ, где я провела чудесный 1995-1996 учебный год.

ДЕВЯТЬ ТВЁРДЫХ РЕШЕНИЙ

1. Не разругаться с Магдой и Надин.

2. Упражняться каждый день – и стать первой в классе по рисованию.

3. Не провалиться по всем остальным предметам!

4. Сесть на диету. И ВЫДЕРЖАТЬ!

5. Изменить причёску. Как угодно Побриться наголо. Отрастить волосы. Перекраситься?

6. Как только исполнится четырнадцать, устроиться на работу и…

7. Купить приличные шмотки!

8. Ходить по клубам.

9. НАЙТИ СЕБЕ ПАРНЯ

ОДНА ДЕВОЧКА

Первый день после каникул. Плетусь пешком: опоздала на автобус. Не лучшее начало четверти. Девятый класс. Любопытно, что он мне готовит?..

Номер девять – номер девять – номер девять…

Это из «Белого альбома» «Битлов», почти что классика, сумасшедший микс на десерт пластинки. Джон Леннон погиб, когда меня и на свете не было, но у нас с ним несомненное родство душ. Он рисовал прикольные картинки, носил очки с толстыми стёклами, всех веселил и делал что хотел. Я тоже рисую прикольные картинки, ношу очки с толстыми стёклами и веселю подруг. Правда, с «деланьем-что-хочу» посложнее.

Половина девятого. Если бы я могла выбирать, лежала бы сейчас в постели, свернувшись калачиком, и досматривала сны. Вот Джон Леннон мог лежать в постели целыми днями, помните – и Йоко Оно с ним. Они даже интервью давали в постели. Вот клево.

Так вот, если бы я сама за себя решала, не вылезла бы из-под одеяла до полудня. Затем – завтрак. Горячий шоколад с пончиками. Послушать музыку, порисовать. Фильм посмотреть. И снова перекусить. Заказать пиццу. Или лучше салат?.. Если лежать весь день, недолго и растолстеть. Не хотелось бы выглядеть как кит, выбросившийся на берег.

Итак, салат. Зелёный. И зелёный виноград. И… что там у нас ещё зеленого цвета? Магда угощала меня французским мятным ликёром, зеленее некуда. Только что-то он меня не впечатлил. На вкус как зубная паста. Ну и ладно, бог с ним.

Точно – затем я позвоню Магде, и Надин тоже, будем трепаться до вечера. А потом…

Уже вечер, так? Я приму ванну, вымою голову и надену… Что бы мне надеть? Уж точно не пижаму с мишками. Мне же не пять лет. Но и не атласную комбинацию. Терпеть их не могу. А, знаю: белоснежную рубаху до пят, расшитую розами всех цветов радуги. А на каждый палец нацеплю по большому яркому кольцу.

И лягу на спину, как моя обожаемая Фрида Кало^[1], божественная латиноамериканка, чудесные брови, невообразимые серьги, цветы в волосах.

Лежу в постели, прекрасна, как богиня. Внизу хлопает дверь. Шаги. Пришёл мой парень…

Одна беда – парня-то у меня и нет. Впрочем, как и рубахи в стиле Фриды Кало, собственного телефона, телевизора и видеомагнитофона. И сплю я на продавленном матрасе, потому что мой братец Моголь прыгает на нём как на батуте, стоит выйти за дверь. Пустяки, мне не жаль. Не надо вещей, был бы парень. Ну пожалуйста…

И в это самое мгновение прямо передо мной возникает невероятно красивый блондин с блестящими карими глазами. Он обходит машину, припаркованную чуть ли не посередине тротуара. И делает шаг в сторону, чтобы не столкнуться со мной, – а я тоже делаю шаг, чтобы не столкнуться с ним. В ту же самую сторону. Он делает шаг в другую сторону. И я вместе с ним. Так мы топчемся на месте, будто тустеп танцуем.

– О… Э… Прости! – бормочу я, запинаясь. К щекам приливает кровь.

А он здорово владеет собой. Слегка изгибает бровь. И молчит, только улыбается.

Улыбается – мне!

И я остолбенело стою на месте, а он наконец огибает меня и идёт прочь.

Я оглядываюсь. И он оглядывается. Честное слово. А вдруг… вдруг я ему понравилась? Да нет, безумие. Потрясающая внешность, и лет ему не меньше восемнадцати – как такой может влюбиться в маленькую глупую школьницу, которая путается в собственных ногах?

Смотрит он мне явно не в глаза. А гораздо ниже. Он разглядывает мои ноги! Ну точно, нельзя было так сильно укорачивать юбку. Я сама её вчера подшила. Могла бы отдать и Анне, но я её знаю – укоротит на сантиметр-два, не больше. А мне нужна мини. Вот только шить я толком не умею. И вышло слегка криво. А когда я в неё влезла, вдруг оказалось, что все ноги на виду.

Анна ни слова не сказала. Представляю зато, что она подумала.

А папа не смолчал:

– Боже правый, Элли, она же едва трусы прикрывает!

– Да что с тобой? – вздохнула я. – Пап, я надеялась, ты хоть чуть-чуть следишь за модой. Сейчас все носят мини.

Святая правда. У Магды юбка ещё короче моей. Но у неё такие длинные загорелые ноги. И она ещё недовольна – мол, слишком рельефные мышцы. В детстве Магда занималась бальными танцами и степом, а джаз не бросила до сих пор. Недовольство её притворное – Магда не упускает случая показать, какие у неё красивые ноги.

И Надин носит мини. Только ноги у неё не загорелые. С утра в школе – голые и белые, вечером, когда она надевает колготки, – чёрные. Надин боится солнца. Кожа у неё бледная, как у вампирши. И сама она хрупкая и тонкая, вся такая готическая. На стройных ногах мини смотрится шикарно.

Обидно быть толще лучших подруг. Ещё обиднее быть толще мачехи. Анна как картинка с обложки. Ей двадцать семь, а выглядит она ещё моложе. Все принимают нас за сестёр. Только очень разных. Анна такая стройная, такая очаровательная. Я невысокая и пухлая.

Не то чтобы я жирная, нет. Но лицо у меня до ужаса круглое. Да я везде круглая, как снежная баба. Пухлый живот, пухлые бедра. Даже колени – и те круглые. Впрочем, зато и грудь у меня округлая. Магда носит лифчик со вставками, чтобы грудь казалась больше. А Надин вообще плоская как доска.

Так что тут никаких претензий. Вот бедра бы постройней… Представляю, как я выгляжу в этой юбке сзади. Неудивительно, что блондин таращится.

И я быстро сворачиваю за угол, чувствуя себя полной дурой. Ноги дрожат, как желе. Кажется, они тоже покраснели от стыда. Розовые, как два окорока. Кого я обманываю? Я и правда жирная. Резинка неприлично короткой юбки врезается в живот. За лето я растолстела ещё больше. Особенно за последние три недели в Уэльсе.

Ужасная несправедливость. Все, все разъезжаются по шикарным местам. Магда была в Испании. Надин – в Америке. А я – в жуткой сырой лачуге в Уэльсе. Дождь лил и лил, не останавливаясь ни на секунду. Я так обалдела от Моголя, игры в «пьяницу» и «Акулину», от черно-белого телевизора с вечными помехами, резиновых сапог и слякоти, что принялась постоянно жевать.

Завтрак, обед, ужин и непременный перекус. Шоколадные батончики, конфеты, поп-корн, чипсы, солёные крендельки, эскимо на палочке. Кусь-кусь-кусь – вот я и трясусь. А колени и правда трясутся, как желе. Смотреть противно.

Ненавижу гулять. Какой в этом смысл – плетёшься, устаёшь, а в конце концов оказываешься там, откуда начал. В Уэльсе постоянно приходилось гулять.

Папа с Анной всегда уходят далеко вперёд. Моголь как ненормальный носится вокруг них кругами. А я тащусь позади всех, хлюпаю по грязи сапогами и думаю: и это они называют весельем? Как их угораздило купить летний дом в Уэльсе, когда в мире столько прекрасных мест? Ну чем им не угодила вилла в Испании или квартира в Нью-Йорке? До чего же я завидую Магде и Надин. Ну и что, что родители Магды купили самый дешёвый тур и остановились не на вилле, а в многоэтажной гостинице; ну и что, что Надин из всей Америки повидала только Диснейленд? У них хотя бы солнце каждый день сияло над головой.

В том уэльском захолустье, где мы отдыхаем, вечный сезон дождей. Чёрные тучи так же неколебимы, как горы. Льёт даже внутри дома, крыша протекает, а папа отказывается звать кровельщика и латает дыры сам. Такое впечатление, что он только проделывает новые. Верхний этаж заставлен всевозможными вёдрами, тазами и кастрюлями, день и ночь слышишь монотонное «кап-плюх-буль».

Мне все надоело до чёртиков, я ходила мрачнее тучи. И когда мы совершили непременный поход на развалины замка – скукотища! – я готова была броситься с башни вниз. Прислонилась к камню, все ещё задыхаясь после невообразимо долгого подъёма, и подумала – что будет, если прыгнуть, и пусть меня подхватит воздух. Разобьюсь вдребезги. Интересно, они хотя бы огорчатся? Моголя папа с Анной держали за руки, а на меня и не смотрели, даже когда я перегнулась через парапет и свесилась вниз.

Хуже того, они развернулись и пошли прочь, бормоча что-то о старых графах и кипящем масле. Строят из себя заботливых родителей. Моголь не знает, как пишется «замок», а из их рассказов ничего не поймёт. Со мной папа никогда не возился. Все ему было некогда – работа, дела. А на отдыхе он хватал альбом и уходил делать наброски. Но я не обижалась. Со мной была мама. Была…

Я вспомнила маму и загрустила ещё сильнее. Почему-то никто не верит, что я так хорошо её помню. Зря. Я помню все до мельчайших подробностей. Игры в Барби, песенки. Я лазила в её косметичку, примеряла украшения, розовый шёлковый пиджак и туфли на каблуках.

Я так хочу поговорить о ней, но папа тут же умолкает и напрягается. И хмурится, будто у него голова болит. Он не хочет вспоминать маму. Ну ясно, у него есть Анна. У них есть Моголь.

Только у меня никого нет. И мне стало так тошно, что я побрела в другую сторону. И наткнулась на башню, готовую развалиться на части. Вход был перегорожен верёвкой с табличкой «Опасно!». Я пролезла под ограждением и начала карабкаться по разрушенным ступеням вверх в полной темноте. Внезапно опора под ногами исчезла, я споткнулась и рухнула, ободрав голень. Не так уж и больно, но я разревелась. Рыдать и нащупывать ступеньки одновременно довольно тяжело, я уселась посреди лестницы и зашмыгала носом.

Вскоре я сообразила, что забыла носовой платок. Из носа текло, стекла очков запотели от слез. Я утёрлась рукой и как следует чихнула. Ступени были влажными и ледяными, холод забирался под джинсы, но я не двигалась с места. Кажется, я ждала, что за мной придёт папа. Я ждала и ждала. Послышались шаги. Я затаила дыхание и прислушалась. Быстрые, лёгкие. Слишком лёгкие для папы. Слишком быстрые, чтобы я успела увернуться. Тело обрушилось прямо на меня, и мы одновременно завопили.

– Ай!

– Ох!

– Простите, я не видел, что здесь кто-то сидит!

– Слезьте с меня!

– Простите! Давайте я помогу вам подняться!

– Осторожнее!

Он так резко дёрнул меня вверх, что мы оба чуть не покатились кубарем.

–Ой!

– Осторожно!

Я высвободилась и прижалась спиной к сырому камню. Незнакомец тоже поднялся на ноги. В темноте я не могла ничего разобрать.

– Что вы делаете одна в темноте? Вы не ушиблись?

– Нет, пока не появились вы. Вы отдавили мне все внутренности.

– В третий раз простите. И всё-таки опасно тихо сидеть в полумраке. Можно угодить под ноги отряду скаутов или толпе американских туристов в тяжёлых ботинках. Или… или… Я несу чушь. Сложно поддерживать остроумную беседу в тёмной башне. Давайте поднимемся на свободу.

– Не выйдет. Лестница обрывается.

– А. Тогда все понятно. Идёмте вниз.

Я поколебалась и незаметно вытерла нос ладонью. Сидеть дальше нет смысла. Папа, Анна и Моголь вряд ли меня хватились. Небось уже дома. Дня через три, глядишь, поймут, что чего-то не хватает.

«Да, а куда подевалась Элли?» Пожмут плечами и выкинут меня из головы.

Незнакомец, похоже, решил, что я трушу.

– Возьмитесь за мою руку, легче будет спускаться.

– Спасибо, справлюсь, – отказалась я.

Вообще-то спускаться на ощупь было страшновато. Ступеньки сразу показались ещё более скользкими, вокруг не за что ухватиться. Я споткнулась, но он меня удержал.

– Осторожно!

– Стараюсь, – ответила я.

– Внизу наверняка ждёт смотритель. Сейчас заведёт лекцию о том, как тут опасно, – сказал он. – В том-то и беда. Стоит мне увидеть надпись «Не влезай – убьёт!», не могу удержаться. Так что я постоянно ввязываюсь во всякие истории. Родители и друзья страшно бесятся и называют меня Дэн-Дуремар – моё имя Дэниэл. Но это только когда злы до предела. А так – просто Дэн.

Он болтал и болтал, пока мы не выбрались наружу. Я заморгала от яркого света. Да уж, просто Дэн. Дикие космы, дурацкий вздёрнутый нос, который он наморщил, чтобы поправить очки.

Я ещё раз моргнула и наконец-то смогла разглядеть его через запотевшие стекла.

– Ты! – выдохнули мы одновременно.

У его родителей был точно такой же ветхий, протекающий дом в километре от нашего. Мы сталкивались в деревенском магазине днём и в баре по вечерам. Наши отцы вместе играли в дартс. Анна с матерью Дэна сидели за столиком и старались поддерживать вялотекущую беседу. Обе в джинсах, свитерах и ботинках, они, казалось, явились из разных миров. Джинсы облегают стройные бедра Анны, свитер связан модным дизайнером, у ботиков узкие носы и кокетливые ремешки. Мать Дэна куда толще меня. Свитер обтягивает её грузное тело так, будто вот-вот лопнет, шов сбоку не выдержал и расползся, оттуда торчат нитки. Тяжёлые походные ботинки обляпаны грязью.

Вся их семья упёрто отправлялась на прогулку каждое утро, невзирая на дождь. В самый жуткий ливень они кутались в оранжевые дождевики и устремлялись гуськом к подножию гор, а через несколько часов яркими ноготками усыпали вершину далёкой мрачной скалы. У них было пятеро детей, старательных, по-старомодному воспитанных. Дэн был старшим, примерно мой ровесник. Я невысокая, но он на добрых три сантиметра ниже меня. Из кармана дождевика вечно торчит толстый путеводитель по замкам. Просто мрак.

– Свершилось! – сказал он так торжественно, будто мы вернулись из глубин космоса. Попытался на радостях перепрыгнуть через верёвку, запнулся и шлёпнулся.

– Ясно, почему тебя прозвали Дэн-Дуремар, – хмыкнула я, пролезая под ограждением.

По-прежнему ни папы, ни Анны, ни Моголя. Все-таки ушли без меня.

– Как тебя зовут? – спросил Дэн, отряхиваясь. – Златовласка?

– Чего-чего?!

– Ты томилась в башне, что, не так?

Я припомнила «Сказки маленькой божьей коровки».

– Такой большой, а сказки любишь? – спросила я.

Я хотела его уколоть, но он не понял.

– Не то что люблю, но листаю с удовольствием. Не все, конечно. Папа дал мне почитать «Мабиногион». Мы же в Уэльсе.

Он что, перешёл на валлийский?

– Легенды средневекового Уэльса. Любовь-морковь. Хочешь почитать?

– Немного не в моем вкусе.

– А что в твоём вкусе? Что ты читаешь? У тебя повсюду с собой такая чёрная книжица.

Ну надо же, он ещё и следил за мной. Вообще-то я редко достаю блокнот из куртки.

– Это блокнот для рисования.

– Дай посмотреть. – Он похлопал меня по карману.

– Обойдёшься!

– Брось, не стесняйся.

– При чем тут – не стесняйся? Не лезь не в своё дело.

– И что ты зарисовываешь? Замки?

– Ещё чего.

– Горы?

– И не горы.

– Что же тогда?

– Нос не дорос.

Он весело сморщил вздёрнутый нос. Я сдалась:

– Я не зарисовываю, а рисую. Забавные картинки. Вроде мультяшек.

– Вот здорово! Обожаю мультяшки. А комиксы ты не рисуешь? Мои любимые – «Келвин и Хоббс». И «Астерикс». У меня есть все серии. Смотри, у меня даже на носках щенок Астерикса. – Он поддёрнул джинсы и расправил носок, запиханный под резинку кальсон.

– Как мило.

Он ухмыльнулся:

– Ладно, знаю. Не высший шик.

Уж это точно. Хорошо, мы не дома – не дай бог кто-нибудь увидел бы нас вместе. И все же он был забавным, дурашливым и привязчивым, как щенок. Кажется, даже не обижался на мои колкости. Я не всегда такая язва. Просто в ту минуту места себе не находила из-за родных.

Его-то семья столпилась во дворе замка, со знанием дела рассматривая кучки камней. Одна из девочек подняла голову и заметила нас.

– Дэн! Пойди сюда, нам нужен путеводитель!

Ноготки замахали руками и зашумели.

– Идём скорее, их теперь не угомонить, – сказал Дэн. – Ты со мной?

Я пошла за ним. Папа, Анна и Моголь так и не объявились. Придётся возвращаться домой с ноготками. И тут я поняла, что мне так тоскливо, что любая компания будет в радость.

Угадайте, кого я увидела у стен замка? Папу, Анну и Моголя. Ни следа тревоги на лицах.

– А вот и Элли, – сказал папа. – Нашла себе приятеля? Умница, дочка.

Дэн расцвёл. Я метнула в папу убийственный взгляд.

– Где вы были? – строго спросила я.

– Показывали Моголю, как в средневековых замках был устроен туалет, а потом ему самому захотелось, и пришлось искать кабинку. Элли, бедняжка, ты думала, что потерялась?

– Нет, что ты, – мрачно ответила я.

– Увидимся… Элли, – сказал Дэн.

Мы виделись ещё пару раз. Он почти всегда был с ноготками. И к нему лип Моголь. Однажды мы все вместе отправились на пикник. Моросил дождь. Мокрые бутерброды, водянистые сардельки, клеклые чипсы. Никого это не трогало. У Дэна здорово выходило развлекать детей. Моголь его обожал. А меня утомило их шутовство, я сбежала, устроилась на влажном камне и принялась рисовать.

Я так увлеклась, что едва заметила, как на страницу упала тень. Я захлопнула блокнот.

– Покажи, – попросил Дэн.

– Обойдёшься.

– Злюка. Ладно тебе, не вредничай, всё-таки последний день каникул.

– И слава богу.

– Не понял.

– Не выношу слякоть.

– Да ты что, тут здорово. И потом, что хорошего дома? Снова в школу. Гадость, фу. Может, в девятом будет получше.

– С чего это в девятом? – спросила я. Дэну, как выяснилось, было всего двенадцать. Даже не подросток.

– А вот и в девятом.

– Не ври. Ты пойдёшь в восьмой, как все маленькие мальчики.^[2]

– Нет, в девятый. Честное слово. – Дэн явно смутился. – Я перескочил через класс, ясно?

– Бог ты мой, мне попался вундеркинд.

– Точно.

– И как я сразу не догадалась, что ты типичный ботаник?

– Нет бы порадоваться, что гуляешь с супербашковитым парнем, – сказал Дэн.

– Я с тобой не гуляю, псих.

– Очень жаль.

– Неужели?

– Элли, ты мне нравишься. – Он больше не улыбался. – Давай встречаться.

– Нет! Ни за что! Сам знаешь, нос не дорос.

– Карманный парень – мечта многих девушек.

– Только не моя.

– Я к тебе приеду.

– Дэн, ты свихнулся. Вы живёте в Манчестере, мы – в Лондоне.

– Давай переписываться.

Чтобы только отвязаться, я вырвала из блокнота листок и написала свой адрес. Зная Дэна (не то чтобы я была рада знакомству), думаю, он давно его потерял. А если и сохранил, всё равно не станет писать. А если и станет, вряд ли я отвечу. Какой смысл? Он совсем ребёнок и вызывает у меня одно раздражение. Может, временами с ним и весело. Но какой из него парень?

Эх, был бы он лет на пять старше! А ещё не такой придурочный и странный. Был бы он потрясающим блондином с темно-карими глазами.

Интересно, встречу ли я завтра моего блондина? И я плетусь как черепаха, в голову лезут сладкие мысли. И вдруг ловлю своё отражение в витрине напротив. Затуманенный взгляд, не обременённый интеллектом, разинутый рот. И тут я замечаю часы над прилавком. Девять часов. Девять! Не может быть. Какой ужас!

Девять, номер девять, девять на часах, первый раз в девятый класс. Учебный год ещё не начался, а я уже влипла.

ДЕВЯТЬ КУМИРОВ

1. Джон Леннон: он лучший из «Битлов» и прикольный художник, а ещё он за мир.

2. Фрида Кало: несмотря на ужасную боль, прикованная к постели, она создала удивительные картины.

3. Анна Франк: она написала свой знаменитый дневник в Амстердаме, прячась от немцев на чердаке.

4. Ван Гог: он гениальный художник, а ещё он не сдался и не бросил писать, хотя его картины никто не покупал.

5. Энн Райс: она сочиняет книги о вампирах и собирает фарфоровых кукол в человеческий рост.

6. Морис Сендак: его иллюстрации замечательны – особенно к «Диким штучкам».

7. Джулиан Клэри: он такой потрясающий и такой красавчик!

8. Зоуи Болл: она никогда не унывает и ведёт передачу об искусстве.

9. Ник Парк: обожаю Уолласа и Громита!