Книга Рождение онлайн - страница 12



В бурю, во грозу

Глава первая

– Ты присмотрись, мать, к хлебам!

– А что?

Отец Иван прошелся по горенке и снова остановился перед попадьей.

– А то, мать: наливаются хлеба до времени, кое-как. Торопятся до беды с полей убраться…

– Да какая же беда? Может, и не к нам?

– Не к нам, ко всей России стучится!

– Неужто Бонапартий?

– Некому больше, мать! Он. Он все державы порешил, все земли повоевал. Теперь к нам идет.

– В Ельню?! – попадья всплеснула руками и рассмеялась. – Чтобы в Ельне воевать, никакому Бонапартию не додуматься. Не было такой войны и быть не может, во веки веков, аминь!

– Аминь, мать! А слово мое запомни… – и отец Иван перевел разговор на житейское: – Вот дождем бы бог благословил…

А дождя давно не было. Хлеба наливались до времени, тужились из последних сил. Травы выгорели, стали колючими – тоже ожесточились. Вся земля истомилась, а на небе ни одной захожей тучки. Старики собирались в полях: можно бы по росам приметить, а росы пропали. Отец Иван молебны пел, крестные ходы собирал – нету ноне и от них проку. Не бывало еще такого бездождия, а сказывают, на всю Россию простерлось.

Непривычная стоит тишина. Птицы – и те молчат. Разве ворон прокричит, да своя у ворона песня: не на радость человеку.

– Вон кружит, окаянный, над самой дорогой! – проговорил, едучи в Ельню, новоспасский управитель Илья Лукич. Он прищурился на ворона против солнца и подогнал гнедую кобылу. Барских приказов он вез целый короб, а перво-наперво надо было завернуть в почтовую контору.

Но когда Илья Лукич подъехал к конторе, то ничего не мог понять. Собралась здесь вся Ельня и гудит: война!

– Какая война?!

– Не знаешь? – накинулся на Илью Лукича приказный. – Тебе объясняй, а он, злодей, нашу землю воюет!

– Воюет! – на разные голоса откликнулась толпа.

Новоспасский управитель протиснулся к самому почтмейстеру и от него получил, наконец, достоверные известия: да, война. Еще поутру прибыла из Смоленска экстра-почта. Война, хотя никакого манифеста о ней до сих пор нет. Спасибо смоленскому почтмейстеру, прислал благодетель копию царского указа, который читан в армии. Вон с него перекопии снимают.

Илья Лукич раздобыл перекопию, поднес ее поближе к глазам, стал небойко разбирать:

– «Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим об их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян…»

Слова были торжественны, похожи на молитву. На душе у Ильи Лукича тоже стало торжественно. Он сложил четвертушку и сунул было ее за голенище, но передумал и уважительно перепрятал за пазуху.

Роксана шла обратно в Новоспасское размашистой рысью. Впечатления Ильи Лукича укладывались в порядок.

«Война… – думал управитель. – Первое, значит, будем рекрутов ставить, потом обозы в армию пойдут…»

Лукич даже привстал в своей одноколке и фасонисто пошевелил вожжами: надобно прилично явиться с такой вестью.

В Новоспасском народ после всенощной задержался у церкви. Илья Лукич с ходу осадил Роксану.

– Война, православные! – и помчал во весь дух в барскую усадьбу.

А пономарь Петрович вернулся на колокольню.

– Ну, благовестники, сослужите службу народу! – сказал он, раскачав язык у самого большого колокола. – Собирай православных в бранный путь!..

Часто, отрывисто загудел колокол.

Страшен набат, когда сзывает людей против красного петуха, что скачет с крыши на крышу. Но еще грознее всполошный звон, когда все кругом спокойно и нет для него видимых или ближних причин, а колокол бьет, захлебываясь и надрываясь: бе-да, бе-да, бе-да!..

Набат ворвался в барский дом, в кабинет Ивана Николаевича. Мишель вздрогнул: так еще никогда не гудели новоспасские колокола! Батюшка расспрашивал Илью о войне, а война – вот она сама сюда явилась: идет беда, бе-да, бе-да!..

Мишелю казалось, что по этому неотступному зову сойдут с места леса, двинутся горы и разольются реки, чтобы преградить дороги врагу. А там наедет на Бонапарта Егорий Храбрый, да Илья Муромец, да Еруслан… А может быть, они уже бьются, и звоном звенят богатырские мечи? Скорей на колокольню, все высмотреть своими глазами!

Но когда Мишель взбежал на колокольню, Петрович, вконец умаявшись, собрался уже уходить.

И колокола молчат. Будто и не они звонили. Мишель бросился к перилам: тронулись леса? Нет, стоят. Поднялся на цыпочки: может быть, дальние, брянские леса вперед пошли? Не видать! Ничего не видно с новоспасской колокольни…

Карповна, когда нашла Мишеля, уж ворчала, ворчала, и когда спать укладывала, все еще продолжала ворчать:

– Спи, неуемный!

– А зачем Бонапарту воевать?

– То ему знать… Спи, говорят!

Помолчала Карповна, подушки взбила, лампаду затеплила, опять помолчала, а барчук все ответа дожидается.

– Зачем ему воевать, нянька?

– На хозяйство наше зарится. «Дай, – думает, – отхвачу какой ни есть кус, авось Россия не заметит». Вишь он какой!..

– Ну?

– А того не знает, недоумок, что Россия хоть во все концы раскинулась, а каждую полосыньку в памяти держит. Может, какие земли ни в книгах, ни в грамотах не записаны – нешто Россию в книгу упишешь? А она, родимая, помнит, наше, мол… А ты спи, неуемный, все тебе знать надо!..

А как же не надо? Как все не разузнать, если переменилась вся новоспасская жизнь. Батюшка наутро в Москву ускакал. Матушка хоть и не подает виду, а грустит. Дядюшка Афанасий Андреевич чуть не каждый день навещает, а в детскую ни разу не зашел, словно ему даже до птиц дела нет. Девчонки даже – и те из куклиного приданого корпию щиплют, с матушки пример взяли. На матушкиной половине все теперь щиплют. Пробовал и Мишель щипать – нет, скучно!

Все люди переменились, и Аким сгинул. Едва дождался его барчук.

– Почему, Аким, долго не был? Куда ходил?

– Сам знаешь, Михаил Иванович, какие ноне дела. По баринову приказу далече я странствовал А на большаке видел, как наше воинство идет, идет, и нет ему конца. И впереди полков – песельники. Вот как идут… А песня и птице не каждой дадена, не то что человеку. Песня тому человеку положена, который в себе правду носит. На великую страду наши пошли. Вот и дадены им крылья. Песню, милый, никакими пушками не убьешь, нет у Бонапарта таких пушек!

– А Бонапарт где?

– Бонапарт-то? – Аким задумался. – А вот бы ему, ежели он такой Палиён, зипунишко на плечи накинуть да самому бы присмотреться: «Почему с песнями идут? Стало быть, силу чувствуют и меня, Палиёна, не страшатся?» Вот бы ему как!

Мишель слушал пораженный: неужто никто, кроме Акима, не мог Бонапарту дельно посоветовать?

– И что ж бы тогда, Аким, было?

– То б и было, что опамятовался бы Бонапарт, призвал бы генералов да фельдмаршалов: «Извините, мол, господа фельдмаршалы, малость ошибся. Нету нам в Россию ходу, господа генералы!..» Вот бы как ему сказать. А теперь что с ним делать? Хочешь – не хочешь, а побить его придется… Ну, как у тебя юлка-новоселка обживается?

Занялись птичьими делами. Мишель забыл про Наполеона…

А корпуса армии Бонапарта давно сошлись на берегах Немана, стянутые с Рейна и от Северного моря, от Эльбы и Дуная. К Неману пришла разноплеменная армия, исшагавшая Европу вдоль и поперек.

– Да здравствует император! – восторженно приветствовали войска маленького плотного человека в походном плаще.

Всего лишь несколько часов тому назад император написал в походной палатке приказ:

«…Солдаты, Россия обречена року, судьбы ее должны свершиться. Вперед, за Неман!..»

Император поставил под приказом подпись, словно вырубленную острой пикой.

– Меньше чем через два месяца Россия запросит мира, вы увидите! – сказал Наполеон маршалу Бертье, отдавая ему приказ.

Бертье, начальник императорской главной квартиры, молча датировал приказ по европейскому календарю: 22 июня 1812 года.

Берега Немана являли зрелище той единственной красоты, которую понимал Наполеон. На необозримых пространствах стояли лагерем войска. Как набежавшие волны, пенились белизной палатки и, как волны, уходили в бесконечную даль. Маркитанты раскидывали походные буфеты. Вблизи императорской ставки синели мундиры старой гвардии. Боевые кони тревожно ржали, предчувствуя поход.

 
Начиналася гроза, страшна непогодушка,
Поднималася война, шла несметна силушка…
 

В знойный день 23 июня Бонапарт взошел на прибрежный холм и долго смотрел в полевую трубу. Солнце, садясь, осветило императора последними лучами. Его тень, быстро удлиняясь, коснулась прибрежных вод.

– Вперед, за Неман!..

– Да здравствует император!..

Нашествие двунадесяти языков началось. На пятый день войны, которую Наполеон не счел нужным даже объявить России, он уже был в Вильно.

– Через месяц русские будут у моих ног! – снова предсказал он срок своей победы.

В июле война надвинулась на Смоленщину…

 
…А мы встретим гостя середи пути,
Середи пути, на краю земли,
А мы столики поставим – пушки медные,
А мы скатертью постелем – каленую картечь!..
 


Помоги Ридли!
Мы вкладываем душу в Ридли. Спасибо, что вы с нами! Расскажите о нас друзьям, чтобы они могли присоединиться к нашей дружной семье книголюбов.
Зарегистрируйтесь, и вы сможете:
Получать персональные рекомендации книг
Создать собственную виртуальную библиотеку
Следить за тем, что читают Ваши друзья
Данное действие доступно только для зарегистрированных пользователей Регистрация Войти на сайт