Книга Щит и меч онлайн

41

Публичные шахматные турниры одновременной игры на множестве досок, которые победоносно проводят титулованные гроссмейстеры и экс-чемпионы мира, состязаясь с нетитулованными мастерами, помышляющими о почетном звании в шахматной иерархии, служат предметом всеобщего восхищения. Да и как не восхищаться виртуозной способностью человеческого ума демонстрировать на подобном ристалище мощь памяти, блеск молниеносных комбинационных решенй и столь же мгновенное угадывание манеры мышленя противника, его психологических особенностей!

И если на таком турнире чемпион и проигрывает кому-либо, то это расценивается как снисходительный дар партнеру, как поощрение, почти как акт королевской милости.

Конечно, высокое звание чемпиона действует на его противников гипнотически, подавляет у них волю к победе и дает чемпиону возможность навязать ту тактику, ту систему ходов, которые он в соответствующем колличестве вариантов заранее подготовил и уложил в багаж своей памяти.

Что касается Иоганна Вайса, то ему приходилось ежедневно и ежечасно вести опасный турнир со множеством противников, и достаточно было проиграть только одному из них, чтобы расплатиться за проигрыш жизнью. Этот поединок одного со всеми длился уже многие месяцы. Бесчисленное количество раз менялись арены, противники, комбинации, способы и приемы борьбы. И чем дольше продолжался этот поединок, тем больше возникало новых, неожиданных ситуаций. Разрешать их Вайс должен был безотлагательно и часто в условиях непредугаданных и столь различных, несхожих между собой, сколь несхожи между собой люди.

Дрессировщик, выступающий на арене цирка с комбинированной группой хищников, обязан знать не только злобные повадки каждого зверя, не только удерживать наиболее опасных из них на определенной дистанции. Входя в клетку, он должен всегда помнить, что, кроме ярости, испытываемой к человеку, хищник готов растерзать каждого зверя другой породы. И очутиться между борющимися хищниками гораздо опаснее, чем остаться один на один с любым из них. Нечто подобное ощущал Вайс в моменты, когда ему приходилось быть свидетелем неутихающей борьбы между различными германскими разведывательными службами за полноту власти.

Великое контрнаступление советского народа в подмосковной битве поведало всему миру о силе первого в мире социалистического государства, распознать которую оказались бессильны самые хитроумные службы немецкого шпионажа.

Поражение армий вермахта под Москвой юыло одновременно и сокрушительным ударом по престижу абвера и торжеством СД, торжеством Гиммлера и Гейдриха, злорадствующих по поводу унижения Канариса, который не сумел выкрасть у большевиков сокровенные тайны их мощи. Органы абвера, желая реабилитировать себя в глазах фюрера, стремились создать теперь плотный разведывательнодиверсионный пояс непосредственно в прифронтовой зоне, перекрыть разведывательными резидентурами все основные узлы коммуникаций, соединяющие фронт с промышленными центрами, чтобы организовать постоянное наблюдение за переброской на фронт войск, боевой техники6 боеприпасов, снаряжения и т. д.

Но осуществление всех этих крупномасштабных мероприятий требовало длительного времени, кропотливой работы. Здесь не было надежды на немедленный, молниеносный и шумный успех. Канарис хорошо понимал это.

Правящая верхушка Германии, используя средства тайной дипломатии, напуганная поражением под Москвой, начала с новой энергией искать возможности для сближения с империалистическими кругами Англии и США. А средствами секретных служб она разрабатывала провокации, какие могли бы послужить причиной безотлагательного вовлечения и Японии и Турции в войну против СССР.

То, что Лансдорф стал проявлять глубокий интерес к японской Квантунской армии, Иоганн заметил не только по книгам и справочникам, географическим атласам и картам, которые стали вытеснять в книжном шкафу старика романы прошлого века.

Дитрих, вновь совершая вербовочные поездки по лагерям, разыскивал подходящие кандидатуры для заброски в советский тыл на длительный срок. И когда отобранные им люди прибывали в разведывательно-диверсионную школу, допрашивал их сам Лансдорф, чего он прежде никогда не делал.

Странное поручение, Обязывающее Вайса выступать в качестве восстановителя душевного равновесия дочери репрессированного полковника, находилось в прямой связи со всем происходящим. Ему было приказано, используя любые средства связи, ежедневно доносить Лансдорфу о самочувствии своей подопечной.

Выступая на арене жизни другого народа, Иоганн Вайс должен был знать правила поведения, диктуемые законопослушным гажданам, и неуличимо следовать этим правилам. А задача. поставленная перед благоразумными гражданами рейха, состояла в том, чтобы неотступно руководствоваться правилами, рекомендованными высшими для низших. Усвоить эту истину и обучиться повадкам ее исполнителя Вайсу удалось с безукоризненной точностью.

Но он ставил себе иные цели. Он хотел проникнуть в те немецкие круги, правила жизни которых состояли в том, чтобы не считаться ни с какими правилами, нормами, обычаями, моральнонравственными предписаниями. И чем наглее представители этих кругов попирали законы, тем выше было их положение в обществе. Эти люди и составляли правящую элиту.

Что же касается политической программы самого Гитлера, то каждый немецкий буржуа достаточно хорошо знал, как ждала Германия своего фюрера с того самого дня, когда был подписан Версальский мир. Это видно даже по немецким школьным учебникам.

И для страдающих манией национального величия имело не столь уж большое значение, какое имя будет носить этот фюрер – Шикльгрубер или иное. Важным для них казалось только одно: чтобы он был покорно, фанатически предан традиционной политике грабежа и захвата и в то же время достаточно подготовлен для артистического исполнения в загородном крупповском поместье роли самозванного императора, ни при каких обстоятельствах не забывающего о том, кому именно обязан он своим стремительным возвышением.

Если бы психологическое мастерство разведчика Иоганна Вайса заключалось только в умении, притворяясь откровенным, рассказывать о себе небылицы, так же добросовестно исполнять обязанности абверовца в пределаж уставных правил, возможно, он и продвигался бы постепенно по служебной лестнице, но никогда бы не сумел добиться того особого доверия начальствующих лиц, значение которого куда важнее высоких воинских званий и наград.

Однажды Вайс присутствовал при довольно откровенном разговоре между Лансдорфом и Гердом. Ротмистр Герд брюзгливо и высокомерно выражал всесильному представителю СД свое недовольство по поводу неудач на Восточном фронте.

– Мы, германские промышленники, – говорил раздраженно Герд, – секретно субсидируем почти всех наших полклводцев. Под Москвой они не оправдали не столько надежды фюрера, сколько те суммы, которые мы переводим на их личные счета. Пора пойти на некоторые уступки, благоразумно договориться с США и Англией и совместно с ними решительно покончить с Россией.

– Я полагаю, – сказал уклончиво Лансдорф, – эти проблемы касаются только фюрера и партии.

– При чем здесь партия? – сердито возразил Герд. – Я и мой тесть не состоим в национал-социалистической партии, но наша фирма такими большими деньгами кредитовала движение коричневых в самом его зародыше, что мы имеем все основания считать себя акционерами с правом решающего голоса. Я сторонник умеренности: граница – до урала, – солидно продолжил Герд. – И о многом свидетельствует то, что фюрер внял мудрым голосам наших промышленников и проявил великолепные способности в области экономического мышления, начав наступление на Кавказ. А Кавказ – это нефть. И если генералитет не сумеет восстановить потери в живой силе, понесенные в недавних боях, то, приказав войскам вермахта наступать в направлении Кавказа, фюрер сможет восполнить наши экономические потери. Таким образом он вновь укрепит свой преестиж и восстановит доверие тех лиц, которые материально обеспечили ему возможность стать тем, кем он стал.

– Вы хотите сказать… – начал было Лансдорф.

– Но вернемся к нефти, – перебил его Герд. – Мы, германские промышленники, отвергаем критику, какой подвергли фюрера некоторые представители генералитета за то, что он не сосредоточил всех усилий на взятии Москвы, а позаботился о приобретении кавказских нефтяных ресурсов.

Лансдорф на этот раз промолчал, и Герд продолжил после паузы:

– Я бы напомнил некоторым нашим генералам о том, что приход Гитлера к власти был выгоден офицерам рейхсвера с точки зрения их профессиональных перспектив. А нам, промышленникам, заинтересованным в сырьевых придатках, Гитлер обеспечивал экономические перспективы. Генералитет должен был реализовать для этого все свои способности.

– Немецкий генералитет независим от партии, – заметил Лансдорф. – Он руководствуется только чисто военными целями.

– Еше чего! – расхохотался Герд. – Но ведь по тайной просьбе весьма значительных представителей генералитета, завидующих генералам Бломбергу и Фричу, которых фюрер слишком приблизил к себе, Гиммлер сумел замарать обоих. Сначала Бломберга, доказав, что супруга его – бывшая проститутка, а потом донес, что Фрич склонен к половым извращениям. И обоих генералов с позором сняли с постов и заменили менее способными, но в то же время и менее опасными полководцами. Ведь так? Значит, генералитет прибегает к помощи нацистской партии, когда дело касается кусков пирога пожирнее.

– Вы считаете, была допущена ошибка?

– Я считаю, что фюрер нуждается в военных исполнителях, но не в советниках, роль которых пытались взять на себя Бломберг и Фрич. И Гиммлер осадил их, только и всего. Интересы германских промышленников и генералов всегда были едины. Мы поставили на фюрера.

– На Адольфа Гитлера, когда он ещ не был фюрером?

– Я повторяю: на фюрера, – веско сказал Герд. – На диктатуру личной власти. Что касается личности как таковой, то это вопрос вкуса. Крупп, например, полагает, что у Гитлера оказалось больше политических способностей, чем это нам вначале представлялось. Но их могло оказаться и меньше.

Несмотря на всю терпеливую обходительность Вайса, его спутница, которой он должен был внушить наилучшие представления о моральном облике сотрудника абвера, держала себя крайне неприязненно.

Она сидела в машине, прижавшись к спинке сиденья, и сжимала пальцами ручку дверцы так, словно вот-вот готова юыла выскочить на дорогу.

Вайс спросил:

– Хотите осмотрееть Варшаву?

– Зачем?

– Может, пожелаете что-нибудь купить в магазинах?

– На ваши деньги?

– Нет, на ваши. Командование выдало вам на путешествие порядочную сумму.

– Тогда дайте их мне.

Вайс достал из конверта пачку рейхсмарок.

Девушка взяла их, спросила:

– Это действительно большая сумма?

– Да, и очень.

Девушка решительно опустила боковое стекло и выбросила деньги.

Вайс не затормозил и даже не снизил скорости.

Через несколько минут она встревоженно спросила:

– Вы видели, я выбросила ваши деньги?

– Да, – сказал Вайс, – но они не мои, а ваши.

Помедлив, она предложила:

– Вы можете вернуться и взять их себе.

– Благодарю, – сказал Вайс. – Но я привык давать женщинам деньги, а не брать у них. Может, это не принято в России? – Он успел схватить ее руку и отвести от своего лица. Потом сказал, нее отпуская ее руки: – Давайте договоримся – вы мне не нравитесь ни с какой стороны, я вам тоже. Я вынужден сопровождать вас, вы вынуждены быть моей спутницей. Вы будете слушаться меня, и за это в прделах мне дозволенного я буду считаться с вашими желаниями. Договорились?

Она ничего не отвтила. Но рука ее, стиснутая пальцами Вайса, ослабела.

В Варшаве, в одном из лучших отелей, для них был отведен двухкомнатный номер.

Девушка, не сняв пальто, демонстративно уселась на стул посреди комнаты и молчала, настороженно следя за Вайсом.

Через некоторое время он предложил:

– Давайте спутимся вниз, в ресторан, и поужинаем.

– Я никуда не пойду.

– Вы согласились сотрудничать с нами, – строго сказал Вайс, – а ведете себя с немецким офицером в высшей степени странно.

– Разве вы офицер? Вы ведь только унтер…

– Я сотрудник абвера и в курсе всех ваших дел.

– Ах так! – воскликнула она. – Значит, вам разрешили болтать о том, что я согласилась стать вашей разведчицей?

– Не кричите, – попросил Вайс, – вас могут услышать.

– Неужели командование не нашло офицера, чтобы составить компонию дочери начальника штаба армии?

– Советского, – напомнил Вайс.

– Да, репрессированного советского полковника, – гордо заявила девушка. Дернула плечом, приказала: – Пошли!

– Куда?

– В ресторан.

Вайс встал и покорно пошел вслед за девушкой, пытаясь предугадать, что она еще такое может выкинуть.

В ресторане она вела себя нескромно. Держа бокал у губ, так пристально смотрела в глаза пожилому полковнику, сидящему за соседним столиком, что у того маслено заблестели глаза. Через официанта полковник прислал им бутылку старого «иоганнесбургского», а вслед за тем и сам подошел к их столу.

Девушка плохо знала немецкий и не совсем точно понимала, что говорит ей полклвник. А тот принял ее за польку. И стал восхвалять красоту польских женщин в лице их прекраснейшей, как он выразился представительницы.

Девушка сказала полковнику обещающе:

– Я бы очень хотела убедить вас в том, что вы правы.

«Ну и ну!» – подумал Вайс. И, нежно положив свою руку на руку девушки, поспешно предупредил полковника:

– Это моя невеста, с разрешения оберштурмбанфюрера гестапо Вилли Шварцкопа. – И добавил: – Я осмелился вам об этом доложить, чтобы не возникло никаких неясностей между сотрудниками службы гестапо и доблестным представителем вермахта в вашем лице.

Вайс пошел на этот отчаянный шаг после того, как девушка изъявила согласие прокатиться с полковником по городу.

Он знал, армейцы предпочитали не связываться с сотрудниками спецслужб. Полковник благоразумно отказался от своего приглашения. И это спасло Вайса. Ибо иначе девица, несомненно, использовала бы ситуацию, чтобы ускользнуть из-под его опеки.

Когда полковник, вежливо раскланявшись с девушкой, удалился, она долго смотрела в глаза Вайсу, потом спросила с гримасой отвращения:

– Чего вы боитесь? Если вы меня потеряете, васчто, за это растреляют или на фронт отправят?

Люди за соседним столом с любопытством смотрели на них. Иоганн забыл, что рядом с ним сидит молодая и красивая девушка, которая вызывает к себе это внимание. Он попросил ее жалобно:

– Если вы уже сыты, может, пойдем?

– Куда?

– Я бы предложил пойти в варьете «Коломбина» – там отличная программа.

– Ну вот еще! – презрительно ответила девушка. – Стану я таскаться по кабакам.

– Это не кабак, это вроде эстрады, – торопливо объяснил Вайс и поспешно добавил: – Там выступает одна гимнастка. Я был бы вам очень признателен: нам с ней так редко удается видеться.

– Ладно, – поморщившись, согласилась девушка. Спросила: – Она немка?

– К сожалению, фольксдойч.

– А ваши знают об этом?

– Нет. Но я надеюсь на вашу порядочность.

– Вы даже поотношению к своей возлюбленной ведете себя как трус.

– Вот видите, я искренен с вами, хотя это и может грозить мне потом неприятностями.

Досадуя на себя, Иоганн думал о том, как трудно добиться доверия этой девушки. По-видимому, она неврастеничка, способная на любую крайность. Но кто довел ее до такого состояния – немцы или несчастье, постигшее ее отца? А насколько ее несчастье предопределило ее решение стать изменницей, сейчас трудно установить.

– И, пожалуйста, – попросил Вайс, – не глядите на меня так злобно, а то все подумают, что вы моя любовница и за что-то сердитесь на меня.

Девушка покраснела, закусила губу и больше не задирала Вайса, очевидно решив, что оскорблять хладнокровного абверовца, которого все ее оскорбления, в сущности, совершенно не задеевают, ниже ее достоинства.