Книга Такси для ангела онлайн - страница 3

Глава 2
За шесть часов до убийства

В аэропорту нас встречал утонченный молодой человек, представившийся режиссером программы. У режиссера было довольно экзотическое восточное имя, запомнить которое не представлялось никакой возможности. И после того, как Аглая несколько раз мило переврала его режиссер предложил укороченный вариант – Фара.

Все сошлись на том, что «Фара» звучит по-свойски и располагает к доверительным отношениям.

В джипе, который должен был доставить нас к месту назначения, Аглаю ждали подмерзшие розы и еще один нацмен.

Нацмен являл собой полную противоположность аристократическому Фаре: плоское блинообразное лицо монгольского божка, узкие глазки и лоснящиеся черные волосы (без тюленьего жира здесь не обошлось, как пить дать!). Божок был облачен в лисью доху и снабжен четками из хорошо отшлифованного черного агата.

– А это наш радушный хозяин, – с ходу охарактеризовал нацмена Фара.

– Чингисхан местного разлива? – шепнула ему Аглая. Она умела говорить комплименты.

– Почти. Любезно согласился предоставить свой дом на время съемок.

– Улзутуев. Дымбрыл Цыренжапович. – Чингисхан местного разлива вполне по-европейски лизнул руку Аглае. – Читаю ваши книги. Видел вас по телевизору. Рад приветствовать. Счастлив принять у себя. Надеюсь, вам понравится.

– Уже нравится, – пропела Аглая, и неизвестно, к чему это относилось: к самому божку, к его лисьей дохе или к джипу с четками. – Куда вы нас везете, Дымбрыл Цыренжапович?

Черт возьми, она ни разу не споткнулась на имени! Несчастный режиссер Фара даже позеленел от ревности.

– У меня небольшой домик на берегу озера. Это севернее Петербурга. Заповедные места.

– Никогда не была в заповедных местах. А вы, Алиса?

Деревня Замогилы Псковской области – вот предел моих мечтаний. И ближние пригороды Питера с очумевшими туристами. И мелкий, покрытый тиной и нефтяной пленкой залив. Озера – совсем другое дело. Озера кольцом опоясывают город с севера. Озера и сосны, по кускам распродаваемые в частную собственность.

Судя по дохе и заплывшему жиром затылку, этой собственности у Дымбрыла Цыренжаповича – просто завались.

…Дорога заняла добрых два с половиной часа. И то только потому, что Монгол Шуудан шел на ста пятидесяти кэмэ, лишь изредка притормаживая, чтобы всучить взятки гаишникам. За превышение скорости. Аглая тоже внесла свою лепту в акцию «Нейтрализуй ГИБДД»: две книги с автографами для жен младших сержантов и старших инспекторов.

На нас с притихшим немцем Дымбрыл не обращал никакого внимания: очевидно, мы проходили по ведомству телохранителей. Безликих узкопрофильных специалистов. Восточные единоборства и греко-римская борьба в одном флаконе.

– Кто-нибудь уже приехал? – спросила Аглая у Фары.

– Все на месте. Ждем только вас.

Краем глаза я заметила торжествующую улыбку на лице Аглаи: примадонну всегда подают на десерт.

«Небольшой домик» гостеприимного Дымбрыла Цыренжаповича потряс мое воображение: он напоминал табакерку, увеличенную до размеров стационарного цирка-шапито. От табакерки шли два крыла, венчавшиеся башенками в готическом стиле. Фасад табакерки был утыкан окнами с витражами, а ближние подступы к ней охраняли несколько миниатюрных дацанов.

Между дацанами носилась свора черных доберманов.

Стоило только собакам попасть в поле нашего зрения, как Райнер-Вернер, и без того пришибленный происходящим, сунул руку между колен. Я с трудом подавила смешок: не зевай, немчура, береги мошонку! Яичница делается на счет раз-два.

– Солидно, – не удержалась от возгласа восхищения Аглая.

– Налоговой инспекции тоже понравилось. – Дымбрыл самодовольно улыбнулся, продемонстрировав всем находящимся в машине хорошо подогнанные друг к другу, идеально ровные золотые зубы.

– А собаки… Это не опасно? – спросил Райнер-Вернер, а Ксоло, до этого спокойно сидевшая у меня на руках, залаяла.

– Опасно, – заверил Райнера Дымбрыл. – Но пусть дорогие гости не беспокоятся. Вас устроят в дальнем крыле. Отдельный вход и прекрасный вид на бухту.

Силуэты доберманов на хорошо утрамбованном, чуть голубоватом снегу тоже были прекрасны. Я даже залюбовалась ими, но Райнер все еще не мог успокоиться. Похоже, он уже жалел, что принял приглашение Аглаи.

– По-моему, их чересчур много…

– Разве? А я еще троих прикупил. Жизнь-то волчья, без собак не обойдешься.

Дымбрыл Цыренжапович лихо припарковал джип к ангару, смахивавшему на самолетный. К машине тотчас же подошли два охранника. Один из них осторожно вынул из джипа тушу хозяина, другой занялся нами.

Спустя несколько минут мы уже приближались к дому. Впереди, презрев все правила приличия, несся Райнер-Вернер. Мне с трудом удалось догнать его.

– Не будьте идиотом, Райнер! В конце концов, это неэтично. Пытаться ворваться в дом, не дожидаясь хозяина.

– С детства боюсь собак… Особенно таких больших. Меня покусал доберман, – на ходу оправдывался немец. – И потом, нас уже ждут.

Нас действительно ждали.

У крыльца, украшенного скульптурами двух каменных львов, стоял молодой человек в черном смокинге и белых перчатках. Все трое – и львы, и молодой человек – были уменьшенной копией самого Дымбрыла: те же узкие глаза, тот же приплюснутый нос, та же плоская, как будто раскатанная скалкой, физиономия.

На лицо молодого человека падали крупные хлопья снега, но он, казалось, не замечал их: пантеон монгольских божков не замечает подобных мелочей. Даже появление хозяина не внесло никакой сумятицы. Юноша лишь слегка наклонил голову.

– Проводи гостей, Ботболт. – Эти слова Дымбрыл Цыренжапович сбросил юноше на руки вместе с лисьей дохой – на ходу.

На непроницаемом лице Ботболта отразилась напряженная работа мысли. Видно было, что арифметические подсчеты даются ему с трудом: вместо одной приглашенной в улус хозяина прибыли трое. Что делать с двумя лишними единицами?

– Комната на третьем. Резерв, – подсказал несчастному Дымбрыл.

И обратился к нам:

– Буду рад увидеться с вами через час. На обеде.

Он еще раз припал к руке Аглаи, с укоризной посмотрел на проштрафившегося трусишку Райнера-Вернера, скользнул невидящим взглядом по мне, кивнул режиссеру Фаре – и удалился.

Мы остались в распоряжении меднолобого Ботболта.

Ботболт провел нас через огромный холл, больше напоминавший внутренности юрты. Сходство с юртой усиливалось из-за множества ковров: ковры лежали на полу, были развешаны по стенам, затягивали потолок. В коврах терялись чучела гепарда и пумы (уж не в местных ли болотцах подстрелил их хозяин?), в коврах терялись коллекции холодного оружия и вазы с сухими цветами, мы и сами едва не потерялись. И лишь в последний момент успели – вслед за Ботболтом – выскочить за полог ковра, который на поверку оказался дверью.

Языческое бурятское великолепие кончилось так же внезапно, как и началось. Коридор, в который мы попали, был самым обыкновенным новорусским коридором: мраморные плиты пола, мраморные стены, встроенные светильники, абстрактные картины в узких багетах.

– Интересный тип, этот Дымбрыл, – сказала Аглая режиссеру. – Чем он занимается?

Слегка подотставший от Ботболта Фара пожал плечами. Это могло означать все что угодно: чиновник федерального уровня, нефтяной магнат, целлюлозно-бумажный король, преступный авторитет, глава коммерческого банка. В последнем я сильно сомневалась: с такой ряхой Дымбрыл Цыренжапович мог возглавлять разве что пункт по скупке пушнины у населения.

– Меценатствует? – не отставала от Фары Аглая.

– Как видите.

– Съемки начнутся после… м-м… обеда?

– Съемки начнутся завтра. Завтра утром приедет вся съемочная группа. Много времени это не займет…

Аглая даже остановилась от неожиданности.

– То есть как это – завтра?! Вы хотите сказать, что я вынуждена буду просидеть здесь лишний день?!

Фара несколько смутился.

– Видите ли, это было его условие.

– Чье условие?

– Хозяина. Детективы – его слабость. Он предоставил нам часть дома для съемок только с тем условием, что вы с ним отобедаете.

– Я? Я, Аглая Канунникова? Или…

Фара смутился еще больше.

– Я и три грации. – Аглая язвительно улыбнулась. – Я и три медведя. Я и дракон о трех головах. Понятно.

– Но лично он встречал только вас, – подсластил пилюлю Фара. – Вы – первая.

– Я четвертая, кому вы говорите «Вы – первая», умник. Иначе вы не взялись бы за этот дрянной проект. Ну да черт с вами. Даже интересно.

Пока режиссер и писательница перебрасывались репликами, мы успели подняться по винтовой лестнице и оказались на площадке с работающим телевизором и крошечным фонтанчиком: писающий Амур (он же Ботболт, он же Дымбрыл, он же пара каменных львов). В азиатских клешнях Амура были зажаты лук и стрелы.

– Подождите здесь, – бросил Ботболт нам с Райнером.

На то чтобы избавиться от Фары и показать комнату Аглае с Ксоло, у Ботболта ушло не больше пяти минут. Я даже не успела досмотреть по телевизору захватывающий рекламный ролик о милых сердцу гигиенических прокладках.

Вернувшись, Ботболт указал нам на лестницу:

– Следующий этаж. Вторая дверь справа по коридору.

Я заподозрила неладное:

– Подождите, Ботболт… Вы хотите сказать, что мы… Что мы будем ночевать в одной комнате? Райнер-Вернер скромно потупился.

– Вторая дверь справа по коридору. Через час спускайтесь вниз, вас проводят.

– Но…

Глас вопиющего в пустыне. Скошенный затылок Ботболта не оставил мне никакой надежды.

– Пойдемте, – сказал Райнер-Вернер, когда шаги храмового служки затихли на лестнице.

– Я не сумасшедшая, чтобы селиться с вами в одном номере.

– Успокойтесь, я тоже не сумасшедший, чтобы к вам приставать.

Он щелкнул Амура по носу: видишь, дружище, с какими стервами приходится иметь дело!

Я с тоской заглянула в колодец коридора. Где-то там, на самом его донышке, устраиваются теперь Аглая и Ксоло. Предательницы, так легко обо мне позабывшие.

– Идемте же! – Немец потянул меня к лестнице. Я подчинилась.

Мы поднялись еще на один этаж и без труда нашли вторую дверь справа. Судя по всему, до этого архитектурного аппендикса руки у господина Улзутуева не дошли. Над сомнительного качества дверью висел такого же сомнительного качества китайский фонарик. Если комнатушка не будет снабжена ширмой или хотя бы раздвижными перегородками, я заявлю протест.

…Как и следовало ожидать, ни ширмы, ни перегородок в комнате не было и в помине. Но самым неприятным оказалось наличие только одной кровати. Узкую кушетку, которая стояла у окна, равно как и два кресла, всерьез рассматривать не приходилось.

– Вы, естественно, занимаете кровать, – сказал Райнер-Вернер.

– Противоестественно, – парировала я. – Но все же занимаю.

– Интересно, за кого они нас приняли? – Райнер-Вернер сбросил тулуп на пол и с разбегу нырнул в кресло.

Я кисло улыбнулась. Комната не оставляла никаких сомнений на наш счет. С десяток пепельниц, дартс на стене, шахматы на низком столике у кушетки (рядом с батареей крепких напитков), простецкий писсуар в ванной и никакого намека на биде. И никакого намека на задвижку, дверь просто прикрывается, и все. А если заглянуть под кровать, там наверняка найдется пара забытых носков забытых телохранителей забытых хозяев жизни.

Только белье было свежим, а на крючках в ванной висели такие же свежие полотенца. Из широкого окна открывался потрясающий вид на свежие снега. И на бухточку с маленьким замерзшим причалом. Давненько я не видела такой красоты.

– И почему фрау Аглая не представила нас этому странному человеку?

– Много чести – представлять обслуживающий персонал. – Я с трудом оторвалась от умиротворяющего пейзажа…

– Так нас посчитали обслуживающим персоналом?

– Ну, если быть до конца откровенными, это соответствует истине.

– У вас, русских, столько комплексов… И вы так любите самоутверждаться за чужой счет. А это некрасиво, очень некрасиво.

– Тогда зачем вы согласились ехать сюда? Сидели бы в своем Мюнхене и не зависели бы от капризов вздорной распоясавшейся старухи. – Я все еще была зла на Аглаю. Я совсем не так представляла себе эту поездку. – Как вы когда-то утверждали, климактерички с причудами.

– Я прошу вас, Алиса! – Райнер поморщился. – И потом, она пригласила. Я не мог отказаться. Я никогда не отказываю женщинам.

Кто бы сомневался! А еще эта чертова не закрывающаяся ванная!..

– У нас целый час. Чем будем заниматься? Немец устроился в кресле поудобнее и широко расставил ноги. Не смотри, скомандовала я себе, не смотри – иначе ослепнешь. Навсегда – как от паленой водки. Или на время – как от куриной слепоты. И еще ноги расставил, петух гамбургский. То есть мюнхенский. А «Гамбургский петух» – это совсем другое, это рубрика, которую вела Дашка в «Роад Муви». Возможно, ведет до сих пор. Дарья ведь тоже не устояла: дала этому субчику не глядя, как дают сдачу с бутылки пива. Господи, ну почему…

– Господи, ну почему так происходит? – воззвала я к Райнеру-Вернеру. – Почему любое, даже самое безобидное, слово в ваших устах звучит как пошлость? Почему вы говорите: «Передайте мне соль», а слышится: «Дайте мне, не пожалеете»?

– Кому слышится? – Немец снял валенки и носки. Затем по-собачьи обнюхал и то и другое. И громко вздохнул. И полез в свой дорожный баул – за ботинками.

– Какая разница – кому?!

– По-моему, у вас большие проблемы, Алиса.

Я пропустила вполне прозрачный намек Райнера мимо ушей.

– И не смейте заходить в ванную в ближайшие полчаса. Я буду мыться…

– Это предложение?

– Это предупреждение.

Неуемный Райнер поскребся в дверь через пятнадцать минут – стоило мне только намылить голову.

– Вам что-нибудь нужно, Алиса?

– Ничего, – отплевываясь, процедила я.

– Вы симпатичный человек. И неглупый, как мне кажется. – Он подбирался ко мне издалека, знаю я эти штучки! – Почему вы на нее работаете? Неужели не могли найти более подходящее место? Она ведь вами помыкает. Лишает индивидуальности.

– Не ваше дело. – Я вооружилась зубной щеткой на случай внезапной атаки. Но Райнер-Вернер не делал никаких попыток ворваться в ванную, и совершенно неожиданно…

Совершенно неожиданно я почувствовала легкое разочарование. В том, что Бывший сделал мне ручкой, была и моя вина. Сексуальности и шарма во мне не больше, чем в хозяйственном мыле. Чем в рулоне туалетной бумаги. Чем в ножном электроприводе швейной машинки. Даже Райнер-Вернер, готовый покрыть все, что угодно, включая комнатные тапки и ручной эспандер, не испытывает ко мне ни малейшего интереса.

С возрастом это будет только усугубляться.

И Аглая для меня – спасение. Она неуязвима для сексуального экстремизма, под ее сенью я пережду самый солнцепек и спокойно перейду к сезону увядания. При условии, что Аглая протянет еще лет двадцать пять-тридцать…

– И все-таки, вы не ответили мне, Алиса.

– Без комментариев…

Продолжения дискуссии не последовало, и за дверью ванной наконец-то воцарилась тишина. Почти кладбищенская. Без комментариев, это точно…

* * *

Я не дала поддержать себя под локоть и едва не скатилась с крутой лестницы. Райнеру удалось ухватить меня в самый последний момент: за ворот рубахи, совершенно непочтительно. Мы рухнули на ступеньки, монументальный подбородок Райнера уткнулся мне в шейные позвонки и затих, подонок.

Впрочем, мой собственный затылок тоже вел себя не самым лучшим образом: он и не думал отлепляться от немца, предатель Родины.

– Отпустите меня, – прошептала я, продираясь сквозь давно забытую чащу мужских запахов: одеколон, подаренный предыдущей любовницей, крем для бритья, подаренный нынешней любовницей, гель для волос, подаренный будущей любовницей (подругой нынешней), и жевательная резинка, купленная в ларьке у станции метро.

– Я вас не держу.

– И помогите мне встать.

– Да, конечно.

Райнер-Вернер потянул меня вверх – чтобы тут же выпустить. Я снова упала на ступеньки и, кажется, отбила себе зад. Но теперь моя плачевная судьба никого не интересовала. И Райнера – меньше всего.

Позади нас стояла Дашка.

Я глазам своим не поверила. Если ее появление у станции метро «Алексеевская» еще можно было хоть как-то объяснить, то присутствие здесь, за семьсот километров от Москвы, в вотчине бурятского миллионера, – это не лезло ни в какие ворота!

– Развлекаетесь? – спросила Дарья совершенно будничным голосом. Как будто мы расстались вчера вечером, а не два месяца назад.

Вероломный, как план «Барбаросса», немчишка едва не наступил ботинком мне на голову и, глядя на Дарью снизу вверх, принялся страстно бормотать, как он, натюрлих^[15], рад видеть фройляйн Дарью, и как он, натюрлих, счастлив, и как он все эти месяцы помнил о ней. И о том, натюрлих, времени, которое они провели вместе. И что вдалеке от Москвы он, натюрлих, надеялся на встречу, но даже не подозревал, что встреча будет такой волшебной. А надо было заподозрить, ведь в случае с фройляйн Дарьей это совершенно натюрлих.

– Зиг хайль! – отчеканила я, когда Райнер-Вернер закончил свою пламенную речь. И захохотала.

Они посмотрели на меня, как на сумасшедшую.

– Вывезла на природу свою мумию? – спросила у меня Дарья, как только мы спустились вниз. – А мюнхенский дорогуша помогает тебе перетаскивать ее с места на место?

Я оставила выпад в сторону Аглаи без последствий. В конце концов, Дарья имеет право на ненависть к Канунниковой. И на постельные отношения с герром Рабенбауэром, чтоб ему век валенок не снимать. И тулупа.

– Ты-то что здесь делаешь?

– Представь себе, выбила командировку, чтобы освещать съемки этой зашибенной передачи. Места под материал дают немного, но… Четыре гюрзы в клубке, четыре самки тарантула в банке – нужно быть законченной дурой, чтобы пропустить такое зрелище.

– Четыре самки тарантула?!

– Разуй глаза! Твоя Великая Аглая – не единственная. Есть еще три соискательницы на вакантную должность Королевы Детектива.

– Должность уже занята.

– Да-а… Ты, я смотрю, поглупела за то время, что мы не виделись. Лучше бы нанялась на работу к какому-нибудь приличному малотиражному писателю. Постоянному автору журнала «Континент». Он бы тебя уму-разуму научил.

Грызться с Дарьей у меня не было никакого желания. И не было никакого желания наблюдать, как отдаляется от меня моя лучшая и единственная подруга. Как из-за ничтожнейшего повода рушится многолетняя дружба. А, может, все это – дурной сон? И сейчас она рассмеется, обнимет меня за плечи и скажет: «Здорово же я тебя разыграла!»

Но вместо этого Дарья подошла к чучелу пумы и подергала его за усы. А потом повернулась ко мне и вполне светски спросила:

– Ну и как тебе здесь?

На одной чаше весов лежали писсуар, дверь без задвижки, одинокая арестантская койка и джинсовый беспредел Райнера-Вернера Рабенбауэра. На другой – скованное льдом озеро. И бухта с причалом.

– Пока терпимо. Ты что-нибудь знаешь о хозяине?

– Ничего. По-моему, у него сеть меховых магазинов… И еще, кажется, несколько казино. Но это непроверенная информация.

Говорить о господине Улзутуеве (в присутствии его ковров и коллекции холодного оружия) Дарья явно не хотела. И перескочила на Райнера-Вернера, отправившегося на поиски хозяев.

– Вы, я смотрю, поладили? – подколола она меня.

Я даже не подозревала, что в кротком Дашкином организме может быть разлито столько желчи. Я даже не подозревала, как неуютно стать ее врагом. Врагом не названным, но тем не менее существующим реально. Врагом блестящей московской журналистки; врагом ее тщательно наложенного макияжа, врагом ее тщательно подобранного в бутике платья.

Я – совсем другое дело.

Я – секретарша известной писательницы. Гораздо более известной, чем марка швейной машинки «Минерва». Но это ничего не меняет. Я – обслуживающий персонал, как выразился Райнер-Вернер. Я отказалась от самостоятельной карьеры в «Роад Муви» – и ради чего? Ради рутинной работы у Аглаи Канунниковой…

– Прямо два голубка, – продолжала издеваться Дашка.

– Мы живем вместе. Можешь спросить у него. Эта фраза вырвалась у меня случайно, но была почти правдой: в ближайшие пару дней мы с Райнером-Вернером будем занимать одну комнату.

– Ах, вы живете вместе, – вспыхнула Дарья.

– Он сделал мне предложение. – Я решила добить ее окончательно.

– Вот как!..

– Вот так.

– Учти, он бабник.

– Он покаялся.

Пока Дарья соображала, чем ответить на такое вероломство, в холле появились Райнер-Вернер и Ботболт. Райнер-Вернер на крейсерской скорости в тридцать три узла подгреб к Дарье и – спустя секунду – с той же скоростью дал задний ход. Краем уха я услышала что-то вроде «козла» – и улыбнулась обоим. Первый раз в жизни я сделала гадость. Довольно увлекательное занятие, нужно признаться.

Не отличающийся особой разговорчивостью Ботболт кивнул головой, и мы последовали за ним.

Чтобы через несколько минут занять свои места за обеденным столом.

Обеденный стол, напоминавший гандбольную площадку, стоял в самом центре зала, напоминавшего крытый стадион. Кроме стола, в зале располагались два камина, два дивана, два телевизора с примкнувшими к ним видеомагнитофонами, две горки для посуды и два комплекта рогов – над дверями. Одна из дверей вела в небольшой коридорчик, который соединял зал с кухней.

Дальний угол зала занимали огромные напольные шахматы. Искусно вырезанные из кости фигуры представляли собой ликбез по бурятской мифологии. Я то и дело выворачивала шею, чтобы рассмотреть приземистые очертания божеств.

Аглаи не было. Аглая, как всегда, выдерживала паузу.

А за столом сидели три женщины.

Очевидно, это и были СС, ТТ и ММ.

СС, ТТ и ММ, спустя рукава изучившие творческое наследие Станиславского. Если бы они были чуть более прилежны, то поступили бы так же, как Аглая.

Нам с Райнером достались места на галерке – самые ближние к кухонной двери. Напротив устроились Дарья и подтянувшийся к этому времени режиссер Фара. Два молочных брата Ботболта (в таких же, как и он, смокингах) хлопотали над приборами.