Книга Путь Людей Книги онлайн - страница 4



3

После ухода шевалье д'Альби Вероника уснула, и ей приснился сон. В этом сне была пустыня и было очень жарко. Меж песчаных холмов, на раскаленном песке стояли столы, полные яств, разнообразных вин и медленно вянущих цветов. Вероника принадлежала к числу гостей, приглашенных на свадьбу. Все были в красивых нарядах; Вероника не уступала другим. Каблуки изящных туфель утопали в песке, руки в лайковых перчатках горели. Общество, разбившись на небольшие группки, расположилось вокруг стола. Мужчины держали в унизанных перстнями руках хрустальные бокалы с вином цвета песка, дамы украдкой стирали кружевными платочками со лба пот. Все чего-то ждали. Когда Вероника попыталась узнать чего, один из гостей указал ей на фигуру в белом. Это была Невеста. Она стояла чуть в стороне и напряженно всматривалась в горизонт. «Оттуда должен приехать Жених, – сказал мужчина. – Но сильно запаздывает». Вероника с сочувствием поглядывала на Невесту и вдруг с ужасом заметила, что белое платье той начинает желтеть. В этом было что-то хорошо знакомое и страшное. «Погляди, что делается с ее платьем! – крикнула она мужчине Бежим. Он все равно не приедет». И все побежали по горячему песку, спотыкаясь, падая и вставая, не заботясь о шляпах, перьях, кружевах, хрустальных бокалах. Вероника напоследок оглянулась и увидела Невесту в желтеющем платье. Девушка стояла неподвижная и одинокая, как мертвое изваяние.

Вероника проснулась с колотящимся сердцем. Открыв глаза, увидела свою комнату, погруженную в темноту. Тяжелые красные шторы пропускали только узкие лучики тусклого света.. На полу лежало платье, в котором она была накануне. Вероника ощутила кислый вкус во рту и вдруг почувствовала дурноту. Перекатилась на спину; сон о раскаленной пустыне тотчас уплыл в ночь. Машинально проведя рукой по животу, Вероника поняла, что лежит нагишом. Покрывала, простыни, скомканные и испятнанные красным вином, валялись рядом с кроватью. В голове стучало: он ушел, опять она одна. Первым ее побуждением было встать, заняться чем-нибудь, но в теле не нашлось для этого сил. Она снова перевернулась на живот и мгновенно уснула.

Для Вероники сны были тем же, чем для Гоша каштановые человечки, а для Маркиза зеркала, – они позволяли ей выйти за пределы своего «я». К снам она относилась как к чему-то обыденному, к автономному элементу ночной жизни, который лишь дополняет и уточняет то, что происходит днем. Если сны были хорошие, радостные и приятные, они уподоблялись чудесной игре, если же исполнялись значительности и смысла, Вероника воспринимала их так, будто это были письма с предостережениями свыше, – становилась серьезнее и сосредоточеннее. Когда ей снилась покойная мать, она знала: впереди какие-то хлопоты. Повторяющийся из месяца в месяц сон о разбивающихся сосудах напоминал, что близится период недомогания. Кошки снились, когда особенно докучало одиночество. Был у нее такой личный, интимный сонник.

Вероника не сомневалась, что и другим сны снятся ночь напролет – тоже увлекательные, цветные и чреватые последствиями. Она понятия не имела, что наделена даром столь же редким, как дар поэта или художника. То есть принадлежит к той горстке избранных, которые общаются с миром по-своему и с каждой ночью чуть-чуть приближаются к постижению его сложной сути.

Веронике было двадцать пять лет, и она была куртизанкой. Это слово могло бы означать многое, но для нее значило лишь одно: в разные отрезки времени она любила разных мужчин, готовых ее содержать. К своим клиентам – вот уж неудачное слово! – она испытывала некое подобие любви, питательной средой для которой была привязанность, отчасти уважение, а отчасти та волшебная минута, когда, отдавая свое и беря чужое тело, проживаешь краткий, болезненный миг небытия собой. Вероника могла себе позволить такой суррогат чувства. Она не была дешевой шлюхой из квартала Маре, каждую ночь обслуживающей нескольких мужчин. У нее были постоянные высокопоставленные клиенты, и, пока те не удалялись на поиски новых впечатлений, она старалась хранить им верность. Возможно, определение «куртизанка» вообще ей не подходило. Во всякую эпоху многие женщины живут так, как жила Вероника в 1685 году: позволяя мужчинам себя содержать и расплачиваясь своим телом, этой хрупкой, подвластной времени и тем не менее самой надежной валютой.

Жилось Веронике вполне комфортно. У нее была маленькая квартирка на одной из самых модных парижских улиц, часто меняющиеся служанки, которые регулярно ее обкрадывали, кое-какие наряды и драгоценности. Последний любовник, шевалье д'Альби, купил ей скромный экипаж и каждую ночь пылко признавался в любви. Отношения с шевалье складывались несколько иначе, чем с предыдущими покровителями. Шевалье д'Альби решил жениться на Веронике.

Венчаться пришлось бы тайно, разумеется, вне пределов Парижа и без общепринятого троекратного объявления о помолвке с амвона, как того требовал вездесущий дух тридентского собора. В то время существовало тринадцать препятствий для заключения брака: слишком юный возраст, импотенция, другой брачный союз, духовный сан, другое вероисповедание, обет безбрачия, похищение, преступление, кровное родство, свойство, судимость, родство духовное или юридическое. Союзу Вероники с шевалье, правда, ничто из вышеупомянутого помешать не могло, однако было иное препятствие, еще более очевидное и труднопреодолимое, ибо продиктованное неписаными законами весьма неоднородного общества: пропасть между сословиями. Обойти ее не представлялось возможным. Оставалось одно: броситься в эту пропасть с безоглядностью любви и ждать, пока по прошествии времени мезальянс им простится. Шевалье д'Альби, готовясь к тайному венчанию с куртизанкой, не мог не учитывать последствий. Человек, который женится на такого сорта женщине, позорит свой род.

Говорят, женщины легкого поведения на редкость хитры и расчетливы. Они кружат голову любовникам, охмуряя их своей изощренностью в любви и обещаниями еще более чудесных утех в будущем. Известно, что в момент высшего наслаждения они украдкой чертят крест на спине лежащего на них мужчины, отчего несчастный не может потом заниматься любовью с другими женщинами. Но Вероника рассчитывала только на свое чувство. Она была слишком добропорядочна, чтобы прибегать к колдовским штучкам. Тем паче по отношению к шевалье д'Альби. Влюблялась она легко и сразу бросалась в любовь, как в омут. На мир смотрела сквозь флер любви.

То что она брала за нее деньги, ничего не меняло. Она любила своего шевалье, потому что тот был красив, богат и уважаем.

Около полудня Вероника окончательно проснулась. Нинон принесла ей чашку шоколада.

– Он тебе что-нибудь сказал, Нинон?

– Я вообще не слышала, как он уходил.

– Почему он ушел так рано? Почему не попрощался? – размышляла вслух Вероника.

– Не хочу вас расстраивать, но его недавно видели на Новом мосту с какими-то двумя… – Нинон многозначительно хмыкнула, не сумев скрыть злорадную усмешку.

– Не твое дело, – отрезала Вероника.

Она встала и подошла к зеркалу, оставляя следы на рассыпанной по полу пудре. Зеркало отразило набрякшие губы и опухшие от сна глаза. Вероника осталась недовольна собой. Ее предки, как она слыхала, были родом из Голландии – от них она унаследовала роскошные рыжие волосы и очень светлую кожу, чью белизну подчеркивали едва заметные веснушки. У нее было большое, пышное тело, тяжелые груди и полные ягодицы. Нинон принялась укладывать ее волосы в модный, очень высокий пучок.

Вероника придирчиво рассматривала свое тело. Уж не начинает ли оно стареть? Не слишком ли расползлись бедра? Пока она оглядывала себя, в голове мелькнул об-раз тряпичной куклы, с которой она играла в детстве.

Грязноватое, набитое паклей тельце с кое-как пришитыми руками, ногами и головой. Серый, бесформенный кулек. У всех девочек в бедных прибрежных кварталах были только такие куклы. Любовь маленьких хозяек, впрочем, превращала их в прекраснейших принцесс.

Существует особая категория девочек, из которых вырастают потом особого рода женщины. Такие, как Вероника. Чаще всего это первородные дочери – только после них Бог посылает родителям сына. Стоит появиться на свет мальчику, и отец с матерью вздохнут с облегчением. Наконец-то Господь их благословил. Если грудной младенец – несовершенная модель человека, то дитя женского пола – несовершенная модель младенца, чье появление на свет не нарушает монотонной обыденности будней. Рождение же мальчика – это все равно что воскресение. Девочки, у которых родился братик, растут в твердой уверенности, что сами они лишь вступление, увертюра к чему-то более важному: ведь как только появится брат, их сразу задвинут в тень. Это им гордятся родители, на него, когда он начинает ходить и говорить, смотрят с восхищением, а когда он дергает старшую сестру за рыжую косу, видят в этом удаль, отвагу, наконец – истинное мужское начало. И впредь для старших сестер оно ассоциируется с дерганьем за косы при негласном одобрении мира.

Старшим сестрам нестерпимо хочется понять, почему их оттеснили на задний план. Причину они ищут в том что ближе всего, – в своем теле. Внимательно его изучают, трогают плоские еще груди, животы, худенькие ляжки. Изучают лицо, руки, глаза, зубы, волосы – и не находят изъяна. Но тем не менее чувствуют, что их телу недостает совершенства и законченности. По сравнению с телами братьев собственные тела кажутся им замкнувшимися в себе, невыразительными, недоразвитыми. Даже позднее, когда начинает расти грудь, болезненно набухшие соски для них – весьма приблизительное свидетельство силы.

Что можно сделать со столь несовершенным телом? С телом, словно бы по определению худшего сорта? С телом, которое с возрастом только выпячивает свои особенности, полнея и округляясь в тех местах, где должно оставаться твердым и плоским? С телом, от которого нельзя избавиться, хотя, возможно, оно того и заслуживает?

Надо придать этому телу ценность. Надо его мыть, натирать благовониями, поглаживать и похлопывать, чтоб оно было ядреным. Надо его украшать замысловатыми прическами, хотя вечером волосы все равно придется распустить. Надо наносить на лицо белила или румяна – в зависимости от моды. Надо с утра до вечера заниматься своим телом. В конце концов в этом обнаружится своя приятность, и перед зеркалом прозвучит несмело: я красива, мое тело красиво, мое тело – это я.

Итак, старшие сестры находят хитрый способ возместить то, в чем им было отказано в прошлом. Их тело становится единственной компенсацией за все беды. А также объектом их собственной любви и привязанности. Тем, что недополучили, они теперь обеспечивают себя сами. Отождествляют себя с телом и попадают от него в зависимость. Не толстеют, не седеют, долго не стареют, понимая, что стоят ровно столько, сколько стоит их тело. Любимого мужчину одаряют тем, что сами ценят превыше всего, – своим телом. Отдаются на алтаре своего тела и от любовника ждут восторженного принятия этого дара.

Мужчины, однако, большие мастера все разграничивать. Они разделяют то, что старшим сестрам кажется единым и неделимым, – отсекают тело от чувств, от разума, от души. Создают иерархию значимости. И потому, стремясь к обладанию телом старших сестер, называют это похотью и чувственной, плотской любовью. Большинство мужчин с этой исходной позиции начинают свои многообразные, безадресные поиски.

Вероника надела темно-голубое платье и в завершение наклеила на щеку бархатную мушку. Когда Нинон вышла, она открыла ключиком шкатулку и достала все свои украшения и деньги. Денег было немного: Вероника исправно помогала родителям и младшему брату, который, подросши, из всеобщего любимца и надежды семьи превратился в типичного для бедняцких кварталов шельму. Вероника собиралась к жившему в районе церкви Святого Евстафия банкиру по фамилии Пелетье, чтобы заложить у него драгоценности и купить дорожные векселя.

Правда, ей как будущей супруге самого шевалье д'Альби не пристало заботиться о деньгах, но она предпочитала иметь свои. Хотя бы на подарки.

В последние дни августа Париж сменил свое обличье – теперь это был усталый город. Грязь давно уже превратилась в сухую пыль, покрывавшую все пепельно-серой патиной. Богатый квартал близ Святого Евстафия выглядел несколько лучше. Его, вне сомнения, оживлял блеск заботливо собираемых и лелеемых тут денег.

– Господин д'Альби, когда был у меня позавчера, упомянул, что собирается по делам в Испанию. Насколько я понимаю, вы будете ему сопутствовать. – Пелетье явно нелегко было найти нужный тон в беседе с любовницей знатного шевалье.

– Совершенно верно, – сказала Вероника, изо всех сил стараясь вести себя как дама.

– Путешествие в Испанию – приятная прогулка. Испания сейчас наш союзник. Могу вам предложить векселя под залог. Из расчета один к двум, и то лишь потому, что вы – подруга шевалье. Отправляясь в Испанию, вы ничем не рискуете. Это вам, к примеру, не Россия. Один мой знакомый – дворянин, разумеется, – собираясь недавно в Россию, векселя брал из расчета один к десяти! Да, да, это уже серьезное предприятие. Из России, скажу я вам, можно и не вернуться. Суровый климат и никуда не годная еда, с этим шутки плохи.

Не переставая говорить, он подписывал векселя. Веронике видна была веснушчатая макушка его облысевшей головы, выраставшей, будто диковинный овощ, из белизны крахмального воротника. Она достала кошелек. Банкир ловко сложил луидоры двумя одинаковыми столбиками, а затем неожиданно посмотрел ей прямо в глаза.

– Уверен, это будет чудесное путешествие. Желаю приятных впечатлений. И попрошу рекомендовать меня вашим приятельницам, – добавил он, смахивая деньги в ящик стола.

Вероника слегка кивнула и вышла. На душе остался неприятный осадок. Она заморгала, отгоняя образ залитого солнцем богатого парижского квартала, прибрежных улочек, по которым она ходила, когда навещала брата, образ своей квартиры, вечно надутой Нинон, собственного накрашенного лица в зеркале, рыжих волос.

К вечеру сборы были закончены. Посреди комнаты стояли два набитых до краев сундука. Может быть, она берет с собой слишком много вещей? А на кровати еще лежало белое платье, сшитое специально к венчанию. Вероника боялась, что в сундуке за ночь помнутся тонкие кружева и искусной работы цветочки из розового шелка на лифе.

Нинон ворча готовила травяную краску для волос.

– Где ж это видано – красить такие чудесные волосы? Сколько женщин мечтает о каштановых волосах, а вы их портите.

– Они не каштановые. Они рыжие.

– К тому же темный цвет старит – вы что, не знали? Вероника сейчас не думала о волосах. Мысли ее были целиком заняты завтрашним отъездом. Шевалье должен зайти сюда еще сегодня, чтобы поцелуями подтвердить свои намерения. Нужно как следует подготовиться, это ведь не обычная поездка… нужно заплатить Нинон, договориться насчет квартиры. Может быть, шевалье пошел к родителям, может быть, он наконец отважится им сказать? Боже, а если он забыл? В их союзе за соблюдением сроков следила Вероника. В путь они должны были отправиться с постоялого двора «У императора» в Сент-Антуанском предместье. Вероника решила в любом случае туда поехать.

Волосы высохли, и Вероника велела зажечь вторую свечу. Взяв оба подсвечника, подошла к трюмо. Волосы при свете свечей казались черными как смоль, но, приблизив лицо к зеркалу, она увидела, что они цвета прошлогодних каштанов.

Когда женщина меняет цвет волос, это знак, что она начинает новую жизнь.



Помоги Ридли!
Мы вкладываем душу в Ридли. Спасибо, что вы с нами! Расскажите о нас друзьям, чтобы они могли присоединиться к нашей дружной семье книголюбов.
Зарегистрируйтесь, и вы сможете:
Получать персональные рекомендации книг
Создать собственную виртуальную библиотеку
Следить за тем, что читают Ваши друзья
Данное действие доступно только для зарегистрированных пользователей Регистрация Войти на сайт