Книга Коварство любви онлайн - страница 4

Глава 4

– Мисс Кейт, с вами все в порядке? Мисс Кейт? – Педжин взывала через закрытую дверь спальни.

Вошла в дом Кетрин стремительно и тотчас же бросилась наверх в свою комнату, словно ее преследовали все исчадия ада. Очутившись в своей комнате и надежно заперев дверь, она без сил опустилась в кресло-качалку. Педжин, встревожившись, пришла узнать, в чем дело, но обнаружила дверь запертой. Кетрин, оцепеневшая от ужаса пережитого, сидела в кресле, даже не замечая, что на ней все еще надеты плащ и шляпка.

– Да, Педжин, – найдя в себе силы, наконец, ответила она. – Пожалуйста, дай мне побыть одной. Все в порядке.

Откинувшись назад, Кетрин стала медленно раскачиваться. У нее в голове метались обрывки случайных, не связанных друг с другом, противоречивых мыслей. Его дыхание, обжигающее ее ухо. Запах его мужского тела. Слегка соленый привкус его губ. Она закрыла в ужасе рот ладонью. Неужели мужчины всегда целуют женщин так? Стал бы настоящий джентльмен целовать леди таким образом? Нет. Ни в коем случае. Это было страшно унизительно. Без сомнения, именно поэтому с южанином нельзя оставаться наедине женщине. Они грубо хватают женщин, лапают, целуют и… и что? Они насилуют! Вот о чем шептались бостонские матроны, когда думали, что она их не слышит! Но об этом они не могли сказать ей, незамужней. Именно этим и пугал ее он! Но что это такое? Ей было неведомо, что это.

Должно быть, это что-то подразумевает такие поцелуи, пылкие, всепоглощающие, и, наверное, при этом возникает внизу живота горячее, такое особое чувство, которое она испытала. Изнасилование, должно быть, похоже на то, что обычно мужчина делает с женщиной в первую брачную ночь. Это она знала, но будучи девушкой, воспитанной в строгих викторианских нравах своей эпохи, она не знала и не решалась спросить, что же именно происходит между мужчиной и женщиной, и, конечно же, никто ей об этом не рассказывал.

В постель ложатся с мужем, мужья целуют жен, но целуют ли они их подобным образом? Ей было трудно это представить. Вероятно, такой поцелуй отличается от обычных поцелуев, как изнасилование отличается от обычных отношений между мужем и женой. Если бы он изнасиловал ее, то жизнь ее была бы погублена, это она шала наверняка. Ее перестали бы принимать в приличном обществе, и ей бы пришлось все время проводить дома с тетей Амалией из-за боязни высунуть свой нос наружу, и у нее был бы ребенок, ведь таковы всегда страшные последствия этого рокового для любой девушки события.

Слезы начали струиться по ее лицу. Почему он хотел причинить ей боль? Почему он ненавидит ее до такой степени, что хотел погубить ее будущее? Ему сделали больно, наказали его плетьми и бросили в грязную одиночную камеру. Очевидно, он решил, что это была она, кто попросил тюремщиков наказать его таким образом. Но почему он счел, что она их просила? И почему… почему при мысли о его глазах, его хрипловатом голосе, его сильных загорелых руках внутри нее возникали какие-то дрожь и тепло? Ничего не понимая, она заплакала, и рыдания долго сотрясали ее тело.

* * *

Два дня она не ходила на работу, сказавшись больной. Эти два дня она провела в крайней тревоге. Что она должна предпринять? Она решила бросить работу. Папа, конечно, будет расстроен, и ее жизнь будет скучна, но в любом случае, это лучший выбор, нежели очутиться опять лицом к лицу с ним и жить в постоянном страхе, опасаясь его нападения.

Временами ее охватывали гнев и ярость: как он посмел считать ее столь мстительной, что вообразил себе, будто это она решила через тюремщиков причинить ему страдания в ответ на его грубость и вызывающее поведение по отношению к ней. Ей хотелось побежать на верфи и сказать ему о том, что он ошибается в своем мнении. Но будет трусостью не вернуться в контору, решила Кетрин. Она никогда прежде не уклонялась от борьбы. Ей необходимо вернуться, она не может позволить ему думать, что он ее победил.

В ее разгоряченный мозг опять начали вползать непрошенные образы – она рисовала его себе под ударами плети и готова была заплакать от ужаса; ей опять чудилось прикосновение его губ к своим, и она испытывала беспокойство и начинала ходить по комнате из угла в угол.

Если бы только она могла поговорить с кем-либо обо всем! Но с кем? Тетя Амелия сразу упала бы в обморок; любая ее подруга знала об этом ровно столько же, сколько она сама; Педжин испугалась бы за нее и умоляла бы рассказать обо всем отцу, а папа… она не могла сказать отцу, потому что он немедленно приказал бы наказать Хэмптона, и не имело значения, что он совершил, для нее мысль о том, что его опять будут бить кнутом, была непереносима. «Мне, по крайней мере, – подумала она яростно, – не приходит в голову избивать людей, потому что они находятся в моей власти».

* * *

На следующий день после обеда в ее дверь постучали.

– Мисс Кейт?

– Входи, Педжин!

Педжин приоткрыла дверь и просунула в щель свою голову, ее глаза оживленно блестели:

– О, мисс, лейтенант Перкинс пришел повидаться с вами!

Педжин нельзя было одурачить выдумкой насчет болезни. Любовная лихорадка – таков был ее диагноз, и причиной тому, по ее мнению, стал тот незадачливый лейтенант, который заходил три недели тому назад и больше не появлялся. Она знала наверняка, что из-за Генри Стифенса или того парня из семейки Миллеров мисс Кейт не стала бы страдать. Значит, вся загвоздка в лейтенанте. И хотя себе она его бы не выбрала – слишком уж серьезный! – ей хотелось, чтобы он обязательно достался Кетрин, раз уж он так по душе ей пришелся. Поэтому-то Педжин чуть не заорала от радости, когда увидела лейтенанта, стоящего в дверях.

– О, в самом деле? – лицо Кетрин прояснилось. – Я сейчас же спущусь вниз.

– Он в гостиной, мисс. И, – добавила она заговорщическим тоном, – мисс Амелия наверху прилегла подремать немного. Хорошо, что это я открыла дверь, а то этот вечно надутый старик Симмонс обязательно доложил бы ей о госте.

Педжин, сама родом из строгой и большой католической семьи, хорошо знала, как трудно улучить минутку, чтобы побыть наедине с кем-нибудь подальше от любопытных глаз родственников.

– Спасибо тебе, Педжин! – Кетрин пригладила свои волосы, поправила воротничок платья и пошла вниз приветствовать гостя.

* * *

Когда она вошла, Перкинс стоял у камина. Она подошла к нему, дружеским жестом протягивая руку. Его глаза осветились радостью, она показалась ему прелестнее, чем когда-либо прежде, и он крепко сжал ее руку.

– Ну, лейтенант Перкинс, а я, признаться, и не ожидала увидеть вас здесь снова, – сказала она, немного поддразнивая.

– Что? Вы посчитали меня трусом? – он улыбнулся ей с высоты своего роста.

Ее близость, тонкий приятный аромат розовой воды заставили его внезапно представить ее в своей постели, и при этой мысли его лицо покраснело.

– Есть и такие храбрецы, что не выдерживают инквизиции моей тетушки и сбегают.

– Ну что ж, я не принадлежу к их числу. Если только вы, конечно, сами не пожелаете прервать наши отношения.

– Нет, ни в коем случае!

– Я очень сожалею, что отсутствовал долго, но дело в том, что вскоре после моего визита мне сообщили о смерти моего отца.

– О, примите мои соболезнования! – она сочувственно дотронулась ладонью до его руки.

– Благодарю вас. Разумеется, я взял отпуск и сразу же поехал в Нантакет и вот только что вернулся. К несчастью, мой корабль отплыл на прошлой неделе, и меня временно назначили в штаб.

– Ох, как вам не повезло! Конечно, в море вам было бы легче перенести утрату.

– У вас очень тонкая, чувствительная натура, мисс Девер.

– Не присесть ли нам? Вы не хотите выпить чаю, лейтенант Перкинс?

– Нет, спасибо, – он сделал небольшую паузу. – Я… я надеюсь, вы не сочтете это слишком самонадеянным и бесцеремонным с моей стороны, мисс Девер, но я очень беспокоился за вас, будучи в отъезде.

– Беспокоились обо мне? Но почему?

Вот это, наверное, и есть тот спокойный и рассудительный человек, которому можно доверить все свои горести и страхи, подумалось ей. Но он был мужчиной, и о таком щепетильном деле, как то, что приключилось с ней, конечно, ей нельзя было с ним разговаривать.

– Я думал о вас, находящейся там, на верфях, рядом с этими пленными мятежниками! Это небезопасно! Только не поймите меня превратно, я думаю, что вы очень храбрая и мужественная женщина, я знаю, что вы чувствуете и почему работаете, и ни в коей мере не осуждаю вас, но, все же, это опасно! И поэтому я приготовил вам маленький подарок.

– О, лейтенант, но вряд ли я смогу принять подарок!

Он улыбнулся.

– Не торопитесь, пожалуйста! Подождите, пока не увидите, что это, – он пошарил в кармане и протянул ей затем свою руку, на ладони лежал маленький, курносый, серебристый пистолет. – Это не сладости и не цветы, но эта вещь куда более полезна, не правда ли?

– О, какой забавный! – вскричала радостно Кетрин.

– Да, и его обычно носят спрятанным в такое место, где его нелегко заметить. Некоторые игроки носят его в рукаве, откуда они могут быстро вбросить его в руку, в случае если игра пойдет рискованная и не в их пользу… Простите меня, возможно, леди не стоит рассказывать подобные вещи.

– О, нет, почему же? Здесь нет ничего дурного! И вы считаете, что мне следует носить с собой это оружие? Но где же я его спрячу?

– Сделайте маленький кармашек для него в своей муфте. Тогда, если вдруг на вас нападут, вы можете просто вынуть руку из муфты, а в ней окажется пистолет.

– Но это обезопасит меня только от нападения на улице!

– Ну да! Ведь в конторе вас могут защитить ваш отец, Чарли и Тедди.

– Но я не знаю, как им пользоваться! У меня нет никакого навыка!

– Ну, этот пистолет – для малых расстояний. Вам трудно будет промахнуться, и тот, кто нападет, будет это знать. А теперь разрешите мне показать вам, как заряжать его и стрелять.

В то время как Перкинс обучал ее владению оружием, Кетрин думала о том, что вот как бесхитростно, сам того не подозревая, он разрешил ее проблему. Она все еще была напугана, но этот пистолет теперь придаст ей храбрость! Пусть только Хэмптон попробует напугать ее еще хоть раз! Она покажет ему, что обладает достаточной выдержкой и хладнокровием, чтобы защитить себя! Она посмотрела на внимательное лицо Перкинса, который оказался от нее совсем близко, подробно объясним ей устройство пистолета, и внезапно ей пришла в голову шальная мысль: а сможет ли он поцеловать ее так, как это сделал южанин?

– Я вам очень признательна, лейтенант Перкинс. Вы очень заботливы.

– Я рад, что вы приняли подарок. Некоторые женщины, наверное, упали бы в обморок при виде пистолета.

– Как видите, я не слабонервна, – рассмеялась Кетрин.

– Как! Да это же лейтенант Перкинс! – послышался с порога голос тети Амелии.

Кетрин скорчила недовольную гримасу и повернулась.

– Добрый вечер, тетушка!

Она спокойно и незаметно опустила пистолет в карман своей юбки.

– Вы, должно быть, сочли меня неучтивой за то, что я не вышла к вам, когда вы приехали, – сказала Амелия, послав в сторону своей племянницы весьма неодобрительный взгляд, – но слуги не сообщили мне о вашем прибытии.

– Прошу прощения, мисс Фритэм. Я пришел, чтобы извиниться перед вами и вашей племянницей за то, что перестал к вам заходить. В связи со смертью моего отца мне пришлось срочно отбыть в Нантакет.

– Как это печально, лейтенант! – недовольство Амелии сразу же уступило место готовности выразить свое самое глубокое соболезнование.

Наконец-то ей представилась возможность оседлать своего любимого конька – разговоры о смерти и похоронах, и она погрузилась в стихию выражений сочувствия.

В конце концов, Кетрин удалось остановить поток скорбных слов, безостановочно извергавшихся изо рта тетушки, сказав:

– Тетя, боюсь, мы слишком долго задерживаем лейтенанта Перкинса. Я знаю, ему нужно возвращаться в морской штаб.

Лейтенант благодарно посмотрел на нее и уловил намек.

– Да, боюсь, я должен идти. Надеюсь, скоро мне опять представится случай навестить вас.

– Когда бы вы не зашли, вы всегда будете желанным гостем, – сказала Кетрин и добавила: – Лейтенант Перкинс, мне понятно, что вы скорбите по усопшему отцу и носите траур, но, возможно, вы зайдете к нам на обед как-нибудь вечером? Неофициально, конечно. Все будет по-семейному.

– Благодарю вас. Мне бы очень хотелось воспользоваться вашим приглашением.

– Отлично. Тогда, скажем, в среду, идет? Мы обедаем обычно в семь.

– Я буду обязательно.

На лице тети Амелии появилось выражение тревоги, и после того, как гость их покинул, она повернулась к Кетрин в волнении:

– О, Кетрин, тебе не следовало этого делать!

– Почему?

– Ну… потому что он в трауре!

– Господи всемогущий, так что, если кто в трауре, так, значит, он становится изгоем? А я-то подумала было, что ему станет легче, если он проведет вечер с друзьями, а не наедине со своим горем!

– Да, но может показаться, что он тебе ближе, чем…

– Чем кто? Он и на самом деле мне ближе, чем кто-либо другой. Я считаю лейтенанта Перкинса своим другом.

– О, дорогая, но что скажет Аманда? – в страхе сжалась Амелия.

– А почему она должна что-либо говорить? Какое это имеет к ней отношение?

– Она же твоя тетя!

– Это верно, но она мне не мать! И нет никакой необходимости ей знать все, что я делаю, точно так же, как мне нет необходимости выслушивать ее мнение.

– А что скажет твой отец?

– Наверное, он скажет: «Великолепно!» Ему нравится лейтенант.

Кетрин покинула гостиную. Вес пистолета в ее кармане давал ей приятное чувство уверенности, на мгновение ее губы изогнулись в улыбке. Вне всякого сомнения, этот отвратительный тип Хэмптон думает, что победил. Как приятно будет увидеть удивленное выражение на его лице.

* * *

– Позвольте мне сделать вам другую прическу сегодня, мэм, – просительным тоном произнесла Пег, расчесывая волосы Кетрин на следующее утро.

Она с удовлетворением заметила перемену в настроении Кетрин, и в нее вселилась непоколебимая уверенность, что ее хозяйка влюблена в этого серьезного лейтенанта. Педжин решила сделать все возможное, чтобы помочь Кетрин заполучить его. Если бы только ей удалось убедить Кетрин обращать больше внимания на свою внешность!

– Зачем, Пегги?

– Просто, чтобы выглядеть по-другому! Немного больше спустим волосы на лоб, мисс Кейт, может быть, добавим пару локонов сбоку…

– Педжин, я же не молоденькая девушка! Мне двадцать четыре года, и не могу я ходить с какими-то легкомысленными локонами на своей голове!

– О, мисс! Вы ведь никогда не пробовали сделать другую прическу! А с этой вы похожи на старую деву!

– Вот как? – Кетрин слегка улыбнулась. – А я и есть старая дева, Педжин!

– Нет, вы будете выглядеть по-другому, если хоть чуть-чуть постараетесь!

Педжин скорчила недовольную рожицу, но, все-таки, затянула волосы Кетрин в строгий узел.

– Кстати, Педжин, тебе нужно кое-что для меня сделать.

– Что, мисс?

– Возьми мои муфты и внутри каждой из них сделай маленький кармашек, примерно вот такого размера, – она показала размер руками.

– Да, мисс, – глаза Педжин сверкнули: никаких сомнений, кармашки предназначены для тайных любовных посланий.

* * *

Отправляясь с отцом в контору, Кетрин почувствовала, как ее сердце забилось. Несмотря на пистолет, она все еще побаивалась капитана, но ее смелость возвращалась к ней, и Кетрин с нетерпением ждала встречи, она была уверена, что не отступит.

* * *

– Капитан, ваша леди вернулась, – прошептал мичман Фортнер, плюхнув на землю рядом с Хэмптоном ящик с гвоздями.

Хэмптон поднял бровь и улыбнулся:

– В самом деле? Стало быть, она выздоровела.

– Если хотите знать мое мнение, сэр…

– Не хочу!

Фортнер ухмыльнулся и, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Эта маленькая рыжая плутовка стоит двух таких мисс Девер.

– Фортнер, легко определить, что вы родом из Саванны, у вас нет надлежащего воспитания и вкуса, – насмешливо сказал капитан.

– Ну что ж, я могу допустить, что ваша леди больше смахивает на девушку из Чарльстона, чем из Саванны, но я впервые вижу, чтобы у бостонской девушки лицо было более надменным и заносчивым, чем у любой леди из Чарльстона, – возразил молодой человек.

Хэмптон засмеялся:

– Мой мальчик, я тебе кое-что могу рассказать. У меня ведь на десять лет побольше опыта, чем у тебя, и я выяснил, что подлинная красота – в строении костей. Посмотри на эту девушку, мисс Девер, ее лицо как будто вышло из-под резца античного скульптора.

– Да, такое же холодное, как мрамор!

– А вот здесь уже в тебе говорит недостаток воображения! Всегда следует представить себе, как та или иная женщина будет выглядеть в постели. Твоя маленькая ирландская девчонка будет такой же, как и вне постели, хорошенькой и смешливой. Но я рисую себе свой выбор, с распущенными волосами, без одежды, с лицом, полным страсти. Все, что нужно, понимаешь ли, – это оживить этот образ, разбудить его к жизни, – он дьявольски усмехнулся. – А для этого требуется настоящий мужчина!

– Полагаю, вы?

– Конечно!

– Вы двое! – внезапно расколол воздух сухой, надтреснутый голос. – А ну, хватит болтать! Живо за работу!

– Долг зовет, – сказал Фортнер. – Желаю вам удачи с вашей леди!

Хэмптон вновь стал забивать молотком гвозди, почувствовав себя в приподнятом настроении. Итак, она здесь! У нее хватило духа вернуться, надо отдать ей должное! Он был рад. За последнюю пару дней он стал опасаться, что испуг подействовал на нее слишком сильно. Но скорей всего, она применила обычную женскую хитрость, решив наказать его своим отсутствием. Как только женщины забираются в ваше сердце, так сразу начинают мучить вас, дразнить, кокетничать, зажигать к нас страсть, а затем отступать. Если бы вы находились и их власти, из каприза они обязательно приказали бы нас выстегать плетьми.

Он не собирался поддаваться на такого рода приемы и трюки. Но и запугать ее он не намеревался. Он хотел ее. Ему пришлось весь день призывать на помощь себе всю свою выдержку, чтобы не пойти и не овладеть ею прямо там, в конторе, несмотря на опасность.

Ни одна женщина не смогла еще покорить его сердце, он считал всех их тщеславными и глупыми созданиями, но в то же время находил эту другую половину рода человеческого вполне забавной, восхитительной и способной доставлять усладу мужчинам. Их общество и тела приносили ему подлинное наслаждение, и последние несколько месяцев его жизни были для него тяжелым испытанием. Периоды полового воздержания были ему привычны, таков удел мореплавателя. Но теперь вслед за месяцами, проведенными в море, последовали месяцы заточения в тюрьме, и это наполнило его тело голодом, заставило страстно желать женщину.

Когда она впервые на его глазах вышла из экипажа в тот день и он увидел эти странные золотистые глаза, на его накатила волна такой сильной страсти, что он почти что застонал вслух. С тех пор она постоянно посещала, преследовала его мысли, сон. Она была прелестна, даже ее некрасивая прическа и темные одежды не могли скрыть это, и при одном лишь ее виде у него по телу пробегала дрожь, доставлявшая ему наслаждение и боль одновременно.

Когда его бросили в ту дыру, со спиной – кровоточащей раной, и морили его две недели голодом, думы о ней помогли ему не сойти с ума, поддержали в нем волю. И вместе с тем он проклинал ее за то, что из-за нее его поместили в карцер, и мысленно раздевал ее и овладевал ею бесчисленное число раз.

Мысленно он рисовал себе ее глаза, темно-золотые, наполненные желанием, ее широкий рот с мягкими, возбуждающими губами, ее тело под его руками, обнаженное и блестящее, ее волосы цвета спелого меда, рассыпавшиеся водопадом по подушке. Он чувствовал ее бедра, двигающиеся в такт его бедрам, и слышал ее тихие страстные стоны.

То, что произошло три дня назад, заставило его желать ее еще сильнее. Какими полными и мягкими были ее груди под его пальцами, как опьянял запах ее тела, какими сладкими казались ее никем еще не целованные губы. Он до боли хотел обладать ею, разбудить ее неопытное тело, растопить ее ледяную надменность, быть ее наставником в искусстве любви. Но придется ему обождать, пока не наступит время и не найдется укромное местечко для любви. Нужно ждать, когда наступит время для побега.

Мэтью Хэмптон был не из тех, кто мог бы пересидеть войну во вражеской тюрьме в ожидании обмена пленными. С того самого момента, как его взяли в плен, он постоянно думал о побеге, и работа, которой теперь его заставили заниматься, предоставила ему замечательную возможность. Хотя из его экипажа с ним остался лишь смуглый похожий на обезьяну Пелджо, Хэмптон приступил к формированию своей команды из людей, что были рядом. Он осторожно знакомился с ними, вынося о них суждения, убеждался, что никто из них не станет доносчиком, и предлагал бежать. Прапорщика Фортнера, горячего и отважного патриота Юга, легко было завербовать себе в союзники. Пелджо был образцом верности капитану. Что касается других – ну что ж, Хэмптону доводилось плавать и с лучшими экипажами, но все эти люди ясно выразили свое желание бежать, и с каждым днем они становились все более сплоченной командой, которая признавала в нем своего законного вожака. Конечно, их навыки оставляли желать лучшего, и у него не было представления, как они поведут себя в бою, но ведь новый экипаж корабля не набирают в тюрьме, так что выбора у него большого не было.

Но он не раскрыл им план побега, им не было известно даже, когда он состоится. Его план принадлежал к тем умопомрачительным по своей гениальной простоте задумкам, которые часто имеют успех только благодаря своей неслыханной дерзости. Как только судно, на котором они работают, будет проконопачено, покрашено и спущено на воду, чтобы доделывать мелочи на плаву, они нападут на своих охранников, разоружат их, наденут их форму и поднимут паруса, словно корабль собирается совершить пробное плавание. Это не возбудит подозрений, поскольку пленных привыкли видеть на этом корабле, и к тому же на палубе будут стоять переодетые часовые. Время следовало выбрать абсолютно точно, корабль должен быть готов к отплытию, но не в такой степени, чтобы работы на нем уже полностью прекратились и пленных сняли с него, и в то же время на корабле в момент побега не должно быть вольнонаемных рабочих.

Им понадобятся, и как можно скорее, пища, оружие, навигационные инструменты, одним словом, практически снаряженный корабль. Во всем этом заключался огромный риск, но он должен был пойти на этот риск, он не мог жить, не ощущая под собой палубы свободного корабля. Хэмптон знал, что может добиться успеха, это было вполне возможно. Дикая бесшабашная смелость, которая так часто приводила в отчаянье его семью, сделала его превосходным капитаном. Его бабушка Соумс частенько говаривала ему сурово: «У тебя пиратская душа». И сейчас ситуацией востребовались все пиратские качества его души.

Яростными ударами он вогнал в доску гвоздь. Он обязательно успешно завершит задуманное! Сейчас требуется лишь терпение и решительность, когда наступит время. И когда это случится, он заберет ее с собой.

* * *

Для Кетрин дни быстро ткали свой узор, прерванный лишь подготовкой к Рождеству. Каждый день, кроме воскресенья, она ходила на работу в контору, и каждый день в двенадцать они с Педжин раздавали пленным ленч. Постепенно она запомнила их имена. Жизнерадостный молодой человек был Эдвард Фортнер; человека с серьгой в ухе звали Пелджо; смуглый мужчина с тяжелым южным акцентом, азартный игрок из Лузианы, был Дженкинс; молчуна со светлыми, цвета льна, волосами звали Мэйсон… Всего их было двадцать два человека, и вскоре она познакомилась со всеми, к некоторым даже прониклась симпатией. Капитан, к ее разочарованию, больше не причинял ей никакого беспокойства, но всегда заставлял ее ощущать свое присутствие, он сверлил ее своими глазами, иногда безразлично, а иногда с каким-то странным мерцанием в зрачках.

Частенько он заговаривал с ней, обычно слегка поддразнивая или иронично, и всегда его слова сопровождались несносною ухмылкой. Когда она подавала ему его миску, он часто легким движением поглаживал, лаская, ее руку, незаметно для других, но вполне достаточно, чтобы по спине у нее пробегали мурашки. Однажды, помогая ей ставить в карету пустые коробки, воспользовавшись тем, что экипаж скрывает их от взглядов остальных, он взял ее руку и поднес ее к своим губам. Это длилось мгновение, но ее рука, казалось, еще долго горела в том месте, до которого дотронулись его губы.

Однако в последующие месяцы ничего подобного не повторилось. Он держался отчужденно и равнодушно. Странно, но Кетрин чувствовала свое самолюбие несколько уязвленным. Никто из пленных не скрывал свое восхищение Педжин, за ней увивались, с ней шутили, смеялись и следили за каждым ее движением. Кетрин, конечно, не знала этого, но Хэмптон крепко сдерживал себя, он не мог позволить своей страсти необдуманных проявлений, которые могли б расстроить его план побега. Ему трудно было не потерять голову, когда она находилась рядом, и поэтому он старался держаться от нее на расстоянии.

У Кетрин, однако, было смутное чувство, что он просто пытается ее разозлить. Она убеждала себя, что это беспричинно и неразумно, и что вовсе ей не хочется, чтобы Хэмптон опять доставлял ей неприятности. Но все дело было в том, что она уже настроила себя и приготовилась к выяснению отношений, и то обстоятельство, что никакого выяснения отношений и не намечалось, обескураживало ее и сбивало с толку.

Все больше места в ее жизни стал занимать лейтенант Перкинс. В эти холодные зимние дни, которые не шли, а ковыляли – медленно-медленно, он стал посещать ее дом все чаще и чаще. Иногда он обедал с ними, нередко приходил с коробкой конфет, дорогими духами или букетом тепличных цветов. Он и Кетрин с удовольствием разговаривали о боевых кораблях, внешней политике или же истории военно-морского флота, оставляя тетю Амелию в стороне от беседы. Она скучала с глупым видом, отважно сражаясь с одолевавшей ее дремотой, но никак не хотела покидать комнату, ведь ей было доверено хранить, как зеницу ока, репутацию племянницы. Порой на этом посту ее сменял сам мистер Девер, который получал удовольствие от этих бесед, искусно направляя их. Он был доволен тем, как продвигалось ухаживание лейтенанта.

Аманда постоянно упрекала как Амелию, так и Кетрин. Она рассматривала ухаживание безродного лейтенанта, как и то, что оно благосклонно принимается Кетрин, как личное оскорбление. Тщетно призывала она Кетрин вспомнить о чести семьи, о ее воспитании и происхождении, о ее предках.

– Да кто он такой, этот человек, в конце концов! – разбушевалась она.

– Он очень симпатичный лейтенант флота Соединенных Штатов и мой хороший друг!

– Он никто, вот кто он! Он охотится за твоим именем!

– В действительности, тетя Аманда, полагаю, что жена берет фамилию мужа, а не наоборот.

– Жена! Он говорил с тобой о свадьбе?

Кетрин слегка покраснела.

– Нет, не говорил. Мы всего лишь друзья. Это вы, тетя, полагаете, что лейтенант Перкинс хочет на мне жениться.

– Всего лишь друзья, ха! Меня не проведешь! Он заходит сюда слишком часто для дружеских отношений! Он хочет жениться на тебе, и помни мои слова, его привлекают твои деньги!

– А что в том необычного? Мистер Стифенс зарится на мои деньги, ваш ненаглядный сынок Джейми тоже непрочь заполучить их. А на самом деле, по-моему, лейтенант Перкинс – единственный человек, который заинтересовался мной не из-за моего состояния!

– Кетрин! – хором воскликнули ее тетушки. Хотя она и отрицала, что лейтенант стремится к браку с ней, все-таки, она тайно подозревала, что женитьба на ней входила в его планы, а может быть, являлась его главной целью. Его рукопожатия всегда бывали теплыми, и часто она ловила его задумавшимся, безмолвно глядя на нее. Дважды он, прощаясь, целовал ей руку гораздо более прочувствованно, чем это предполагает этикет – легкое прикосновение губ к руке. Однажды, думала она, он сделает мне предложение. Что ей ответить?

Она не была уверена. Временами ей казалось, что она может дать свое согласие. Он был куда предпочтительнее Джейми Миллера и Генри Стифенса. Она получала удовольствие, находясь в его компании, ей нравилось беседовать с ним, выслушивать его речи. Он уважал ее, спрашивал ее мнение, и, став ее мужем, он не возражал бы против того, чтобы она принимала участие в делах. Она полагала, что они смогли бы работать вместе, например, создать новую пароходную линию или расширить верфи. Это был бы очень неплохой брак, за исключением того, что она его не любила!

Иногда ей вновь приходила в голову та странная мысль, а поцелует ли он ее, когда они поженятся, поцелует ли ее и своими губами, и языком, всем ртом, поцелует ли так, как это сделал Мэтью Хэмптон. Сможет ли он прикасаться к ней так же нежно, как этот мятежник, и сжать ее в объятиях так же крепко, как он? При этой мысли она неизменно краснела. Конечно, ей не хотелось, нет, не хотелось, чтобы Хэмптон все это снова проделал с ней, ведь она девушка с чувством собственного достоинства. И все же мысль о браке возбуждала ее. Разумеется, лейтенант Перкинс будет гораздо более почтительным, он не испугает ее, и ей не будет страшно, когда муж овладеет ее телом. Но разве мысль о первой брачной ночи означает, что она любит его? Она сомневалась в этом.

Она сказала себе довольно сурово, что пора выкинуть все эти глупости из головы. Светлая радостная любовь, описываемая в романах, не существует в реальной жизни, по крайней мере, для нее, и лучше подходить к вопросу о браке более рассудительно. Ей известен весь ужас жизни старых дев. Она знала, что ей нужен свой дом и дети – главная цель ее жизни. Лейтенант Перкинс будет отличным мужем и отцом. Но незвано в ее душе рождался крик: «Я же его не люблю!».

* * *

Шли недели. Кетрин все раздумывала и в то же время жила обычной жизнью. Лейтенант Перкинс пытался угадать ее истинные чувства к нему, скрываемые приличиями, и все размышлял, когда же наступит время попросить ее руку – не поспешит ли он или, наоборот, опоздает? Откажет ли она ему или склонит набок свое прелестное лицо, подставив щеку для его поцелуя?

Ему становилось до боли приятно при одной только мысли о том, что однажды она поднимет свое восхитительное лицо и раскроет губы, чтобы принять его поцелуй. Он мечтал о ней, о том, как он схватит ее и вберет в себя ее рот со всей страстью, которую ощущал в своем теле. Впрочем, нет, лучше ему действовать постепенно, нежно, медленно, чтобы не испугать ее. Сначала он должен позволить себе лишь скромный поцелуй. Позже он углубит свои поцелуи, осторожно откинет прочь сдержанность, и в их свадебную ночь посвятит ее в таинство любви. Эта мысль бросала его в дрожь. Но все это произойдет, напомнил себе он, если только она примет его предложение – когда у него хватит смелости его сделать.

* * *

Но в жизнь молодых людей вмешался военно-морской флот Соединенных Штатов, принявший свое решение и установивший свои сроки: Перкинсу было приказано отплыть через неделю на блокадном судне «Генри Кемнер». Он понял, что предложение нужно делать срочно. Мысль о том, что их отношения так и останутся неопределенными, была ему невыносима.

Тем же вечером, когда пришел приказ, он посетил мистера Девера. Джошуа Девер, несколько удивленный, дружески его приветствовал. Перкинс сел и нервно сжал пальцы в кулаки. Дважды пытался он начать, но останавливался. Наконец, он произнес:

– Сэр, я пришел просить разрешения сделать предложение вашей дочери.

Девер смотрел на него задумчиво, и лейтенант поспешно продолжил:

– Я знаю, что я всего лишь лейтенант, сэр, и мои перспективы на службе не очень многообещающи. После того как закончится война, я намереваюсь вернуться в торговый флот и надеюсь, что когда-нибудь стану капитаном корабля. Конечно, особой роскоши в моей жизни не будет, но я смогу обеспечить жену всем необходимым, и если мисс Девер будет удовлетворена положением жены капитана корабля, то, думаю, все у нас будет хорошо. Сэр, я искренне люблю и уважаю вашу дочь и всегда буду о ней заботиться.

– Я уверен в этом, лейтенант Перкинс, и у меня нет сомнений в том, что из Кетрин получится превосходная жена морского капитана. Кетрин – мое единственное дитя, и она унаследует мои верфи и мое состояние.

Молодой человек покраснел.

– Сэр, у меня и в мыслях не было расчетов на состояние Кетрин. Я…

– Тихо, тихо, молодой человек! А что вы прикажете делать? Отписать все какому-нибудь кузену? Я уверен, что вы не охотник за наследством. Но вы должны рассуждать здраво. Кетрин, разумеется, станет моей наследницей, и я опасаюсь, что, несмотря на все ее способности, она не сможет управлять верфями сама и в то же время заниматься семьей и растить детей. Готовы ли вы облегчить ее бремя?

Лейтенант внимательно посмотрел на него:

– Думаю, что я смог бы с помощью мисс Девер управлять верфями, и надеюсь, что, когда придет время, сойду на берег, чтобы остаться во главе верфей.

– Ну что ж, лейтенант Перкинс, скажу вам откровенно, что благоволю к вам. Однако, должен сказать, что окончательное решение остается за моей дочерью. Как вы знаете, – он коротко улыбнулся, – Кетрин – весьма независимая молодая особа. Она выйдет замуж по своему выбору. Поэтому предлагаю, чтобы вы с моего благословения поговорили с ней об этом.

– Благодарю вас, сэр! – Перкинс поднялся и с чувством пожал руку пожилому человеку. – Она дома?

– Нет, она на концерте со своей тетей и Стифенсами. Я хотел бы предложить вам обождать в библиотеке. Она должна быть в течение часа. Я отправлю ее в библиотеку, а ее тетю в постель, – его глаза блеснули симпатией.

* * *

Кетрин, на которую с левой стороны бросал теплые взгляды Генри Стифенс, а справа испепеляла ненавидящими глазами его дочь, очень жалела, что не осталась дома. Зачем только тетя Амелия приняла приглашение Стифенсов на концерт? Их ложа была слишком мала, Лилиан слишком недоброжелательна, а изъявления влюбленности Стифенса слишком фальшивы. Он сидел рядом с ней и дважды за вечер пытался тайком сжать ее руку своими костлявыми цепкими пальцами, и оба раза они брезгливо отдергивала свою руку.

– Тетушка, – внезапно сказала она, – мне очень не хочется портить вам удовольствие, но у меня страшно разболелась голова. Как вы думаете, не могли бы мы вернуться домой?

Немедленно все стали проявлять внимание, сочувствие и заботу. Мистер Стифенс настаивал, чтобы все они ушли и отвезли ее домой в его карете. Когда же он, наконец, высадил их у дверей дома и уехал, Кетрин облегченно вздохнула. Сообщение дворецкого о том, что отец просил ее зайти в библиотеку, заставило Кетрин слегка огорчиться, так как все, что она хотела сейчас, так это броситься в постель.

Когда она вошла в библиотеку, лейтенант Перкинс вскочил со стула.

– Мисс Девер? Вы рано вернулись.

– Ах, лейтенант Перкинс, какой приятный сюрприз! Но где же отец?

Он печально улыбнулся:

– Боюсь, что это была лишь уловка с его стороны, чтобы разделить вас с тетей. Видите ли, я получил его разрешение поговорить с вами.

Кетрин опустилась на кушетку. Наконец-то это произошло – он решился на предложение! Что же ей ответить? Лейтенант, нервничая, отошел к книжным полкам и, казалось, сосредоточил все свое внимание на корешках книг. В конце концов, он сделал глубокий вдох и повернулся к ней лицом.

– Мисс Девер, вы должны знать о моем отношении к вам. Я думаю, что вы красивая, изящная, умная леди. Вот уже многие месяцы я восхищаюсь вами. Я хотел бы просить вас… стать моей женой, – его голос превратился и шепот в конце фразы.

– Лейтенант Перкинс, едва ли я знаю, что ответить. Я тоже испытываю к вам самые наилучшие чувства, – она немного помолчала. – Но брак – это очень ответственно. Я… я должна подумать. Могу ли я располагать несколькими днями, прежде чем сообщить вам свое решение?

– Конечно, – сухо и официально ответил он. – Однако мне бы хотелось знать ваш ответ до следующего вторника. Во вторник я отплываю на «Генри Кемпере».

– Принять участие в блокаде?

Почему его слова звучали так холодно, так сухо, если он ее любит? Почему у него не вылилась наружу его страсть? Почему он не усыпал ее лицо нежными поцелуями? Он даже не заговорил о любви! Она приказала себе не предаваться глупым размышлениям. Он был не тем человеком, которого легко могли победить страсти, но человеком, который разумно относился к жизни. Он хотел жениться на ней, потому что они прекрасно ладили бы друг с другом и смогли бы создать хорошую, прочную семью. И разве она не стремилась к тому же?

– Да, в блокаде, – ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее.

Его руки задрожали, и ему захотелось броситься к ее ногам, умолять ее выйти за него замуж, прижать ее к себе и страстно целовать, но он сдержался. Он знал, что ему не следует ее пугать. «Действуй не спеша, сохраняй спокойствие, – говорил он себе, – дай ей время подумать».

– Мне бы хотелось знать, что вы ждете меня, дав обещание. Тогда мне было бы легче оставить вас здесь. Пожалуйста, дайте мне знать до отъезда.

– Обязательно. Мне нужен, пожалуй, вечер, чтобы обдумать ваше предложение. Приходите завтра днем в четыре. Я позабочусь, чтобы тебя Амелия не помешала нам.

– Я приду.

Он не доверял себе до такой степени, что даже не решился поцеловать ей на прощание руку. Вместо этого он повернулся и быстро вышел.

Кетрин пошла к себе наверх и легла спать. Всю ночь она металась в постели. Как выбрать верное решение? Казалось, все хорошо, однако – однако! – ни он не любил ее, ни она его. Тихо она заплакала в подушку и, наконец, заснула, когда за окном уже светало.

Проснулась она совсем разбитая, и вид у нее был не важный. Взглянув на свое отражение в зеркале и увидев усталое, осунувшееся лицо, она сказала:

– Педжин, думаю, сегодня мне лучше надеть бледно-голубое платье. И я позволю тебе сегодня сделать мне другую прическу.

Почему-то ей казалось, что в этот день она должна выглядеть лучше обычного. Педжин радостно захлопала в ладоши.

– О, мисс, это из-за лейтенанта? Вы полагаете, что он сегодня собирается сделать вам предложение?

– Он уже сделал его, и сегодня днем я должна дать ему свой ответ. Приходи за мной на работу пораньше, к двум. А когда он придет, мы должны помешать тетушке зайти в комнату.

– О, мисс, я сама впущу его и не дам никому войти, даже если мне придется заложить засовом дверь! О, мисс Кейт, свадьба! Я так волнуюсь!

– Обожди! Я сказала, что собираюсь дать ему свой ответ, но я не говорила, что скажу «да»!

Лицо Педжин вытянулось:

– О… но, мисс… я знаю, вы его любите! Ну, вспомните, как вы переживали, когда его не было три недели! И он любит вас.

– Так ли это?

– Конечно. Любой может сказать это, увидев, как он смотрит на вас. Ясное дело, что днем вы скажете «да».

Кетрин вздохнула:

– Как мне бы хотелось тоже быть такой уверенной!

Когда Педжин закончила делать своей хозяйке прическу, она отступила на несколько шагов полюбоваться работой своих рук.

– О, мисс Кейт, вы выглядите прекрасно!

Ее платье было холодного бледно-голубого цвета, но ледяной оттенок несколько оживлялся тонкой полосой белых кружев на воротничке и рукавах. Ее волосы были стянуты в шиньон, но свободно ниспадали по сторонам лица двумя локонами, опускавшимися с висков. Она мы глядела мягче, нежнее обычного. Ей пришлось признать, что труды Педжин, и в самом деле, не пропали даром. Она улыбнулась своему отражению, а за ней улыбнулась и Педжин. Но все же в ее внешности оставалось некоторое холодное великолепие.

* * *

Утро в конторе, казалось, еле ползло. Она никак не могла сосредоточиться на работе. Подобно мышке в клетке, ее мысли бегали взад-вперед по одной и той же тропинке. Она обрадовалась, когда вдруг ей подвернулась возможность отвлечься. Двое морских офицеров, казалось, удивились, обнаружив в конторе девушку, но вежливо поздоровались с ней и прошли в кабинет отца. Спустя несколько минут мистер Девер вышел из кабинета.

– Тедди, сбегай к Макферсону и скажи ему, что мне нужен пленный по фамилии Хэмптон.

Кетрин с интересом подняла голову. Что этим офицерам нужно от Хэмптона? Неужели он опять что-то натворил и его навсегда теперь уберут с верфей?

Ее отец повернулся к ней:

– Пока он ходит за пленным, я схожу показать майору и лейтенанту новое блокадное судно, которое строится у нас.

– Хорошо, отец, – рассеянно проговорила Кетрин, так и не уяснив себе причин этого визита.

Она небрежно улыбнулась офицерам, когда они направились к выходу.

Хэмптон растерялся точно так же, как и она, когда Макферсон приказал ему оставить работу и явиться в контору. По дороге к кирпичному зданию конторы он старался расспросить Тедди, но мальчик знал лишь то, что прибыли два морских офицера, а теперь мистер Девер хочет его видеть. У Хэмптона появилось тяжелое предчувствие. Это не из-за девушки! У нее и без того была прекрасная возможность пожаловаться на него еще пару месяцев назад, когда он напал на нее, и все же, она не сделала этого. Ее щедрость по отношению к пленным также после того случая не изменилась. И он сомневался, имела ли она какое-либо отношение к его прежнему наказанию. Скорее всего, нет, его наказали за то, что он чуть было не напал на охранника.

Тогда, вероятно, его план побега раскрыт? Мысленно он перебрал своих людей. Неужели один из них предатель? Едва ли! Возможно, один из охранников подслушал случайное слово или фразу о побеге?

Его мысли внезапно прервались, когда он переступил порог конторы и увидел Кетрин. Как чудесно она выглядела! Изящная, в красивом дорогом платье, отрешенная от всего. Страсть к ней бурной волной нахлынула на него, и его глаза жадно забегали по ее фигуре. Под его взглядом она слегка покраснела и уткнула глаза в стол. Он прерывисто вздохнул, стараясь сдержаться, и с беззаботным видом уселся на стул. Вытянув ноги перед собой, он скрестил руки за головой и уставился на нее своим ленивым взглядом.

К радости Кетрин, между ними был письменный стол. Даже на таком расстоянии она просто физически ощущала его присутствие. Невидимый ток, казалось, перепрыгнул от него к ней, заставив напрячься ее тело и обострив ее нервы. Она чувствовала, как помимо воли ее тянет к нему, тянет, как магнит, этот его пристальный взгляд. Он не говорил ничего, но его глаза ласкали ее, раздевали ее. Задумчиво он провел пальцем по своим губами, и, наблюдая за ним, она вспомнила ощущение его гладких теплых губ на своих губах и бессознательно провела по губам языком. Он улыбнулся, его глаза заблестели. Краска смущения залила ее лицо, и она попыталась сосредоточиться на работе.

– Боюсь, что вам придется обождать, мистер Хэмптон. Отец повел майора и лейтенанта показать новый корабль.

– Не возражаю против того, чтобы подождать, – сказал он, мягко и протяжно выговаривая слова. – По правде сказать, мне это доставляет удовольствие. У вас новая прическа, не так ли?

– Да, я… я удивлена, что вы заметили.

– Я замечаю все, что касается вас, мисс Девер, – его голос ласково произнес ее фамилию, заставив ее звучать более интимно, чем если бы он назвал ее по имени.

Кетрин, ощутив какую-то странную, непривычную теплоту во всем своем теле, почувствовала себя неудобно и отвела от него глаза, неподвижно уставившись в окно, и она была не единственным человеком, кто почувствовал себя неудобно. Тедди тоже ощутил напряжение, повисшее в воздухе, но причина осталась для него загадкой. Он стал неловко переминаться с ноги на ногу.

– А почему бы мне не сходить к мистеру Деверу и не сказать ему, что вы уже здесь? – вызвался он, осененный удачной мыслью, и выскочил из двери, прежде чем Кетрин успела открыть рот, чтобы приказать ему остаться.

Она замерла, уставившись на захлопнувшуюся дверь. Ее словно заморозило, она никак не могла решить, что же ей делать.

– Вы хоть представляете себе, насколько вы прелестны? – спросил он, и от его хрипловатого голоса ее затылок и шею словно укололо множество маленьких иголочек.

Она слегка качнула головой, боясь ответить, боясь слушать его, боясь не услышать сказанное им. Он же продолжал своим спокойным ровным голосом:

– Я хочу вас. Я хочу целовать вас, хочу ощущать во рту сладость вашего языка. Я хочу раздеть вас, прикоснуться к вам, ласкать вас.

Не справившись с собой, она задрожала при звуках его голоса. Она услышала, как он встал и быстро двинулся к ней, но не осмелилась поднять глаза и взглянуть на него. Хэмптон остановился рядом с ней, нежно взял ее руки в свои и поднял ее со стула. Одной рукой он откинул назад ее голову, и она вынуждена была взглянуть на него. Завороженная, она смотрела в его серые глаза, освещенные изнутри каким-то странным светом, которого она не могла понять.

– Пожалуйста, – прошептала она, не имея представления, о чем она просит.

Его голова надвинулась на нее, его губы овладели ее губами, сначала мягко, нежно, затем все сильнее, с жадностью. Он оторвался от ее губ и стал целовать ее лицо, шею, уши. Своим языком он щекотал ей ухо, и она напряглась, почувствовав незнакомое чувство, импульсивными толчками разливавшееся по ее телу.

– О, нет! – шептала она.

– Да, – бормотал он, пощипывая губами мочку ее уха. – О Боже, да!

Его губы опять яростно, свирепо захватили ее губы. Его руки обвили ее тело, прижимая ее все сильней, словно он хотел, чтобы вся ее плоть растворилась в нем. Его язык бушевал у нее во рту, пока она, не отдавая себе отчета в том, что делает, не стала отвечать ему. Ее язык робко вполз в его рот. И тут же его тело сотрясли бешеные конвульсии, а из глубины его горла прозвучал полусмех-полустон. Он буквально смял ее в своих объятиях, продолжая осыпать ненасытными поцелуями. Их языки дразнили друг друга, то отступая, то вновь возносясь глубоко и ласково. Она почувствовала головокружение и, теряя сознание от его поцелуев, охватила руками его шею, цепляясь за него, как за скалу, в поисках опоры в этом неустойчивом мире.

Его губы отстранились, и у нее даже перехватило дыхание от этой потери, но он стал опять целовать ее лицо, уши, щекотать и пощипывать губами ее шею, пока эти его ласки не вызвали у нее из горла короткие, непроизвольные стоны удовольствия.

– Моя малышка, моя любимая малышка, – бормотал он ей в ухо. – Прошло столько времени, столько времени…

– Пожалуйста!

Его дыхание было горячим и учащенным.

– Пожалуйста!

Его пальцы путались в ее волосах, выдергивая заколки, пока они тяжелой массой не рухнули вниз, рассыпаясь по плечам в подставленные им руки. Он застонал и зарылся лицом в ее волосы.

Отдавшись этой неизведанной стихии чувств, она откинула голову, положив ее на изгиб его руки, такой твердой, словно сделанной из стали. Он стал расстегивать крошечные пуговицы ее платья, и при этом его обжигающие страстью губы двигались следом за его руками. Расстегнув лиф, его рука проникла в разрез ее сорочки, нежно сжимая и лаская ее грудь. Он притянул ее к себе и повернул боком, прислонив ее покорное тело к своей груди и руке, в то время как его другая рука сняла вниз сорочку и продолжала свое путешествие по ее груди, и его пальцы добились того, что ее розоватые соски, затвердев, встали.

– Восхитительно! – прошептал он и наклонил голову, чтобы поцеловать тело Кетрин, прикасаясь губами к тем местам, где вольно бродила его рука. Из гортани Кетрин, уткнувшейся лицом в его грудь, послышался полуприглушенный стон.

– О, Кетрин, – произнес он дрожащим неровным голосом, – я забираю назад свои слова о женщинах из Бостона. В тебе – огонь.

Его рука проникала все дальше вниз, разбираясь в складках платья и нижних юбок, пока не легла на ее обнаженный живот. Кетрин непроизвольно задержала дыхание, всхлипнув при этом прикосновении. Он успокоил ее, покрыв поцелуями столь страстно, что у нее закружилось в голове. Она вцепилась в его рубашку, смытая волной страсти в океан желаний, преследуемая странными, первобытными чувствами, о существовании которых в себе она не подозревала. Он затерялся внутри нее, а ее губы и тело, покорные его рукам, возбуждали в нем пламя диких инстинктов.

Однако вскоре звуки мужских голосов донеслись с улицы и заставили их очнуться от захватившей их страсти. Ее отец и те двое офицеров! Он стоял, не сводя глаз с ее лица, тяжело дыша, разгоряченный желанием. Их взгляды встретились. От испуга Кетрин была не в состоянии пошевелиться. Он сделал глубокий вдох и на секунду закрыл глаза. Постепенно его дыхание возвратилось к обычному ритму.

– Быстрее в кабинет и приведите там себя в порядок, я задержу их здесь, – коротко приказал он.

Она вихрем повернулась и вбежала в кабинет отца, закрыв и заперев за собой дверь. Хэмптон уселся в кресло и принял скучающий вид, накрыв шляпой подозрительную выпуклость в своих штанах. Кетрин прислонилась к двери с обратной стороны и дрожащими пальцами натянула на плечи сорочку и застегнула перламутровые пуговички, которых у нее на платье было превеликое множество.

Дверь с улицы отворилась, и она прижалась ухом к филенке, чтобы подслушать, зачем же вызвали Хэмптона. Сначала ничего не было слышно, кроме топота входящих, затем донесся голос ее отца:

– Где же моя дочь?

В ответ последовал ленивый протяжный бас Хэмптона.

– Закрылась в кабинете. Кажется, она не в восторге от моего общества.

Кетрин схватилась обеими руками за свои пылающие щеки. Как он только мог произнести это так обыденно, как ни в чем не бывало, после всего, что случилось! Она знала, что вина отчетливо читалась бы сейчас на ее лице. Неловкими движениями она попыталась затянуть свои густые волосы опять в узел. Но все ее заколки и шпильки были разбросаны по полу смежной комнаты. По ее щекам заструились горячие, обжигающие слезы. Что с ней? Все те страшные, позорные вещи, которые он с ней вытворял… Она теперь никогда больше не сможет с гордостью и достоинством высоко держать свою голову! Боже, и она не сопротивлялась ему, не угрожала пистолетом, даже не протестовала! Она всего лишь безвольно стояла и позволяла ему делать с собой все, что ему хотелось – и даже отвечала на его ласки! Она вспомнила, как целовала его, и в отчаянии зажала свой рот. Ей было приятно! Ей нравились его поцелуи и ласки! Она наслаждалась грубо, первобытно, как прежде не наслаждалась так ничем! Господь всемогущий, неужели она распутница? Неужели – одна из тех развратных женщин, о которых приличные леди говорят лишь шепотом?

В той комнате между тем ровный гул голосов был прерван чистым, веселым смехом Хэмптона.

– Без сомнения, джентльмены, – оборвав смех, холодно сказал он, – не можете же вы ожидать, чтобы я рассказал вам о водных глубинах на подходе к Чарльстону! Разве с моей стороны был когда-нибудь дан повод думать обо мне как об изменнике?

Кетрин пожалела, что не может запустить в него чем-нибудь тяжелым. Как он мог, как осмелился быть таким невозмутимым и собранным, в то время как она дрожала и была совершенна растеряна! Теперь ей нельзя было выходить замуж за лейтенанта Перкинса. Ведь если он обнаружит в ней такие вульгарные наклонности, это вызовет у него отвращение! Только… а вдруг, это и есть то, чем занимаются женатые люди? Возможно, Перкинсу это доставит такое же удовольствие, как капитану? Может быть, этот позыв к греху будет удовлетворен в браке? Если же она не выйдет замуж, то не подтолкнет ли ее первобытное естество на совершение чего-то ужасного? Не станет ли она «падшей» женщиной?

Может, брак является для нее единственно возможным достойным выходом из этого положения? И все же, не будет ли это обманом бедного лейтенанта Перкинса?

– Кетрин? – ее отец легонько постучал в дверь. – Можешь выходить, людоед ушел.

Кетрин задохнулась от неожиданности. Как ей посмотреть отцу в глаза? Взяв себя в руки, она заставила себя успокоиться. Отец не должен ничего заподозрить.

– О, папа, я и не пряталась от него, – сказала она, сама удивившись тому, что ее голос не задрожал.

Она открыла дверь:

– У меня так сильно разболелась голова, что пришлось распустить волосы и немного отдохнуть у тебя на диване.

– А как сейчас себя чувствуешь?

Кетрин не могла различить ни тени подозрения в его голосе, лишь подлинная тревога за нее. Она ухитрилась изобразить слабую улыбку:

– Думаю, что это от нервов, папа. Лейтенант Перкинс попросил меня выйти за него замуж.

Ее отец проглотил наживку.

– И каков же был твой ответ?

– Я еще не решила, но сказала ему, что дам ответ сегодня днем. И мне трудно решить, что сказать.

– Он будет тебе хорошим мужем, Кетрин. Надеюсь, ты примешь его предложение.

– Но я ведь… я не люблю его, – сказала она вполголоса.

– Любовь – не единственная сторона брака, моя дорогая. Уважение, сходство характеров, дружеское расположение тоже немаловажны.

Она посмотрела на него, в ее глазах блестели слезы:

– Может быть, я не достойна его!

– Ну, хватит, Кетрин! Не глупи! У лейтенанта будет отличная жена.

– Если ты не возражаешь, папа, то, думаю, мне лучше пойти сейчас домой. Я хотела бы еще немного подумать перед его приходом.

– Конечно, дорогая!

Кетрин, упрятав всклокоченные волосы под шляпку и надев плащ, отправилась домой. Однако, пройдя уже часть пути, она внезапно повернула и пошла в другой, менее респектабельный, но не менее приличный квартал Бостона. Подойдя к маленькому чистенькому домику из красного кирпича, она постучала большим молотком в дверь. Вскоре дверь открылась, и перед ней предстала миниатюрная седоволосая женщина с живыми черными глазами.

– Кетрин! – вскричала радостно она, простирая к гостье руки.

– О, Бетси! – Кетрин бросилась, в объятия старой экономки. – Бетси! Я в отчаянии!

– Что? Моя милочка, да ты плакала! В чем дело? Бетси провела ее в опрятную маленькую кухню, где преобладали желтый и белый цвета, усадила за стол и поставила перед ней чашку горячего шоколада и тарелку с домашним печеньем. Так у нее было заведено встречать добрых друзей.

– Теперь рассказывай мне все-все, – проговорила она, устроившись поудобнее в кресле напротив Кетрин.

И Кетрин начала повествовать о своих несчастьях, нескладно и путано: лейтенант, его предложение, ее чувства к нему, капитан мятежного корабля… Впрочем, она опустила в своем рассказе ряд подробностей, поскольку даже Бетси она была не в силах признаться, что случилось нечто большее, чем простой поцелуй.

– Ну, ну, – сочувственно успокаивала ее Бетси, – все это звучит не так уж страшно.

– О, Бетси, как ты не понимаешь! – взвыла Кетрин. – Я ненавижу его! Он представляет собой все, что я презираю: он жестокий, упрямый, грубый, наглый, не уважает ни меня, ни какую другую женщину, и все же я наслаждаюсь его поцелуями! Что же я тогда из себя представляю? Я не могу выйти замуж за лейтенанта Перкинса, ведь дело кончится тем, что он обнаружит во мне развратные наклонности! Но, с другой стороны, для меня он будет идеальным мужем, только я не люблю его! И в то же время мне не хочется остаться старой девой, когда вся жизнь будет состоять из чаепития, благотворительности и сплетен! Я хочу… о, я не знаю, чего хочу! У меня в голове все смешалось! – поток ее беспорядочных мыслей иссяк.

Бетси утешительно погладила руку Кетрин.

– Кетрин, я никогда еще не видела тебя столь расстроенной. Думаю, что это означает лишь одно: ты влюбилась.

– Нет! Ерунда!

– Нет, не ерунда! Ты огорчена, у тебя все перемешалось в голове, потому что впервые серьезно задеты твои чувства. Ты не привыкла, чтобы тобой руководили чувства, а не разум, и потому ты удручена и пытаешься с этим бороться, а дело кончается тем, что ты чувствуешь себя еще хуже.

– Ну уж я бы наверняка это знала, если бы влюбилась!

– Иногда люди сами этого не осознают. Или не желают допустить это. Но если ты не влюблена в лейтенанта Перкинса, то почему же чувствуешь себя столь взбудоражено? Мне все-таки кажется, что ты сможешь принять, как всегда, разумное решение.

Кетрин, внимательно глядя на Бетси, размышляла над ее словами.

– В тебе всегда было море любви, Кетрйн, но ты должна была сдерживать ее. В мое время к этому относились не так строго, как сейчас, даже в Бостоне. Люди не притворялись, будто им не нравятся поцелуи. Конечно, нельзя поддаваться низменным инстинктам и совершать грех, позволяя мужчине заходить до свадьбы в своих вольностях слишком далеко, но в браке это все нормально и даже прекрасно. Насколько я могу догадываться, ты просто желаешь поцеловать твоего молодого лейтенанта.

Она замолчала.

– Да, мне было бы интересно узнать, каким будет его поцелуй, – призналась Кетрин.

Бетси энергично затрясла своей седой головой в так согласия:

– Это совершенно естественно! Ты должна сдерживать себя до свадьбы, конечно. Но убеждение, что молодой девушке не следует желать, чтобы ее целовали, – сущая чепуха. Ты любишь этого молодого человека и хочешь, чтобы он поцеловал тебя, только не желаешь признаться себе в этом.

– А как же быть с капитаном Хэмптоном?

– Ах, с ним! – Бетси фыркнула. – Видишь ли, лейтенант Перкинс – прекрасный молодой человек, который уважает тебя и хочет на тебе жениться. Ни за что на свете он не стал бы компрометировать тебя. И хотя, без сомнения, он хочет тебя, он будет ждать, пока вас не соединят узы брака. В то же время этот парень Хэмптон – один из тех дикарей-южан, у которых нет уважения ни к чему. Ему хочется поцеловать тебя, так он и поступает, совершенно не задумываясь о твоей репутации. Ты получила от этого удовольствие, и в этом нет ничего дурного. Конечно, это грешно – давать выход своей страсти, но чувствовать так вполне естественно, особенно в тот момент, когда тебе страстно жаждется поцелуев, хотя бы даже и от другого мужчины.

Кетрин водила пальцем по маленькой трещинке на поверхности стола, осмысливая то, что сказала ей эта умудренная опытом старая женщина. Странным образом в ее словах Кетрин находила смысл. Возможно, она и в самом деле любит лейтенанта. Возможно, в этом и кроется причина ее глубоких и сложных переживаний. Возможно, она получила удовольствие от ухаживаний капитана, потому что хотела, чтобы все это с ней проделал Перкинс.

– Так что же мне делать? – поинтересовалась она наконец.

– Ну… принять предложение того лейтенанта! Ты должна направить свои инстинкты в должное русло брака. Полагаю, что ты его любишь, но даже если это не так, ты все равно заложишь фундамент прочного брака. С каждым годом после свадьбы я любила своего мужа все больше и больше. То же самое случится и с тобой, моя дорогая. Выходи замуж за лейтенанта Перкинса и будь тверда и не поддавайся Хэмптону. Не позволяй ему играть собой! Он не любит тебя и не уважает, а в твоем сердце нет любви к нему. Было бы неразумно позволять ему брать над тобой верх.

Кетрин сделала глубокий вдох.

– Разумеется, ты права, Бетси. Я буду теперь холодна к капитану, и, попытайся он снова проделать все это со мной, я ему покажу, что у меня достаточно решимости сопротивляться! И я думаю, что я приму предложение лейтенанта Перкинса.

Бетси, увидев, как подбородок Кетрин вновь решительно приподнялся, просияла.

– Я не сомневаюсь, что ты поступишь правильно. Приняв решение, Кетрин оставила позади себя все заботы и тревоги и принялась пить шоколад, есть печенье и болтать о всяких пустяках.

* * *

Часом позже она ушла домой, где Педжин, озадаченная странным и необъяснимым поведением своей хозяйки, тем не менее с радостью восприняла известие о том, что она решила принять предложение лейтенанта Перкинса. Горничная вновь искусно сделала Кетрин прическу, и затем она отправилась в библиотеку почитать немного в ожидании Перкинса. Педжин только головой покачала, удивляясь ее спокойствию. Она знала, что если б все это происходило в ней, то ее колотила бы безостановочная дрожь.