Книга Богиня весны онлайн - страница 7

Глава седьмая

Прошло несколько минут, прежде чем щеки Микки перестали пылать. Она могла без труда вообразить, какого они были цвета! Боже, какое унижение! Микки сошла с тротуара и направилась вверх по пологому холму ко входу в розовые сады. Шаркая ногами по сухой листве, покрывшей коричневым слоем мягкую траву парка, Микки пыталась найти хоть какой-то смысл в происшедшем. Все казалось отличным – и даже забавным, – когда она поднималась на сцену. Потом она начала читать роль, и... Микки посмотрела на тетрадку, которую забыла отдать режиссеру. Свет вокруг был уже таким слабым, что Микки не могла различить слова, но ей и не нужно было их читать, чтобы понять: то, что срывалось с ее губ, не имело никакого отношения к написанному. Она слишком хорошо помнила, как светились те строки, а потом они же звенели в ее уме. Микки провела по волосам дрожащей рукой.

Что с ней происходит? Ей надо бы вернуться домой. И может быть, позвонить Нелли. Если столь пугающие галлюцинации на глазах у множества людей не повод обратиться за срочной помощью к подруге-психотерапевту, она просто не знает, что делать.

Тут Микки добралась до верхней точки подъема и остановилась. Муниципальные розовые сады Талсы раскинулись перед ней как знакомая мечта, успокаивая взбудораженные нервы. В конце концов, что такого ужасного она сделала? Пожалуй, в действительности произошло лишь то, что она выпила три бокала вина и перепугалась, когда ее совершенно неожиданно вытолкнули на сцену. Микки сунула листки с текстом роли в сумочку. Когда вернется домой, она прочитает слова Медеи снова. Наверное, то, что она говорила, не так уж далеко от оригинального текста. Ей надо перестать относиться к самой себе слишком сурово. Глупо сосредотачиваться на каждой мелкой ошибке и на каждой маленькой фантазии, которую она себе позволяет. Микки неожиданно усмехнулась. Она даже получит бесплатные билеты и оценит игру этой паршивой дивы на премьере.

Микки смотрела на любимые сады и чувствовала, как уходят последние капли тревоги. Сады были устроены в форме гигантского прямоугольника, по которому шли ярусы роз, и они всегда казались Микки похожими на огромный итальянский свадебный торт. Здесь было пять секций террасированных посадок, и они поднимались над улицами почти на девятьсот футов. На каждом уровне ряд за рядом росли тщательно ухоженные розы. Эти сады были созданы в подражание садам эпохи итальянского Ренессанса, и среди девяти тысяч роз и специально привезенных статуй красовались итальянские можжевельники, подстриженные аккуратными конусами, южные магнолии, а также остролисты и горные сосны.

И еще на каждом уровне был свой, особенный водный элемент. Сады похвалялись мирными глубокими прудами и прозрачными стенами воды, стекавшими от фонтана к фонтану и собиравшимися воедино в великолепном центре третьего, самого обширного уровня.

Было уже совсем темно, однако в отличие от Вудворд-парка в розовых садах не было стоявших тут и там фонарей. Вместо них каждое водное сооружение освещалось изнутри. Эффект получался ошеломляющий. Сады как будто светились сами по себе, вися над мерцающей, пахнущей розами водой. Капризный ветерок дунул в затылок Микки, растрепав волосы и подтолкнув вперед. И она нетерпеливо пересекла границу между двумя парками и глубоко вдохнула, окунувшись в розовый аромат.

– В раю не может пахнуть лучше, – прошептала Микки.

И, словно ноги сами сделали за нее выбор, Микки пошла вниз, к своей любимой дорожке, не спеша продвигаясь в глубь садов. В иные вечера здесь бывало полно людей почти до самого закрытия. Они приносили с собой складные стулья и корзинки для пикников, книги, альбомы для рисования. Но сегодня Микки с облегчением обнаружила, что единственными посетителями парка оказались двое влюбленных, которые устроились на одеяле на краю верхнего уровня. Но Микки не обращала на них внимания, а они не обращали внимания на нее. И ее это вполне устраивало. Она предпочитала оставаться с розами наедине. Микки не спеша шла вперед, время от времени задерживаясь около своих любимиц. Вечер был тихим, и, кроме легкого шелеста ветра, завораживающего плеска воды и шороха гальки под ногами, ничего не было слышно. Как будто розы создавали некий звуковой барьер между садами и остальным миром.

Нелепое свидание и неудача с «Медеей» были забыты, и она снова была вполне довольна собой, шагая по широкой дорожке по правой стороне третьего уровня. Заторопившись, Микки чуть ли не бегом спустилась по ступенькам, стремясь добраться до центра садов. Внизу каменную лестницу завершала арка, сложенная из тяжелых булыжников. Микки прошла под этим изумительным сооружением и, как всегда, ощутила, словно вошла в другой мир. Улыбнувшись, она посмотрела налево.

– Ты ведь знаешь, что ты тоже причина всего этого, и немаловажная.

Микки обращалась к огромной статуе, что величественно возвышалась между аркой, под которой только что прошла Микки, и вторым таким же сооружением, за которым начиналась лестница слева от фигуры – это было зеркальное отражение той, по которой спустилась Микки.

Микки подошла к статуе и посмотрела на нее, вдыхая аромат пышно цветущих роз «дабл делайт», кусты которых окружали фигуру.

– Привет, старина, – негромко поздоровалась она со скульптурой.

Мерцающий свет большого круглого фонтана, расположенного в нескольких ярдах от нее, бросал на статую странный водянистый отблеск, немножко мрачноватый, постоянно меняющийся. Фигура казалась почти живой в этих голубых бликах. Мраморная шкура как будто впитывала пульсирующий свет воды, отчего создавался эффект живой плоти. Древняя скульптура словно бы дышала. Микки встряхнулась.

– Не глупи! – решительно приказала она себе. – Это все та же статуя, которая всегда здесь стояла. И она просто обязана выглядеть жутковато, не зря же ее называют Стражем роз.

И стоило Микки сказать это, как мрамор принял обычные очертания, знакомые Микки с детства. Местная легенда гласила, что эту статую подарила городу некая эксцентричная греческая наследница в 1934 году, когда сады получили свое имя. Причины ее щедрости никто не знал, но говорили, что эта леди посетила сады и была совершенно очарована их оформлением.

Микки сделала шаг вперед и осторожно провела пальцами по буквам, вырезанным на каменной доске: «Чудовище греческой богини ночи. Эта статуя – копия фигуры, найденной в Парфеноне, и предположительно ее создателя вдохновил критский миф о Минотавре».

Микки с сомнением покачала головой. Это чудище никогда не казалось ей похожим на Минотавра. Да, скульптура рождала в ее сознании странные, фантастические образы, напоминая о последних бессонных ночах и полузабытых волшебных сказках, которые в детстве читала ей мама, – но Микки совсем не видела сходства между этой фигурой и той мифологической тварью, которая якобы имела тело человека и бычью голову.

– Мне скорее кажется, что ты не из античной мифологии, а из какого-то совершенно другого мира, – сообщила Микки статуе.

Вообще-то, призналась себе Микки, в миллионный, наверное, раз рассматривая фигуру, эта статуя представляла собой некую прекрасную и пугающую смесь примитивной мужской силы и звериного начала.

Чудище было огромным, по меньшей мере семи футов в высоту, и более похожим на человека, чем Минотавр царя Миноса, – но его схожесть с человеком не делала его ни на каплю менее впечатляющим. Он как бы припал к земле, которую изображал высокий, украшенный затейливой резьбой мраморный пьедестал. Его задние ноги были толстыми и очень похожими на ноги спринтера мирового класса, вот только были покрыты густой шерстью и заканчивались раздвоенными копытами. Крепкими руками чудище вцепилось в верхнюю часть пьедестала. Мощные мышцы рук, плеч и бедер выступали буграми от напряжения. Лицо чудища было обозначено размытыми линиями, словно скульптор его не закончил. И оно выглядело как лицо мужчины, хотя, безусловно, свирепого и грубого. Вместо глаз в мраморе имелись лишь пустые углубления под густыми широкими бровями. Микки, вскинув голову, изучала скульптуру. Чудовище, да, но в облике мужчины. Не настоящий бык... зато смутно напоминает баскетболиста Торина Грина. На голове чудища торчали толстые остроконечные рога, на плечи спадала пышная грива волос. Скульптор изобразил волосы чудища так, словно оно сопротивляется яростному ветру.

Микки вдруг как будто что-то кольнуло. Ну конечно, у чудища были рога! Как у ее преследователя во сне прошлой ночью. Она прищурилась. Может быть, именно отсюда и возникла ее фантазия? Ей захотелось хлопнуть себя по лбу. Вот и говорите об избытке воображения! Не было ли объяснение ее навязчивой идеи таким вот простым? Она ведь всегда любила розовые сады, и в особенности этот их уровень. И как напомнила бы мать, будь она до сих пор жива, Микки всегда отличалась склонностью к излишнему фантазированию. Сколько раз мама говорила – вместо того чтобы грезить наяву, лучше прибраться в комнате? Или сделать домашние задания... или помыть посуду?

Нелли была права. Снова права. Ее последние сны, скорее всего, были лишь результатом ее одержимости розами и всем, что их окружало. А прочие галлюцинации – просто грезы невыспавшегося, да еще и бестолкового ума.

Ума, которому больше не о ком фантазировать, напомнила себе Микки. Сегодня вечером она была вынуждена сказать себе правду: в ее настоящей жизни нет мужчин, о которых ей хотелось бы помечтать.

Значит, все эти сны были просто сложными, затейливыми фантазиями, которые она создавала, чтобы развлечь себя.

Микки охватило разочарование, но она быстро его подавила.

– Неужели ты предпочла бы обзавестись опухолью в мозгу размером с баскетбольный мяч? – выбранила она себя, рассеянно поддавая ногой камешек. – А если это не опухоль в мозгу, тогда что, как ты думаешь? Магический опыт? Что выдуманный возлюбленный вдруг шагнет из сна прямо в реальную жизнь? Как трогательно! Возьми себя в руки, девочка! И постарайся вспомнить, зачем ты сюда пришла.

Микки повернулась спиной к статуе и решительно направилась к огороженному предупреждающей лентой участку, недовольно покачивая головой. Раздраженная, она быстро подошла к громоздким строительным конструкциям. Здесь часть стены террасы начала крошиться, и пришлось нанять каменщиков, чтобы починить ее, – причем рабочим были даны строжайшие инструкции не причинять вреда розам, что десятилетиями счастливо жили на клумбах у этой стены.

Микки с отвращением огляделась. Как она и подозревала, вокруг оставили множество мусора. Она наклонилась, скользнув под желтую ленту, ограждающую место работ, и двинулась вперед, подбирая всякий хлам, валявшийся между аккуратными рядами розовых кустов, и складывая его в пластиковый мешок, который попался в колючую ловушку, застряв между двумя кустами. Микки извлекла его оттуда и пустила в дело. Когда она нашла пустой пластиковый кулер, ее терпение лопнуло.

– Это черт знает что за дерьмо! – взорвалась она.

Завтра, в субботу, старшей садовницы на рабочем месте не будет, но в понедельник утром Микки первым делом позвонит ей и подробно расскажет о нерадивости рабочих. А сама она завтра постарается провести здесь весь день, чтобы присмотреть за этими неандертальцами и не позволить им устроить еще больше всяческих безобразий.

Подобрав весь мусор, Микки наконец сосредоточилась на розах.

– Ох, нет!..

Когда она присмотрелась к кустам, ей стало дурно. Еще вчера ей показалось, что они выглядят слегка нездоровыми, но она понадеялась, что в ней просто говорит сверхзаботливость. Но теперь она видела, что у нее действительно были причины для беспокойства. Обычно густые и блестящие листья сейчас выглядели заметно потускневшими, хотя на них и падал свет фонтана. А цветки вообще были в ужасном состоянии. Они обмякли, обвисли, и преждевременно опавшие лепестки усыпали землю, как перышки умирающих птиц.

Микки медленно покачала головой.

– Как это некстати, – сказала она пострадавшим кустам. – После такого у вас не хватит сил, чтобы выдержать похолодание. А если зима выдастся суровой, мы вообще потеряем весь этот ряд.

Микки фыркала и суетилась над кустами, как рассерженная воспитательница детского сада.

Одна только мысль о потере этих кустов разрывала ей сердце. Микки знала, что большинству людей была бы непонятна ее любовь к розам... ведь ее подруги много раз повторяли, что это всего лишь растения, не люди и даже не домашние животные. Но Микки, прикасаясь к розам или вдыхая головокружительный аромат садов, всегда вспоминала о матери и бабушке; через розы она вновь, пусть на краткое мгновение, ощущала их любовь. Микки устала терять тех, кого любила.

Нужно было что-то делать. Микки выпрямилась и огляделась по сторонам. На ярусе никого не было. Не было никакого движения, только плеск воды и шорох ветра. Микки рассеянно отковырнула кусочек лака с уже испорченного ногтя.

«Просто возьми и сделай это! – мысленно сказала она себе. – Никто не узнает».

Пустой пластиковый кулер кивнул ей. Микки решилась.

– Ладно, – сказала она ближайшему кусту. – Только вы никому не говорите.

Она схватила кулер, снова нырнула под ограждающую ленту и быстро пошла к фонтану. Там она погрузила пустую бутыль в воду, а потом, кряхтя, вытащила ее. Кулер с водой оказался очень тяжелым, Микки нелегко было его поднять. Вокруг образовалась целая лужа, пока ей удалось поставить бутыль на землю.

Ей понадобилась всего лишь секунда, чтобы сорвать пластырь с левой ладони. Шрам уже подсох, но кожа оставалась розовой и тонкой. Микки прижала ноготь правой руки к маленькой линии разреза. Задержав дыхание, она закрыла глаза и нажала ногтем на ранку, заставляя ее вновь открыться.

От резкой боли Микки судорожно вздохнула. Но, открыв глаза, она с облегчением увидела, что на ладонь вытекает свежая кровь. Скривившись, Микки сунула руку в широкое отверстие кулера.

Нужно будет как следует обработать руку, когда вернется домой. Инфекция ей ни к чему.

Стараясь не обращать внимания на боль в левой ладони, Микки потащила полную бутыль по каменистой дорожке назад, к поврежденным кустам роз. Очутившись на огражденной территории, она выпрямилась, не зная, с чего начать.

– Вас тут так много, – сказала она кустам.

Ясно было, что она не сможет вылить обычное количество воды под каждый куст. Микки почувствовала, как ее губы сами собой изгибаются в саркастической улыбке. Ей, пожалуй, придется вскрыть себе вену... но это вряд ли хорошая идея.

Приняв деловой вид, Микки уперла руки в бока и обратилась к розам:

– Как насчет того, ребята, что я просто слегка сбрызну вас этой водой?

Кусты не ответили, и Микки сочла их молчание за согласие. Наклонившись, она опустила в кулер обе руки и начала разбрызгивать слегка окрашенную кровью воду на розы. Это быстро стало напоминать некую игру: согнуть запястья, распрямить пальцы... Прохладный ночной ветер смешивал нежный сладкий аромат роз с запахом земли. Микки смеялась и разбрызгивала вокруг чуть тронутую кровью воду, воображая себя некоей садовой феей, проливающей волшебный дождь на спящих деток.

К тому времени, как с делом было покончено, Микки уже задыхалась, но продолжала улыбаться. Потом она внимательно осмотрела влажную листву. Может быть, причина снова в ее слишком богатом воображении, но ей показалось, что розы уже откликнулись... Глядя на них в тусклом водянистом свете, Микки могла бы поклясться, что листья распрямляются, а увядшие цветки становятся крепче. В кулере еще оставалась вода, и она наклонилась, чтобы вылить остатки под ближайший куст, когда краем глаза заметила вспышку света, упавшего на статую Стража роз.

«А почему бы и нет?» – подумала Микки.

Оглядевшись, она убедилась, что вокруг по-прежнему никого нет, и быстро понесла почти пустую бутыль к мраморной фигуре.

– Твои розы тоже заслуживают небольшой дополнительной поддержки, – сказала она молчаливому чудовищу. – В конце концов, ты присматриваешь за ними намного дольше, чем я.

Усмехаясь, она окунула все еще кровоточившую руку в остатки розоватой воды. И отработанным движением осыпала каплями розовые кусты, окружавшие статую. Закончив, Микки поставила бутыль у стены, рядом с полным мешком мусора. Потом, заметив, что нечаянно брызнула несколько капель и на саму статую, она погладила большую руку чудовища.

– Упс! Я совсем не хотела тебя намочить, – ласково сказала она. – Но я полностью уверена: ты все понимаешь. Я хочу сказать, ты знаешь. Мы с тобой, в общем-то, делаем одно и то же. Ты присматриваешь за ними – и я присматриваю за ними.

Сунув руку в сумку, Микки достала салфетку «клинекс» и обернула ее вокруг левой ладони, вздрогнув от прикосновения ткани к заново открывшемуся порезу. Но боль ее не тревожила. Дело стоило того. Микки была уверена, что теперь розы переживут зиму и следующей весной расцветут снова.

Микки легким шагом вернулась обратно по дорожке, вышла с третьего уровня через каменную арку и стала подниматься по ступеням лестницы. Не спеша она миновала второй уровень, идя по самому краю тропы, чтобы можно было время от времени коснуться здоровой рукой нежных цветков.

В садах уже было абсолютно пусто, и Микки представила, что все они принадлежат ей – что она некая важная леди, живущая в огромном особняке, и единственное ее занятие – ухаживать за розами и наслаждаться ими.

Ночь, похоже, соглашалась с ней. Вокруг стояла полная тишина, не доносилось даже голосов актрис из Вудворд-парка, и Микки решила, что они, должно быть, закончили репетицию и разошлись наконец по домам. Вот и хорошо, ей не придется еще раз сталкиваться с ними.

И вдруг в тишине послышался какой-то шум. Он начался как странный дребезжащий звук и доносился откуда-то сзади – примерно с третьего уровня. Микки удивленно вздрогнула. Звук напомнил ей очень отдаленный гром. Она даже посмотрела на небо, почти ожидая увидеть облака, возвещающие приближение грозы.

Но ночное небо было чистым. Тысячи звезд усеивали чернильную тьму; над головой Микки не нашлось и слабого признака облаков. Она остановилась и прислушалась. Ничего не услышав, Микки решила, что это, должно быть, пробежал кролик или бродячая кошка.

– Наверное, зверек наткнулся на какой-нибудь хлам, оставленный рабочими, – сообщила Микки ближайшему розовому кусту.

Она пошла дальше, не обращая внимания, что ноги сами собой прибавили шагу, а волоски на затылке шевельнулись.

Она добралась до середины второго уровня, когда звук повторился. Сначала Микки подумала, что просто слышит эхо собственных шагов, отдающееся от каменной стены, отделявшей один уровень от другого. Но вскоре она удостоверилась: это вовсе не эхо. Она слышала чьи-то еще шаги. Неведомые ноги скрипели гравием куда сильнее, чем ее собственные.

Но не только шаги показались ей странными. В конце концов, множеству людей нравится гулять по дорожкам розовых садов, даже после девяти часов прохладным осенним вечером. Внимание Микки привлек отчетливый шум, сопровождавший эти шаги. Она уже слышала его однажды...

Услышав его снова, Микки остановилась, сделав вид, что нюхает особо симпатичную «принцессу монако». Но на деле она вся превратилась в слух.

На третий раз она уже была уверена. Это было до боли знакомое ворчание... низкие громкие выдохи, нечто среднее между ворчанием и рыком. Микки задрожала и изумленно распахнула глаза. Не могло быть другого такого звука, и ни одно живое существо не могло его издавать, кроме того, из снов... И оно приближалось к ней с каждым тяжелым шагом...

«Черт побери, это невозможно! – кричала рациональная часть ума Микки. – Это абсолютно невозможно!»

– Это всего лишь иллюзия, – решительно напомнила себе Микки. – Просто игра воображения.

Но что бы ни твердил здравый смысл, Микки знала: то, что она слышит, – абсолютно реально... во всяком случае, для нее. В этот момент происходящее становилось ее настоящей жизнью.

Сердце Микки отчаянно колотилось. «Беги из садов в парк, там вокруг тебя будут свет и люди!» – пилил ее ум, не обращая внимания на сексуальное возбуждение, вспыхнувшее в животе Микки.

Нет, она не грезила. Она не спала в своей уютной постели, она не пересказывала эротические фантазии подруге, она даже не путала слова роли из-за волнения и кьянти. Ее действительно кто-то преследовал. Ей необходимо добраться до безопасного места. Она покинет розовые сады, сбежит от темных дорожек и ночного уединения. И если даже актеры и сценический персонал уже закончили работу, все равно в Вудворд-парке есть кто-нибудь, кто может ее услышать. К тому же там ее будет окружать свет фонарей. Ее легко будет спасти, она окажется на виду.

Но и он тоже увидит ее без труда, тут же прошептала ей другая часть ума.

Микки ускорила шаг.

Приглушенное ворчание и могучий вздох – будто кузнечные мехи, а не живое существо – послышались с дорожки, параллельной той, по которой быстро шла Микки. Дорожки разделял лишь аккуратный ряд пышно цветущих роз «тиффани». Микки бросила косой взгляд через темно-розовые цветы.

Она была еще недостаточно близко к парку, чтобы городские огни помогли ей отчетливо рассмотреть его. Девушка заметила лишь блеск горящих глаз, прежде чем существо отвернулось. Размеры – Микки даже задохнулась, – размеры чудовища были невероятны. И против воли тело откликнулось всплеском возбуждения.

От внезапного яростного рыка она похолодела и покрылась мурашками. Он обходил ее с фланга. Он намеревался отрезать ее от огней парка.

«Быстрее! – твердил рассудок. – Беги из садов, на свет, и зови на помощь!» Страх наконец заглушил возбуждение, и Микки помчалась со всех ног, в ужасе повторяя то, что происходило во сне.

* * *

Когда он ощутил ее присутствие, он подумал, что ему это снится. Снова. Он не понимал этих снов, но радовался им как редкому дару. Они делали не такой мрачной бесконечную тьму его могилы. Они даже почти давали надежду... почти.

Но ткань его снов менялась. Сначала они его не удивляли и не тревожили. Он провел здесь уже много столетий, и лишь изредка ему дозволялись обрывки мыслей... доносился аромат живого мира... хоть что-то живое. И каждый раз это было немножко по-другому. Год за годом он напрягался, чтобы услышать чей-нибудь голос, ощутить прикосновение мягкой руки, уловить запах роз. Иногда ему это удавалось; гораздо чаще – нет. До недавних пор.

Это началось, когда она вошла в его тюрьму и он снова начал жить. К нему стали приходить эти сны.

Он веселился в этих снах, он вдыхал ее запах, пока не почувствовал, что как будто пьет ее сущность... Сны... кто лучше его мог знать, какую магию они скрывают в себе?

Может быть, ему снова приснится, что он прикасается к ее коже. Может быть...

А потом капли ее крови брызнули на холодный камень, сковавший его, и боль, пронзившая его, разбила вдребезги прошедшие столетия, как ледяную корку на мраморе.

Он не мог поверить, что стал свободен. Он думал, что это еще одна жестокая иллюзия. И ему, наверное, понадобилось бы еще несколько десятков лет, прежде чем он решился бы просто пошевелиться, если бы ее запах не начал таять.

Она уходила от него. Бежала от него.

Нет! Только не снова!

Преодолевая боль, он напряг мощные мышцы и проломил стену окутывавшей его тьмы.

Он принюхался. Да, вон там, скрытый ночным ароматом роз и запахом крови, затаился священный запах. Он приказал своему застывшему телу двигаться и последовал за таким знакомым ароматом через темный чужой сад. Огромным усилием воли он заставил себя не рвануться прямо через розовые кусты, что разделяли их, и не схватить ее. Он заставил себя совладать со зверем, скрывавшимся в нем. Тварь слишком долго сидела взаперти... ее потребности были слишком грубыми... слишком животными. Невозможно допустить, чтобы когти твари коснулись ее. Он должен пленить ее мягко, как нежную птицу, а потом вернуть ее к судьбе, которой она надеялась избежать.

Сдерживая свирепость, бушевавшую в нем, он преследовал ее. Он не мог хорошенько ее рассмотреть, но это и не было нужно. Его притягивал запах священного масла; она сама притягивала его. И она осознавала его присутствие. Он ощущал ее панический страх. Но было и что-то еще – что-то незнакомое, исходившее от нее. Он нахмурился. Что-то тут было не так. Он ускорил шаг, когда она выскочила из розовых садов в маленький круг света. И вдруг остановился.

Это была совсем не та жрица, которую он предполагал увидеть. Разочарованный и сконфуженный, он замер на месте, а она открыла кожаный мешочек, который несла с собой, ища в нем что-то. Оружие? Ее взгляд обшаривал густую тень позади – тень, в которой стоял он.

* * *

– Ну же! Где этот чертов сотовый?

Он слышал ее незнакомый голос и видел, как она дрожит, роясь в своем мешочке, – дрожит так сильно, что скользкая кожа мешка в конце концов вырвалась из ее рук и упала на каменистую дорожку.

– Дерьмо! Дерьмо! – произнесла незнакомка.

Она присела на корточки и сунула руку в сумку, и он услышал, как вдруг с ее губ сорвался судорожный вздох, словно от резкой боли. Она выдернула руку. И он увидел, что ее пальцы испачканы кровью.

Этот запах ударил его, почти лишив дыхания, – запах крови, смешанный с запахом священного масла Верховной жрицы. Она не была предательницей, но как-то была отмечена его богиней. А он должен повиноваться воле богини. Он снова двинулся к ней, на этот раз с помощью вновь освободившейся силы велев тьме сгуститься вокруг, чтобы оставаться под покровом ночи. И все равно она вскинула голову и посмотрела на него округлившимися глазами.

– Не бойся, – пробормотал он, пытаясь смягчить могучий голос.

– Кто ты? Что тебе нужно?

Он ощутил ее ужас и на мгновение пожалел о том, что должен сделать. Но лишь на мгновение. Он помнил свой долг. И на этот раз он его выполнит. Прежде чем она смогла убежать, он с нечеловеческой скоростью метнулся туда, где она все так же стояла на корточках на усыпанной листьями дорожке. Она во все глаза смотрела на него, не в силах различить сквозь плащ темноты.

Она была такой маленькой... такой земной...

Он резко приказал тьме скрыть их, и в одно мгновение обхватил ее огромными руками. Прохладный ветерок, еще недавно такой ласковый и освежающий, внезапно ударил яростной волной звуков и запахов. Они очутились в бешеном водовороте... и тут как будто разверзлась земля, поглотив обоих. Все вокруг тряслось, перемещалось, сыпалось... Мир поблек и растаял без следа, а дрожащий воздух наполнился оглушительным ревом.

Как змея, ускользающая в нору, тьма и чудовище отступили, унося с собой Микадо Эмпауз.