Книга Гибель 31-го отдела онлайн - страница 3

5

Жил комиссар Иенсен по теперешним временам сравнительно недалеко от центра, в южном районе застройки, и на машине он добрался до своего дома меньше чем за час.

В центре на улицах было все так же шумно: не закрылись еще кинотеатры и кафе-автоматы, и люди сновали по тротуарам вдоль освещенных витрин. Лица у них были белые и напряженные, словно их измучил холодный колючий свет реклам и фонарей. Кое-где встречались группки праздношатающейся молодежи. Они собирались вокруг фургонов, где продавали жареную кукурузу, или перед витринами. Стояли по большей части тихо, даже друг с другом почти не разговаривали. Лишь изредка кто-нибудь равнодушно провожал глазами полицейскую машину.

Преступность среди молодежи, считавшаяся прежде чрезвычайно важной проблемой, за последнее десятилетие почти сошла на нет. И вообще теперь совершалось гораздо меньше преступлений, возрастал только алкоголизм. По дороге через центр Иенсен неоднократно наблюдал полицейских при исполнении ими служебных обязанностей. В неоновом свете отливали белым резиновые дубинки, когда полицейские запихивали пьяниц в автобусы.

Перед министерством внутренних дел машина Иенсена нырнула в восьмикилометровый туннель и вынырнула в пустынном заводском районе, потом проехала через мост и продолжала свой путь по шоссе к югу.

Иенсен устал, и в правом подреберье у него засела боль, тяжелая и тягучая.

Пригород, где он жил, состоял из тридцати шести восьмиэтажных домов, выстроенных в четыре параллельные линии. Между этими линиями располагались места для стоянки автомобилей, цветочные газоны, а для детей – игровые павильоны из прозрачной пластмассы.

Иенсен остановил машину перед седьмым домом в третьей линии, выключил зажигание и вылез под холодное звездное небо. Хотя часы показывали всего пять минут одиннадцатого, в доме было темно. Иенсен сунул монету в автомат при стоянке, повернул рычажок с красной часовой стрелкой и пошел к себе.

Он зажег свет, снял плащ, ботинки, галстук, пиджак, расстегнул рубашку, прошелся по комнате, окинул взглядом ее безликую обстановку, большой телевизор и снимки – еще из полицейской школы, – развешанные по стенам.

Потом опустил жалюзи на окнах, снял брюки и погасил свет. В темноте прошел на кухню и достал из холодильника бутылку. Прихватив еще и рюмку, отогнул одеяло и простыню и уселся на постели.

Так он сидел и пил – в полной темноте.

Когда боль поутихла, Иенсен отставил рюмку на тумбочку и лег.

Уснул он почти мгновенно.

6

Комиссар Иенсен проснулся в половине седьмого. Вылез из постели, прошел в ванную комнату, там вымыл лицо, руки и шею холодной водой, побрился и почистил зубы.

От полоскания долго кашлял.

Потом, вскипятив воды с медом, он постарался выпить ее, пока она не остыла. Между делом просмотрел газеты. Ни одна из них ни словом не обмолвилась о событиях, которые занимали его со вчерашнего дня.

На шоссе было оживленное движение, и, даже включив сирену, он смог добраться до участка только в тридцать пять минут девятого.

Через десять минут позвонил начальник полиции.

– Следствие ведется?

– Да.

– По каким направлениям?

– Послано на анализ вещественное доказательство – бумага. Психологи изучают текст. Откомандировал человека на почту.

– Имеются результаты?

– Пока нет.

– У вас есть какая-нибудь версия?

– Нет.

Молчание.

– Мои сведения об этом издательстве недостаточны, – сказал Иенсен.

– Желательно их освежить.

– Да.

– Еще желательнее, чтобы вы нашли источники информации вне концерна.

– Понял.

– Я порекомендовал бы вам обратиться в министерство, например, к государственному секретарю по вопросам печати.

– Понял.

– Вы читаете их журналы?

– Нет. Но я начну.

– Хорошо, только ради бога постарайтесь не вызывать нареканий со стороны шефа и его кузена.

– Если я назначу кого-нибудь из патруля в личную охрану, вы не будете возражать?

– Для кого охрану? Для шефа с братом?

– Да.

– Без их ведома?

– Да.

– Вы считаете такой шаг обоснованным?

– Да.

– И вы думаете, ваши люди справятся с таким щекотливым поручением?

– Да.

За этим последовало столь продолжительное молчание, что Иенсен невольно взглянул на часы. Он слышал, как дышит начальник, слышал, как тот постукивает чем-то по столу, скорей всего авторучкой.

– Иенсен!

– Слушаю!

– С этой минуты следствие целиком передоверено вам. Я не желаю ничего знать ни о ваших методах, ни о ваших действиях.

– Понимаю.

– За все отвечаете вы. А я на вас полагаюсь.

– Понял.

– Общие установки ясны?

– Да.

– Желаю удачи.

Комиссар Иенсен пошел в туалет, набрал там воды в бумажный стаканчик и вернулся к своему столу. Выдвинув ящик стола, достал оттуда пакетик с питьевой содой, отсыпал в стаканчик ложки три – на глазок – и размешал ручкой.

За двадцать пять лет службы в полиции Иенсен видел начальника один раз, а не говорил с ним ни разу – до вчерашнего дня. Зато со вчерашнего они уже успели поговорить по телефону пять раз.

Соду он выпил залпом, стаканчик смял и кинул в корзинку для бумаг, потом позвонил в лабораторию. Лаборант отозвался сухим, официальным тоном:

– Отпечатки пальцев не обнаружены.

– Вы уверены?

– Разумеется, уверен. Но для нас еще ничего не ясно. Мы прибегнем к другим методам.

– Конверт?

– Из самых обычных. Ничего нам не даст.

– А бумага?

– Вот бумага особой выработки, И кроме того, надорвана по одному краю.

– Это может служить какой-то нитью?

– Допускаю.

– Еще что?

– Ничего. Мы продолжаем работу.

Иенсен положил трубку, подошел к окну и поглядел вниз на цементированный двор участка. У входа в подвал стояли двое полицейских в резиновых сапогах и непромокаемых комбинезонах. Они разматывая шланги собирались мыть камеры. Иенсен распустил ремень, чтобы легче было дышать, пока газы, распиравшие желудок, не выйдут через пищевод.

Зазвонил телефон. Это звонил полицейский, который был откомандирован на почту.

– Боюсь, что скоро мне не управиться.

– Расходуйте столько времени, сколько нужно, но ни секундой больше.

– Как часто докладывать?

– Каждое утро в восемь ноль—ноль письменно.

Иенсен положил трубку, надел фуражку и вышел из комнаты.

Министерство средств информации было расположено в самом центре города, между королевским дворцом и главной канцелярией объединенных партий страны. Кабинет государственного секретаря по делам печати, с видом на дворец, находился на третьем этаже.

– Концерн являет нам пример идеального руководства, —сказал он. Концерн – это краса и гордость свободного предпринимательства.

– Понимаю.

– Единственное, чем я могу помочь вам, – это сообщить некоторые статистические данные.

Он взял со стола какую-то папку и рассеянно полистал ее,

– Концерн выпускает сто сорок четыре различных издания. В прошлом году общий тираж их составлял двадцать один миллион триста двадцать шесть тысяч четыреста пятьдесят три экземпляра в неделю.

Иенсен записал на карточке: “21 326 453”.

– Это очень высокая цифра. Она свидетельствует о том, что наша страна имеет самую высокую читательскую активность в мире.

– А еще где-нибудь еженедельники издаются?

– Очень немного. Их печатают всего несколько тысяч экземпляров – для весьма ограниченного круга читателей.

Иенсен кивнул.

– Но издательство представляет собой, разумеется, лишь одну из ветвей концерна.

– А что еще в него входит?

– По моему ведомству речь идет о ряде типографий, печатающих главным образом газеты.

– Сколько именно?

– Чего, типографий? Тридцать шесть.

– А сколько газет они выпускают?

– Около ста… Одну минуточку… – Секретарь порылся в бумагах. – Сто две – на сегодняшний день. Ибо газетное дело на редкость непостоянно. Одни газеты закрываются, вместо них возникают другие.

– Почему?

– Чтобы лучше отвечать новым запросам и улавливать дух времени.

Иенсен кивнул.

– Общий тираж газет за истекший год…

– Какой же?

– У меня есть только сводные цифры, для всей страны. Девять миллионов двести шестьдесят пять тысяч триста двенадцать экземпляров ежедневно. Но это и есть примерно та цифра, которая вас интересует. Выходит, правда, несколько газет, не зависящих от концерна. Но они испытывают затруднения с подписчиками, и тиражи у них ничтожные. Если вы сократите приведенные мной цифры тысяч на пять, вы получите искомый результат.

Иенсен записал на ту же карточку: “9 260 000”. И спросил:

– А кто занимается вопросами подписки?

– Демократическое объединение издателей.

– Там представлены все газеты?

– Да, за исключением тех, чьи тиражи не превышают пяти тысяч экземпляров.

– Почему?

– Более низкие тиражи нерентабельны. Практически концерн незамедлительно закрывает те газеты, чей тираж упал ниже приведенной цифры.

Иенсен сунул карточку в карман.

– Другими словами, концерн контролирует все газеты, выходящие в стране?

– Если угодно. Но я считаю своим долгом подчеркнуть, что это в высшей степени разносторонние издания, заслуживающие всяческой похвалы. И прежде всего заслуживают похвалы наши еженедельники, доказавшие, что они способны без лишнего шума и суеты удовлетворять все законные вкусы и предпочтения наших читателей. Ибо раньше пресса зачастую возбуждала и тревожила читательские круги. Теперь совсем другое дело. Теперь оформление и содержание служат одной цели – нести нашим читателям пользу и… и… секретарь бросил взгляд в папку и перевернул страницу… – и радость. Они принимают в расчет семью, они хотят быть доступными для всех и не порождать при этом агрессивности, недовольства или беспокойства. Они удовлетворяют также естественную потребность человека наших дней уйти от действительности. Короче говоря, они служат созданию единого общества.

– Ясно.

– До того как проблема единого общества была решена, издание газет носило раздробленный характер. Политические партии и профсоюзы издавали свои газеты. Но по мере того как эти газеты сталкивались с экономическими трудностями, концерн либо закрывал, либо присоединял их. И многие сумели выжить именно благодаря…

– Чему же?

– Именно благодаря тем принципам, которые я только что перечислил. Благодаря способности подарить своим читателям душевное спокойствие и уверенность. Благодаря способности быть простыми и общедоступными, способности угадать вкусы современного человека, способности постичь его умственные потребности.

Иенсен кивнул.

– Я не нахожу ни малейшего преувеличения в утверждении, что единая пресса больше, чем все иные средства, содействовала консолидации общества, уничтожению пропастей, отделяющих одну политическую партию от другой, монархию от республики, так называемый правящий класс от…

Он умолк, посмотрел в окно и продолжал:

– И не нахожу ни малейшего преувеличения в утверждении, что заслуга принадлежит главным образом руководителям концерна. Это редкостные… исключительные люди, высоких… высоких моральных качеств. Они начисто лишены тщеславия, они не гонятся ни за почестями, ни за властью, ни за…

– За богатством?

Секретарь бросил быстрый, недоверчивый взгляд на человека, сидящего в кресле для посетителей.

– Вот именно.

– Какие еще сферы контролирует концерн?

– Понятия не имею, – рассеянно откликнулся секретарь, – подписку и доставку, производство тары, пароходства, мебельную промышленность, само собой, бумажную промышленность и… и вообще это не по моей части.

Он устремил взгляд на Иенсена:

– Не думаю, что могу дать вам сколько-нибудь исчерпывающие сведения. Кстати, зачем вам все это понадобилось?

– Приказ, – сказал комиссар Иенсен.

– Чтобы переменить тему: как отразилось на статистике расширение прав полиции?

– Вы имеете в виду статистику самоубийств?

– Именно.

– Положительно.

– Очень рад это слышать.

Комиссар Иенсен задал еще четыре вопроса.

– Не противоречит ли деятельность концерна антитрестовскому закону?

– Не знаю, я не юрист.

– Каковы обороты издательства?

– Это дело налогового управления.

– А личное состояние владельцев?

– Ну, это трудно подсчитать.

– Вы сами служили в концерне?

– Служил.

На обратном пути Иенсен зашел в кафе-автомат, выпил чашку чаю и съел два ржаных сухарика.

За едой он размышлял о том, что кривая самоубийств заметно пошла вниз после принятия закона об усилении наказания за пьянство. Ибо вытрезвители не ведут статистического учета, а самоубийства в камерах полицейских участков заносятся в рубрику скоропостижных смертей. Хотя надзор там поставлен очень хорошо, это случается не так уж редко.

Когда он прибыл в шестнадцатый участок, было уже без малого два и пьяниц доставляли целыми партиями. С утра наплыв бывает не так велик, потому что полицейские избегают задерживать их до полудня. Это диктуется чисто гигиеническими соображениями – необходимостью предварительно продезинфицировать камеры.

Врач стоял в дежурке, облокотясь на барьер одной рукой, и курил. Халат у него был помятый, в кровавых пятнах. Иенсен посмотрел на него с явным неодобрением. Но врач неправильно истолковал этот взгляд и сказал:

– Ничего страшного. Так, один бедолага… Он уже скончался. Я опоздал.

Иенсен кивнул.

Веки у врача припухли и покраснели, на ресницах висели засохшие кусочки гноя.

Он задумчиво посмотрел на Иенсена и спросил:

– А правду говорят, что вы до сих пор не провалили ни одного расследования?

– Да, – ответил комиссар Иенсен. – Правду.