Книга Тайная история Украины-Руси онлайн - страница 8

Череп Святослава

Со Святославом вроде все ясно. Образ его настолько ярко выписан летописном, что слова негде воткнуть. Начал боевую карьеру в раннем детстве, пробросив копье между ушей коня, в карательной экспедиции на древлян. Ходил в походы налегке – спал, подложив под голову седло, ел испеченное на углях мясо. Начиная войну, всегда предупреждал: «Хочу на вас идти!» Разрушил Хазарию, отогнал от Руси печенегов, хотел перенести столицу из Киева на Дунай, говоря: «Тут середина моей земли!» В конце концов надорвался и потерял голову – в прямом и переносном смысле.

И тем не менее сплошные вопросы.

Начнем с того, что в X веке современники произносили его имя немного не так, как мы – Свентослав. Причем «ен» звучало в нос – в древнерусском языке в этой позиции стояла так называемая носовая гласная. Из славянских языков, бывших тогда намного ближе друг другу, чем сейчас, она сохранилась только в польском. В прочих – отмерла. Но византийский историк Лев Диакон, оставивший о борьбе с киевским князем обширные записки, зафиксировал именно эту форму имени – с некоторым греческим акцентом – Сфендослав.

Имя многое может рассказать о его хозяине. Святослав – первый из пришлой в Киев династии Рюриковичей, кто называл себя не на варяжский, а на славянский манер. Следовательно, викинги к его рождению уже прилично ославянились на местной почве. Обросли детьми, бабами и родственниками.

Но несмотря на это, в самом Святославе не было ни капли славянской крови. Отцом его был варяжский конунг Ингвар, матерью – варяжка Ольга. Лев Диакон описывает яркую северную внешность князя – голубые глаза, светлые волосы, вздернутый нос. Для южного Киева такой антропологический тип был тогда такой же редкостью, как и сейчас. Но по культуре Святослав – был явно «наш». И даже волосы носил на степной манер – в виде свисающего локона на бритом черепе.

Эта прическа здорово раззадорила «шароварно-галушечных патриотов». Раз есть «оселедец», значит, и запорожские казаки были уже во времена Святослава! Но оселедец – еще не доказательство существования в Киевской Руси казачества. На самом деле это древняя прическа кочевников, встречающаяся по всей Великой Степи от Монголии до Венгрии. Турки ее, между прочим, точно так же будут носить в XVI столетии, как и запорожские казаки. А на голове Святослава «оселедец» свидетельствует прежде всего о его связях со степняками. Долгое время киевский князь свирепствовал именно в союзе с печенегами – теми, кто в конце концов и сделал из его головы чашу.

Абсолютный миф – полный разгром Святославом Хазарии. Он нанес ей тяжелый, почти смертельный удар, но до конца так и не покорил. В летописи нет никакого упоминания о вымышленном уже в XX веке Львом Гумилевым взятии князем хазарской столицы Итиль. Зато реальная война отображена достаточно полно – согласно «Повести временных лет», Святослав «одоле козаром и град их Белу Вежу взя. И ясы победи, и касогы».

Белая Вежа – крепость на Дону. Киевскому князю она была нужна, чтобы захватить торговый путь по этой реке, чего он успешно и достиг. То, что донская артерия имела исключительно важное значение, свидетельствует ранг противника, которого одолела Русь. Против киевского войска вышли главные хазарские силы «с князем своим каганом». Кубанские же племена ясов и касогов, по-видимому, являлись хазарскими вассалами. Поэтому набег на них – такое же естественное предприятие, как и поход в землю вятичей – на Оку и к верховьям Волги. Святослав просто отбирал у хазар «кормовую базу», переподчиняя себе подконтрольные им племена. Но до Итиля руки князя просто не дотянулись – отвлек более заманчивый «византийский» проект.

Мифический разгром Хазарии некоторые историки часто ставят Святославу в упрек – дескать, этим он открыл путь на Русь печенегам и половцам. Но не нужно забывать, что Хазария реально не контролировала степи – венгры, например, прорвались на Запад через «хазарские» земли задолго до печенегов, и никакой каган им не помешал. В те времена вообще не существовало границ в современном значении этого слова. Можно было удерживать только опорные пункты на речных путях, где происходил сбор мыта. Да и не виноват Святослав в том, что через двести лет после него на Русь будут совершать набеги половцы! Эту проблему следовало решать его потомкам. А если они с нею плохо справлялись, то и ответственность вся на них – нечего все валить на и так славно помордобойствовавшего пращура.

Хазарию же победил не так Святослав, как сама хазарская знать, когда она приняла иудаизм и стала чужой собственным подданным. Религиозные войны и внутренний раскол ослабили эту страну так основательно, что просто грех было не приложить державную руку к «хазарскому наследству». Святослав и приложил, за что честь ему и хвала.

Дунайский поход – гениальное прозрение Святослава, как вспышка молнии, озарившее всю последующую судьбу Руси, России и нынешней Украины. Из него родится и «греческий проект» Екатерины Великой, и русско-турецкая война Александра II Освободителя, и славянофильская мечта о кресте над святой Софией. Последнее особенно парадоксально. Сам Святослав как убежденный язычник ни о каком кресте не мечтал, но похозяйничать в тех местах, где византийцы его водрузили, был не прочь – в конце концов геополитика всегда первичнее идеологии.

Блестящая Святославова идея – перекрыть путь всему европейскому товарообороту на Дунае («Тут все блага сходятся!») – слаба лишь тем, что не воплотилась. В противном случае мы получили бы совершенно фантастическую Русь, захватившую все главные восточноевропейские речные пути – по Днепру, Дону и Дунаю. Венгрия, Чехия и Византия были бы для этой сверхимперии всего лишь сателлитами. Святослав знал, что делал, – оголяя свой тыл против степи, мобилизуя все силы в одном месте против греков, он шел ва-банк. В случае удачиему все бы простилось. Но, видимо, в ином был промысел Божий.

В Киеве Святослав, в отличие от христианской партии мира, возглавлял языческую партию войны. Христиане считали, что с Византией следует дружить и торговать. Князь настаивал на том, что дружить можно и потом. Но сначала следует отобрать на Дунае наиболее выгодное место для дружбы. Вот тогда и продиктуем условия!

А перепуганные византийцы замысел русов воспринимали просто как наказание высших сил. «О том, что этот народ безрассуден, храбр, воинственен и могуч, что он совершает нападения на все соседние племена, утверждают многие, – писал в своей «Истории» Лев Диакон. И продолжал: «Говорит об этом и божественный Иезекииль такими словами: «Вот я навожу на тебя Гога и Магога, князя Рос».

Гордитесь, соотечественники! Наших предков описывали как Божью кару!

Особенно потряс византийцев обряд человеческих жертвоприношений, который практиковали воины Святослава. «Когда наступила ночь, – пишет Лев Диакон, – и засиял полный круг луны, скифы (так называет русов византийский историк. – О. Б.) вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили несколько грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра».

Таковы подлинные нравы святославовой дружины. Меня же больше всего потрясает ее языческое «бескорыстие». Ведь сами могли воспользоваться любовью пленниц! Но считали, что погибшие товарищи не должны остаться без подруг в загробном мире – и отправляли их в подарок мертвецам! Правду сказал Гоголь: «Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей».

Из шестидесяти тысяч русов, напавших на Византию, уцелело чуть больше трети – двадцать две тысячи. Греки называли точную цифру, исходя из того, что по условиям мира должны были снабдить каждого уходившего со Святославом воина двумя медимнами зерна (примерно 20 кг при пересчете на наши меры).

«Сфендослав, – заканчивает Лев Диакон, – оставил Дористол, вернул согласно договору пленных и отплыл с оставшимися соратниками, направив свой путь на родину. По пути им устроили засаду пацинаки – многочисленное кочевое племя, которое пожирает вшей, возит с собою жилища и большую часть жизни проводит в повозках. Они перебили почти всех, убили вместе с прочими Сфендослава, так что лишь немногие из огромного войска росов вернулись невредимыми в родные места».

«Пожиратели вшей» печенеги отличались одной особенностью – крайним бесстыдством.

Общеизвестно, что печенежский князь Куря сделал из черепа убитого Святослава чашу. Но только в одной почти «засекреченной» древнерусской рукописи, близкой к Тверскому летописцу, можно найти упоминание, что «есть чаша сия и доныне хранима в казнах князей печенежских, пьют же из нее князья со княгинею в чертоге, егда поимаются, говоря так: «Каков был сий человек, его же лоб есть, таков будет и родившийся от нас».

Бывает, что, читая старую хронику, хочется встать и идти мстить за предков. Мстить за Святослава, увы, уже некому – не осталось на свете ни одного печенега. Чаша из головы Святослава не принесла им ни счастья, ни силы.