Книга Тогайский дракон онлайн - страница 3

Глава 2
САИДИН

Пока плещущее в небе знамя не обвисло вновь, женщина из Туата’ан следила за флагом со вниманием, однако безо всякого удивления. Затем она стала наблюдать за теми, кто собрался у огня. Особенно Лею занимала фигура одного из них, того самого, с книгой в руках, ибо он был вполовину громаднее, чем сам Перрин, и вдвое шире его в плечах.

– С вами огир? Вот уж не ожидала! – Она покачала головой. – Но где же Морейн Седай?

Казалось, что знамя Дракона могло бы и не веять по ветру, – так мало внимания обратила на стяг Лея.

Жестом Перрин указал ей на дальнюю грубо слаженную избушку, что стояла на противоположном конце деревеньки, у другого края долины. Стены и крыша из неоструганных бревен делали ее самой внушительной из всех хижин, хотя и не столь вместительной, как иные дома. Да, лишь немного пошире прочих, но и сего факта было довольно, чтобы называть ее все-таки домом, а не лачугой.

– Морейн живет вон в том доме, – проговорил Перрин. – Она и Лан. Лан – это Страж... А давайте-ка мы с вами подкрепимся чем-нибудь горяченьким!

– Нет. Сначала мне нужно поговорить с Морейн.

Удивлен Перрин не был. Каждая из доставляемых в этот лагерь женщин стремилась говорить с Морейн как можно скорее и непременно наедине. Несмотря на искусство Морейн делить с другими не всегда важнейшие из новостей, дамы-посланницы рвались на встречу с ней как одержимые, – так охотник скачет по холмам за убегающим кроликом, будто тот – последний из кроликов в мире, а семья охотника изголодалась до полусмерти. Так же и та прихваченная морозцем дама-нищенка, отвергнув и одеяло, и тарелку горячего мясного супа, босиком ринулась к жилищу властной Морейн по свежевыпавшему снежку. Соскользнув с седла, Лея вручила Перрину поводья.

– Ее накормят, я могу на вас положиться? – Лея погладила морду своей пегой кобылы. – Пиеза не привыкла таскать меня по такой глуши!

– Корма для коней у нас в обрез, – отвечал Перрин, – но для вашей лошадки принесут сколько смогут.

Лея молча кивнула и поспешно двинулась вверх по склону, не проронив более ни слова, церемонно поддерживая свои яркие зеленые юбки, предоставив покорно полоскаться у нее за спиной красному плащу, расшитому голубыми узорами.

Перрин спешился и поговорил с воинами, уже расходившимися в разные стороны от костра, чтобы позаботиться о своих конях. Командир отдал свой лук тому ловкачу, что забрал уже Степпера. Нет, кроме этого ворона, путники не заметили по дороге ничего – только горы да женщину из Туата’ан. Да, с вороном покончено. Нет, она не сказала нам ни слова о событиях за горными преградами. Нет, я не имею представления, скоро ли мы тронемся снова...

И вообще двинемся мы ли когда-нибудь отсюда? – прибавил про себя Перрин. Морейн морозила воинов в долине всю зиму. Вряд ли шайнарцы ожидали приказов от нее, но Перрин знал твердо: Айз Седай всегда и во что бы то ни стало своего добивались. А уж тем паче своего всегда добивалась Морейн.

Но вот уже коней разместили в бревенчатых конюшнях, слепленных на живую нитку, и всадники отправились отогреваться. Перрин отбросил полы плаща за спину и протянул руки к пышущим углям. Объемистый котел, сработанный, видно, в Байрлоне, источал аппетитные запахи, от коих у Перрина рот наполнился слюной. Но кто-то из поселковых славно нынче побродил по перелескам, и над соседним котлом поднимался пряный дух нарезанных корешков, почти такой, точно поджаривают репу. Перрин сморщил нос и сосредоточился на вареве. Сейчас больше чего бы то ни было хотелось ему мяса.

Девушка, одетая по-мужски, не отрываясь, смотрела на Лею, которая как раз входила в обиталище Морейн.

– Ну, и что же ты увидела, Мин? – спросил Перрин.

Женщина подошла к нему. В глазах ее темнела тревога. Перрин же продолжал недоумевать: с какой стати пристрастия девушки в выборе одежды склоняются к мужским нарядам, к штанам вместо юбок? Он-то знал ее хорошо, но все равно не понимал, как кто-то умудрялся не разглядеть в чересчур миловидном юноше очень симпатичную девушку.

– Лудильщица скоро умрет, – проговорила девушка тихо, поглядывая на боевую братию вокруг огня, но ни один из воинов не расслышал ее слов.

Перрин так и замер. Перед ним сияло поселившееся в его памяти лицо Леи. О, свет! Лудильщики никогда не делают зла никому! Одолевая тепло костра, Перрина сковывал лед. Да спалит меня Свет, угораздило же меня спросить! Даже те немногие Айз Седай, что ведали о даре Мин, не понимали сути его. Да, ее порой посещали некие видения, а иной раз Мин видела ауры, окружающие людей, а иногда даже знала, в чем смысл увиденного ею.

Подошел к костру Масуто и помешал томящееся в котле варево длинной деревянной ложкой. Шайнарец оглядел юношу и девушку, потом отошел в сторонку, напоследок почесав пальцем длинный нос и одарив их широкой ухмылкой.

– Кровь и пепел! – пробормотала Мин. – Он, видно, думает, что мы с тобой – парочка влюбленных, что воркуют у костерка.

– А ты в этом уверена? – спросил Перрин. У девушки взметнулись брови, и он прибавил торопливо: – Насчет Леи.

– Ах, вот как ее зовут? Лучше бы я не знала! Когда знаешь имя, ты часто не в силах... Перрин, я знаю, я видела, как собственное ее лицо всплывает над плечами женщины, залитое кровью лицо и невидящие глаза. Самое верное предзнаменование! – Чтобы унять свою дрожь, она сжала руки. – О, Свет! Я хочу предчувствовать счастье людское, а не горе! Но, по-моему, утонуло где-то все наше счастье или повесилось...

Перрин открыл было рот, собираясь предложить предупредить Лею о приближающейся к ней гибели, но промолчал. Ни разу еще Мин не дала повода сомневаться в добрых либо дурных своих предсказаниях. Происходило в жизни именно то, что посещало ее в мире видений.

– Лицо, залитое кровью, – повторил он вполголоса слова Мин. – Значит, ее убьют? – От того, как запросто у него сказались мертвящие слова, Перрин внутренне содрогнулся. Но чем я могу помочь ей спастись? Если я передам Лее слова Мин, да еще и заставлю как-то ее в эти слова поверить, это ничего не изменит, только заставит Лею последние свои дни прожить под гнетом позорящего душу страха. Мин чуть заметно кивнула Перрину. Если ей суждено быть убитой, значит, нам следует ожидать нападения на лагерь. Часовых выставляют день и ночь, вдобавок каждый день разведчики обследуют окрестность. Морейн постоянно держала свой лагерь под охраной; ни одно из созданий Темного не увидит лагерь, разве только набредет прямиком на него. Перрин вспомнил о волках. Нет! Если кто-то или что-то попытается подкрасться к бивуаку, разведчики непременно обнаружат врага.

– Добираться ей до своих – неблизкий путь, – промолвил Перрин вполголоса. – Дальше предгорий Лудильщики свои фургоны не потащат. На обратом пути всякое может случиться.

Мин печально склонила голову:

– А нас и без того слишком мало, и одного ей в охрану дать не можем. Даже если б от провожатого и был какой-то прок.

Мин рассказала ему все, что могла рассказать, как всегда стараясь предупредить людей о грозящей беде. Ей было всего-то шесть или семь лет, когда Мин догадалась: то, что видела она порой в своих снах наяву, больше никто из людей узреть не умел. Но хотя ей нечего больше сообщить Перрину в эту минуту, ему и так уже казалось, что чем истовей верить в ее слова, тем хуже пойдут дела. Уверовать в пророческий дар Мин люди обычно не торопились, но когда сама жизнь принималась подтверждать ее предсказания – чего следовало ожидать?

– Когда? – только и спросил он, но и для него самого, как и для Мин, слово показалось беспощадным, точно дамасский меч. Помочь Лее я ничем не могу, но если ты будешь откровенна, сумею, быть может, понять, нападут на нас или нет.

Слово «когда» словно стегнуло Мин, она вскинула руки. Но голос ее оставался по-прежнему ровен:

– Откуда же знать! Срок назначенной беды я не могу назвать никогда. Знаю одно: понятно мне что-нибудь о будущем или непонятно – уйти от грядущего невозможно. Все вы не можете осознать самое главное: видения не по моему зову являются, и узнать что-либо о будущем я не могу. Видения и знание приходят ко мне сами, когда захотят. Тогда я узнаю что-то. Малую толику понимаю. Так все и происходит. – Мин жестом перебила Перрина, попытавшегося прервать ее речь утешительными словами. Сейчас она позволяла выплеснуться потоку, запрудить который нельзя. – Да, я в силах узнать будущее человека в один-единственный и не мною назначенный миг, притом где это со мной свершится, я заранее не ведаю. В другие дни и часы я не вижу вокруг людей ничего особого или опасного. Только Айз Седай окружены хороводом неких знаков постоянно, и Стражи также, но прочесть значения этих знаков для меня почти непосильно... – Мин искоса и очень пытливо взглянула на Перрина. – Кое-кто из прочих людей тоже окружен различными спутниками...

– Не вздумай толковать то, что видишь у меня! – бросил он ей резко и остро, расправив свои неохватные плечи. Еще ребенком он был уже крупнее многих своих сверстников. Перрин очень рано узнал, как легко причинить боль, даже невзначай, другим, когда превосходишь их в росте и силе. Что заставило его в то же время обучиться осторожности и вести себя с людьми бережно, сожалея о том, что не всегда ему удается взять собственный гнев в узду.

– Прости меня, Мин! Не стоило мне срываться... Я не хотел тебя обидеть...

– Ты вовсе меня не обидел! – возразила она, глядя на Перрина с непониманием. – Да пребудет удача с теми, кому хочется знать, что же я вижу. Свет свидетель, я бы не захотела, если б кто другой, обладая таким даром, предложил мне истолковать увиденные им вокруг меня знаки...

И снова была права Мин. Никто, даже ни одна Айз Седай, и слыхом не слыхивал о ком-то еще, обладающим талантом, который стал проклятием Мин. «Дарование!» – вот как все именовали склонность ее к пророчествам, хотя сама она называла все иначе.

– Я просто надеялся как-то помочь Лее, – возразил Перрин. – Знать о будущей беде и не уметь спасти обреченного – я бы не смог выдержать это столь спокойно, как ты, Мин!

– Вот уж диковинка! – промолвила она равнодушно. – Как она тебя завлекла, сия дамочка из Туата’ан! Они совершенно миролюбивы, а я то и дело предрекаю насилие, глядя на...

Перрин отвернулся, и Мин тут же прикусила язычок.

– Туата’ан?! – загромыхал сверху голос, налетевший, как шмель, из любопытства пытающийся влететь вам в ухо. – А что такое про Туата’ан?!

Заложив в книге прочитанную страницу пальцем, похожим на толстую сосиску, Огир подошел погреться у костра. Над трубкой, которую он держал в другой руке, волоском поднималась струйка табачного дыма. Огир разгуливал в куртке из темно-коричневой шерсти с горделиво поднятым воротником. До самой шеи великана кафтан сей был застегнут на все пуговицы, да еще широко свисал, будто юбка, до самых сапог, голенища которых были щегольски отогнуты книзу. Голова Перрина была едва на уровне груди огир.

Физиономия Лойала испугала уже не одного встречного. Нос его разросся, казалось, до таких размеров, что мог бы работать как рыло у борова, под ним оставался едва заметен широченный рот. Глаза Лойала казались шире блюдец, а толстые брови его обвисли, точно усы, и почти достигали щек, при этом уши с кисточками на кончиках торчали из густой шевелюры. Те, кому доводилось впервые в жизни встретить огир, тут же принимали его за троллока. Впрочем, и огир, и троллоки были для многих одинаково сказочными тварями.

Лишь только Лойал сообразил, что вмешался в чужой разговор, широчайшая из улыбок расплылась на его лице и глазища его засверкали. Перрина поразило изумление: неужели и вправду кто-то мог быть испуган такими огир всерьез и надолго? Но что поделаешь, если некоторые из легенд живописуют сих чудищ во всей их свирепости, обвиняют их в безжалостности? Нет, Перрин легендам не доверял. Огир не умеют ни с кем враждовать!

Рассказывая Лойалу о появлении в поселке Леи, про свое видение Мин ему не сообщила. Как обычно, о своих видениях девушка предпочитала молчать – тем более, когда предрекала плохое.

– Ты ведь понимаешь, Лойал, как я должна себя чувствовать, – сказала она. – Будто я в сетях у Айз Седай и людей Двуречья.

Лойал отозвался звуком, ни назвать, ни описать который невозможно, но Мин как будто бы решила, что огир с ней согласен.

– Да! – сказала она с вызовом. – Так все и было, жила я себе в Байрлоне, а потом меня ухватили за шиворот да и зашвырнули... один Свет знает, куда меня забросило! Ведь я могла бы остаться в родных местах... Нет, с того дня, когда я повстречалась с Морейн, жизнь моя уже не была моей собственной. Ее, да еще этих парней-фермеров из Двуречья! – Мин скользнула взглядом по лицу Перрина, и губы ее искривила усмешка. – И всего-то было у меня желаний: жить по-своему, влюбиться в кого-то, замуж выйти... – Щеки ее вдруг так и вспыхнули, она прокашлялась. – То есть, я хочу сказать: ну что же в этом плохого – стремиться прожить свою жизнь безо всех этих напастей?

– Та’верен, – начал Лойал, и Перрин тут же грубым жестом приказал ему умолкнуть. Но если речь огира почти невозможно было притормозить, то уж заставить его совсем закрыт рот шансов имелось еще меньше, тем более когда он входил в раж. И вообще, по мнению подобных ему огир, он был излишне суетлив. Неторопливо уложив свою книгу в карман куртки, он поводил в воздухе дымящей трубкой и продолжил свое выступление: – Все мы своими жизнями воздействуем на чужие судьбы, Мин. Колесо Времени втягивает нас в сплетаемый им Узор, нить каждого натягивается, как струна, и сплетается с прочими нитями. С та’верен то же самое, только в большей, гораздо большей степени. Они определяют весь Узор – на время, по крайней мере, – заставляя его нити обвиваться вкруг них. Чем ближе ты к ним, тем больше их влияние на тебя самого. Поговаривают, будто, оказавшись в комнате с Артуром Ястребиное Крыло, можно было ощутить, как сам собой изменяется Узор. Не знаю, правда то или байки, но я об этом читал. Но и это не все. Эти самые та’верен и сами вроде бы затканы, как пряжа, в тягу более крепкую, чем остальные нити узора, то есть мы. Оттого у них и свободы вольготной нет...

Перрин скорчил гримасу. Вот-вот, о какой свободе речь идет?

– А вот мне бы хотелось знаешь чего? – Мин вскинула голову. – Чтобы их не заставляли быть такими все время – такими растреклятыми та’верен. А у нас та’верен стягиваются на одну сторону узора жизни, а каждая Айз Седай лезет не в свое дело на другой его стороне. И что тут способна сделать женщина?

Лойал пожал плечами:

– Полагаю, весьма мало, пока она близко от та’верен.

– Как будто я могла поступить по-другому! – проворчала Мин.

– А вдруг это и есть твое счастье? – Огир хмыкнул. – Или несчастье, если угодно смотреть на дело так. Надо же, не с одним, а с тремя сразу та’верен рядом ходишь. Ранд, Мэт и Перрин! Я бы лично счел знакомство с ними большим счастьем, даже не будь они моими друзьями. Думаю, я бы даже... – Огир обвел лица неожиданно застенчивым взором, у него и уши задергались. – Только чур не хохотать надо мной! Скажу прямо: я уже пишу про вас книгу. Наброски сделал черновые.

Мин улыбнулась огир ободряюще, и уши Лойала замерли, скрывая его волнение.

– Молодчага ты, огир! – сказала Мин. – Но только, знаешь, кажется иногда, будто нас заставляют плясать на веревочках, как марионеток. Они играют нами, твои лихие та’верен.

– Я не просил себе такой судьбы! – вспылил Перрин. – Не просил!

– Не куклой ли вдруг почувствовал себя и ты, огир? – спросила великана Мин, не обратив внимания на вспышку Перрина. – Не оттого ли ты и скитаешься вместе с Морейн? Я ведь знаю, что огир почти никогда не покидают свои стеддинги. Не захлестнул ли тебя в свою судьбу некто из та’верен?

– Просто я хотел увидеть рощи, что выращены огир, – пробормотал Лойал, занявшись вдруг тщательной прочисткой своей трубки. – Рощи – это всего лишь рощи, всегда и везде... – Он бросил взгляд на Перрина, будто ища поддержки, но Перрин молча усмехнулся.

Ну, каково тебе оказаться на моем месте, в моей-то шкуре? Не слишком много зная об огир, уж в одном-то Перрин был уверен: Лойал – беглец. Ему уже девяносто лет, но для огир и его соплеменников это еще мальчишеский возраст. Покидать стеддинг дозволялось лишь зрелым мужам – это именовалось выхождением за Пределы, – и разрешение огир получали от Старейшин. А по людским стандартам, огир прожил уже огромную жизнь. Как-то Лойал говорил, что Старейшины вряд ли встретят его с восторгом, окажись он снова у них в руках. Лично он намерен оттягивать сей радостный миг как можно дольше.

Вдруг шайнарцы всполошились, воины повскакивали со своих мест. Из дома Морейн выступил Ранд.

Издалека Перрин зорко взял его взглядом. У Ранда были рыжеватые волосы и серые глаза. Он и Перрин были ровесниками, но Ранд был выше Перрина на полголовы и так же широк в плечах, но при этом оставался недосягаемо грациозен. По рукавам его красной куртки с высоким воротом сбегали шитые золоченые шипы, а на груди Ранда темный плащ был украшен вытканным чудовищем – четырехлапым змеем с золотой гривой, точно таким же, как на флаге. Перрин и Ранд дружили с детства. Остались ли мы и сейчас друзьями? Неужели я дожил до того, что приходится в этом сомневаться? Момент не больно подходящий...

Выпятив подбородки, уложив руки на коленки, шайнарцы единым строем застыли в поклоне.

– Лорд Дракон! – воззвал к повелителю Уно. – Приказывайте! Служба у вас – великая честь!

Обычно не в силах хотя бы в одну из фраз не подпустить ругательство, Уно вещал в ту минуту голосом, в котором звенело глубочайшее уважение. «Великая честь!» – эхом грянули остальные бойцы. Блеснул слезой Масима, привыкший видеть вокруг лишь дурные знаки. Глаза его теперь сияли беспрекословным почтением к Возрожденному Дракону. Проревел приветствие и Раган, и остальные воители, замершие в ожидании боевого приказа, если угодно будет Ранду отдать его. Сам же Ранд в тот миг взглянул на них, сбежал со склона вниз, да и скрылся в чаще кустарников, отвернувшись от своего воинства самым невежливым образом.

– Опять ругался с Морейн, – повествовала Мин, точно знакомую книгу перечитывая. – Только на сей раз на перебранку у него ушел весь день...

Не удивляясь услышанному, Перрин был и на сей раз все-таки взбудоражен. Спорить с Айз Седай? На Перрина нахлынули все сказки, слышанные в детстве. Там прямо-таки царили Айз Седай, они сажали на троны своих королей и с помощью тайных пружин управляли танцами народов. Те самые Айз Седай, чьи подарки всегда имели незаметный для тебя крючок, а плату за свою помощь они просили намного меньше, чем можно было поверить, но оборачивалась она куда большей, чем ты мог вообразить. Они могли своим гневом расколоть землю, были обучены овладевать силой молний. Сегодня Перрин уже знал: многие рассказы о подвигах Айз Седай были всего лишь легендами. Но и легенды раскрывали подлинную мощь сего имени лишь наполовину.

– Нужно бы мне пойти за ним, – промолвил наконец Перрин. – Стоит им поцапаться – и ему тут же необходим слушатель, чтобы облегчить душу.

Кроме Морейн и Лана, в поселке было лишь трое, кто не глазел на Ранда снизу вверх, будто тот уже командовал делами всех королей мира. На равных с ним удавалось держаться только Мин, Лойалу и ему, Перрину. А из этих троих знавал Ранда прежде лишь один Перрин.

И Перрин Айбара двинулся вверх по склону, лишь разок умерив шаги, чтобы взглянуть на запертую дверь обители Морейн. Сейчас у нее, наверное, Лея и Лан. Покидать свое место подле Айз Седай Страж позволял себе крайне редко.

Домик Ранда был поменьше, чем дворец властительницы Морейн. Расположенный на склоне горы гораздо ниже, чем ее палаты, он спрятался за стволами деревьев, будто бы ускользнув от группы поселковых построек. Ранд жил бы среди обитателей лагеря, но их собственный пиетет перед ним как бы вознес его над всеми. Ранд оказался наедине с самим собой. И оставался один на один со своей персоной слишком долго, как казалось Перрину. Впрочем, Перрин знал, что сейчас Ранд направился вовсе не в свою хижину.

И Перрин пошел туда, где на краю долины-чаши высилась шагов на пятьдесят вверх скала, обнаженный камень которой украшал лишь жесткий кустарник, тут и там цепко впившийся в гранит. Перрин хорошо знал, в каком месте в серо-буром камне была расщелина, узкий проход, в который едва протискивались его плечи. И вот уже над головой его полосой струится свет позднего вечера, а сам Перрин как бы спускается в тоннель.

Проведя юношу с полмили, расщелина распахнулась в горло долины, узкой и недолгой, с милю длиной, дно которой было усыпано валунами, а крутые склоны гор справа и слева оккупировал болотный мирт, а также сосны и вездесущие елки. Солнце, воцарившееся на самой высокой из горных вершин, расстилало по долу длинные тени. Обороняющие долинное место скалы были отлиты из беспорочного гранита, а в единственную трещину меж камней проскользнул Перрин; воитель оценивал теперь крутизну неприступных стен, словно вырубленных гигантским топором, вонзившимся в тело земли из выси. Здесь хватило бы двоих рубак, чтобы отбросить целую армию еще надежнее, чем на пороге горной чаши, откуда явился Перрин, но по дну не сбегал ручей, не звенел родник. Поэтому в долине бывал один только Ранд. И, поссорившись с Морейн, он пришел в это укромное место.

Ранд стоял у входа в долину, опираясь спиной о ствол болотного мирта. Он молча разглядывал собственные ладони. На каждой его ладони, как известно Перрину, была выжжена цапля. Каблук Перрина царапнул о камень, но Ранд не повел и бровью. Но в тот же миг, не отрывая взгляда от своих рук, он стал вполголоса произносить:

 
Дважды и дважды он будет отмечен,
дважды – жить, и дважды – умереть.
Раз – цаплей, дабы на путь направить.
Два – цаплей, дабы верно назвать.
Раз – Дракон, за память утраченную.
Два – Дракон, за цену, что заплатить обязан...
 

Ранд содрогнулся и упрятал собственные драконьи меты на руках себе же под мышки.

– Но никаких Драконов, – проговорил он свирепо. – Пока еще их нет.

Перрин вглядывался в лицо Ранда. Мужчина, способный направлять Единую Силу. Мужчина, обреченный на безумие из-за испорченности саидин, мужской половины Истинного Источника. В своем безумном буйстве он уничтожит все и вся вокруг себя. Человек – нет, существо! – к которому с детства каждый питает страх и отвращение, но вот только... Только как же вдруг ощутить врагом – того, с кем дружишь с детства?! Неужели кому-то известен простой способ оборвать искреннюю дружбу? Ожидая, что скажет, как поступит его судьба, Перрин присел на плоский валун.

Наконец Ранд к нему обернулся.

– Здоров ли Мэт, как полагаешь, Перрин? Когда мы с ним виделись, от него остались кожа да кости!

– Да уж поправился, верно... – Мэт уж, небось, в Тар Валоне. Там его исцелят. А Найнив с Эгвейн не дадут в беду угодить.

Эгвейн и Найнив, а с ними еще Ранд, Мэт и Перрин. Все пятеро из Эмондова Луга, что в Двуречье. Кроме наезжавших торговцев да ушлых купцов, что закупали раз в году у трудяг добрый табак и шерсть, чужие в Двуречье почти никогда не заходили. Да и отбывать с родины в дальние страны резону ни у кого не имелось. Но повернулось Колесо, выбрало себе та’верен, и пятерым деревенским крепышам пришлось покинуть милые сердцу долины. Оставаться там они больше не могли. И оставаться прежними тоже не могли...

Выслушав Перрина, Ранд молча кивнул.

– В последнее время, – молвил Перрин, – я ловлю себя на том, что лучше бы я остался орудовать молотом в кузне. А ты?.. Не хочется по-прежнему быть пастухом?

– Долг, – пробормотал Ранд. – Смерть легче перышка, долг тяжелей, чем гора, – продолжал он. – Так говорят в Шайнаре... Темный зашевелился. Близится час Последней Битвы. И долг Возрожденного Дракона – в Последней Битве сразиться с Властелином Темных Сил, биться лицом к лицу! Иначе весь мир поглотит вечная темнота Тени. Колесо Времени будет сломано. И каждая Эпоха будет перекроена по меркам Темного. И против этого – лишь один я! – Ранд смеялся без радости, плечи его горестно вздрагивали. – Долг правит мной, потому что кроме меня нет никого! Так, да?

Отбрасывая нежданную тревогу, Перрин запахнул свой плащ. Смех Ранда уязвил его, покрыл его кожу морозом.

– Я так понял, ты снова разругался с Морейн? – проговорил он. – И все по тому же поводу?

– Но не всякий ли раз мы спорим все об одном и том же, мы, люди? – Ранд глубоко и шумно втянул в себя воздух. – Они там, внизу, заняли всю Равнину Алмот, и один только Свет ведает, где они еще. Их сотни. Тысячи! Они взывают к Возрожденному Дракону, потому что я поднял это знамя. Потому что я позволил объявить себя Драконом. Потому что иного выбора я не видел. И они гибнут. Сражаются, ищут, взывают к тому, кто должен бы повести их. Погибают... А я сижу всю зиму здесь, в горном убежище! Я... Я обязан им...

– Ты как будто уверен, что твой путь мне по нраву, – Перрин покачал головой.

– Ты тоже идешь у нее на поводу! – Ранд так и вспыхнул. – Ты хоть раз воспротивился ей?

– Много же ты выиграл, поступая строптиво! – усмехнулся Перрин. – Ты артачился, спорил, а мы проторчали тут, будто чурбаны, всю зиму!

– А почему? Потому, что она права! – И снова Ранд рассыпал стеклышки колющего смеха. – Всегда Морейн права, да спалит меня Свет! Они распались на мелкие шайки, рассыпались по равнине, по всему Тарабону и Арад Доману. Возглавь я любую – Белоплащники, доманийская армия, тарабонцы попросту раздавят их, как утка жучка.

Смущенный Перрин в замешательстве чуть сам не рассмеялся.

– Но ежели ты во всем соглашаешься с Морейн, объясни, пусть нас услышит сам Свет, отчего вы с ней все цапаетесь, точно кошки?

– Нужно же мне что-то делать! Иначе... Иначе я лопну, как переспелая дыня!

– Что-то делать? Если бы ты прислушивался к тому, что она говорит...

Ранд не дал Перрину и слова вымолвить о том, что, мол, не вечно же им сиднем тут сидеть.

– Морейн говорит! Морейн говорит! – Он рывком выпрямился, обхватил голову руками. – У Морейн обо всем есть что сказать! Морейн говорит: я не обязан идти к тем, кто погибает с моим именем. Морейн говорит: о своем следующем шаге я узнаю – сам Узор вынудит меня к нему. Морейн говорит! Но она ни разу не сказала, как я узнаю о чем-то. Вот уж нет! Она этого не знает! – Руки Ранда безвольно упали. Склонив голову, он обернулся к Перрину, пронзил его острым взглядом. – Иногда мне кажется, что Морейн учит меня ходить по струнке, будто какого-то особенного тайренского жеребца. У тебя такого чувства не бывает?

– Я... – Перрин растерянно потер себе ладонью затылок. – Я знаю, Ранд, кто наш враг. И какая разница мне, кто и чему меня учит...

– Ба’алзамон! – прошептал вдруг Ранд. Так звучало древнее имя Темного. Сердце Тьмы – вот что значит это слово в языке троллоков. – И я должен встретиться с ним лицом к лицу, вот как, Перрин. – Глаза Ранда были закрыты, лицо его исказила судорожная улыбка – такой гримасой отвечают на боль. – Помоги мне Свет! То я хочу, чтоб это случилось немедля, ибо чем скорее я встречусь с Темным, тем быстрей я покончу с ним, а то хочется мне... И много ли раз мне удавалось... О Свет, это так меня тянет! А если я не сумею... Что, если я...

Вздрогнула почва, покатились камни с холма.

– Ранд? – встревоженно окликнул друга Перрин.

В холоде вечера перед Перрином дрожал взмокший, изнемогающий от жара Ранд. Глаза его были по-прежнему закрыты.

– О Свет! – простонал он. – Это так давит!..

Под ногами у Перрина земля забурлила, а над всею долиной прокатилось эхо дальнего грохота, неправдоподобно могучего. Подошва холма точно пыталась выскользнуть из-под ног. Затем он уж и не мог понять, повалился ли сам ничком или земля поднялась ему навстречу. Долина содрогалась. Словно чья-то неимоверная лапа протянулась вниз с самого неба и выдергивает из земли мирные долы. Чтобы земля не играла его телом, точно мячиком, Перрин прижался к траве. У него перед самыми глазами подскакивали и вертелись большие камни, а пыль поднималась волнами.

– Ранд! – но мычание Перрина утонуло в рокочущем громе.

Запрокинув голову, зажмурив глаза, Ранд стоял неподвижно. Или не чувствовал он, как перемолачивала себя земля, заставляя тело его склоняться? Ни один из толчков землетрясения не лишил Ранда равновесия, как бы ни взметали его удары. Перрин не был точно уверен – слишком его мотало по земле, – но ему почудилась на лице Ранда печальная улыбка.

Освобожденная мощь размолачивала деревья – болотный мирт раскололся надвое, большая часть ствола рухнула шагах в трех от Ранда. Тот даже не вздрогнул. У Перрина же все силы уходили на то, чтобы вдохнуть полную грудь воздуха.

– Ранд! – гаркнул он что было сил. – Во имя Света, Ранд! Прекрати!

И все прекратилось столь же внезапно, как и началось. С громким треском где-то наверху, в кроне низкорослого дуба, отломилась гнилая ветка и с хрустом полетела вниз.

Откашливаясь, Перрин медленно встал с земли. Воздух был пропитан пылью: в лучах заходящего солнца искрились крошечные самоцветы. Но Ранд не мог уже замечать ни красоту, ни уродство. Грудь его вздымалась так, будто бы он пролетел рысью десяток миль. Ни разу прежде не случалось ничего, даже отдаленно напоминающего то, что стряслось сейчас.

– Ранд, – осторожно вымолвил Перрин, – что...

Но ему чудилось, что Ранд смотрит вдаль, вдаль.

– Он там, только там всегда, вечно, – прорычал он. – Тот, что зовет меня. Он меня тянет к себе! Саидин. Мужская половина Истинного Источника. Иногда мне не удается удержать себя, я тянусь к нему сам. – Ранд будто схватил нечто невидимое тут же, в пустом воздухе, и уставился на свой сжатый кулак. – И порчу я ощущаю прежде, чем коснусь его. Пятно Темного, подобное тонкому мерзкому налету, старающемуся спрятаться от Света. Меня наизнанку выворачивает, но удержать себя я не в силах. Не могу! Только иногда я дотягиваюсь и тогда словно воздух пытаюсь схватить. – Ладонь Ранда взметнулась и раскрылась. Она была пуста. Ранд горько рассмеялся. – А что, если такое случится, когда грянет Последняя Битва? Если я потянусь и ничего не схвачу?..

– Ну, тогда ты что-то да схватишь, – прохрипел Перрин. – А что вообще ты делал?

Озирая мир вокруг себя, Ранд будто бы узрел жизнь заново. Разломанный буйством недр мирт и обломленные древесные ветви. Но разрушений представало перед ним, как заметил Перрин, на удивление мало. Не видно ни проломов в скалах, ни трещин-обрывов на земной поверхности. Древесная стена леса стояла нерушимо.

– Не по моей это воле, – Ранд усмехнулся. – Знаешь, бывает: хочешь всего лишь открыть кран пивной бочки, а вместо этого вырываешь его с корнем. Но это... переполняет меня! Я должен направить его куда-нибудь, иначе он меня выжжет, но все вокруг... Я вовсе этого не хотел, поверь!..

Перрин молча кивнул. Что толку снова твердить маленькому Дракону, чтобы он больше так не играл? Он виноват в своем преступлении не более, чем виновен в содеянном я.

– Хватает тех, кто хочет, чтоб ты был мертв – да и мы заодно сгибли. Так что незачем работать за них и на них. – Ранд был точно глухой. – Пора возвращаться в лагерь, – продолжал Перрин. – Скоро стемнеет, и не знаю, как ты, а я проголодался.

– Что? А... Ступай, Перрин, ступай. Я тоже скоро уйду отсюда. Но сейчас мне надо побыть здесь одному. Совсем недолго.

Постояв с минуту, Перрин без удовольствия двинулся к проходу меж скал. Однако Ранд вновь начал говорить, и ему пришлось остановиться.

– Тебе ночью что-нибудь снится? Хорошие сны видишь?

– Случается, – отвечал Перрин сдержанно. – Но стоит проснуться – и от снов не остается следов.

Он не лгал: воин умел держать свои сны под стражей.

– Сны своего места не покидают, – молвил Ранд едва слышно, но Перрин услышал. – Может статься, они-то и говорят нам самое главное. И не обманывают нас. – Он умолк.

– Ужин стынет, – проворчал Перрин, но Ранд не заметил. Он был тих и задумчив.

Решительно повернувшись к нему спиной, Перрин оставил друга одного.