Книга Магический лабиринт онлайн - страница 8

Глава 8

Преподобный мистер Доджсон, более известный как Льюис Кэрролл, предпослал своей книге «Алиса в Стране Чудес» стихотворный эпиграф. «Июльский полдень золотой сияет так светло», – так начинаются эти стихи, описывающие знаменитую поездку на лодке по реке Айзйс, во время которой настоящая живая Алиса и подбила Доджсона записать сказку, сочиненную им по просьбе «безжалостной троицы».

В тот день, 4 июля 1862 года, золотой только в памяти, а на деле хмурый и дождливый, Доджсона, впоследствии Додо в первой книге и Белого Рыцаря из «Алисы в Зазеркалье», сопровождали: преподобный Дакворт, ставший в книге Гусем; Лорина, тринадцати лет, ставшая попугайчиком Лори; десятилетняя Алиса, Алисой и оставшаяся, и восьмилетняя Эдит, младшая сестра, ставшая орленком Эдом.

Три эти девочки были дочерьми епископа Лидделла. Буйные оксфордские студенты в своих песенках рифмовали «Лидделл» с «обидел». Доджсон в своих стихах называет девочек по возрасту:

Первая, Вторая и Третья.

Теперь Алисе, стоящей посреди их с Ричардом каюты, казалось, что она и вправду всю свою земную жизнь играла роль Второй. А уж в этом мире и подавно. Ричард Бёртон полагал, что лишь немногие мужчины могут с ним сравниться, а в женщинах, даже в своей жене – особенно в своей жене, – равных себе он не видел.

Алиса не спорила – всегда мягкая, мечтательная, погруженная в себя. Не зря же Доджсон сказал о ней:

И Алиса – только сон

Дивных, давних тех времен.

Днем, увы, не снится он.

Но даже Доджсону не снилось, насколько он был прав. Теперь Алиса живет в призрачном мире, где даже среди бела дня над горными вершинами заметно свечение звезд-гигантов. А в безлунные ночи газовые туманности и огромные звезды светят ярко, как полная луна.

Под этим вечно сияющим небом Алиса всегда была довольна и даже счастлива тем, что решения принимает Ричард. В результате им часто приходилось, воевать, и Алиса, вопреки своей натуре, сражалась, как амазонка. Не обладая силой Пентесилеи, она в полной мере обладала ее мужеством.

Жизнь в Мире Реки была трудной, жестокой и кровавой. После , смерти на Земле Алиса внезапно очнулась – нагая, с гладко выбритым телом; телу было лет двадцать пять, хотя умерла она в восемьдесят два года. Очнулась она не в комнате, где умерла – не у своей сестры Роды в Вестерхэме, графство Кент. Вокруг высились неприступные горы, ограждая речную долину. На берегах реки, насколько хватал глаз, стояли люди – все нагие, гладко выбритые и молодые; они кричали, рыдали, истерически смеялись или молчали, пораженные ужасом.

Никого вокруг не зная, Алиса импульсивно потянулась к Бёртону. В ее Граале помимо всего прочего оказалась жевательная резинка, содержащая какое-то психоделическое вещество. Пожевав ее, Алиса отдалась Бёртону, и они всю ночь предавались бурной любви, совершая то, что тогда казалось ей извращенным, и то, что казалось ей извращенным даже теперь.

Утром она испытала отвращение к себе и такое чувство, будто она себя убила. Бёртона же она возненавидела так, как никого до этого. Однако осталась с ним, полагая, что другой был бы еще хуже. Кроме того, следовало признать, что и он тогда находился под влиянием наркотика – больше он не побуждал Алису возобновить, как тогда выражалась она, их телесное знакомство. Бёртон обозначил бы это более откровенным выражением.

Со временем она полюбила его – по сути, она любила его уже в ту ночь, – и они стали жить вместе. Половину этой совместной жизни Алиса проводила в хижине одна. Бёртон был самым беспокойным мужчиной из всех, кого она знала. Он и недели не мог усидеть на одном месте. Время от времени они ссорились – зачинщиком в основном был он, но потом и Алиса перестала ему уступать. Вскоре Бёртон исчез на несколько лет и вернулся к ней с чистейшей воды небылицей, как выяснилось потом. Алиса была больно задета, когда узнала наконец, что Бёртон столько лет скрывал от нее свою тайну. Однажды ночью его посетил некто в маске, сказавший, что принадлежит к этикам – к Совету, правящему теми, кто воскресил тридцать пять биллионов землян.

По словам неизвестного, этики оживили человечество ради какого-то эксперимента. Со временем люди умрут окончательно и никогда уже не воскреснут. Неизвестный же, Икс, тайно восстал против этого.

Бёртон отнесся к его словам скептически. Но когда другие этики попытались схватить Бёртона, он бежал. Несколько раз он был вынужден убить себя, чтобы, воскреснув в другом месте, оторваться от преследования. Позднее он ввел это в систему. После семьсот семьдесят седьмого самоубийства он очнулся в зале Совета двенадцати. Они сказали ему то, что Бёртон и сам знал: что среди них имеется ренегат. Пока что они не обнаружили, кем является он или она. Но непременно обнаружат.

Теперь, когда Бёртон попал им в руки, они будут постоянно следить за ним. При этом все, что касается приходов этика, и все, что Бёртон знает о нем, будет стерто из его памяти.

Однако Бёртон, вновь очнувшись на берегу Реки, обнаружил, что помнит все. Икс как-то ухитрился воспрепятствовать уничтожению воспоминаний и надуть своих собратьев.

Икс, как рассудил Бёртон, принял также меры, чтобы помешать этикам найти его, Бёртона, в случае нужды. И англичанин отправился вверх по Реке, разыскивая других рекрутов Икса. Какой помощи от них можно ждать. Икс не сказал – обещал лишь открыть позднее, что и когда им нужно будет сделать.

На деле все вышло не так. Икс больше не появлялся, и воскрешения внезапно прекратились.

Потом Бёртон открыл, что Питер Джейрус Фрайгейт и тау-китянин, бывшие с ним с самого начала, – либо этики, либо их агенты. Но схватить их он не успел – они бежали.

Бёртон не мог больше скрывать тайну от своих спутников. Алису его рассказ сначала ошеломил, потом она пришла в ярость. Почему он сразу не сказал ей правду? Бёртон объяснил, что поступил так ради ее же блага. Если бы она знала правду, этики могли бы похитить ее, чтобы подвергнуть допросу и Бог знает чему еще.

С тех пор гнев постоянно тлел в груди Алисы, то и дело вырываясь наружу и обжигая Бёртона. Он, со свойственной ему вспыльчивостью, в долгу не оставался. И хотя потом они каждый раз мирились, Алиса знала, что день их расставания недалек.

Ей следовало бы порвать с Ричардом еще до их поступления на «Рекс», но ей тоже хотелось проникнуть в тайны Мира Реки. Оставшись на берегу, она всю жизнь жалела бы об этом. Поэтому она села с Ричардом на корабль и вот теперь стоит в их общей каюте, не зная, что делать дальше.

Приходится сознаться, что она здесь не только ради того, чтобы раскрыть тайны. Впервые за свою жизнь в этом мире она обрела водопровод с холодной и горячей водой, комфортабельный туалет, мягкую постель, кондиционер и большой салон, где показывают фильмы и спектакли и где оркестры исполняют классическую и популярную музыку на настоящих земных инструментах, а не на тех изделиях из глины, кожи и бамбука, которыми пользуются на берегах. Там играют также в бридж, вист и другие игры. И весь этот комфорт, материальный и душевный, – к ее услугам. Трудно было бы от него отказаться.

Да, в странном положении оказалась она, дочь епископа, рожденная 4 мая 1852 года близ Вестминстерского аббатства. Ее отец, будучи деканом колледжа Крайст Черч в Оксфорде, прославился также как соавтор «Греко-английского лексикона» Лидделла и Скотта. Мать Алисы была красивой и образованной женщиной, похожей на испанку. Алиса Плэзнс Лидделл приехала в Оксфорд, когда ей было четыре года, и почти сразу же подружилась с застенчивым, заикающимся преподавателем математики, имеющим духовный сан и не совсем обычное чувство юмора. Оба жили при колледже, в одном дворе, и потому часто встречались.

Алисе и ее сестрам, как дочерям епископа, в жилах которого текла королевская кровь, почти не разрешалось играть с другими детьми. Их образованием занималась в основном гувернантка, мисс Прикетт – она очень старалась воспитать девочек как следует, но и сама не отличалась большой ученостью. Однако Алиса пользовалась всеми преимуществами ребенка из привилегированной викторианской семьи. Рисованию ее обучал сам Джон Рескин. Частенько ей удавалось подслушать беседы отца с пришедшими к обеду гостями, а в доме бывали и принц Уэльский, и Гладстон, и Мэтью Арнольд, и прочие знаменитости.

Алиса была хорошенькой девочкой с темными прямыми волосами, подстриженными впереди в челку. Лицо отражало тихую, мечтательную натуру, но задумчивость сочеталась в Алисе с живостью – особенно веселили девочку причудливые сказки Доджсона. Она много читала и получила хорошее домашнее образование.

Она любила играть со своей черной кошкой Диной и рассказывать ей сказки, хоть и не такие интересные, как у доктора. Ее любимой песней была «Вечерняя звезда», которую Доджсон спародировал, вложив в уста Черепахи как бы:

Еда вечерняя, блаженная еда!

Сама Алиса больше всего любила главу о Чеширском Коте. Она любила кошек – и даже когда выросла, порой говорила со своим очередным любимцем, как с человеком, если никто не слышал.

Выросла она в привлекательную девушку, прекрасно сложенную и наделенную каким-то неуловимым очарованием – этот таинственный флер отмечали в ее детские годы и Доджсон, и Рескин, и другие. Для них она была «дитя с чистым, ничем не омраченным челом и мечтательными, полными веры в чудо глазами».

И все же Алиса вышла замуж только в двадцать восемь лет, в 1880 году, будучи уже старой девой по викторианским, понятиям. Ее муж, Реджинальд Джервис Харгривз, владел поместьем Каффнелз близ Линдхерста в Гэмпшире. Получив образование в Итоне и Оксфорде, он стал мировым судьей и вел в своем поместье очень тихую жизнь вместе с Алисой и их тремя сыновьями. Он любил чтение, особенно французских авторов, верховую езду и охоту, имел он также огромный дендрарий, где росли сосны Дугласа и Мамонтово дерево.

Несмотря на некоторую заторможенность и неловкость в первое время, Алиса привыкла к физической любви и стала находить в ней удовольствие. Она любила своего мужа, его смерть в 1926 году причинила ей глубокое горе.

Но Бёртона она любила со страстью, какую никогда не питала к Реджинальду.

Любила, но больше не люблю, твердила она себе. Она не могла смириться с его вечной непоседливостью – хотя теперь, похоже, ему придется просидеть на одном месте много лет. Правда, это место движется. Его вспышки ярости, всегдашняя готовность затеять ссору, его постоянная ревность давно уже утомляли Алису. Те самые черты, которые раньше привлекали ее в Бёртоне, поскольку ей самой их недоставало, теперь отталкивали ее. Больше всего ее раздражало то, что он так долго скрывал Тайну. Но теперь ей некуда уйти. Все каюты заняты. В некоторых, правда, проживают одинокие мужчины, но Алиса не собиралась уходить к человеку, которого не любит.

Ричард посмеялся бы над ней. Он заявлял, что в женщине ему нужна лишь красота и преданность. Еще он предпочитал блондинок, хотя и отказался от своего предпочтения ради нее. Он посоветовал бы Алисе найти себе какого-нибудь недурного на вид парня с приемлемыми манерами и уйти жить к нему. Нет, неправда. Он пригрозил бы убить ее, если она уйдет к другому. Или нет? Уж конечно, она надоела ему не меньше, чем он ей.

Алиса села и закурила сигарету – на Земле ей это и в голову бы не пришло, – раздумывая, как же ей быть. Не найдя ответа, она вышла из каюты и направилась в салон – там всегда происходит что-то интересное.

Несколько минут она бродила там, рассматривая картины и статуэтки и слушая, как играет на рояле Лист.

Когда она почувствовала себя одинокой и ей захотелось, чтобы кто-нибудь развеял ее тоску, к ней подошла женщина ростом около пяти футов, стройная и длинноногая. Ее небольшие заостренные груди с торчащими сосками едва прикрывала тонкая ткань. Лицо было красивым, несмотря на несколько длинноватый нос.

Блондинка сказала на эсперанто, показав очень белые и ровные зубы:

– Здравствуйте, я Афра Бен, одна из стрелков и бывших любовниц его величества – впрочем, он порой не прочь вспомните старое. А вы Алиса Лидделл, не так ли? Женщина этого свирепого притягательно-уродливого валлийца, Гвалхгвинна.

Алиса ответила утвердительно и тут же спросила:

– А вы – автор «Оронооко»?

– Да, и нескольких пьес, – улыбнулась Афра. – Приятно знати что в двадцатом столетии меня не забыли. Вы играете в бридж? Нам нужен четвертый.

– Вот уж тридцать четыре года, как не играла. Но раньше любила. Если вы простите мне небольшие промахи вначале…

– Ну, мы быстро вернем вам былую форму, хотя это будет небезболезненно, – засмеялась Афра и под руку подвела Алису к столу, над которым висели огромное полотно, изображавшее Тезея, входящего в лабиринт Миноса, где поджидает его Минотавр. Нить Ариадны была привязана к колоссальному мужскому органу героя,

Афра, видя лицо Алисы, усмехнулась:

– В первый раз невольно вздрагиваешь, верно? Прямо ад знаешь, чем Тезей вознамерился убить человекобыка – мечом или чем-то другим.

– Если он остановится на последнем, – заметила Алиса, – то нить порвется и он не найдет дорогу к Ариадне.

– На ее же счастье. Она так и умерла бы, думая, что он ее любит, не зная, что он собирается бросить ее при первой возможности.

Итак, это Афра Эмис Бен – романистка, поэтесса и сочинительница пьес, которую в Лондоне звали Несравненной Астреей, в честь девы-звезды, почитавшейся в Древней Греции. Незадолго до смерти, постигшей Афру в 1689 году, когда ей было сорок девять лет, она написала роман «Оронооко», ставший сенсацией того времени; его переиздали в 1930 году, дав Алисе возможность прочесть его перед смертью.

Эта книга имела большое влияние на развитие английского романа, и современники сравнивали лучшие вещи Афры с трудами Дефо. Пьесы ее, непристойные, но остроумные, приводили зрителей в восторг. Она стала первой англичанкой, зарабатывающей себе на жизнь литературным трудом, а еще она была шпионкой Карла II во время войны с Голландией.

Поведение ее было скандальным даже во времена Реставрации, однако похоронили ее в Вестминстерском аббатстве – честь, в которой позднее отказали известному столь же скандальным (Поведением и куда более знаменитому лорду Байрону.

Двое мужчин у стола нетерпеливо ожидали начала игры. Афра представила их Алисе, кратко рассказав о каждом.

На западном конце стола сидел Лаззаро Спалланцани, родившийся в 1729 году и умерший в 1799-м. Он был одним из самых выдающихся естествоиспытателей своего времени– особенно большую известность получили его опыты с летучими мышами, с целью выяснить, как они могут летать в полной темноте. Он пришел к выводу, что они делают это с помощью ультразвука, хотя этот термин в те дни еще не был известен. Спалланцани был мал ростом, строен, черен – настоящий итальянец, хотя изъяснялся на эсперанто.

Северный конец стола занимал чех Ладислав Подебрад, среднего роста (по меркам второй половины двадцатого века), очень широкий в плечах, мускулистый, с толстой шеей, желтыми волосами и холодными голубыми глазами. У него были очень густые, тоже желтые брови, большой орлиный нос и массивный подбородок с глубокой выемкой. Несмотря на большие ручищи – точно медвежьи лапы, подумала склонная преувеличивать Алиса – и сравнительно короткие пальцы, карты он раздавал с ловкостью миссисипского пароходного шулера.

Афра пояснила, что его взяли на борт всего восемь дней назад и что он – инженер-электромеханик с докторской степенью. Афра сказала еще – вызвав внезапный интерес Алисы, – что король Иоанн приметил Подебрада, когда тот стоял у обломков воздушной машины на левом берегу. Выслушав рассказ чеха и узнав, кто он по профессии, Иоанн пригласил его в качестве второго механика в машинное отделение. Дюралюминиевый киль и гондолу полужесткого дирижабля разрезали на части и поместили на склад «Рекса».

Подебрад был немногословен, – видимо, он принадлежал к числу игроков, которые все внимание отдают бриджу. Но Алиса, пользуясь трескотней Бен и Спалланцани, все же отважилась задать ему несколько вопросов. Отвечал он кратко, однако раздражения не выказывал. Это еще ничего не значило – он всю игру просидел с каменным лицом.

Подебрад, по его словам, был здесь главой государства, расположенного много ниже по Реке и носящего название Нова Бохемуйо – то есть Новая Богемия на эсперанто. Его избрали на этот пост потому, что в Чехословакии он тоже состоял в правительстве и занимал видный пост в коммунистической партии. Теперь он перестал быть коммунистом, поскольку это учение годилось здесь не больше, чем капитализм. Зато его очень привлекала Церковь Второго Шанса, хотя он так в нее и не вступил.

Подебраду стал постоянно сниться сон о том, что глубоко под Нова Бохемуйо будто бы имеются залежи железа и других минералов. В конце концов Подебрад убедил своих сограждан заняться поисками. Это был долгий, утомительный труд, во время которого сломалось множество кремневых, сланцевых и деревянных орудий, но энтузиазм Подебрада не давал людям пасть духом. Кроме того, у них появилось какое-то занятие.

– Поймите, я человек совсем не суеверный, – глубоким басом говорил Подебрад. – Я не верю в сны и не стал бы обращать внимания даже на этот, каким бы назойливым и убедительным он ни был. Не стал бы почти ни при каких обстоятельствах. Мне казалось, что этот сон отражает мое —подсознание – я не люблю этот термин, поскольку отвергаю фрейдизм, но он точно отражает то, что я испытывал. Так проявлялись мои желания найти металл; как мне тогда казалось. Потом я начал считать, что сон можно объяснить и по-другому. Может, между мной и металлом есть какое-то притяжение, и какие-то земные токи идут от него ко мне – ну, скажем, металл – один полюс, а я – другой.

А еще говорит, что не суеверен, подумала Алиса. Смеется он надо мной, что ли?

Впрочем, Ричарду эта чушь пришлась бы по вкусу. Он сам верил в притяжение между собой и серебром. В Индии он, когда болел офтальмией, клал серебряные монеты себе на веки, а в старости, когда стал страдать подагрой, – на ступни.

– Хотя я не верю в сны как проявление подсознательного, я верю, что они могут служить телепатической или иной формой сверхчувственного восприятия, – продолжал Подебрад. – В Советском Союзе широко проводились эксперименты с СЧВ. Как бы там ни было, я чувствовал, что под Нова Бохемуйо залегают металлы. Так и оказалось. Железо, боксит, криолит, ванадий, платина, .вольфрам и так далее. Вместе, не отдельными пластами. Очевидно, те, кто переделывал эту планету, свалили все руды в одну кучу.

Все это, разумеется, говорилось в промежутках между торговлей. Подебрад каждый раз начинал оттуда, где остановился, словно его и не прерывали.

Он индустриализировал свое государство. Народ вооружился стальными мечами, а также луками и огнестрельным оружием из стекловолокна. Подебрад построил два военных парохода – не такие, конечно, громадные, как «Рекс».

– Не для агрессии, а для обороны. Другие страны завидовали нашему богатству и хотели бы отнять у нас минералы, но не осмеливались нападать. Моей конечной целью, однако, была постройка большого винтового судна, на котором я мог бы добраться до истоков Реки. Я не знал тогда, что по Реке уже движутся два гигантских корабля. А если бы даже и знал, все равно бы построил свой.

Потом я связался с некими авантюристами, предлагавшими долететь до истока на воздушном корабле. Эта мысль показалась мне заманчивой, я построил малый дирижабль и отправился на нем в путь. Однако он попал в шторм и разбился. Вся моя команда уцелела, и тут как раз подошел «Рекс».

Через несколько минут игра кончилась. Подебрад и Алиса остались в выигрыше, а Спалланцани сердито вопрошал Подебрада, почему тот заявил бубны, а не трефы. Подебрад не дал ответа, предложив итальянцу самому поразмыслить над этим. И поздравил Алису по случаю ее корректной игры. Алиса поблагодарила, хотя не больше Спалланцани понимала, как чеху удалось выиграть. Перед тем как расстаться, она сказала:

– Синьорина Бен забыла назвать точные даты вашего рождения и смерти на Земле.

Подебрад бросил на нее проницательный взгляд.

– Скорее всего они ей неизвестны. К чему вам это знать?

– Просто меня интересуют такие вещи.

– Родился в 1912-м, умер в 1980-м, – пожал плечами Подебрад.

Прежде чем заступить на дежурство, Алиса поспешила отыскать Бёртона (ей предстояло сегодня учиться вправлять вывихи и накладывать гипсовые повязки). Бёртона она поймала в коридоре на пути в их каюту. Он вспотел, и его .смуглая кожа блестела, как . намасленная бронза. Два часа он занимался борьбой на палках и фехтованием – сейчас у него был получасовой перерыв перед следующим занятием.

По дороге в каюту Алиса рассказала ему про Подебрада. Он спросил, почему этот чех так взволновал ее.

– Его рассказы про сон – просто чушь, – сказала Алиса. – Я вот что думаю на этот счет: по-моему, он агент, заброшенный в долину и знавший, где находятся залежи руд. Сон послужил ему только предлогом, чтобы заставить своих людей копать. Потом он построил дирижабль, чтобы долететь не просто до истока, а до самой башни. Это наверняка так!

– Да-а, – протянул Бёртон в свойственной ему и бесившей ее манере. – Как насчет других доказательств, пусть даже самых слабых? Все-таки этот парень не жил после 1983 года.

– Это он так говорит! Откуда нам знать: может, некоторые агенты – ты сам говорил – изменили свои биографии? И потом… Алиса умолкла, но все ее существо выражало нетерпение.

– Да?

– Вот ты описывал нам членов Совета двенадцати. Мне кажется, Подебрад похож либо на того, кого звали Танабур, либо на того, кого звали Лога!

Это попало в цель, и Бёртон, помолчав, сказал:

– Опиши-ка мне еще раз этого человека. – Выслушав Алису, он потряс головой. – Нет. И у Логи, и у Танабура глаза зеленые. У Логи волосы рыжие, у Танабура – каштановые. А у твоего Подебрада желтые волосы и голубые глаза. Может, он и похож на тех двух, но таких похожих, наверно, миллионы.

– Но, Ричард, цвет волос ведь можно изменить! Пластиковые линзы, меняющие цвет глаз, о которых рассказывал нам Фрайгейт, Подебрад не носит – но не думаешь ли ты, что у этиков имеются и не столь заметные средства, для изменения цвета глаз?

– Возможно. Я сам посмотрю на этого парня. Приняв душ, Бёртон побежал в салон. Не найдя там Подебрада, он отправился в машинное отделение и позднее сказал Алисе:

– Поживем – увидим. Он действительно похож на Танабура и на Логу Если один может быть хамелеоном, может и другой. Но

прошло уже двадцать восемь лет с тех пор, как я их видел, и наша встреча была очень краткой. Не могу ничего сказать определенно.

– И ничего не собираешься предпринимать?

– Не могу же я арестовать его тут, на судне Иоанна! Будем просто наблюдать за ним, а найдется что-нибудь, подтверждающее наши подозрения, – тогда посмотрим. Вспомни агента Спрюса. Когда мы схватили его, он убил себя, просто произнеся мысленно какой-то код – и в его организм поступил яд из того черного шарика в мозгу. Надо будет действовать крайне осторожно и лишь тогда, когда у нас появится уверенность. Я лично думаю, что это только совпадение. А вот относительно Струбвелла у нас сомнений нет. Ну, почти нет. В конце концов то, что каждый, кто будто бы жил после 1983 года, агент —только теория. Возможно, нам просто редко встречались такие люди.

– Ну что ж, буду почаще играть с Подебрадом в бридж – лишь бы только не осрамиться. И послежу за ним.

– Будь осторожна, Алиса. Если он – один из них, он очень наблюдателен. Не надо было спрашивать его о датах его жизни. Возможно, это его насторожило. Надо было узнать у кого-нибудь другого.

– Можешь ты хоть раз в жизни довериться мне полностью? – сказала Алиса и ушла.