Страницы← предыдущаяследующая →
Когда-то давно Либерхоффе возник на пути из столицы королевства к его восточным границам. Вернее, наоборот – от восточных границ к столице, поскольку на востоке были только лес да горы и трудно предположить, что кому-то в Куаферштадте понадобилось бы регулярно посещать эти глухие места. Либерхоффе был последним более-менее цивилизованным городом на этом пути. Ожидая, пока мне принесут вино, я немного расспросил трактирщика о месте, в котором надеялся провести ближайшую пару лет. По его словам, проходя через Либерхоффе, за городом главная дорога распадалась на несколько малых, ведущих в соседние деревеньки. А уж из них можно было только вернуться обратно – дальше начинались непроходимые леса, упирающиеся в подножие гор. Я понадеялся, что фокусник тоже в курсе этой географической особенности и удирать будет по основной дороге. Однако, отъехав от города уже на довольно приличное расстояние, мы с Иголкой так и не догнали зловредную парочку. А ведь не так уж и долго провалялся я без сознания… Получается, либо колдун и его помощница раздобыли каким-то образом лошадей, либо, вопреки моим расчетам, все-таки отправились в другую сторону. Первый вариант казался мне сомнительным – колдун не производил впечатления человека, у которого хватит денег на покупку лошадей… Тут я осадил себя – колдун, кроме того, не производил впечатления колдуна, однако даже его помощнице достало умения заколдовать меня. Вполне возможно, они только прикидывались нищими ради каких-то своих зловещих колдунских планов… или колдовских? А, неважно!
Действительно важным на данный момент являлось то, что я стоял перед выбором – ехать дальше на запад, в сторону столицы, или вернуться, объехать стороной Либерхоффе и искать колдуна по окрестным деревенькам… По здравом размышлении, он вполне мог выбрать этот путь! Я ведь могу обследовать их лишь по очереди, а значит, проклятые чернокнижники имеют все шансы улизнуть. Эти соображения показались мне вполне резонными, и я послал Иголку в объезд крепостных стен. На выезде из восточных ворот города действительно обнаружилась торная дорога, через пару миль разделившаяся на две поменьше. Иголка остановилась на перепутье и вопросительно взглянула на меня.
– Не смотри на меня так, я понятия не имею, какую из них выбрать. Вот если бы колдун превратил меня в пса!..
– Попробуйте, командир! У котов тоже острый нюх, а беглецы проходили здесь недавно. Я бы и сама, только ведь не знаю, как они пахнут.
Я спрыгнул на землю и втянул прохладный ночной воздух… Да, пожалуй. Запахи не усилились, но их стало явно больше, появилось множество оттенков… Я молча махнул лапой в сторону левой дороги и запрыгнул на спину лошади.
– Вот видите, капитан! А вы мне не верили, – с торжествующей укоризной в голосе произнесла Иголка. – Ну теперь-то им от нас не уйти.
– Угу, – буркнул я под нос и несколько раз подряд чихнул, пытаясь избавиться от навязчивых ароматов. Вот ведь удивительно – пока мне было неизвестно о волшебно изменившемся чутье, я ничего особенного и не замечал. Но стоило лишь раз обратить на запахи внимание, как от них не стало спасения. Дорога пахла пылью. Пылью же пахли и окружающие дорогу травы и кусты, что не мешало им одновременно иметь и собственные сильные запахи дерева и зелени. При том – разной зелени, каждая травка источала собственный яркий оттенок. Ветерок доносил из лугов невообразимую смесь травяных запахов, а высящийся неподалеку Либерхоффе разбавлял все это великолепие гнусными миазмами горящего торфа и помоев.
Но сильнее всего, конечно, пахло лошадью…
– Нет, хорошо все-таки, что вас превратили в кота! – продолжала разглагольствовать Иголка. – Коты иногда спят у нас на спинах, зрелище, конечно, забавное, но ничего из ряда вон выходящего. А вот собака верхом на лошади – зрелище ну уж совсем неуместное. Хотя, конечно, чутье у собак куда лучше… О!
Дорога перед нами опять раздваивалась. Иголка выжидающе посмотрела на меня.
– Поворачивай… мм… снова налево.
– Капитан, но вы даже не принюхались!
– Нет смысла, Иголка. Я понятия не имею, как пахнут волшебник или его спутница. Я ведь встречался с ними только в человеческом обличье.
– А куда же мы едем тогда?!
– В самую левую из деревень. Если нам не повезет, отправимся в следующую. И так далее, пока не поймаем этого чертова колдуна.
– Тоже неплохой план! – Оптимизм Иголки показался мне несколько натянутым.
Дорога впереди вилась-вилась, да и нырнула в лес. Иголка остановилась на самой опушке.
– Ну чего стоим, кого ждем? – Я с неудовольствием сообразил, что шпор на мне нет и неизвестно, когда еще будут. – Поехали! Пешком они не могли далеко уйти, мы вот-вот их настигнем!
– Но там темно, капитан! Я даже не вижу, куда поставить копыто!
– Не выдумывай, все прекрасно видно! Ах да… понятно… – оборвал я сам себя, сообразив, что мягкий сумрак, совершенно не скрывающий деталей, существует только для моих новых – кошачьих – глаз. – Извини, сестренка, не сообразил. Придется нам встать на ночлег. Только давай немного зайдем в глубь леса, а то уж больно мы на виду.
Руководствуясь моими указаниями, лошадь зашла где-то на полмили в чащу, там и решено было устроить лагерь. Эх… Лагерь – одно название, ведь в нынешнем моем состоянии я не способен был ни дров насобирать, ни огня развести. Увы, кошачьи лапы не приспособлены держать огниво. В довершение печальных событий сегодняшнего дня меня вновь мучил голод. Окорок, оставшийся почти нетронутым на столе в трактире, больше не казался мне таким уж невыносимо соленым. Надо признать откровенно – спускаться за вином было с моей стороны жалкой уступкой чревоугодию. И что в результате? Окорок наверняка утаил и сожрал кто-то из штурмовавших мою комнату плебеев, мне же оставалось лишь ворочаться с боку на бок на широкой теплой спине Иголки и прислушиваться к урчанию в желудке.
Урчание это, надо сказать, действовало убаюкивающе на меня самого, так что, несмотря на голод, вскоре меня сморило окончательно. Поначалу сон мне снился вполне приятный: будто бы присутствую я на пиру во дворце барона д'Билла – тою самого, что был последним нанимателем моего отряда. И будто бы ломится его стол от всяческих яств и благородных напитков, что, по здравом размышлении, должно было меня сразу насторожить, ибо барон отличался при жизни легендарной скаредностью. Однако во сне мы редко бываем благоразумны, потому несообразие это меня ни в малейшей степени не удивило. Тем более что рядом со мною восседала юная ведьма, рубашка которой – прошу заметить – так и не приведена была в порядок. Вот с этого приятного момента сон мой неожиданным образом изменился, и стали мне сниться то колдун, мечущий в меня молнии, то инквизитор, под торжествующие вопли толпы сжигающий на костре окорок, то огромные мыши – в общем, натуральный кошмар. Мыши окружили меня, и одна из них шепотом сказала другой: «Ты хватай этого мелкого, а я на себя беру лошадь!» Даже во сне слова эти показались мне столь несуразными, что я проснулся. Мыши исчезли, но легче мне от этого не стало – вместо разговаривающих мышей я увидел перед собою трех очень голодных на вид волков.
Поначалу я даже не особенно испугался. Волки редко нападают на людей, да и вооруженному двумя пистолетами и мечом ландскнехту не пристало бояться диких зверей.
– Эй, проваливайте! – Тут настроение мое резко упало. Пистолеты остались в трактире, а меч мне в лапах не удержать. Потому закончил я уже менее уверенно: – Или не поздоровится…
– Крест, чё этот фраер тявкает? – с неподдельным изумлением обратился один из волков к своему напарнику. Тот повернул ко мне здоровенную башку, на которой седая шерсть образовала что-то вроде креста. В глазах его мелькнул слабый интерес.
– Он, Беспалый, тявкает на нас. Зоб надувает.
– Хорош тряслы проветривать, – тихо зарычал третий волк, заходя с противоположной стороны. – А то копытастую разбудите. Ломно по лаполому-то гнать будет, скинется. Мочите белку, а я копытастую завалю. Ужо брюхла напитаем сегодня!
– Свое трясло подбери! – рыкнул на него Крест. – Я рогатых валил, когда твой дед еще мамкину титьку сосал!
– Да я что? – сразу стушевался тот. – Я ж как лучше. Я ж и грю: ты – старый, Беспалый – хромой, у меня жаба в нутре дышать мешает. Скинется копытастая, не догоним.
– Коли еда проявляет смелость, надо ей уважение оказать! – твердо прервал его седой волк. – Мы все еще волки, а не псы, надо традиций держаться. Эй, городская белка, ты можешь уйти, нам нужна только лошадь. Ты нам не нужен, все равно в тебе мяса – на один зуб.
Кровь разом бросилась мне в голову. Может быть, я и не лучший командир – не самый храбрый и не самый удачливый, – но ни разу не запятнал себя позором, спасая свою шкуру за счет подчиненных.
– Я вам не белка, блохастые сявки! – зашипел я, выгнув спину. – С вами говорит капитан ландскнехтов Густав Конрад Генрих Мария фон Котт! Убирайтесь, или, клянусь Девой Марией, я сошью из ваших шкур себе теплый плащ на зиму!
– Хрена себе! – Крест аж сел, услышав такую отповедь. Потом лег. На спину. И начал кататься по земле, поскуливая от смеха. Его банда не отставала в веселье от вожака.
– Капитан!
– Фон Котт!
– Вот умора!
– Убил… ох, не могу, натурально убил и съел!
И тут Иголка подо мною вздрогнула и открыла глаза. Неудивительно, в общем, при таком-то шуме. Увидев прямо перед своей мордой катающихся от смеха по земле волков, она закрыла глаза, помотала головой, открыла… Дико заржала и взвилась на дыбы. Толстому волку, жаловавшемуся на одышку, не повезло больше всех – опускаясь, Иголка приложила его копытом точно в лоб. Впрочем, мне повезло не больше – обезумевшая от страха лошадь рванула прочь с такой скоростью, что я едва успел вцепиться в край попоны и болтался в воздухе, в ужасе глядя на мелькающие вокруг деревья. Каким-то чудом Иголка, скакавшая не разбирая и даже толком не видя дороги, умудрялась не спотыкаться и не врезаться в деревья. Место ночлега мгновенно осталось позади. Беспалый и Крест пытались преследовать нас, но быстро отстали. Я уже было перевел дух, но тут увидел, что попона начинает потихоньку сползать, стаскивая заодно и мешок с моими вещами.
– Иголка, стой!
Бесполезно.
– Стой, волки отстали!
Бесполезно.
– Тпруууу!
Не слышит!
Я попытался перебраться по попоне вперед, на спину лошади, но добился только того, что проклятая тряпка окончательно соскользнула, и я закувыркался по дороге, словно сорванное ветром перекати-поле. Сверху меня накрыло попоной да еще хорошенько приложило мешком. Когда я смог встать на ноги, лошади уже и след простыл.
– Проклятье… Проклятье! Проклятье, проклятье, проклятье… – От накатившей волны отчаяния у меня не было сил даже выругаться как следует. Я мог лишь тупо повторять одно и то же слово «проклятье», пока оно окончательно не потеряло всякий смысл. Все было плохо. Теперь у меня не осталось даже Иголки – единственного друга, единственной живой души, знавшей, кто я на самом деле. К тому же кошки – не бог весть какие ходоки, без лошади мне ни за что не догнать колдуна и его помощницу. Положение – хуже быть просто не может!
– Кто здеся? – неожиданно пробасил кто-то над моей головой.
В кустах заворочалось, затрещало, и на дорогу шагнул самый здоровенный парень, которого я видел в своей жизни. Конечно, то, что мне теперь на всех людей приходилось смотреть снизу вверх, тоже играю свою роль, но человечище и в самом деле был огромный. К тому же лохматый, бородатый и скверно пахнущий. Судя по одежде и дубинке в руках – разбойник. Кто тут сказал, что хуже быть не может?
– Кто здеся? – повторил разбойник, пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте.
Мне-то вполне хватало того скудного света, что давало ночное небо, так что парень был у меня как на ладони. Спрятаться не составило бы труда, но мне было безумно жаль своего роскошного мундира, почти новых сапог, а особенно – меча! Я попытался тихонько уволочь мешок в кусты, но слух у разбойника оказался куда острее зрения. С неожиданной для такой туши скоростью он прыгнул ко мне и стал размахивать дубинкой, надеясь зацепить невидимого противника. И, надо признать, будь на моем месте человек обычного роста, этот прием наверняка сработал бы. А так, покрутившись и безрезультатно помахав дубиной, парень замер и вновь прислушался. Потом грозно рявкнул:
– А ну выходь! Бицца давай! Это лес Булыги!
Выходить я, разумеется, не собирался. Во-первых, пасть от дубины вонючего разбойника для капитана ландскнехтов позор неописуемый. Во-вторых, допустить такое непотребство в облике кота – как-то уж совсем нелепо. Семь поколений моих благородных предков не одобрили бы подобной глупости.
Напрасно прождав некоторое время, разбойник порылся в поясе и вытащил огниво. Быстро запалив трут, он подозрительно огляделся, подобрал сухую ветку и сделал из нее импровизированный факел. Тут уж не заметить мой мешок и попону мог разве что слепой.
– Ух ты! – Радостно хрюкнув, парень уселся прямо на дорогу и стал увлеченно потрошить добычу. Будь я в человеческом теле, ничего проще не было бы бросить вот так на виду мешок, а потом, когда противник станет в нем рыться, отложив оружие, застать его врасплох. Разбойника это не волновало. Похоже, в его маленькой головенке с едва заметным лбом не умещалось больше одной мысли зараз. Он как раз вытащил из мешка меч и таращился на украшенные самоцветами ножны, бормоча про себя: «Камушки! Вот свезло так свезло! Булыга умный, Булыга хитрый… Булыга не понесет меч барыге. Барыга никогда хороших денег не дает, барыга всегда обманывает Булыгу. Булыга хитрый – камешки выколупит и отнесет ювелирам…»
А вот этого допускать я не собирался! Мне меч самому пригодится – хотя бы и впрямь драгоценные камни продать, а на их место заказать подделки из стекляруса. Такая операция, пожалуй, позволила бы мне протянуть до весны, даже если не найду никакой службы… Одна загвоздка – сила явно не на моей стороне. Впрочем, капитан фон Котт никогда не уповал на одну лишь силу. Воинское мастерство наполовину состоит из ума и хитрости. Потому я неслышно подкрался к разбойнику и вкрадчиво произнес:
– Что, понравились вещички?
– Ага… Кто здеся?! – вновь завел шарманку парень, только на этот раз испуганно.
Даже в его тупую башку пришла мысль, что голос за спиной может означать нацеленный в затылок пистолет или нож. Увы, дворянская честь не позволяла мне бить в спину… да и, честно говоря, что я мог ему сделать в нынешнем своем положении? Расцарапать задницу, чтобы неделю не мог сесть? Потому я спокойно вышел у разбойника из-за спины и сел прямо перед ним. Выдержал паузу, чтобы до него точно дошло, КОГО он видит, и тем же вкрадчивым голосом промурлыкал:
– Чужое брать нехорошо. Знаешь такую заповедь: «Не укради»?
Конечно, полной уверенности в реакции разбойника у меня не было. Он мог с испугу и дубиной приложить. Но не приложил. Наоборот, горящая ветка, при свете которой он копался в моих вещах, выпала из ослабевшей руки, маленькие медвежьи глазки закатились, и амбал рухнул в обморок почище монахини, увидевшей голого мужика. Все бы хорошо, но рухнул он прямо на мешок, безнадежно скрыв под тушей все мое достояние. Дьявол! Я-то надеялся, что от испуга он бросит мои вещички и сбежит. Что за времена настали – даже разбойники какие-то жеманные.
Пришлось задействовать план «Б». То есть ждать.
Порода оказалась крепкая – парень очухался минут через пять. Все это время я терпеливо просидел на месте, подавляя мучительное желание заняться каким-нибудь полезным делом – например, вылизать шерсть на брюхе. Кошачья часть моей новой сущности возмущалась ужасным состоянием шкуры, но человеческая часть пока не готова была к такому способу наведения гигиены. К счастью, разбойник наконец зашевелился и отвлек меня от внутренней борьбы. Посмотрев в его мутные глаза, я строго произнес:
– Только попробуй снова грохнуться в обморок! Нос откушу!
– Ы-ы-ы-ы-ы! – промычал парень, лихорадочно шаря за пазухой. Я с интересом наблюдал за этим, гадая, что он там ищет. Оказалось – нательный крест. Я откровенно зевнул, вежливо прикрыв рот лапой, потом, подождав, пока он вдоволь намашется крестиком, произнес:
– Ты был плохим христианином, Булыга. Очень плохим. Потому крест тебе не поможет.
– Ты заберешь Булыгу в ад? – всхлипнул разбойник и заплакал от жалости к себе.
– Хотел, – со всей возможной серьезностью произнес я. – Но вижу, ты искренне раскаиваешься…
– Да! Да-да-да! – Булыга принялся истово креститься. – Булыга раскаивается! Булыга больше не будет!
– Ну хорошо, хорошо. Только перестань мельтешить. Я вижу, ты парень не совсем пропащий, потому дам тебе шанс. Ты сможешь послужить делу добра и тем самым спасти свою заблудшую душу…
– А?
– Тьфу ты, черт! Короче. Поможешь мне – в ад не попадешь. Не в этот раз, во всяком случае… – добавил я про себя. – Скажи мне, мой скудоумный друг, далеко ли до ближайшей деревни.
– Ну… это… не-а, к утру можно дойти.
– Очень хорошо. Тогда слушай мою команду. Веши сложи в мешок, понесешь. Так… Взвали его на спину и держи аккуратно… – Я запрыгнул на поклажу. Булыга даже слегка покачнулся – все-таки размерами я значительно превосходил обычных котов. – Топай в деревню. А там я скажу, что дальше делать.
Разбойник перекрестился и послушно затрусил по дороге, освещая путь горящей веткой. Со стороны, наверное, зрелище было совершенно умопомрачительное. Но смотреть со стороны было некому.
Ехать на разбойнике оказалось совсем не так удобно, как на лошади. В плавности хода Булыга значительно уступал Иголке, да и разговор не поддерживал – при каждой попытке заговорить с ним лишь втягивал голову в плечи и начинал бормотать «Отче наш» – похоже, единственную молитву, которую знал. Ну да дареному… гм… коню в зубы не смотрят.
Мой столь неожиданно завербованный «рысак» не ошибся – солнце только вставало, когда тропинка вывела нас на окраину леса и побежала дальше уже через поле с аккуратными стожками сена. Невдалеке виднелась и деревня – где-то с дюжину маленьких чистеньких домиков за невысокими заборами. Я только подивился, как можно жить столь беспечно в окружении леса, по которому бродят разбойники и волки. Впрочем, меня это не касалось. Все, что мне нужно было от деревушки, поймать колдуна, если он был здесь, и заставить его вернуть мне человеческий облик.
– Ох-ох-ох… – неожиданно подал голос разбойник и остановился.
– Ну, волчья сыть, чего встал? – недовольно проворчал я, выглядывая из-за плеча гиганта. – Нам в деревню, если ты не забыл.
– Нельзя. Господин черт, нельзя. – В голосе Булыги отчетливо слышались испуганные нотки. – Булыга не пойдет дальше.
– Кто тебя спрашивает? А ну вперед, бегом, марш-марш!
– Нельзя! Здесь плохие люди! Злые!
– А где они добрые? – возразил я. – Булыга, мне плевать на морально-этические качества местного населения. Двигай в деревню, если не хочешь прямо сейчас отправиться в ад. Ты же не думаешь, что черти окажутся добрее этих людей?
После недолгих размышлений Булыга тяжко вздохнул и потрусил все-таки в сторону деревни. Меня должна была бы насторожить возникшая пауза, но на тот момент я еще плохо разбирался в тонкостях душевной организации разбойника и не обратил внимания на его сомнения. Чтобы не нервировать крестьян, на околице я соскочил на землю и побежал рядом с Булыгой. Конечно, передвигаться на четвереньках наследнику тевтонских рыцарей не пристало, но идущий на задних лапах кот мог вызвать среди местного населения ненужный ажиотаж. Пришлось напомнить себе, что сейчас я как бы нахожусь в разведке, а разведчику и на четвереньках, а то и ужом поползать незазорно.
Впрочем, как вскоре выяснилось, можно было и не переживать о производимом на крестьян впечатлении – никто на меня и внимания не обратил. Звездой сезона стал Булыга.
Первая же встречная селянка пару мгновений вглядывалась в моего спутника, после чего всплеснула руками и бросилась прочь, оглашая деревню пронзительными воплями. Что именно кричала женщина, мне разобрать не удалось, да и не до того было – на ее крик из домов начал вылезать народ, вооруженный вилами, топорами и прочим смертоубийственным сельскохозяйственным инструментом. Булыга испуганно икнул и нацелился было сделать ноги, но дорогу к отступлению уже перегородили несколько сурового вида мужиков, один из которых даже имел при себе настоящий старомодный меч. Выражение большинства лиц не сулило Булыге ничего хорошего. На меня пока никто не обращал внимания, и я предпринял обманный маневр, укрывшись в ближайших кустах. И вовремя! Булыга даже не пытался сопротивляться, да и о каком сопротивлении может идти речь, когда со всех сторон на тебя нацелены вилы? Разбойник лишь обреченно вздохнул и, бросив дубинку, позволил себя связать.
– Эй! Ты чего здесь делаешь?! Пошел вон! – неожиданно налетел на меня сзади бешено лающий комок шерсти. – Пошел! Пошел вон! Мой сад! Пошел вон!
Моя кошачья половина отреагировала быстрее, чем я сообразил, что происходит, – спина сама собой выгнулась, шерсть стала дыбом, клыки оскалились, а правая лапа самостоятельно нанесла увесистую оплеуху налетевшему на меня псу.
– С-с-сам пшшшел вон!
Учитывая, насколько я в нынешнем своем виде был крупнее обычных котов, удивительно, что этот пес вообще осмелился на меня напасть. Получив же когтями по морде, он и вовсе растерялся и, отскочив на приличное расстояние, жалобно завизжал.
– Ну чего ноешь? – раздраженно поинтересовался я, косясь на него одним глазом, а вторым посматривая, куда повели Булыгу. – Сам напросился. Нечего было наскакивать…
– Я же на службе! – с обидой в голосе возразил пес. – Это вы, кошки, совсем порядка не знаете – где хотите, там и шастаете! А мы дворы охраняем!
– От кого? От меня, что ли? Нужен мне твой двор… Не видишь, что ли, я за тем человеком наблюдаю? Сейчас его уведут, и я за ним уйду. Подождал бы пару минут, шкура осталась бы целой.
– Это был бы бесчестный поступок! – возмутился пес. – Как бы я мог дальше служить суверену, если бы предал его интересы ради своей шкуры?
– Кому? А… ты имеешь в виду хозяина дома? – Я хмыкнул. – И ты искренне считаешь, что твоему… хе-хе… суверену не все равно, сколько кошек шастает у него по двору?
– Не имеет значения! Порядок есть порядок! Вдруг ты цыплят воровать пришел?
– Ну-ну… – проворчал я, окончательно теряя интерес к туповатому служаке. – Охраняй сколько угодно, только ко мне не суйся. Не до тебя. Сейчас досмотрю, куда повели моего приятеля, и сам уйду с твоего драгоценного двора.
– Я тебе и так скажу, куда его повели. В дом старосты. Запрут в погребе до завтра.
– А завтра что?
– А завтра будут судить. Его здесь хорошо знают. Лет пять назад он пришел в село. Устроился батраком к тогдашнему старосте. А через год старосту убил, дом его спалил, а сам ушел в лес и стал на дороге разбойничать. Как уж на него ни охотились, а выловить не смогли. Ан вот он и сам явился! Теперь наверняка повесят…
– Понятно. – Я почесал за ухом. – Слушай, а ведь твой двор – первый на дороге из леса, а ты все время во дворе…
– Ну?..
– Ты не видел – не приходили ли в деревню вчера или сегодня утром два путешественника – старик и девушка в мужской одежде? Или, может быть, прибегала испуганная неоседланная лошадь?
– Ерунду ты какую-то несешь, – недовольно буркнул пес. – Ничего подобного я не видел, а и видел бы – не сказал бы! Ты тут безобразия нарушаешь, а я буду тебе помогать?
– Да как хочешь, – фыркнул я, выбираясь на дорогу. – Нравится тебе в доблестного стражника играть – играй, кто ж тебе не дает? Думаешь, хозяин оценит твою верность? Как же! Раздобудет молодого щенка, а тебя вышвырнет на улицу!
Конечно, столь мелкая месть недостойна благородного дворянина, но не вызывать же мне его на дуэль в самом-то деле?
Во всю прыть, которую только могли развить лапы, я припустил вслед за толпой, в середине которой возвышались широченные плечи и опущенная голова Булыги. Да… кошки явно не созданы для долгого бега! С места я рванул очень даже прилично, но вот долго такой темп выдержать не смог. Пришлось присаживаться, переводить дух и дальше уже бежать легкой трусцой. Нет, какой-никакой, а транспорт мне необходим…
Тем временем толпа довела Булыгу до жилища старосты – большого крепкого дома, крытого, в отличие от остальных, не соломой, а черепицей. Вышедший на шум мужик был под стать дому – крепкий и массивный. Изрядное чрево лишь добавляло ему солидности, как и гладкая благообразная борода. Как и все селяне, староста одет был неброско – будний день ведь, – но в почти новую одежду. При виде Булыги лицо его выразило сложную гамму чувств – начиная от испуга и заканчивая торжествующим злорадством.
– Ай, молодцы! Все-таки заловили душегуба! Кому удалось?
– Да это… – замялся один из «ловцов». – Сам он приперся. Клара пошла за водой к колодцу и увидала, как он топает прям по главной улице. Совсем обнаглел!
– Вот дела. – Староста обошел вокруг связанного разбойника, разглядывая со всех сторон, словно какую диковину. – Или и впрямь обнаглел, или окончательно сдурел. Он и раньше-то не великого ума был, а от жизни в лесу небось последний потерял.
– Ум-то, может, и потерял, да не весь! – встрял все тот же мужик. – Глянь, что у него в мешке заплечном нашли!
– Ишь ты… – Староста осторожно повертел в руках меч, потрогал ткань мундира. – Вещи-то знатные, явно дворянину или богатому купцу принадлежали. Признавайся, упырь, кого ограбил?
– Булыга не грабил! – с некоторым даже достоинством возразил разбойник. – Это моего господина. Он сказал нести.
– Нет, вы только послушайте! – всплеснул руками староста. – «Моего господина»! И как только ума хватило такое придумать?! Кто ж тебя, чучело лесное, в слуги возьмет? И где твой господин сейчас? Почему ты один пришел?
– Здесь… – Булыга растерянно огляделся, видимо только теперь сообразив, что меня рядом нет. Я благоразумно спрятался за калитку. – Был только что здесь! Господин! Господин, где вы?! Помогите мне, господин!
– Ой, умора! – сквозь смех простонал староста. – Он ведь, похоже, и впрямь какого-то господина зовет! Совсем умом тронулся! Ну ведите его пока в погреб, завтра разберемся…
Пока Булыгу под гогот толпы заталкивали в погреб, я незаметно прокрался в дом старосты – благо дверь он закрыть за собою забыл. Внутри дом производил еще более солидное впечатление – пожалуй, местный староста живет побогаче, чем иные знакомые мне дворяне! Да и, если подумать, остальные селяне выглядели вполне себе сытыми и довольными жизнью, одежда на всех справная… Интересно, чем же они таким промышляют в своем захолустье? Не торговля же овощами с огородов приносит такие прибыли?
Тут в дом вернулся староста, и я вынужден был немедленно искать убежище под кроватью. Покрывало свешивалось до самого пола, так что мне совершенно не видно было, что происходит в комнате, зато отлично все слышно. Надо сказать, кошачий слух не только намного сильнее человеческого, но и чувствительнее – в том смысле, что разнообразные звуки приобретали множество оттенков, человеку недоступных.
Так, например, в звуке шагов старосты мне совершенно отчетливо слышалось раздражение и почему-то – страх. Страх этот выдавало и бормотание, с которым староста принялся расхаживать по комнате. Большей частью то были разнообразные и довольно заковыристые ругательства, но в том, как они произносились, в интонациях – во всем этом была растерянность и все тот же страх.
– Берта! Иди сюда! – решившись на что-то, рявкнул староста.
– Сам и иди, если тебе надо! – немедленно отозвался сварливый женский голос откуда-то из глубины дома. – Я тебе что, собачонка какая, по первому слову бегать? Некогда мне!
– Берта, я тебе сказал, иди сюда! Или сам приду, но ты отведаешь тумаков!
– Что-о-о?!
Хоть я и пребывал в безопасности под кроватью, но, услышав полный праведного гнева вопль, невольно втянул голову в плечи и зажмурился.
– Ах ты, тупоумный жирный бурдюк! Да как у тебя только язык повернулся такое сказать! – Загрохотали шаги, и в следующий момент голос уже раздавался в комнате. – Да чтобы у тебя все волосы повылезли, а новые проросли внутрь твоей пустой башки! Как ты только посмел такое мне сказать?!
– Заткнись, Берта! – Староста ударил кулаком по столу. – Заткнись! Андрэ вернулся…
– Как ты смеешь… Андрэ?
– Да.
– Не может быть!
– Повтори это хоть дюжину раз, но так есть. – Староста опустился на стул. – Заявился прямо среди дня в деревню.
– Его…
– Нет, к сожалению. Он никому не угрожал, даже не сопротивлялся, когда его вязали. Это-то меня и пугает больше всего! Значит, так и задумал, чтобы его живым повязали! Он хочет все рассказать!
– Да брось ты! У него ума на это ни в жизнь не хватило бы! Да и с чего бы теперь-то? Сразу ничего не сказал, а через три года вдруг решился?
– В том-то и дело. Сразу мог не сообразить – испугался, да и сколько ему тогда было? Семнадцать зим всего. Сидел все это время в лесу, думал, думал и надумал. К тому же он про какого-то господина плел. Я решил было – совсем у парня ум за разум зашел. А теперь думаю – вдруг и впрямь встретил его какой-то умный человек, выслушал и понял, какую выгоду из той истории извлечь можно!
– И где же этот господин? – В голосе Берты явно прозвучало недоверие. – У Андрэ на лбу написано, что он дурачок. Кто такого слушать станет?
– Не знаю. Вон на сундуке веши лежат – при нем нашли, явно не с простого человека! Может, конечно, он кого-то ограбил в лесу, но вдруг и впрямь его господина? Правда, Клара – ну ты знаешь, вдова Клара, что на отшибе живет, – говорит, он так в село один и вошел… Да неважно! Может, и нет никакого господина, но Андрэ нам и в одиночку опасен.
– Опасен, – мрачно согласилась женщина. – Но от тебя в деревне многие зависят, твое слово всяко больше значит, чем бредни какого-то разбойника.
– Так-то оно так, да ведь многие и в спину ударить не прочь, – пригорюнился староста. – А если Андрэ на суде начнет все выкладывать, тут у них и повод появится. Свалить меня, конечно, кишка у них тонка, но крови нам попортят! Эх! И что ему было не сгинуть в лесу за эти годы по-тихому?! Или напал бы на кого и погиб…
– Или попытался сбежать и его охранник убил бы? – подхватила совсем другим тоном Берта. – А?
– Да он не побежит, – отмахнулся староста. – Не для того заявился.
– А ему бежать и не нужно, – вкрадчиво произнесла Берта. – Вы с ним почти одного роста, он, конечно, в плечах шире тебя и мордой не особо похож, но кто в темноте увидит?
– Да ты глупее Андрэ! – взвился староста. – Я, по-твоему, должен под стрелы лезть? А если меня убьют?
– Сам дурак! Ты староста или так – пописать вышел? Поставь на ночь охранять дом самых косоруких стрелков. Вот хотя бы Жака и Филиппа-мясника – два тюфяка пара! Что один, что другой с двух шагов в стог сена не попадут. Мелькнешь перед ними в темноте разок и спрячешься. Они стрел от испуга накидают, там мы Андрэ и положим…
– Мы? – нервно сглотнул староста. – А… а… как же мы его…
– Угадай? – со злой издевкой произнесла женщина. – Заварил кашу, теперь расхлебывай. Проткнешь стрелой и бросишь. Да только выведи сначала в сад тайком, а то весь погреб перемажешь кровью, а мыть кому?
– Боже…
– Поздно ты о нем вспомнил, Демьен. В эти места он уж и не заглядывает небось…
– Не богохульствуй, женщина!
– Ха! Я-то хоть на словах богохульствую, а ты – в делах!
– Стерва, – злобно буркнул староста, сдаваясь. – Ладно, видать, другого выхода нет…
– Конечно нет. Ничего, не трясись так. Будешь меня слушаться – выпутаемся и на этот раз. Пошли на кухню, мой кабанчик, я тебе для храбрости можжевеловой настойки налью.
Стоило шагам заговорщиков стихнуть, как я выбрался из-под кровати и бросился к сундуку. К счастью, увлеченный мыслю о предстоящем возлиянии, староста забыл спрятать мои пожитки. Замечательно! Вещи я вернул, в деревне этой подозрительной меня больше ничего не держит – колдун сюда, похоже, не заглядывал…
Выбравшись из дома старосты, я дотащил мешок до ближайшего куста и тут совершенно некстати вспомнил про бедолагу Андрэ. Нет, понятно, что громила – всего лишь жалкий тупоумный смерд, к тому же разбойник. Любой офицер в бою жертвует такими андрэ, Жаками и фрицами без счету – крестьяне плодовиты и к следующей войне нарожают нового пушечного мяса… Но я всегда был плохим офицером, чего уж там – себе врать смысла нет. Правда, за все годы, что я командовал отрядом, мы потеряли всего десяток ландскнехтов, но кто это оценил? Громких побед за нами не числилось, молва обо мне шла как о командире талантливом, но трусоватом. Даже собственные солдаты не ценили того, что их не бросают в тупую резню, они предпочли бы рискнуть шкурой, лишь бы за хорошую плату. Правильно говорят – добрые дела наказуемы!
Не слушая здравых увещеваний рассудка, я отволок вещи подальше в сад, хорошенько запрятал и вернулся к дому старосты. Ну не мог я бросить Булыгу! Ладно бы он и впрямь виноват был и ждал бы его справедливый суд. Но ведь его собирались подло убить непонятно за какую тайну, которой он, подозреваю, и сам толком не знал.
Да и в конце концов таскать самому мешок с барахлом и меч оказалось слишком тяжело.
Надо признать, в нынешнем моем положении были и несомненные плюсы. Например, из меня получился бы идеальный лазутчик. Кошки ведь обычно не привлекают особого внимания, все привыкли, что они ходят, где им вздумается – ну крутится рядом с домом какой-то приблудный кот, мало ли, может, мышей учуял. Да и сам дом, закрытый для человека, для меня был, можно сказать, гостеприимно распахнут. Сдвинув в сторону расшатавшуюся черепицу на крыше, я легко проник на чердак, где обнаружил подвешенные к поперечной балке колбасы, окорока и прочие копчености. Это был настоящий подарок судьбы, ведь шли уже третьи сутки моего вынужденного поста. Утолив голод и без малейших угрызений совести утащив пару колец колбасы в садовый «склад», я устроился на ветвях яблони рядом с домом – дожидаться сумерек.
Кошачья природа и тут проявила себя наилучшим образом – в прежние времена я терпеть не мог сидеть в засаде. Гордые потомки фон Коттов не признают подлых способов ведения войны, да и не умею я подолгу оставаться в бездействии. Это у меня с самого детства, что не раз отмечал сельский священник, пытавшийся обучить меня грамоте. Сколько он ни пытался привить мне усидчивость посредством розог, эффект получался прямо противоположный ожидаемому. Теперь же стоило мне занять свой наблюдательный пост, как веки немедленно смежились и накатила умиротворяющая дрема. Но это был не просто сон – непростительно было бы мне, опытному наемнику, заснуть на посту, нет, какая-то часть сознания продолжала бодрствовать и внимательно наблюдать за происходящим вокруг.
Впрочем, вокруг ничего не происходило до самого вечера.
Солнце уже клонилось к закату, когда староста наконец соизволил покинуть дом. Судя по сочному цвету лица и особой плавности и гибкости движений, все это время Демьен подбадривал себя можжевеловой настойкой. К настоящему моменту душевное его состояние явно достигло того ключевого пункта, когда подвигов еще хочется, а здраво оценить их последствия уже не очень получается. Обычно когда такого состояния достигают собутыльники в кабаке, неизбежно вспыхивает драка. Но старосте подраться было не с кем, потому он ограничился нелестными замечаниями относительно неких абстрактных недоброжелателей, которым было грозно обещано что-то показать. Пошатавшись по двору, Демьен отпустил вооруженных крестьян, охранявших двери погреба, наказав вызвать на смену Жака-шорника и Филиппа-мясника.
Искомые «герои» явились незамедлительно – похоже, староста руководил в деревне железной рукой. Впрочем, на воинских качествах «охраны» это никак не сказалось. Глядя на двух сонных мужиков в плохо сидящих разрозненных деталях давно устаревших лат, на ум приходили разные эпитеты, но ни «грозный», ни «воин» среди них не было. Вооружены оба были примерно одинаково – переделанными из кос алебардами и охотничьими луками. У Филиппа к тому же на поясе висел устрашающих размеров тесак. Видимо, в силу профессии мясник считался наиболее близким к воинскому ремеслу человеком, хотя выражение уныния на его лице свидетельствовало, что сам он вовсе так не считает и с удовольствием бы провел предстоящую ночь дома. Демьен раздал путаные распоряжения и скрылся в доме, а я перебрался поближе к дверям. Пока мне было совершенно непонятно, как староста собирается проникнуть в погреб и вывести Булыгу в сад прямо на глазах у двух свидетелей. Устроившись прямо за спинами «стражников», я прислушался. Поначалу разговор шел о вещах, несомненно близких обоим селянам. Но вот лично мне обсуждение отличия местного пива от пива в Либерхоффе показалось как-то не особо увлекательным. Однако, как я и предполагал, разговор в конце концов свернул на личность охраняемого разбойника.
– А чё, ты как кумекаешь, он приперся-то? Жак выразительно покосился на массивную подвальную дверь. – Скока лет из лесу не казался, а тут – нате вам! Чо хотел-то?
– Хрен его знает. – Филипп сделал тупое лицо, обстоятельно обдумывая вопрос соратника, но ничего, видимо, не придумал и, многозначительно подняв палец, повторил: – Хрен его знает. У него и сразу-то мозги набекрень были, когда еще тока пришел. Помнишь?
– Помню, а то! Только знаешь чё… вот не верю я.
– Во что?
– Ну это… Не убивал Андрэ старика! – понизив голос и опасливо посматривая на дом старосты, выпалил Жак. – Не верю!
– Тихо ты! – Филипп огляделся. – В то мало кто верит. С чего бы ему старика жизни лишать? Староста ему заместо отца был. И кому он поперек горла стоял – про то всем ведомо. Только все молчат. Да и тебе лучше помолчать. Тебе этот недоумок что – брат или сват?
– Да я чё? Мне же просто интересно – чего он вернулся-то? Вдруг решил рассказать, как оно все было на самом деле?
– Ну и что? Кто его слушать будет – разбойника-то? Да и кому эта правда нужна? Разве что Ансельм опять бучу поднимет, он давно на место старосты метит. Только кишка у него тонка. Покричат, поспорят и быстренько Андрэ вздернут, чтобы воду не мутил…
Так-так, кое-что прояснилось. Как я и предположил, у старосты рыльце в пушку… Не иначе как сам он старосту и убил, а потом каким-то образом вину на Андрэ свалил. Что, если вспомнить невеликий ум разбойника, было делом не особенно трудным. А теперь, когда я, можно сказать, привел бедолагу прямо в руки Демьену, он его наверняка убьет как опасного свидетеля. Правда, остается непонятным главное – как он собирается провернуть это маленькое дельце?
Не успел я об этом подумать, как заметил какое-то шевеление у задней стены дома. Сумерки уже сгустились настолько, что занятые разговором «стражники» ничего не заметили, а вот мне отлично были видны две грузные фигуры, крадущиеся прочь от дома. Проклятье! Конечно же из дома должен быть еще один ход в погреб! Не станет же хозяйка бегать через улицу каждый раз, когда на кухне понадобится что-то из запасов. Как я мог не подумать о такой простой возможности?!
Я метнулся вслед за беглецами, в несколько прыжков догнал их и пристроился в арьергарде. Первым крался Демьен, за ним, след в след, с неожиданной для такого амбала сноровкой – Андрэ. Отойдя шагов на двадцать от дома, староста остановился.
– Ну все, Андрэ, дальше ты сам…
– Спасибо, Демьен! – Булыга растроганно шмыгнул носом. – Демьен добрый. Приходи в лес – зажарю оленя!
– Спасибо, Андрэ… Ну ступай, а то еще увидит кто.
Булыга беспечно повернулся к своему «спасителю» спиной. Староста немедленно вытащил из-под полы стрелу и уж было воткнул ее под лопатку Булыге, но тот каким-то звериным чутьем уловил опасность и успел отшатнуться, расплатившись лишь царапиной на боку.
– Ты эта… зачем эта? – Лицо Андрэ выражало только недоумение и детскую обиду. – Ты же сам отпустил!
– Зачем? – зло прошипел сквозь зубы староста, примериваясь для нового удара. – А ты зачем приперся? Сидел себе в лесу, никто тебя не трогал. Так нет же, тебе справедливости захотелось! Вот и будет тебе сейчас справедливость!
Булыга превосходил старосту и ростом, и сложением, но за исход их поединка я бы не поручился – Андрэ был растерян, обижен и явно не настроен драться. Тут со стороны дома донесся пронзительный женский крик:
– Помогите!
Андрэ вздрогнул и на мгновение отвлекся от противника, чем староста и не преминул воспользоваться: бросившись на Булыгу, ударил его плечом в грудь так, что отчетливо затрещали ребра. Оба покатились по земле, ломая кусты.
– Вор! Убийца! – не унималась жена старосты. – Сбежал! Да не стойте же вы пнями! Ловите его! Стреляйте!
– Куда стрелять-то? – рассудительно возразил Филипп. – Не видно же ни зги.
– На звук стреляйте! Слышите – вон он через сад ломится! Ну что за мужики пошли! Дай сюда лук!
Демьен между тем сумел подмять Булыгу и примерился уже воткнуть ему стрелу в шею, когда я решил, что пора вмешаться.
– Ну хватит. Поиграли, силой померились – и хорош. Пока до смертоубийства не дошло… Хватит, я сказал! – Мне пришлось все-таки привлечь к себе внимание, со всей силы вонзив когти в толстую ляжку старосты.
Демьен взревел, выронил стрелу и очумело заозирался – в сумерках-то меня непросто было рассмотреть.
– Я здесь, – терпеливо произнес я. – Опусти глаза ниже, Демьен. Видишь меня? Это я с тобой разговариваю…
– Хозяин! – радостно прокомментировал мое появление Андрэ. – Господин черт, я уж думал, вы меня бросили!
Реакция старосты была предсказуема. В обморок он, правда, не упал и даже напротив – очень резво вскочил на ноги и вломился в кустарник, подвывая от ужаса. Над нашими головами немедленно засвистели стрелы – похоже, жена старосты завладела-таки луком.
– Хозяин… эта… жизнь мне… никогда не забуду!
– Спасибо скажешь потом, – оборвал я косноязычные благодарности Булыги. – Надо нам сматываться побыстрее, а то сейчас тут вся деревня соберется. А я как-то недолюбливаю ночную охоту с факелами и собаками. Особенно когда охотятся на меня.
В человеческом теле мне было бы ни за что не отыскать кусты, в которые днем запрятал вещи – в темноте все казалось не таким, как днем. Помог кошачий нюх – я и не замечал раньше, что мои сапоги так омерзительно сильно пахнут. Рядом не менее отчетливо пахло потом, чесноком и свежей кровью. Впрочем, Демьена не нужно было искать по запаху – он шумно ворочался на земле и жалобно стонал, пытаясь вытащить торчащую из ягодицы стрелу.
– Надо же, а она неплохо стреляет вслепую! – восхитился я, разглядывая эту картину.
Демьен испуганно умолк, безуспешно стараясь слиться с окружающими кустами.
– Да ладно, не трясись так. Я не по твою душу… пока. – Мне показалось забавным слегка попугать старосту. – Но если и дальше будешь жить без стыда и совести – мы скоро встретимся.
Булыга легко вскинул на плечи мешок, и мы побежали прочь из сада.
Страницы← предыдущаяследующая →
Расскажите нам о найденной ошибке, и мы сможем сделать наш сервис еще лучше.
Спасибо, что помогаете нам стать лучше! Ваше сообщение будет рассмотрено нашими специалистами в самое ближайшее время.