Книга Проект АЦ онлайн - страница 4

6

Комната моя была большая, светлая, с окном во всю переднюю стенку.

Журнальный столик, кресла, у окна письменный стол, у стены два шкафа, платяной и книжный. Книги все новёхонькие: Конан-Дойль, Дюма, Беляев, полные собрания сочинений. Читай – не хочу. Телевизор в углу. Включил – обычная московская сетка. Почему-то меня это успокоило. Подошёл к окну, отодвинул штору. Внизу бассейн, пальмы, за ними косая мутноватая поверхность купола, а дальше, как в тумане, – тайга и озёра.

Вдруг по дорожке, усыпанной гравием, к бассейну пробежала девчонка в ярко-голубом купальнике. Судя по виду, класс седьмой-восьмой. Впрочем, кто его знает. Лихо нырнула, поплыла брассом. Так. Значит, здесь и девчонки есть. Жаль. Однако же – всё живая душа, а то и поговорить не с кем. Я поспешно разделся, побросал свои одёжки на кровать (она стояла в нише за занавеской), уверенно подошёл к деревянной стене, отодвинул скользящую, как в вагоне, дверь. За дверью была ванная, свет в ней включался автоматически.

Впрочем, меня это уже не удивило. Я быстренько ополоснулся, обмотался махровым полотенцем, висевшим здесь же, на крючке, осторожно подошёл к окну, выглянул. Девчонка всё ещё плавала. Я разлетелся было бежать – ба, а плавок-то у меня и нету!

Огорчился. Подошёл к платяному шкафу. Думал, пустой, распахнул дверцы – а он битком набит. Красивые синие униформы, одна шерстяная, другая вроде бы джинсовая, с нашивками. Рубашки, майки, всё, что нужно. И плавки, разумеется, тоже. Синтетические, красно-зелёные, точь-в-точь по мне.

Правильно Дроздов говорил, всё будет на месте.

Натянул я плавки и вприпрыжку помчался на улицу. Вниз по лестнице, через вестибюль – и к бассейну. С ходу нырнул – вода тёплая, солоноватая.

Вынырнул – рядом девчачья голова в жёлтой резиновой шапочке. Черноглазая девчонка, лицо хулиганистое.

– Во псих, напугал! – сказала она. – Головой небось ударился? С этого края мелко.

– Ничего! – бодро ответил я, хотя теменем приложился действительно.

Лёг на спину.

– Здорово, а?

Девчонка уже отплыла, обернулась:

– Что ты сказал?

– Я говорю, здорово!

Ничего она не ответила, подплыла к лесенке, начала подниматься.

– Э, постой, ты куда? – крикнул я.

Быстренько, сажёнками помахал за ней. Схватился за поручни.

– Тебя как зовут?

Думал, что ответит: «А тебе какое дело?» С девчонками это случается, находит на них иногда. Будто имя – это государственная тайна либо что-нибудь неприличное.

Нет, ничего.

– Соня, – ответила она, снимая шапочку.

– Слушай, Соня, меня Андрей зовут. А остальные где?

– Кто? – спросила она недовольно.

– Ну, ребята!

– Да спят, наверно, либо лопают.

Она повернулась, явно собираясь уйти. Я подтянулся и схватил её за руку.

– Оп-ля!

Соня быстро взглянула на меня, нахмурилась, и вдруг чёрные глаза её вспыхнули, и в плечо меня больно толкнуло. Я чуть не опрокинулся навзничь.

Взглянул на руку – два круглых волдыря быстро вспухали, белели на предплечье, а вокруг краснота.

– Ни фига себе! – пробормотал я.

А Соня молча повернулась и пошла к корпусу, не оглядываясь.

Я вылез из воды, сел на край бассейна и, ошалелый, принялся дуть на волдыри.

Жгло ужасно.

И ведь это она сделала, негодяйка, я понял!

Тут мне стало жутко. Если это обычный одарённый переросток, то что ж за дарования сидят сейчас молчком в остальных комнатах!

Купаться мне сразу расхотелось, обедать – тоже. Я посмотрел на купол, на столб лифта, уходящий кверху, к низким облакам, поднялся и побрёл в свою комнату.

В комнате мне стало совсем нехорошо. Не то чтобы рука болела, хотя и это было тоже, но просто тяжело на душе.

Я лёг на кровать, не переодеваясь, прямо в мокрых плавках (благо постель была застелена покрывалом), и стал думать. Руку жгло огнём, я даже всплакнул от боли. Но думать продолжал и в слезах.

Да тут и думать было нечего, всё и так ясно: я ПО ОШИБКЕ попал в школу для совершенно необыкновенно одарённых детей. Именно по ошибке, по недоразумению. Дроздов настойчиво допытывался в Москве, нет ли у меня какого-либо особого дарования. И, видимо, я «ввёл его в заблуждение» (как любит говорить Ольга Максимовна): он решил, что во мне что-то есть. А во мне ничего нет, ну ничегошеньки, и рано или поздно это обнаружится, мне на позор, а другим дарованиям на потеху.

Может быть, Дроздов решил, что я прирождённый гипнотизёр? Я перебрал в уме все мыслимые ситуации, когда эта способность у меня могла проявиться. Ну, положим, когда я долго глядел на маму исподтишка, она переставала вздыхать, поднимала голову и печально мне улыбалась. Но это не доказательство. Ещё, допустим, на уроках, когда я зажимал ладонями уши и смотрел на Ольгу Максимовну в упор, она меня к доске не вызывала. Но, с другой стороны, не помешало же это мне вчера получить двойку. Подумать только, это было ещё вчера!

Нет, не стоит себя утешать: ничего ТАКОГО за мной не водится. И выставят меня отсюда после первой же проверки. И я вернусь домой несолоно хлебавши.

То-то радости будет!

Тут в дверь постучали. Меня бросило в жар. Дроздов говорил, что до завтра меня беспокоить не станут. Значит, это не учителя. Может быть, из столовой?

Но что-то говорило мне, что это не так. Я и боялся своих товарищей, и в то же время хотел их увидеть.

Стук повторился, не сильный.

Я быстро вскочил, натянул вельветовые брюки, сел в кресло.

– Войдите!

Вошла Соня. Она была в пёстром коротком платье с открытыми плечами, босиком.

В первый момент я её не узнал, она мне показалась взрослее.

– Можно? – Пряча руки за спиной, Соня виновато остановилась у двери. – Прости, пожалуйста, я нечаянно.

– Ничего, – беспечно ответил я, покосившись на руку. – Пустяковый волдырь.

Хуже бывало.

Соня подошла, с любопытством взглянула.

– Ого! – сказала она. Дотронулась пальцем до ожога. – Сейчас смажем.

В руках у неё оказалась баночка с мазью.

– У тебя тоже аптечка есть, но я решила, что ты ещё не освоился, потому и пришла.

– А ты давно здесь? – спросил я, подставляя ей руку.

Соня посмотрела на меня и ничего не ответила. Я предпочёл замять этот вопрос.

– В каком ты классе? – спросил я.

– В шестом.

Переросток, обрадовался я. Значит, всё правильно.

– И этому здесь тоже учат? – я кивнул на ожог.

– Зачем? – Она пожала плечами. – Это я сама. У меня другая специализация.

«Вот чёрт, – подумал я, – у неё две специализации, а у меня ни одной.

Выставят!» А вслух спросил:

– Какая?

Быстро и осторожно смазывая мне ожог. Соня усмехнулась.

– «Вот чёрт, – передразнила она, – у неё две, а у меня ни одной. Выставят!»

Я покраснел.

– Ну и что? Выставят так выставят, плакать не буду. Поеду в Сургут, это недалеко, и на работу устроюсь.

– Да не бойся, – снисходительно сказала Соня, – не выставят. Найдут и у тебя что-нибудь. Раз сюда привезли – значит, найдут.

– А что, у тебя здесь нашли?

– Ну как тебе сказать… – Соня кончила обрабатывать мой ожог, села на соседнее кресло. – Прослушивать немножко я и раньше умела. Мачехе своей жёлтую жизнь устроила. Она меня колдуньей считала, в церковь даже ходить начала. Чуть задумается – а я вслух. Она отцу и говорит: или я, или эта ведьма. Так я сюда и попала. Правда, дело не сразу пошло. Целый месяц на автогенке сидела…

– На автогенке?

– Ну да. На аутогенной тренировке, так это здесь называется. Сейчас я на эту автогенку и не хожу: Дроздов освободил. Дома сама занимаюсь.

В жизни я не слыхал ничего об этой самой автогенке.

Поэтому я посмотрел на Соню с уважением:

– Чего тебе заниматься, когда ты уже научилась?

– Какое научилась! – Соня засмеялась. – Тебя прослушивать – всё равно что букварь читать по складам. А вот ты попробуй прослушай Дроздова.

– Не можешь?

– Глухая стена. Махонин Борька уверяет, что может, но, по-моему, врёт.

– Погоди, а разве ты не можешь прослушать этого Махонина и доказать, что он врёт?

Соня посмотрела на меня удивлённо:

– Так он же блокируется.

– Как это – блокируется?

– Да очень просто. И ты научишься. Запускаешь шумы: «У попа была собака, он её любил», а сам про другое думаешь.

– Ну хорошо, – расстроенно сказал я. – Ты, Борька, я – вот уже трое. А всего сколько?