Книга Всем стоять на Занзибаре онлайн - страница 10

КОНТЕКСТ (5)
БОЛЬШИЕ УГОДЬЯ

«За полвека с начала первых дебатов мы – небезболезненно – сумели переварить дарвиновскую теорию эволюции в том, что касается физических характеристик. (Я говорю «мы», но если вы перелистывающий Библию фанатик, то на этот момент, наверное, возьмете книгу за уголок и, держа на расстоянии вытянутой руки, церемониально отправите ее туда, куда складываете все самые разумные идеи наряду со всем прочим, чье существование вы не соизволяете признать, а именно – в основном дерьмо.) Но мы так и не усвоили ту простую истину, что эволюция приложима и к умственной деятельности, и из того, что собака есть собака, дельфин есть дельфин, следует, что они обладают сознанием, представляют себе, кто они есть, и это сознание и пониманием, разумеется, отличается от нашего, но не обязательно хуже его или ниже. Разве яблоко хуже апельсина?

Впрочем, я пытаюсь рассказать о том, что творится с вами, а не с вашим невротичным пуделем Креп-Сюзетт. Хорошего психолога-ветеринара, вероятно, можно найти, позвонив в справочную. Вы не поверили бы ему, начни он рассказывать, сколько у вас общего с вашим питомцем, и, вероятнее всего, не поверите сейчас мне. А вот если я доста– точно вас раздразню, вы, возможно, хотя бы попытаетесь придумать аргументы, чтобы доказать, что я не прав.

По существу: у вас с Креп-Сюзетт две общие черты. Вы – стайное животное, и собака тоже. Вы защищаете свою территорию, и собака тоже. (Тот факт, что свои угодья мы помечаем стенами, а не мочой, особого значения не имеет.)

Сказки про Благороднного Дикаря, отгоняющего волков от входа в пещеру, вооружившегося дубиной, чтобы стать один против всех, пока его самка и потомство испуганно жмутся на заднем плане, сплошь дерьмо китовое. Когда мы развились настолько, чтобы искать убежища в пещерах, почти наверняка у нас было заведено собираться в стаи, как по сей день делают бабуины, а когда приходит свора бабуинов, все – заметьте, все! – остальные спешат убраться подальше. Более того, сваливают даже львы, а льва не назовешь беззащитным созданием.

Львы, можно сказать, одиночки и обыкновенно в парах обрабатывают охотничьи угодья, поставляющие им достаточно добычи для пропитания. Или недостаточно, в зависимости от давления со стороны других представителей вида. (Попытайтесь завести некастрированного кота и увидите весь процесс в миниатюре.) Эволюция на стороне стайных животных: вместе они смертельная угроза. Львы узнают это еще в котячьем возрасте, а потом не обращают внимание на такие практические мелочи, вот почему бабуины способны их оттеснить.

NB: Я сказал «все», а не «всё». Вы не распознали бы в своих предках людей, хотя они таковыми были, а вы до сих пор являетесь. Эти предки были надменными сволочами – а как еще они могли стать доминирующим видом на нашем шарике грязи? От них вы унаследовали почти всё, что делает вас человеками, за вычетом нескольких завершающих штрихов вроде речи. Со всем прочим вы унаследовали потребность помечать территорию. Если кто-то зайдет на вашу, то вы, вполне возможно, превратитесь в убийцу-маньяка, пусть даже вам не нравится мысль, что вы можете убивать сами, – увы, в этом одна из наших немногих претензий на уникальность.

У зашиты территории механизм следующий. Возьмите какое-нибудь быстро размножающееся животное, например, крыс или даже кроликов (хотя в отличие от нас с вами они травоядные) и дайте им размножаться в замкнутом пространстве, на всех стадиях обеспечивая им достаточное количество воды и пищи. Уже в самом начале вы увидите, что при возникновении конфликтов они ведут себя в традиционной для крыс манере: драчуны становятся друг против друга, затем следует обманное движение, короткий внезапный удар, нападение и отступление, победа достается более квалифицированному задире. И матери – по крысиным меркам – заботятся о молодняке.

Когда загон заполняется до определенного предела, бои перестают быть символическими. Появляются трупы. А матери начинают поедать потомство.

Еще более наглядно это на примере зверей-одиночек. Посадите готовую к спариванию самку в слишком тесную клетку, уже занятую здоровым самцом, и вместо того, чтобы поддаться инстинкту продолжения рода, он ее выгонит. Может даже убить.

Вывод неутешительный: нехватка территории, пространства, в котором можно свободно перемещаться и которое можно назвать своим, ведет к нападению на представителей собственного вида, и это вопреки даже обычной групповой солидарности, свойственной стайным животным. А вы сами? Наорали вчера на кого-нибудь?

Однако будучи представителем вида, которому не откажешь в изобретательности, вы отыскали два способа, посредством которых свою территорию можно абстрагировать: один – частная жизнь, другой – собственность.

Из этих двух первый – более физиологичный и более надежный. Ваша фундаментальная потребность – иметь угодье, свою территорию, границы которой признает группа равных, но вам нет необходимости поступать подобно собакам, котам и другим биологическим видам, то есть помечать его физическими следами, а потом постоянно патрулировать периметр, чтобы отгонять чужаков. Вы можете абстрагироваться в небольшое ограниченное пространство, куда никто не может вторгнуться без вашего разрешения, и в нем способны вести себя вполне рационально. Один из первых признаков богатства – изобилие, иными словами, стремительное повышение стандартов частной жизни. Выходец из семьи со сравнительно низким доходом вынужден мириться с тем, что его детство пройдет в шумной, перенаселенной среде обитания, или, говоря языком современного квартиросъемщика, одна комната жилища (если в нем больше одной) будет общей для всей семьи, и в ней сосредоточится деятельность стаи. А вот человек, родившийся в более состоятельной семье, с того момента, как учится читать, принимает как данное то, что есть комната, куда он может пойти и закрыться от всего мира.

Вот почему: а) представители состоятельного класса окажутся лучшими товарищами в условиях лишений, к примеру, в полете на Луну: тесное соседство других особей своего вида они не воспринимают как постоянное ограничение их права на территорию, сколь бы сильно она ни была абстрагирована от исходного клочка земли; b) стандартный путь из трущоб и гетто лежит через преступность: одни особи отвоевывают свое за счет других и потому постоянно вторгаются в чужие угодья; с) банды возникают, как правило, в двух контекстах: во-первых, в трущобах или гетто, где частная жизнь как составляющая угодья невозможна и имеет место возвращение к первобытному состоянию с его охотой в стаях и патрулированием физического клочка земли как такового; и во-вторых, в вооруженных формированиях, где банда облагораживается, получая название «дивизия» или еще какой-нибудь напыщенный эпитет, но здесь возвращение к первобытному состоянию целенаправленно насаждается посредством лишения частной жизни (размещение в бараках) и лишения собственности (ты носишь не ту одежду, которую сам выбрал и купил, а военную форму, и эта форма СнаШа). Участие в армейских боевых действиях подразумевает психоз, усугубляемый психической обработкой, методы которой открывает – всякий раз заново – каждый сукин сын-завоеватель, вытащивший свой отсталый народ из спокойного, цивилизованного небытия (Чака Зулу, Аттила, Бисмарк и др.) и пинками погнавший его резать соседей. Я не одобряю тех, кто поощряет психоз в других людях. Вы же, наверное, одобряете. Избавьтесь от этой привычки.

Мы размножаемся так быстро, что не можем предоставить популяции себе подобных адекватной частной жизни. Это не обязательно фатально: в конце концов, тяга к изобилию стала непреодолимой лишь после того, как мы – я имею в виду человечество как биологический вид – это изобилие открыли. Но мы подрываем и альтернативную форму абстрагирования территории, а лишенные обеих, мы в окажемся психопатами не меньшими, чем хороший солдат.

Смысл абстрагирования в сторону собственности заключается в том, что угодье составляет экстернализованное подспорье самоотождествления. Поместите человека в камеру сенсорной депривации, и оттуда он выйдет трясущимся или орущим благим матом… Нам нужна постоянная подпитка от окружения, подтверждающая то, что мы действительно те, кем себя считаем. В первобытном состоянии такая подпитка исходит от угодья. В состоянии, какое мы описали несколькими абзацами выше, способность абстрагироваться от постоянно колеблющегося давления других представителей нашего вида вынуждает к периодической переоценке идентичности. Мы можем опираться на группу предметов (этакий суррогат клочка земли), но только в том случае, если они обладают: а) жесткими личными коннотациями и b) постоянностью. Современная среда обитания отказывает нам и в том, и в другом. Находящиеся в нашей собственности предметы были изготовлены не нами (разве что нам повезло, и мы обладаем ярко выраженными творческими способностями), а на автоматизированном заводе, и более того (вот это бесконечно хуже) на нас оказывают давление, требуя, чтобы мы раз в неделю их выбрасывали, обновляли, иными словами, вносили перемены в ту самую область нашей жизни, где нам более всего нужна стабильность. Если вы настолько богаты, чтобы покупать антиквариат, значит, антиквариат вам нравится как прямой доступ в прошлое, а вовсе не потому, что вы ценитель.

Античная система рабовладения продержалась довольно долго, невзирая на парадоксальную дискретность общечеловеческой идентичности, подразумевающуюся в любом социальном устройстве. Американская система рабовладения начала разваливаться еще до начала Гражданской войны. Почему? Ответ помимо всего прочего содержится в Кодексе Хаммурапи, в первом из известных на сегодняшний день, по-настоящему разработанном своде законов. Впрочем, и для него верно, что наказание за нанесение увечья свободному человеку много тяжелее, чем за нанесение увечья рабу, – раб-то всегда под рукой. При римлянах раб обладал неким неотчуждаемым объемом собственности (NB!) и гражданских прав, нарушить которые не мог даже его хозяин. Для должника возможно было продать себя в рабство и возвратить долг в разумном – пусть притянутом за уши, но не несбыточном чаянии, что сможет вернуть утраченное состояние. Первый известный преуспевший банкир был греческим рабом по имени Пасион, которые выбился в миллионеры, купил себе свободу и взял в компаньоны своих бывших хозяев.

В случае американского негра-раба система такой возможности вообще не предусматривает. Раб имел те же права человека, что и скотина, то есть никаких. Предположительно добрый хозяин мог отпустить на волю раба, оказавшего ему услугу, или в дополнение к свободе назначить ему пенсию – так отправляют на пастбище доживать в мире свои старческие годы любимую лошадь. Но дурной хозяин мог Раба изувечить, заклеймить или засечь до смерти девятихвосткой с железными грузилами, и не было никого, кто бы призвал его к ответу.

Верно, вы не раб. Вам не повезло гораздо, гораздо больше. Вы – хищный зверь, запертый в клетке, прутья которой не неподвижные прочные предметы, которые можно глодать или о которые можно биться в отчаянии головой, пока не напьетесь вусмерть виски и не перестанете изводить себя. Нет, эти прутья – конкурирующие представители вашего собственного вида, в среднем как минимум такие же изворотливые, как вы, вечно перемещающиеся, так что вы не способны их пришпилить, готовые без малейшего предупреждения поставить вам подножку, дезориентирующие вашу личную среду, пока вам не захочется схватить пушку или топор и превратиться в мокера. (По сути, именно поэтому в них и превращаются.)

И их сейчас больше, чем когда-либо прежде. Вы же привыкли рассчитывать на частную жизнь и уединение, чтобы время от времени сбросить напряжение, но частная жизнь становится все более и более дорогостоящей, поэтому считается нормальным, что даже хорошо оплачиваемый бизнесмен кого-то пускает в свою квартиру, чтобы пользоваться жизненным пространством, на оплату которого уже не хватает его собственного заработка, например, помещением достаточно большим, чтобы вместить не только его самого, но и его личную собственность. Но сегодняшняя агрессивная реклама приказывает вам выкинуть эту лелеемую собственность и приобрести другие, чужие вам вещи. А еще вам день и ночь твердят из разных официальных источников, что люди, которых вы не знаете, но которые придерживаются таинственных квазирелигиозных заповедей, известных как марксистско-ленинистская-маоистская догма, и общаются на языке, знаки которого вы и письменностью-то не считаете, пытаются вторгнуться в угодья вашей банды, вашей нации. И еще…

За последнее десятилетие двадцатого века объем продаж транквилизаторов подскочил чудовищно – на тысячу триста процентов. Если ваша страна не слишком бедна и в состоянии обеспечивать поставки, два из пяти ваших знакомых нарки и сидят на каком-нибудь, возможно, разрешенном и приемлемом в обществе наркотике вроде алкоголя. Впрочем, скорее всего они сидят на транках, которые, кстати подавляют способность к оргазму и толкают подсевшего на них человека к оргиям, якобы стимулирующим ослабленную потенцию, или на таком препарате, как «мозголом», который в качестве приманки обещает «уникально личный опыт» и с гораздо большей вероятностью повлечет за собой старческую деменцию, чем курение табака – рак легких.

Короче говоря: ваша жизнь от рождения до смерти сродни шагам безнадежно пьяного канатоходца, чей номер до сего момента был настолько плох, что его забрасывают тухлыми яйцами и пустыми бутылками.

А стоит вам упасть, дальше – с непреложной неизбежностью – случится вот что: вас изымут из привычной среды (она вам не нравится, но хотя бы не совершенно вам чужда) и поместят в другое место, где вы никогда раньше не были. Главным лишением станет лишение территории: вас запихнут в камеру, в которой нет решительно ничего, что помогало бы вам идентифицировать себя как самостоятельную личность. Вторичным лишением станет отсутствие абстрактных эквивалентов территории: у вас отберут одежду, которую вы сами себе выбрали, и дадут вам заношенные тряпки из вторых или двадцатых рук, и у вас не будет ни малейшей частной жизни или уединения, поскольку, сообразуясь с особым, беспорядочным расписанием (чтобы вы не могли даже определить время по голодным резям в желудке), станут распахивать дверь и пялиться на вас, чтобы узнать, что вы делаете.

В конечном итоге вы изобретете собственный язык, поскольку иного способа изолировать себя у вас не будет; вы станете карябать на стенах письмена своими экскрементами, так как в этом месте вам не принадлежит ничего, кроме продуктов вашего тела; и вас назовут безнадежным и «интенсифицируют» прописанное вам «лечение».

Не говорите, что с вами такого не случится. В последние сто лет шансы на это растут ежедневно. По меньшей мере пять из десяти ваших знакомых побывали в психиатрической клинике, и из этих пятерых по меньшей мере один – ваш родственник, пусть только двоюродный или троюродный. Опять же, если это не так, то только потому, что вы живете в слишком бедной стране, которая не может себе позволить достаточное число психбольниц, чтобы охватить все свое население в общепринятых масштабах.

Слава богу, что есть такие страны! Если то, что я здесь пишу, вас встревожило, советую туда иммигрировать».

«Вы: Зверь» Чада С. Муллигана