Книга Карнавал страха онлайн - страница 2

Глава 1

Мария отбросила назад угольно-черные волосы и поправила повязку, закрывающую глаза. Затем, оставив на столе перед собой все кинжалы, кроме одного, она подняла клинок и приготовилась кинуть его. Толпа затихла. Сильным броском кисти, молодая женщина послала кинжал прямо в душный воздух. Острый нож взлетал все выше и выше, и в тишине Мария прекрасно слышала резкий звук, с которым он режет воздух. После минутного замешательства она услышала взрыв толпы и резкий всхлип холста тента где-то наверху.

– Видите, – крикнула она хорошо поставленным актерским голосом, – точность – инстинкт, а не зоркость глаз.

Переступив босыми ногами по песку, она продолжила:

– Вы уже убедились, что я слепа. Я ношу повязку только для тех, кто этому не верит. – Она подняла руку и выставила перед зрителями открытую ладонь. – Но для того, чтобы поймать кинжал, мне нужны не глаза, а руки.

Шорох падающего кинжала потонул во вздохе толпы. Ладонь сомкнулась на рукоятке ножа, Мария взмахнула им и, широко улыбаясь, добавила:

– Инстинкт важнее глаз.

Она раскланивалась, а толпа взрывалась неутихающими аплодисментами. Подойдя к столу на сцене, Мария глубоко вздохнула, готовясь к новому номеру, и взяла еще два кинжала. На сцене воняло потом и дымом – сегодня собралась самая большая толпа за весь год. Мария кинула в воздух первый нож, за ним быстро последовал второй, она поймала первый и тут же из быстрых рук выпорхнул третий. Толпа замерла, а Мария чутко прислушивалась к ритму ножей, которые ловила и подбрасывала.

– Искусство жонглирования – древнее и благородное, – говорила она в промежутках между падением и взлетом острых стальных клинков. – Сам Совет Л'Мораи – труппа жонглеров, поддерживающая бесконечный круговорот справедливости и свободы, закона и прав. Я рада, что они мастерски владеют приемами жонглирования. Даже вы – простые люди – и те жонглеры. – Она подбросила последний нож, который держала в руках, и прибавила еще один со стола. Толпа взорвалась аплодисментами.

– Конечно, ни советника, ни простолюдина нельзя назвать совершенным жонглером. Мы всего лишь люди. Мы стареем, и часы наших сердец теряют свой четкий ритм. – Говоря, она не прекращала жонглировать, но теперь пропускала некоторые ножи. – В конце концов сердца теряют последний пульс. – Она отложила два ножа и послала в воздух только два последних. – Мы стареем, а потом ритм прекращается вовсе. – Она подбросила два клинка и дала им спокойно вонзиться в песок у своих босых ног. – И мы умираем. Но едва только ритм восстанавливается, – она опять стала подбрасывать пять клинков, – мы живем снова.

Вдруг что-то больно ударило Марию в лоб, она испуганно отступила назад, стараясь удержаться на ногах, и упавшее лезвие скользнуло вдоль ее икры. Она тяжело осела на песок, подтянула ногу к себе и прижала к ране вспотевшую ладонь.

Только в это мгновение Мария услышала смех толпы и почувствовала запах гнилого яблока, которое ударило ее. Придерживая рану, она попыталась встать, но голова и тело будто налились свинцом.

– Ну и как твой ритм? – раздался крик из рядов зрителей.

Сжав зубы от боли, Мария старалась не упасть в обморок. Толпа была огромной и возбужденной, а нога уже раскалилась от крови. Почувствовав, как становится мокрым песок, на котором она сидела, она беспомощно повернула голову к людскому морю. Тихий стон сорвался с ее губ.

И тут сквозь смех зрителей она услышала шорох шелковых плащей и топот чьих-то ног.

– Арлекины, – прошептала она с облегчением.

К ней вразвалочку подскочил арлекин и завопил:

– Чертовски хорошо сыграно, Мария. Пробирает до крови! – Толпа взорвалась новыми аплодисментами, криками и свистом. Пара рук в перчатках коснулась ее ноги, а другая пара схватила за руки.

Потом одна из перчаток взметнулась наверх, и арлекин закричал:

– Глядите-ка! Она повязала нас кровью!

Ответом каменной арене был хохот.

Выкрикивая шутки и непристойности, арлекины подхватили Марию и потащили с арены, каждые несколько шагов подбрасывая в воздух с криками:

– Э-эх!

Шум и свист были прерваны глубоким басом владельца Карнавала.

– Пусть нас услышит Мария – очаровательная слепая жонглерша! – Он сделал паузу, и ряды зрителей взорвались аплодисментами. – А теперь позвольте мне представить артистов, которые не обладают ни грацией, ни красотой, ни мужеством Марии: приготовьтесь к встрече с арлекинами Л'Мораи!

Эти слова тоже сопровождали аплодисменты, а арлекины уже несли Марию к каменному спуску с арены.

– Ты справишься с ней, Антон? – спросил один арлекин, отпуская Марию. – Нам пора на выступление, чтобы успокоить эту толпу.

– Все в порядке, – раздался задыхающийся голос Антона, который взвалил Марию себе на плечи. – Я отнесу ее в палатку.

Мария оттолкнула вонючий воротник клоуна и пробормотала слова благодарности.

Широкоплечий рассмеялся и шагнул с посыпанного песком пола, неся Марию мимо клеток рычащих собак и уродливых клоунов. Шум арены слышался меньше, когда она добрались до арки выхода и ступили в свежесть ночи.

– Карнавал на этом месте уже давным-давно, – пробормотал Антон, – а они все еще кидаются яблоками.

– Четыреста лет, мой друг, – уточнила Мария, – и гнилые яблоки тоже. – Ее пустые глаза, казалось, были устремлены назад к залу. – Чем больше толпа, тем отвратительнее она себя ведет.

– Это так страшно, Мария, – вздохнул арлекин, и его большие ботинки сделали еще несколько шагов по утоптанной дорожке. – Они запретили себе развлекаться и поэтому приходят сюда, чтобы веселиться за наш счет.

– Спасибо тебе и всему братству шутов, – произнесла Мария с волнующим смешком, прижимаясь к нему покрепче.

– Эх, – отозвался Антон с дурацким присвистом, – нам – уродам – надо держаться вместе. – Они подошли к двери ее палатки. – Вот мы и на месте. Если хочешь, я помогу тебе забинтовать рану.

– Ты уже здорово помог мне, – спокойно отозвалась слепая жонглерша. – Все будет в порядке. А вот ты можешь опоздать на представление, – добавила она с грустной улыбкой. – Кукольник свернет тебе шею, если ты не выйдешь на сцену.

– Думаешь, из меня получится хороший безголовый? – спросил Антон, смеясь и опуская ее на землю. – Ты точно сама справишься?

Мария уже шла к своему вагончику.

– Я видала вещи и похуже, – ответила она. – Если тебе попадется кто-нибудь с руками, перепачканными яблочным соком, передай ему от меня привет. – Она помахала окровавленной ладонью.

– В твою честь! – в шутливом салюте вскинул свою испачканную руку Антон и отправился назад к сцене.

Мария с болью улыбнулась, а потом уперлась рукой в дверь, пытаясь открыть ее. Вдруг острый запах теплой крови ударил ей в нос, и у нее закружилась голова.

– Надо потерпеть, – приказала она себе, стискивая зубы.

Девушка открыла дверь и с трудом добралась до угла, где стояли кувшин и тазик. Руки дрожали, когда она выливала воду в таз. Вымыв руки, она на ощупь нашла чистое полотенце, которое висело рядом на стуле, оторвала от него полоску, намочила из кувшина и протерла рану, а потом завязала икру остатком ткани.

Это был не первый случай, когда она получала рану во время представления, но до сих пор порезы бывали случайностью, а зрители никогда не смеялись. Мария с трудом облокотилась о стол, а в ушах не замолкали шум и хохот. СМЕХ И КРОВЬ. СМЕХ И КРОВЬ. Это была строка из старой поэмы, которую часто читал ей отец. У нее до сих пор сохранилась та книжка, стоявшая сейчас на полке у двери вместе с другими сказками. Впрочем, теперь ей не нужны были книги – чума унесла и отца, и ее глаза.

Приволакивая раненую ногу, она добралась до стула рядом с умывальником. Сиденье было теплым и мокрым. Поправляя сзади юбку, она почувствовала, что пальцы снова стали липкими. Кровь.

– Нога кровоточит больше, чем я думала, – пробормотала она себе под нос. Сделав еще несколько неуклюжих шагов по комнате, молодая женщина решила прилечь, а кровь вытереть позже.

Двигаясь к кровати, Мария поскользнулась и чуть не упала, с трудом удержав равновесие.

Пол был мокрым.

Снова кровь.

Сердце неприятно заныло у нее в груди. Она набрала побольше воздуха и потащилась к кровати, опустилась на нее, но тут же поняла, что и кровать влажная. Сердцебиение стало еще сильнее. Она провела пальцами по покрывалу, но тут же отдернула руку. Кругом была теплая кровь. Подавив тошноту, Мария пересела на середину узкого ложа.

Ее рука наткнулась на ногу.

Она встала и повернулась, будто могла что-то увидеть. Ни звука, кроме громкого стука ее собственного сердца. Она тихо протянула руку к ноге и снова потрогала ее. Нога не двигалась. Она попробовала ущипнуть кожу, никакого эффекта. Человек был мертв.

Впрочем, это был не совсем человек – нога была слишком короткой – нога карлика. Она стала нервно ощупывать тело: мускулистые икры, острые коленки…, чем выше поднималась ее рука, тем более влажной была одежда. Девушка была так испугана, что почти ждала, что неподвижное тело сейчас встанет с кровати и вцепится ей в горло, но тут рука нащупала нечто, что заставило ее вздрогнуть и похолодеть от ужаса: из живота карлика торчал острый клинок.

Мария метнулась прочь от кровати, ударилась о полку, с которой посыпались книги, она опять поскользнулась на мокром полу, но удержалась на ногах, схватившись за спинку стула.

Потом наступила минута тишины, и она услыхала дыхание. Нет, это не было дыханием карлика или ее собственным, вырывающимся из сдавленной страхом груди, дышал кто-то, спрятавшийся в углу комнаты, кто-то, видевший, как она вошла, наблюдавший, как она мыла руки и бинтовала ногу, как хромала к кровати и как обнаружила тело.

Убийца.

Она чувствовала, что он смотрит на нее, ощущала на его лице жестокую улыбку убийцы. Отступив назад, Мария оказалась возле сундука у кровати. Дрожащей рукой она откинула крышку… Раздались шаги.

Ее рука нырнула в сундук и вытащила оттуда кинжал. Не раздумывая, Мария бросила его туда, откуда слышались звуки. Раздался крик удивления – мужской голос – и шаги в сторону двери. Мария достала второй кинжал и метнула его в спину убийце. Нож прорезал одежду и достиг плоти. Третий кинжал. Убийца вскрикнул, бросаясь вон из двери. Мария была в двух шагах от него, она схватилась за косяк, чтобы не упасть в лужу крови. Она услышала его шаги впереди и поняла, что он убежал. Убежал в сторону людного Карнавала.

Девушка выбежала из вагончика и упала на колени в траву у порога.

– Помогите! – закричала она. – Пожалуйста, помогите! Здесь произошло убийство!

***

Человек-великан тоскливо окинул глазами очередь ребятишек, которая толпилась перед его будкой. Чем больше вечерело, тем длиннее становился хвост, теперь не такой отчетливый в сгущающихся сумерках.

– Меня! Поднимите меня, мсье Великан! – кричал очередной чумазый мальчишка, бросая медную монетку в деревянную копилку.

Великан повернулся на пронзительный крик. Пламя факелов отбрасывало свой отблеск на его большое лицо и широкую костлявую грудь.

– Кин-са очень сильный! – пробормотал он себе под нос, становясь на колени перед ребенком. Тот с восторгом вскарабкался на руки великану и взобрался ему на плечи. Потом мальчишка издал режущий ухо вопль триумфа и гордо окинул отпрянувших испуганно и завистливо малышей.

Дождавшись, пока маленькие ручонки вцепятся ему в волосы, великан начал медленно подниматься. Когда он выпрямился в полный рост – и его бедра оказались примерно на уровне голов остальных прохожих – мальчишка, отчаянно перебирая ногами, встал на плечах у гиганта.

– Смотрите! – завопил он. – Я стал высоким, как дерево! Я все вижу! – и уставился на соседнюю сцену, где пожиратель огня засовывал в рот горящие факелы. После него следовала будка необыкновенно толстой уродки, потом собаки, прыгавшие через горящие кольца. Мальчишка упоенно расхохотался, и его смех смешался с рокотом толпы и аплодисментами зрителей.

– Ой! – вдруг вскрикнул он, на мгновение пошатнувшись и хватаясь за столб, на котором была прикреплена табличка:

ГЕРМОС. ЧЕЛОВЕК-ВЕЛИКАН.

Длинная рука Гермоса удержала мальчишку на плечах, и тот снова стал оглядывать Карнавал с его будками, палатками, фонарями и толпой.

Вдруг размеренный ритм веселых Карнавальных развлечений прервал ужасный крик:

– Помогите! Пожалуйста, помогите! Здесь произошло убийство!

Вопль доносился со стороны, где жили артисты – там было темно и тихо.

Одним быстрым движением великан стряхнул мальчишку с плеча и ловко поймал его на руки, потом поставил его на землю, закрыл копилку и запер калитку загончика. Не обращая внимания на крики разочарования, он направился в сторону палаток. Его облепили десятки ребятишек, которые пытались взобраться по длинным ногам урода, но он, показав в усмешке белые зубы, стряхнул их с себя и, сделав один большой шаг, оказался на людной тропинке, вне досягаемости своих мучителей.

– Здесь произошло убийство!

Крик раздавался из актерского квартала, где в убогих вагончиках и палатках жили работники Карнавала. Потоптавшись среди зевак, которые сбежались на крики, Гермос легко перешагнул шестифутовый забор, который окружал жилой район, отделяя его от самого Карнавала. Он шагал по темной траве, идя на звуки перепуганного голоса, и наконец заметил женщину – это была жонглерша кинжалами Мария.

Сердце его сжалось. Он много раз видел, как она проходила мимо его загончика, а однажды даже остановилась, чтобы послушать возбужденный детский смех. Он помнил ее черные, как полночь, длинные волосы, и белые, как луна, глаза. Он хорошо запомнил эту женщину.

Одним прыжком Гермос преодолел разделявшее их расстояние и опустился на колени перед Марией, чьи руки, одежда и ноги были покрыты кровью. Все ее тело сотрясалось от страха, а с губ срывались новые и новые крики. Он осторожно обнял слепую.

– С тобой все в порядке, леди, – успокоил он, и его глубокий голос показался великану неуклюжим и грубым.

Она прижалась к его костлявой узкой груди.

– Я слышала его! Он…, он был еще там, – бормотала она.

– Ты цела, – повторил великан, поглаживая ее по спине граблей руки.

Теперь толпа оказалась рядом с ними: хромоножка, пара размалеванных шутов, уроды-близнецы, укротитель, женщина с козлиным лицом. Чем ближе они подходили, тем медленнее были шаги.

– Посмотрите-ка – кровь!

– Мария умирает, да?

– Что это делает Гермос?

Гермос перевел взгляд со слепой жонглерши на обступившую толпу, все смотрели на них со страхом, но никто не двигался с места.

– Пропустите! – бормотал толстяк, протискиваясь сквозь толпу. Он сбросил черный плащ, оставшись в красном шелковом камзоле, из рукава которого вытащил связку носовых платков. Опускаясь на колени рядом с Гермосом, он облизнул верхнюю губу с черными усиками.

– С ней все в порядке? – спросил он, поднимая подбородок Марии и заглядывая в ее перепуганное лицо.

Гермос отвел глаза, не выдержав пристального взгляда толстяка.

– Она кричала, – ответил он громоподобным голосом.

– Тут произошло убийство! – снова выкрикнула Мария, вырываясь из рук великана.

– Убийство? – нахмурился толстяк, заметив кровавое пятно, которое растекалось по его шелковому рукаву. – Кто?

– Это Борго, – выдохнула Мария, закрывая слепые глаза руками, – по крайней мере, мне так показалось. Тело там…, в кровати. – Она махнула в сторону вагончика.

– Боже, – прошептал толстяк, поднимая глаза к колесу луны.

Вагончик был темен, дверь беспомощно болталась на петлях. Кругом громоздились другие палатки и вагончики, но ни в одном не горел свет. Быстро поднимаясь на ноги, человек в плаще начал:

– Мсье великан…

– Гермос, – представился великан.

– Гермос, – повторил толстяк и улыбка осветила его лицо, – помоги ей. – Он быстро взглянул на Марию, потом на Гермоса. – Я Моркасл, между прочим, маг и волшебник.

Гермос грустно кивнул, когда волшебник уже шел к вагончику. Внимание толпы переключилось с окровавленной женщины на дверь ее домика. Когда Моркасл приблизился к входу, его лицо побледнело, а черные усики встали дыбом. Запихивая платки в рукав, он извлек оттуда свечу, зажег ее и двинулся ко входу, высоко поднимая ноги, будто шагал по мелкой речке.

Когда помещение немного осветилось, Моркасл увидел, что все вокруг алое, будто комната была выкрашена вместо краски кровью. Кровь покрывала стены и капала с потолка. Стопка одежды, пакет крупы, яблоки на подоконнике – все было в крови. Особенно кровать.

Моркасл тяжело вздохнул и закрыл платком нос и рот. Глаза его сами собой закрылись, и он отшатнулся к двери.

– Ты в порядке, – сказал он сам себе, – ты в порядке. Тебе не стоит на это смотреть. – Несмотря на уговоры, глаза медленно открылись.

На кровати лежало тело. Это был Борго – карлик, глотавший шпаги, один из самых старых артистов Карнавала. Он выступал тут сотни лет, каждый вечер глотая шпаги, которые были длиннее, чем он сам. Теперь он неподвижно лежал на алых простынях, раскинув сведенные судорогой руки. Большая голова карлика запрокинулась назад, а широко открытые глаза пялились на массивную рукоятку шпаги, торчавшую у него изо рта. Обоюдоострый конец ее клинка выглядывал из распоротого живота. На ноге карлика явственно виднелся кровавый отпечаток женской руки.

Спотыкаясь Моркасл бросился вон из двери, отбежал немного и упал на землю, спрятав лицо в ладонях. Тихо перешептываясь, подходили другие артисты. Кто-то подобрал свечу и тоже направился к вагончику. Качая головой, Моркасл встал и поковылял в сторону Гермоса и Марии.

– Не верю! – бормотал он. Лицо его приняло серо-зеленый оттенок. – Не верю!

Мария повернула заплаканное лицо к волшебнику.

– Убийца был еще там, когда я вошла. Я ударила его, у него должна быть длинная царапина на спине.

Холодный пот выступил на лбу мага.

– Забери ее отсюда, Гермос. Возьми ее в свою палатку. Следи, чтобы с ней все было в порядке, а я пошлю за жандармами в Л'Мораи.

Глаза великана вспыхнули, он мгновение колебался, а потом подошел к слепой женщине. Он подхватил ее на руки, но Мария вырвалась, разжимая хватку его костлявых рук.

– Я могу идти, – сказала она, поднимаясь на ноги. Потом она добавила с скрытой горечью:

– Я слепая, а не безногая. – Кроткая улыбка смягчила слова. – К тому же я возвращаюсь в свой вагончик.

Моркасл шагнул к ней и просительно произнес:

– Пожалуйста, не надо. Это не место для женщин.

– Это мой дом! – настаивала она, отталкивая мужчин и направляясь к вагончику. – Я вымою кровь.

Как гигантская тень, Гермос последовал за ней.

– Ты не можешь туда вернуться, – крикнул вдогонку Моркасл, тяжело вздыхая. – Все испорчено.

Чем ближе Мария подходила к вагончику, тем увереннее становились ее шаги. Дрожащей рукой она оперлась на угол домика и затем двинулась дальше.

– Простыни, одежда, кровать, пол, – бормотал, шагая сзади Моркасл, – все, все пропиталось кровью.

Гермос рассматривал слепую женщину, задумчиво хмуря лоб. Она отошла от двери, глубоко вдыхая холодный ночной воздух.

Моркасл опустил руку ей на плечо.

– Ты все равно не можешь начать уборку до того, как придет жандарм. Да и потом сомневаюсь, чтобы тебе удалось все вычистить. Ты сто раз прополощешь простыни, но кровь так и не исчезнет.

– Я слепая, – ответила Мария. – Я могу жить и с пятнами.

– Пойдем, леди, – как можно нежнее прогрохотал Гермос.

Она задумалась, поджав губы, а потом кивнула.

***

Входя в высокую палатку, которую он называл своим домом, Гермос пригнулся. Медленно и осторожно он подталкивал впереди слепую. Она вцепилась в его костлявую руку, когда ноги коснулись незнакомого песочного пола. Несмотря на слепоту, она покрутила головой, словно оглядывалась.

– Судя по звукам, тесная, но высокая палатка, – громко заметила Мария, – но пахнет чисто.

Гермос растянул губы в нервной улыбке. В обоих случаях Мария оказалась права. Хотя потолок палатки был высоким, ее стены образовывали небольшой квадрат, и, чтобы пристроить свое длинное тело, Гермосу приходилось ложиться по диагонали – голова на одной кровати, ноги на другой. Кровати так и стояли, разделяя небольшое пространство пополам. Но Гермос мало обращал на это внимания: у него теперь были новые вещи, главной из которых был сундук, который ему дал Кукольник – владелец Карнавала. Это была простая черная коробка с металлическим замочком.

Опасливо ступая, Гермос подвел Марию к одной из кроватей. Ощупав руками деревянную раму, Мария села. Гермос отпустил ее руку и сел на кровать напротив, она жалобно скрипнула под его весом.

– У тебя две кровати? – удивилась Мария.

Гермос медленно кивнул, но вспомнив, что она ничего не видит, ответил:

– Да. Одна для головы, другая – для ног.

Мария улыбнулась, и это смягчило ее напряженное лицо.

– Ты спишь на двух кроватях, – повторила она. – Не проще ли попросить Кукольника сделать тебе одну – длинную?

– А я и не подумал об этом, – просто отозвался Гермос. Мария кивнула:

– А ты не слишком разговорчивый. Он покачал головой, наклоняясь к ней. Рядом с ним она казалась особенно маленькой, вся была перепачкана кровью и дрожала от страха. Тяжело вздыхая, он спросил:

– А ты?

Мария задумалась.

– Я не против разговоров. До болезни я много болтала, любила читать вслух отцу. У меня остались книги.

Снова вздыхая в наступившей тишине, Гермос переспросил:

– До болезни?

– Да, – грустно ответила Мария. – Мы часто вместе читали сказки – «Кролик связанные уши» и «Конь и копье». Знаешь их?

Великан покачал головой:

– Я не должен был спрашивать. Мария с удивлением наклонилась к нему:

– Что ты имеешь в виду?

– Никто не хочет говорить про чуму, – ответил он.

– А я не против, – возразила Мария, положив руку ему на колено. – Только так я могу говорить об отце.

– Он тебе читал вслух? – уточнил Гермос.

– Да. А я читала ему. – Она пожала плечами. – Боюсь, теперь все книги испортились – на них тоже попала кровь.

– Я могу их отчистить, – предложил Гермос. – И могу почитать тебе.

– Ты умеешь читать?

– Да, – ответил великан смущенным басом. – Я всегда умел. Лицо Марии потемнело.

– Если ты умеешь читать сквозь кровь… – Она покачала головой, потом они долго сидели молча, пока Мария не продолжила:

– А что ты делаешь…, я имею в виду в свободное время?

– Сплю и ем, – начал Гермос и осекся. – В смысле…, я вырезаю по дереву.

– Правда? – просияла Мария. – Ты мне дашь что-нибудь потрогать?

Гермос молча встал. Он перешагнул через кровать и открыл сундучок кукольника. Когда он вернулся к Марии, в руках у него была вырезанная из дерева лошадь ростом с кошку. Ее тщательно отполированная поверхность отливала коричневым.

– Вот, – сказал он, давая фигурку в руки Марии. – Это лошадь.

Девушка вздохнула, ощупывая чуткими пальцами игрушку.

– Красивая. – Она потрогала костлявую морду, мускулистые ноги и гладкий круп статуэтки. – Так вот как выглядят лошади. Я гладила их гривы, трогала кожу и даже один раз каталась верхом. Но я никогда не видела ни одну лошадь, даже в детстве, а если и видела, то чума выжгла мою память, как и зрение. Но эта фигурка дает мне представление о том, каковы лошади.

– Это Кин-са, – застенчиво пояснил Гермос. Он снова полез в коробку и достал оттуда еще две фигурки, поменьше, чем первая, и тоже протянул ей. – Собака – Ру-па, а кот Сейлор.

Мария восхищенно рассмеялась:

– Это были твои животные до того, как ты стал работать в Карнавале?

Гермос помрачнел и забрал у нее лошадь.

– Нет. Это боги.

– Боги? – повторила Мария удивленно. – Прости. Я не знала, что кто-то в Карнавале еще верит в богов.

Гермос собрал все три фигурки.

– Прости, – еще раз повторила слепая, поворачивая к нему печальное лицо.

– Да ладно, – отозвался Гермос, убирая статуэтки в сундук.

– Я тоже хотела бы, чтобы у меня были боги, в которых я могла бы верить, – продолжала Мария, – расскажи мне о них. Кто это Кин-са?

Гермос тяжело вздохнул:

– Это бог лошадей.

– Ага, – отозвалась Мария, с интересом кивая. – А Ру-па – бог собак, а Сейлор – кошек.

– Да, – подтвердил Гермес, а потом стал говорить, будто читая катехизис:

– Есть бог свиней, коров, кур, коз, крыс и зайцев.

– У них тоже есть имена?

– Да. – Гермос задумчиво прищурился, а потом снова полез в сундук. – Сейчас я вырезаю их всех вместе. – Он вынул из коробки длинную доску, напоминавшую конек крыши. – А когда закончу, то повешу у себя над дверью. – Он положил доску на колени Марии.

– Ой, – воскликнула она, ощутив тяжесть, и начала ощупывать резьбу. В центре стоял Кин-са – бог коней, с боков от него были вырезаны Ру-па и Сейлор. Вокруг них толпились те, кого Гермос назвал Му-са – бог свиней, Винар – коров, Фэейвиус – крыс и другие. В уголке Мария нащупала странный необработанный островок дерева.

– Что это? – спросила она.

– Это Тидхэр – бог кроликов, – объяснил Гермос, а потом застенчиво добавил:

– Он еще не закончен.

– А у тебя есть бог людей?

Гермос отрицательно покачал головой.

– Не думаю. С ним что-то случилось.

– А ты кому молишься? – бесхитростно спросила Мария.

– Чаще всего Кин-са, – ответил Гермос, убирая доску. – Он самый сильный. Самый быстрый.

– С сегодняшнего дня, если ты не возражаешь, – сказала Мария, – я тоже буду молиться Кин-са.

– Так спокойнее, – отозвался Гермос, осторожно пряча в сундучок своих богов. – Ты видела его…, слышала его? Убийцу?

Улыбка исчезла с лица девушки, а губы вытянулись в горькую линию.

– Да, слышала. Я тоже ранила его. Ударила в спину.

Беря плащ, который висел в углу палатки, Гермос заботливо укрыл плечи девушки.

– Ты испугалась?

– Да, – просто ответила Мария, посильнее запахиваясь. – Хотя нет, тогда мне не было страшно. Все случилось слишком быстро. Но теперь я боюсь.

– Мне очень жаль, – отозвался Гермос слишком быстро, потом встал и подошел к выходу из палатки, вглядываясь в черноту ночи. – Ты знала Борго?

– Все знали Борго, – ответила Мария, вспомнив, каким было на ощупь лицо карлика. – Он был гравер, как ты. Правда, каменщик. Много-много лет назад, когда я только попала сюда, он вырезал мне из кварца очень красивое маленькое деревце. Оно было таким замечательным, что на нем можно было потрогать каждый лист. Он сказал, что раз я никогда не увижу деревьев, я должна чувствовать, какие они.

Мария встала с кровати и направилась к великану, стоящему на пороге. Она медленно шла, держась за холщовые стены палатки, пока не добралась до него и не остановилась рядом. Гермос молчал, медленно моргая.

– А что ты делаешь тут – на Карнавале? – поинтересовалась она.

– Я очень высокий, – просто объяснил он.

– Я знаю, – рассмеялась она. – Но что ты делаешь?

Великан почесал голову костлявой рукой.

– Я поднимаю на плечи детей, чтобы они могли рассмотреть весь Карнавал.

– Поднимаешь, чтобы они могли видеть, – грустно повторила Мария, скрестив руки на груди. – А как выглядит Карнавал с такой высоты? Он красивый?

Глаза великана потемнели, пока он вглядывался в скопище будок и павильонов – холщовые и металлические крыши, множество огней и огоньков вокруг во тьме.

– Да.

На дорожке возле палатки раздались тяжелые шаги. Гермос отступил, пропуская в палатку жандарма, который нес впереди себя лампу. Желтый огонь упал на две фигуры, и на стене возникли две тени – Марии и огромная тень великана. Жандарм испуганно вздрогнул, а потом, прикрыв рукой глаза, оглядел пару.

– Уроды, – пробурчал он с облечением.

Мария, отступая назад и садясь на диван, ответила:

– Да, мсье, пара уродов с чуткими ушами.

Жандарм вспыхнул, а потом наклонился, ставя лампу на пол. Он пригладил усы и снял с головы фуражку.

– Простите меня, мадам.

– Не стоит так прихорашиваться, – заметил Моркасл, который вошел в палатку вслед за жандармом. – Она слепая.

– Слепая? – удивился жандарм. – А где же палка?

– Я знаю Карнавал так хорошо, как никто другой, – ответила Мария. – Мне не нужна палка.

Будто не слыша, жандарм повернулся к Моркаслу.

– Слепая? Мне показалось, что ты сказал, что есть свидетель.

– Да, – подтвердила Мария. Поворачиваясь к кровати, на которой она сидела, офицер рявкнул:

– Как ты можешь быть свидетелем?

– Судя по вашему голосу, вы на дюйм выше Моркасла. Судя по шагам, я бы сказала, что вы весите четырнадцать стонов. Я чувствую запах масла от ваших волос и узнаю голос из сотен других, – холодно ответила Мария. – Если бы вы были убийцей, я бы опознала вас.

Жандарм, почти побагровев, вынул из кармана ручку и бумагу.

– Расскажи мне об убийстве. Где это случилось?

– В моем вагончике, – ответила молодая женщина спокойно. – Когда я пришла, чтобы забинтовать ногу, тело уже было там.

– Чье? – спросил худой жандарм, что-то помечая на листке.

– Карлика, – ответила Мария. – Еще одного урода, как мы все.

– Борго – шпагоглотатель, – перебил ее Моркасл.

Офицер поднял голову и крякнул:

– Шпагоглотатель, да? Рискованная профессия. А оружие убийства?

– Шпага, – ответил Моркасл, приглаживая усы и глядя на жандарма так удивленно, как будто по-иному и быть не могло.

Офицер пораженно замер, перестал писать и полез в карман форменной куртки. – Шпага?

– Да, – нетерпеливо подтвердил волшебник.

– Дайте мне подумать, – сказал жандарм, складывая руки на груди. – Шпага прошла прямо через горло…

– И вышла через желудок, – раздраженно закончил волшебник. – Но это не несчастный случай.

– Неужели? – съязвил жандарм, стукая каблуками. – Еще бы, как могла шпага попасть в горло шпагоглотателю?

Мария встала и подошла к жандарму.

– Моя комната вся залита кровью, и я вспугнула кого-то, очевидно, убийцу. Он был выше среднего роста, тяжелый – стонов шестнадцать весом. Рабочий, судя по запаху. И главное – вы можете найти там отпечатки пальцев и следы.

Отступая к выходу из палатки, жандарм натянул белые перчатки.

– Посмотрим.

***

Моркасл остановился на пороге домика Марии, сдерживая гудящую толпу артистов и наблюдая за тем, как жандарм в черном плаще осматривает место преступления. Даже исключая тот факт, что все кругом было в крови, комната имела жуткий вид: занавески были сорваны, стул возле раковины валялся на полу, дверь висела на одной петле, одежда, упавшая с вешалок и крючков на стене, валялась под ногами, простыни были сбиты с матраса. И естественно на кровати лежал труп.

Моркасл отвел глаза от зарезанного карлика, стараясь смотреть туда, куда смотрит жандарм. Почти все стены были в кровавых отпечатках ладоней, которые отлично можно было разглядеть на фоне побелки. Большинство отпечатков были маленькими, но некоторые соответствовали размеру ладони нормального взрослого человека. Моркасл заметил, что на всех них не хватало указательного пальца.

Потом он перевел глаза на пропитавшиеся кровью покрывала, валявшиеся возле кровати. На одной из простыней он заметил кровавый след ноги, превышавший по размеру его собственный, рядом был знакомый четырехпалый отпечаток руки. В центре следа лежали два кусочки дерева, а сам отпечаток был слегка присыпан коричневатой пудрой. Когда жандарм перешел в другую часть вагончика, Моркасл отошел от двери и потрогал пудру. Порошок был тонким, нежным и похожим на муку.

– Назад! – скомандовал жандарм, грубо наступая ногой на это самое место.

Моркасл отскочил, видя, как порошок пропадает под ботинком офицера. Глаза его сами собой расширились, и он попытался остановить полицейского:

– Вы только что испортили…

– Кто ты такой, чтобы указывать мне, что делать? – буркнул жандарм. Покачав головой, он склонился над недвижным телом. Нос его тут же с отвращением сморщился, учуяв тошнотворный запах крови. Тело было уродливым, руки сжаты в маленькие кулачки, а глаза широко открыты. Широкий клинок порезал губы карлика и алые полоски как бы добавляли ему широты улыбки с каждой стороны рта. Сталь клинка была прекрасно отполирована, но наверху у самой рукоятки можно было рассмотреть сетку странных царапин. Жандарм внимательно осмотрел конец шпаги, торчащий из живота карлика. Там тоже было несколько непонятных зарубок-царапин.

– Недавно точили, – буркнул офицер, помечая что-то в своем блокноте. Вынув из кармана носовой платок, он обернул руку и перевернул тело на бок.

У основания черепа карлика виднелся ровный и аккуратный кружок срезанной кожи величиной с десятипенсовик. Ссадина не была похожа на случайный след борьбы. Офицер снова перевернул тело на спину, достал ручку и записал что-то.

Закончив осмотр и повернувшись на каблуках, жандарм направился к выходу из вагончика.

– Смерть наступила вследствие случайного съедения шпаги, – сухо заметил он.

Моркасл потрясенно смотрел, как офицер проходит мимо него к дверям.

– Что? – крикнул он, кидаясь вслед за ним. – Вы не можете отрицать, что это убийство.

– Уроды пытаются стать детективами, – с отвращением буркнул жандарм, аккуратно укладывал в карман блокнот и направляясь дальше.

– А как вы объясните круглый порез на затылке?

– Стукнулся головой о спинку кровати, когда заглотнул шпагу. – Зацепив ногой ведро с водой для лошадей, жандарм опрокинул его. – Убийства не было. Это несчастный случай.

– А как же отпечатки пальцев? Следы ног? Как же свидетельница? – выкрикивал Моркасл, побагровев от возмущения.

Жандарм остановился и резко развернулся к нему.

– Свидетельница? Слепая да к тому же женщина!? Жертва? Шпагоглотатель, который умер, проглотив шпагу?! Место преступления? Проходной двор, по которому прошествовал целый парад уродов?! И какие выводы я должен сделать?

– Вы не понимаете… – начал Моркасл, но жест жандарма оборвал его слова.

– Больше ни слова! – гаркнул офицер. Двумя большими шагами он достиг выхода из вагончика, схватил второе ведро и выплеснул его на окровавленную стену. Раздался громкий звук, кругом разлетелась вода, намочившая даже тело на кровати. Отпечатки ладони исчезли, на пол хлынули, устремляясь к порогу, розовые потоки. Толпа у дверей отступила, когда мутная красноватая жидкость добралась до их ног.

– Думаю, вам лучше засучить рукава, – прорычал жандарм артистам, которые при его появлении опасливо попятились назад. – Придется хорошенько убрать помещение, прежде чем женщина сможет вернуться домой.