Книга Серебряный ангел онлайн

Автор выражает искреннюю признательность Елене Первушиной

Was it really such a loathsome idea? Would he rather die than change me? I felt like I'd been kicked in the stomach.

Stephenie Meyer. New moon

Почему эта мысль внушает ему такое отвращение? Почему он согласен умереть, только бы не вводить меня в свой круг? Я расценивала это как предательство…

Стефани Майер. Новолуние

Пролог

Собственно, он не желал ей зла.

Он просто увидел ее.

Подвал замка был завален трупами. Здесь погибли последние его защитники, и здесь дрались особенно отчаянно. Людей было мало. Все больше телкхассцы в мятых, покореженных скафандрах.

И когда за перевернутым пулеметом что-то шевельнулось, он чуть было не пристрелил ее. Много позже, в минуты отчаяния и слабости, он думал, что это было бы, пожалуй, наилучшим выходом из ситуации. В любом случае, это избавило бы его от множества проблем.

Но тогда он успел понять, что перед ним не телкхассец и не человек, не солдат. А женщина. Совсем юная, хрупкая, почти подросток. Обнаженная и окровавленная. У него не было женщины так давно, что еще немного – и он не понял бы, на что наткнулся.

Собственно, он желал не ее.

Он уже знал о перемирии. Он хотел снова почувствовать себя живым. Понять, что все это закончилось. Ощутить, что теперь все будет по-другому. Вспомнить мирную жизнь, когда люди овладевали друг другом не в забитых трупами подвалах, а на прекрасных романтических пляжах или хотя бы в уютных кроватках.

Все эти мысли и образы он нашел для себя потом, а тогда он ничего такого не думал. Он просто овладел ею, прижав к стене. Она сопротивлялась. Он ударил ее так сильно, что несколько мгновений после этого думал, что обладает мертвой.

Но ему тогда было уже все равно – пронзать собой живую или мертвую девушку.

Она оказалась живой.

Две главные улицы Нью Энда сливались и образовывали площадь. В центре ее стоял многорукий памятник, изъеденный коррозией. Ирвинг Тачстоун решил, что это Шива. Ирвинг прибыл в Нью Энд в сумерках, и с трудом нашел единственную гостиницу города. Она называлась «Кружка Бахуса» и располагалась сразу за памятником. Официанты уже ушли. Позднего гостя встретил сам хозяин гостиницы – Уллис Субалтерн. Он жил на третьем, верхнем здания.

– Нет, это не Шива, – сказал Субалтерн, сделав запись в гостевой книге. – Это Ктулху.

– Я видел много храмов, которые принадлежали самым разным богам, – заметил Ирвинг. – Но про Ктулху слышу впервые. Чему он покровительствует? Ремеслам, любви, войне?

Субалтерн подумал.

– Он чем-то похож на Шиву. Но самое главное в этом боге, что однажды Ктулху проснется и восстанет, – ответил он наконец. – Наш город основали люди, потерявшие свою родину. А она была великой страной. И горожане верят, что однажды и их родина возродится. Только никто не признается в этом. Нью Энд основали ученые, очень высокообразованные люди. Они стесняются верить. Если ты спросишь, они скажут тебе, что эта статуя – всего лишь шутка.

Субалтерн протянул Ирвингу ключи. Тот поблагодарил и поднялся в номер. Комната порадовала Тачстоуна ценой за ночь, а кровать – свежим бельем и отсутствием клопов. Ирвинг отлично выспался.

Утром Ирвинг спустился к завтраку в общий зал. Верный рюкзак он нес в руке. Ирвинг не собирался задерживаться в Нью Энде, городе, где горожане слишком образованы, чтобы открыто поклоняться собственному богу. Тачстоуну предстояло проделать еще очень длинный путь.

На одной из стен Ирвинг заметил картину. Бородатый рыцарь на белом коне пронзал копьем кого-то явно азиатского вида. Столик, стоявший под этой картиной, казался очень уютным. Но Тачстоун присел за другой, который стоял у большого, во всю стену, окна. Ирвинг взял у приветливой официантки кофе с булочками и салат. Хозяин гостиницы тоже был на ногах, несмотря на ранний час. Субалтерн стоял около раскрытой двери своего заведения и курил, глядя на площадь.

Утренний воздух был прохладным и чистым, небо – синим, каким бывает только в горах, горы – черными, а ледники на них – белыми и искристыми. В целом, вид вполне годился для туристической открытки. Ирвинг подумал, что на вокзале они наверняка продаются. «Надо будет послать открытку Лоту», решил он и отхлебнул кофе.

Пустующая площадь постепенно заполнялась народом. Ирвинг вспомнил, что сегодня воскресенье. Первыми пришли торговцы, а затем появились прелюбопытные люди.

В основном это были молодые парни, ровесники Тачстоуна. Носили они короткие балахоны оранжевого, желтого или синего цветов. Покрой был одинаков, и это наводило на мысль об униформе. На груди у некоторых Ирвинг разглядел золотые шнуры, завязанные двойным узлом. Тачстоун знал, что это означает. Все эти парни были дважды рожденными – или считали себя такими.

Дважды рожденные молодцы ходили между только что воздвигнутыми тентами, рассматривали товары, смеялись, и дружески переговариваясь со встречными. Из-за одежды парней можно было принять за послушников буддистских монастырей, которыми изобиловала округа. Но, к удивлению Ирвинга, черты лиц у большинства из них оказались вполне европейскими. Тачстоун заметил даже юного негра, черного, как сапог.

– Надо же, – пробормотал он.

– Вы не знаете, кто это такие? – спросил Ирвинг у Субалтерна.

– Знаю, – ответил Уллис. – Это ребятишки из соседних монастырей. У них сегодня перерыв в занятиях. Они спускаются в город погулять.

Ирвинг снова задумчиво посмотрел на бродивших по площади юношей. Почему-то они вызывали в нем неприятное чувство. Опустошив тарелку с салатом, Тачстоун понял причину. Эти парни совершенно явно не голодали, в отличие от двух третей населения Земли. На лице Ирвинга появилась мечтательное выражение. Впрочем, оно быстро сменилось гримасой презрения. Уллис, с интересом наблюдавший за гостем, понимающе хмыкнул.

– И не менее пятнадцати секунд ему казалось, что неплохо было бы дремать, нежиться на солнце и курить от восхода до заката… жирной свиньей среди жирных свиней^[1], – сказал Субалтерн.

– Как вы это верно подметили, – вежливо сказал Ирвинг.

Хозяин гостиницы верно прочел его мысли.

– Какие-то они… необычные, эти ребята, – закончил Тачстоун.

Уллис пожал плечами.

– Совершенно обычные, ребятишки как ребятишки, – сказал он. – А вот учителя у них – необыкновенные.

Ирвингу хотелось еще поговорить с Субалтерном, расспросить про необыкновенных учителей. Но Уллис уже докурил. Он выкинул окурок в урну в виде стоявшей на хвосте рыбы с разинутой пастью и двинулся на площадь. А между тем обычные ребятишки, у которых были необыкновенные учителя, уже сами шли к «Кружке Бахуса». Ирвинг поморщился. Он почти допил свой кофе, но ему не хотелось уходить. А уйти теперь, совершенно очевидно, пришлось бы. Тачстоун направился к стойке, чтобы расплатиться. Вошедшие устраивались за столиком – тем самым, под картиной. Они говорили между собой на английском. Но это уже не удивило Ирвинга.

– Привет, Катарина! – сказал один из парней, подходя к стойке.

Он был блондином с классическими арийскими чертами лица. Ряса буддиста смотрелась на нем странно. Ирвингу его лицо показалось смутно знакомым. Официантка улыбнулась парню, как старому приятелю:

– Здравствуй, хулиган. Как всегда?

– Ну да.

Катарина выставила на прилавок поднос, взяла чистую кружку и принялась качать в нее пиво. Ирвинг обернулся, чтобы уйти, и задел хулигана рюкзаком.

– Эй, поаккуратнее, – сказал тот.

– Извините, – холодно сказал Ирвинг.

– «Извините» в карман не положишь, – ответил парень.

Ирвинг медленно повернулся к нему, засовывая руку за пазуху.

– А будешь вежливым, так и в штаны не наложишь, – процедил он сквозь зубы.

– Ха, Дэтвинг, это ты! – радостно воскликнул парень. – Крыло, старик, откуда ты здесь?

В этот момент Ирвинг тоже узнал его. Да и не так уж много людей, знавших боевое прозвище Ирвинга – «Смертельное крыло», – были еще живы.

– Привет, Крэк, – проворчал он и опустил руку.

– Пойдем, посидишь с нами! – предложил Крэк.

Его фамилия была Джонс. Впрочем, Ирвинг подозревал, что Крэк взял себе эту фамилию, чтобы иметь хоть какую-нибудь.

Ирвинг охотно согласился. Все складывалось как нельзя удачнее.

– Катарина, еще одно пиво! – воскликнул Крэк.

Когда они подошли к столику, Крэк представил Ирвинга остальным как своего старого боевого товарища. Один из новых друзей Крэка оказался тем самым негром, которого Ирвинг заметил еще на площади. Его звали Аниксом. Третьего члена компании звали О Ли Синь. Он был единственным, чей наряд хорошо сочетался с разрезом глаз. Рядом с молодым китайцем на столе лежала книга. Ирвинг несколько мгновений разглядывал ее, не в силах отвести глаз.

Она была в кованом окладе с тяжелой застежкой. Старинный умелец изобразил на обложке стальное дерево. Его обвивал дракон. На одной из ветвей висело яблоко. Листочки покрывала зеленая эмаль. Яблоко изображал очень красиво ограненный черный блестящий камень.

– Что это? – спросил Тачстоун.

– Это учебник, – ответил Крэк рассеянно. – О Ли принес его мне. Книга редкая. Мы учимся по ней по очереди. Не забыть бы ее здесь.

Друзья уселись. Катарина принесла пиво.

– Ну, рассказывай, – произнес Крэк. – Как ты тут оказался?

– Кто ты? Откуда ты? Куда ты идешь? – добавил Аникс и почему-то засмеялся.

– Да я брата нашел, – ответил Ирвинг. – Он в России. Вот, еду к нему.

Аникс перестал смеяться. Посерьезнел и Крэк.

– Да ну? – сказал он недоверчиво.

– Ну да, – ответил Ирвинг. – Эта, как ее… Организация Объединенных Наций – ну, синие каски. Помнишь, мы вместе с ними Калькутту брали?

– Помню, – ответил Крэк и отхлебнул из кружки.

– У них сейчас акция – «Родные адреса» называется, – пояснил Ирвинг. – Все, кто потерялся во время войны, подают туда свои данные.

– Настоящую фамилию значит, надо, – отстраненно заметил Крэк.

Ирвинг понял, что не ошибся в своих предположениях. Своей настоящей фамилии Джонс просто не знал. Это частенько случалось в те времена.

– Если ты ее помнишь, – согласился Ирвинг. – И место рождения. ДНК можно, если не помнишь совсем ничего.

– И что, ты сообщил свои данные? – спросил О Ли.

Он говорил на английском чисто, без того мяукающего акцента, который Тачстоун так ненавидел, и услышав который, ему всегда хотелось вытащить из-за пазухи то, что у него там было.

– Куда их подают-то, данные эти? – спросил Аникс.

– Я в английское посольство в Катманду зашел, – сказал Ирвинг. – Мне паспорт надо было новый, у меня старый истек. Там и узнал про это, там и анкету заполнил.

Крэк вздохнул:

– Тебе-то они дадут паспорт.

Ирвинг понимающе развел руками.

– А вам может быть тоже амнистия какая вышла, ты бы разузнал, – ответил он. – Ребят из тридцать четвертой вон всех амнистировали.

– Так их осталось человек двадцать всего, наверное, – заметил Крэк.

– А где твой брат, говоришь? – спросил Аникс.

– В России, – ответил Ирвинг. – Они под конец войны там какой-то регион захватили, да так и остались.

– Кто – они? – спросил Крэк.

– Ну, он дивизией командовал, – ответил Тачстоун. – Союзнической. Лот меня на семнадцать лет старше, он был уже взрослый, когда все это началось. Да и Лот кадровый военный был, какую-то академию кончал даже. Помогали телкхассцев из русской столицы выбить, а потом… вот…

– Понятно, – ответил Крэк.

– Большой регион? – спросил О Ли.

– Почти две Бельгии, брат говорит, – ответил Ирвинг.

– Да уж, – сказал О Ли. – Вам повезло.

– Холодно там, в России этой, – поморщился негр.

– Зато две Бельгии, – возразил О Ли.

Даже Ирвингу собственная история казалась чем-то невероятным. Сказкой с хорошим концом, каких никогда не случается в действительности. И только сейчас, поведав ее этим малознакомым ребятам, Тачстоун окончательно поверил, что это все – правда. Что он едет к брату, и они будут жить мирной жизнью. И у них будет не только дом, но и кусок земли. Пусть даже покрытый лесом. Но это будут сосенки и ясени, а не осточертевшие джунгли. Лот писал, что Ирвингу обязательно надо будет доучиться. Хотя бы в школе, для начала.

Тачстоун допил пиво.

– Ладно, – сказал он и встал. – Спасибо, ребята. Я пойду, мне на автовокзал пора.

– Я тебя провожу, – сказал Крэк.

– А можно нам тоже? – спросил Аникс.

Крэк посмотрел на Ирвинга. Вряд ли ему хотелось делиться своей сказкой с каким-то черномазым, и еще меньше – с косоглазым, и Крэк это отлично понимал. Но Ирвинг вдруг подумал, что ведь дом когда-то был у каждого из них…

А брат, оттяпавшего себе кусок земли размером с две Бельгии, был только у него. И провожая его, каждый из троих парней мог на миг стать им – Ирвингом Тачстоуном.

Счастливым парнем, для которого война закончилась и который возвращается домой.

– Ну, пойдемте, – согласился Ирвинг.

Крэк расплатился за пиво сразу. Им не пришлось звать Катарину и ждать, пока она подойдет. Парни вышли на улицу.

На столе осталось лишь четыре пустые кружки, на стенках которых засыхала пена.

Приемная главы Новгородской области казалась мрачноватой из-за дубовых панелей, которыми были обшиты стены. Но отец Пётр видел хороший знак в том, что руководитель пригласил его домой, а не в кабинет в Доме советов.

Отец Пётр был представительным мужчиной. Он носил густую черную бороду лопатой и квадратные очки в позолоченной оправе. Тот факт, что настоятелю Деревяницкого монастыря немногим более тридцати, в глаза обычному наблюдателю не бросался.

Неделю назад отец Пётр принес главе области рукопись. Настоятель хотел издать ее на средства монастыря и распространить среди паствы, дабы укрепить ее дух. Цель этого предварительного ознакомления была проста и логична – получение высочайшего одобрения. В наилучшем варианте, администрация области даже частично оплатила бы издание книги. Но и отказ, сопровождаемый запретом на публикацию, не следовало исключать среди возможного развития событий. Речь в той рукописи шла о событиях столь же достоверных, сколь и щекотливых.

Улыбчивый секретарь принес Петру чашку горячего кофе, чтобы гость согрелся после морозной улицы. Настоятель опустошил чашку и обильно вспотел.

Отец Пётр сидел в одиночестве, нервничал и ждал.