Книга Джек-соломинка онлайн - страница 4

Глава III

Для слуги купца не нашлось места в замке. Мост еще не был поднят, а через ров, отделяющий замок от деревни, еще можно было разглядеть огоньки очагов в близлежащих домишках.

– Мы бы пустили тебя, – смущенно сказала женщина, выходя на его стук из первого дома, – но хозяин наш уехал в Гревзенд, и не следует принимать чужого, когда в доме одни женщины.

Малый ухмыльнулся в темноте. Небольшие, видно, богатства были в этом доме, если хозяйка так откровенничает с первым встречным.

– Проваливай! – отозвался грубый голос, когда он постучался в следующую дверь.

Так он бродил от дома к дому, спотыкаясь о придорожные камни и попадая ногами в лужи. С размаху он налетел в темноте на столб. Разглядев прибитое под навесиком изображение спасителя, он в испуге стянул с себя шапку и извинился, как перед живым человеком. Значит, он дошел уже до конца деревни. Вся она была черная, как будто вымершая, только где-то сбоку светился огонек, и малый пошел на огонь. Здесь ему не пришлось даже стучаться, так как дверь была снята с петель, а хозяин прилаживал к ней болты. Напротив, под навесом, белокурый мальчишка возился у горна. Это была деревенская кузница.

– Чего тебе нужно? – грубо спросил хозяин в ответ на его приветствие. – Добрые люди не шляются ночами по дорогам!

В одиннадцатый или двенадцатый раз пришлось бедняге повторить свой рассказ о том, что в замке для него не нашлось ни угла, ни пищи.

– Ну, значит, деревенский кузнец богаче господина сквайра, – сказал кузнец захохотав. – Жена, не засыпай: послушай, что говорит малый. А ты, Джек, растолкай ребят, дайте пристроиться молодчику.

– Э, да ты совсем не такой тихоня, как можно вообразить с твоих слов, – добавил хозяин, когда раздутый мехами огонь осветил лицо его гостя. – Подойди-ка поближе, я гляну, нет ли у тебя украшения на лбу.

– Можешь быть спокоен, – простодушно улыбаясь, ответил малый, – хвала господу, до этого еще не дошло. Я нахожусь в услужении у итальянского купца и нанят сопровождать его до Дувра.

Он отлично понял намек хозяина. Парней, отказывающихся от работы, королевские приставы хватали по дорогам, судили и клеймили раскаленным железом, выжигая на лбу букву «ф», что означало слово «фальшь».

Мальчишка у наковальни с трудом повернул в клещах кусок железа и сунул в огонь. Потом, вытерев руки о холщовые штаны, он с любопытством подошел к гостю.

Веснушки его сейчас не были видны. Лицо мальчика, освещенное пламенем горна, казалось вылитым из меди, светлые, цвета соломы, волосы свисали на щеки, и он – ни дать ни взять – был как медный ангел с алтаря Сэссексской часовни. Так подумал слуга купца, потому что они с хозяином проехали много городов и посетили немало красивых церквей и часовен.

– Ну, ложись, что ли, – сказал медный ангел, но голос у него был самый обыкновенный человеческий, такой, какой бывает у мальчишек в пятнадцать-шестнадцать лет, когда они то говорят басом, то сбиваются на дискант. Он раздвинул лохмотья на полу и освободил место.

Встревоженные куры сослепу налетали на очаг посреди хижины; воздух наполнился гоготаньем, кудахтаньем, хлопаньем крыльев и мычанием разбуженной коровы.

– Летом мы привязываем Милли во дворе, но сейчас сырые ночи… – объяснила хозяйка.

– Ночи как ночи, а корова не сдохла бы, – перебил ее муж. – Но уж слишком много добрых людей шатается сейчас по дорогам!

Не дожидаясь второго приглашения, гость бросил на пол куртку и растянулся во весь рост.

– Хороший кузнец из него вышел бы, – сказал хозяин через минуту, прислушиваясь к богатырскому храпу гостя. – Посмотри-ка на его грудь и кулаки. Нет, я тебе говорю: из парня будет толк!

…– Какой масти был конь у твоего хозяина? – спросила Джейн Строу, расталкивая своего гостя поутру. – И не пора ли тебе вставать, малый? Мой старик и старшой пошли в монастырь ковать лошадей, а я завозилась по хозяйству и забыла про тебя. Какой масти, говорю, был конь у твоего хозяина?

– Гнедой, – ответил парень, просыпаясь немедленно. – А в поводу купец должен вести осла, – добавил он, вскакивая на ноги.

– Ну, слава богу! – сказала женщина успокаиваясь. – А то тут проехал какой-то чужой на рыжей кобыле, за ним – парнишка из замка, и я уж подумала было, не проспал ли ты своего купца.

…Мост был уже спущен, когда малый подошел ко рву, но в замке никого не было видно.

– О-гей! – крикнул парень. В ответ залаяли собаки. Так как никто не показывался, парень крикнул еще раз.

– Что ты кричишь как сумасшедший? – спросила, выходя, вчерашняя маленькая леди. – Мать-настоятельница еще спит. А твой купец уже давно уехал.

Малый с шапкой в руках застыл на месте.

– Ну, что ж ты стал! – продолжала леди. – Иди к нам на гумно, нам все равно нужны люди. Купец так и сказал: «Возьмите моего малого, он вам пригодится».

– Он так сказал? – багровея, заорал парень, бросая шапку о землю. – А он не сказал, что не заплатил мне за службу?.. А кроме того, я заработал у него осла…

– Ну, я ничего не знаю, – пробормотала маленькая леди, поворачиваясь в нерешительности. – Ты бы лучше не ревел, как бык, потому что сейчас выйдет сэр Гью…

Малый свернул с дороги и сел под кустом. Это дело надо было обмозговать. Где же справедливость? Теперь любой сквайр, фермер, даже арендатор сможет донести на него, а здесь никто не захочет поручиться за чужака.

Нельзя ли попросить, чтобы сквайр выдал ему свидетельство о том, что он не ушел от хозяина самовольно? И потом нужно еще расспросить об осле… Малый снова вернулся к замку. Маленькой леди нигде не было видно, но из конюшни слуга вывел гнедого коня итальянца. Вслед за ним вышел сквайр, и пока конюх водил лошадь в поводу, лорд внимательно ее осматривал.

– Доброе утро, сэр, – сказал малый, снимая шапку.

Сквайр взглянул на него, а затем взял из руки слуги недоуздок.

– Стати хороши, Аллан, – заметил он, – но ты посмотри, на что похожи его копыта!

– Сэр, – откашливаясь, начал малый, – не можете ли вы засвидетельствовать, что я не убежал от своего хозяина?

Сквайр молчал. Вместо него заговорил конюх:

– Куда же ты теперь думаешь податься? Нам нужны люди на конюшне…

– Я у хозяина заработал деньги и осла, – ответил юноша, с трудом проглатывая слюну. – Деньги мои он увез с собой, а осел, вот я вижу, стоит у вас на конюшне. А я на нем должен вернуться домой, в Эссекс.

Сквайр молчал.

– Он нанял меня в услужение в Брентвуде, в Эссексе, – снова начал малый. – Я был с ним в Лондоне и каждый день таскал для него тюки на баржи. Потом я сопровождал его из Лондона в Дартфорд, из Дартфорда – в Рочестер, из Рочестера – в Медстон. Мы договорились по четыре пенса^[21] в день на его харчах, а за то, что я его доставлю в Кентербери, он обещал мне осла.

Сэр Гью искоса глянул на него. Слуга купца говорил почтительным тоном и прижимал руки к сердцу, но что-то в лице его не понравилось сквайру. Уж слишком он сдвигал свои черные брови и после каждого слова точно рассекал рукой воздух.

– Но тебе не довелось доставить итальянца в Кентербери, почему же ты требуешь осла? – рассудительно заметил слуга. – И четыре пенса в день – это слишком высокая плата для такого оборванца, как ты. Оставайся у нас по два пенса в сутки. Зато тебе не придется ездить в Дувр или в Калэ за заработанными деньгами.

– Я пришел за своим ослом, – сказал юноша упрямо.

– Откуда ты взял, что это именно твой осел у нас на конюшне?

– Пенч! – крикнул малый изо всех сил, и осел так же оглушительно отозвался из конюшни: «Йо-о-ооо!»

– Немедленно убирайся отсюда! – сказал сквайр тихо. – Ты слышишь!

…Малый шел по дороге, покачивая головой и разводя в недоумении руками. Видать по всему, что его дела повернулись в плохую сторону. У него и пенса не было за душой, в пути он оборвался, и сейчас ему и впрямь никто не поверит, что только вчера он был в услужении у богатого купца. Что ему теперь делать? Просить помощи у кузнеца, у которого он ночевал? Так с виду тот – человек не злой, но народ сейчас запуганный, и люди думают только о себе. Однако больше малому податься было некуда, и он свернул к деревенской кузнице.

Под навесом толпилось несколько человек, но уже прозвонили к обедне, и кузнец больше не раздувал огня.

– Вот, соседи узнали, что ты проехал четыре графства, – сказал, увидев его, кузнец, – и допытываются, что ты рассказал нового. А что мне им ответить, если ты всю ночь проспал, как сурок, а мы ушли на рассвете… Но отчего ты вернулся? Где твой купец?

Добрые люди только покачивали головами, слушая рассказ о злоключениях бедняги. Да-да, такие теперь, времена… А попробуй так поступить слуга с господином, его тотчас забьют в колодки, да еще на два-три дня выставят у позорного столба на главной площади города…

Солнце уже поднялось высоко в небе, а малый все говорил и говорил без умолку:

– Плохие настали времена. Французы бьют наших на той стороне пролива. Война пожирает все деньги, и не успевают люди оправиться от одного налога, как король и парламент придумывают второй и третий.

– Слыхали? – сказал кузнец, поднимаясь и оглядывая собравшихся. – Наш судья^[22] назначил на это полугодие для косарей плату в два пенса на своих харчах!

– Ну, теперь его зятек, сэр Маркус Осборн, будет нанимать не восемь человек поденщиков, а двенадцать! – пробормотал кто-то со злостью.

– Или вот придумали это клеймение бродяг. А разве я бродяга, если не хочу работать за гроши? Теперь даже богомольцу приходится брать от своего священника свидетельство о том, что он идет именно на богомолье.

– Да, много денежек перейдет сейчас в карманы писцов и стряпчих^[23]… В своих местах ты еще всегда найдешь двух поручителей, а в чужом графстве ты ни за что ни про что сядешь в тюрьму или заплатишь штраф!

Малый с досады бросал шапку об пол и хлопал себя руками по ляжкам, и те, которые его слушали, тоже бросали шапки об пол и хлопали себя по бокам, потому что в течение сотен лет они не научились иначе выражать свою досаду.

– На ярмарках ходят бедные попы, они рассказывают истории из библии, и нигде в священном писании не говорится о том, что одни должны всю жизнь, не разгибая спины, работать до смертного пота, а другие – пользоваться их трудами.

– Богатые приходские священники ездят на охоту, как лорды, и держат ливрейных слуг, им некогда выполнять требы. Они нанимают бедных попов, и те за гроши работают на них, как поденщики. В Эссексе бедные попы в пост просят милостыню.

– И у нас в Кенте тоже. Вот сын Джима Строу сложил про них песенку… Да ты не бойся, спой нам, Джек!

Упирающегося мальчика вытащили к самому горну.

– Ну-ну, Джек, не ломай дурака! – строго прикрикнул кузнец.

 
За полпенни бедный поп,
 

– запел Джек, опасливо озираясь на кочергу, которой отец обычно мешал угли, —

 
Ладно выстругает гроб,
За полмерки овсеца
Закопает мертвеца…
 

– Ловко! – заявил малый, с любопытством поглядывая на Джека. – Неужто это ты сам сложил такую песенку?

– Сам! Да и что здесь такого? – ответил смущенно Джек. – Когда мы тут сидим по воскресеньям, один начнет, другой прибавит слово, и пойдет, и пойдет…

– Сам, сам сложил, – перебил мальчика отец, с гордостью хлопая его по плечу. – Это он пошел в свою бабку – мою покойную тещу. Та, бывало, как заведет сказку или песню, тут тебе и о короле Артуре, и о рыцарях, и о феях…

– Что там феи и рыцаря! – сказал малый с пренебрежением. – Вот про попа – это нужно было уметь придумать! Да, он у тебя парень хоть куда. И чем только ты его кормишь? Смотри, какой он у тебя статный и румяный! Можно подумать, что он получает по воскресеньям молоко и мясо…

И все, даже дети, засмеялись его шутке.

Мяса и молока Джим Строу не мог, понятно, предложить своему гостю, но его накормили славным, поджаренным на кирпичах ячменным хлебцем, и выпил парень с полпинты пива, не меньше. А теперь нужно было собираться в путь.

Долго совещались хозяева с гостем и под конец порешили, что в Эссекс парню возвращаться не с руки. Его возьмут на поденную работу, а в Эссексе платят еще меньше, чем в Кенте. Там у господ хватает и бесплатных рук… Если малый переночует здесь еще одну ночь, он сможет завтра отправиться с кузнецом в Кентербери. Поможет, кстати, старому Строу нести мешок с гвоздями и подковами. А в Кентербери собирается много народу, и там легко можно пристроиться. А не то придется податься еще дальше – к Дувру. Такого детину любой капитан наймет и заплатит за четыре месяца вперед!

К вечеру собралась гроза. В доме было душно, и Джек повел гостя ночевать с собой на сеновал.

Как только они легли, грянул гром. В конце сентября это не предвещало ничего доброго, и оба они стали креститься в испуге.

Они долго лежали молча, глядя, как белое и синее пламя шарит по стенам и крыше чердака. Сон развеялся, и они принялись толковать о том о сем. Их разговор разбудил старую Джейн Строу, она поднялась по лесенке, прислушалась и затем, покачав головой, стукнула в дверь.

То, что она услышала, могло бы ее испугать, если бы ей с детства не были знакомы такие разговоры. Но пока человек молод, он весь кипит от гнева, когда видит несправедливость, а потом, с годами, он постепенно остывает.

– Ну что же ты думаешь: мужики с одними палками да луками смогут одолеть лордов? – допытывался Джек у гостя.

– Ты еще молод, – важно ответил малый, – а не то ты слыхал бы о битве при Кресси.^[24] Кто тогда обратил в бегство французских рыцарей? Пехота! А из кого состояла пехота? Из лучников! А кто такие лучники? Да такие же мужики, как мы с тобой!

Сердце Джека громко забилось в груди.

«Если б не йомен^[25] в зеленой куртке…» – вспомнилась ему песня. Но нет, не следует слишком доверять песням и сказкам…

– А ты был при этом? – спросил он насмешливо.

– Я-то не был, – почесываясь, ответил малый, – но отец мой в ту пору возил песок…

– Сладки гусиные лапки! – перебил его Джек басом, поудобнее устраиваясь на сене.

Это была любимая поговорка его отца: «Сладки гусиные лапки!» – «А ты их едал?» – «Да я не едал, но наш дядька видал, как их бейлиф едал; говорит, что сладки».

Парня взорвало.

– Ты рыжий кентский дурак! – сказал он. – Эх, беда, что Брентвуд так далеко от моря! Мы на вашем месте захватили бы уже не один корабль и тогда ударили бы на господ с суши и с моря!

Вот в это-то время старая Джейн Строу и постучала в дверь.

Оба замолчали, и через несколько минут гость захрапел.

Джек лежал с закрытыми глазами, и сердце его билось так сильно, что казалось – в груди его не одно, а целая дюжина сердец.

Конечно, малый говорит правду. Разве это справедливо, что господа едят, пьют и живут в свое удовольствие, топчут мужицкий хлеб, загораживают реки, запрещают мужикам иметь свои мельницы, а когда к ним привезешь зерно, они половину берут за помол…

Время еще не пришло, говорит гость. Глупости! Вот сейчас как раз самое время заварить кашу. Дворяне сражаются во Франции; какой замок ни возьми – там только дети, женщины и старики да горсточка слуг. О таком, как Друриком, и говорить не приходится – мост спускают и поднимают только для важности, а ров вокруг замка можно перейти вброд. Но даже в Рочестере, в Бёрли, в Ковенайте сейчас не больше десятка вооруженных людей. Какого же времени еще надо ждать? Да и где его искать, этого малого, когда пробьет час? Ведь никто даже не спросил его имени…

– Послушай-ка, – сказал Джек, расталкивая гостя, – а как тебя звать, а?

– Уолтер Тайлер, – ответил тот, моментально просыпаясь. – Так и спросишь Уота Тайлера,^[26] сына того кровельщика, что перекрывал церковь в Брентвуде.

– Ну, все-таки, как ты думаешь, много у вас в Эссексе найдется таких, что и сейчас пошли бы за тобой? – спросил Джек шепотом.

– Да и сейчас пошло бы человек тридцать, не меньше, – ответил тот, и в темноте глаза его блестели, как у рыси.

– Считай тридцать один, – важно сказал Джек. – В кожаной куртке, с луком, с четырьмя стрелами я явлюсь к тебе по первому твоему зову.