Книга Роковые шпильки онлайн - страница 4

4

– Что тебе нужно, – посоветовала Трисия, – так это что-нибудь независимо-деловое, с легким оттенком пикантности. Кэссиди скривилась:

– Спасибо, Мелисса Риверс^[38].

Было семь часов утра, и мне следовало благословлять судьбу за то, что у меня есть две замечательные подруги, которые не поленились в такую несусветную рань встать, одеться и приехать ко мне на квартиру, чтобы взять в свои руки устройство моей жизни. Но я пребывала отнюдь не в благостном настроении, а наоборот, стоя в халате возле своей гардеробной, потихоньку наливалась ненавистью к ее содержимому. Следующим номером в программе стояла ненависть к собственным талии и бедрам, но это такая естественная вещь, что не стоит упоминания.

По нью-йоркским стандартам моя квартирка не так уж и плоха, но в это утро спальня казалась тесной для нас троих, особенно с учетом моего нарастающего раздражения. Вообще-то я люблю свою квартиру. Я живу в районе Западных Сороковых улиц, с утра в окно заглядывает солнце, а ванна даже не стоит в кухне. Я живу здесь уже три года, но мои дизайнерские успехи не продвинулись дальше рамок с постерами из любимых фильмов и книжных полок на всех уровнях. Стены давно нуждаются в покраске, но я никак не решу, какой выбрать цвет, поэтому все время откладываю ремонт на будущее. Квартира, как и я сама, перманентно находится в состоянии переходного периода.

– Это же завтрак, – сказала Кэссиди.

– Значит, вырез не должен быть слишком уж смелым, – заключила Трисия.

– Я не хочу, чтобы он пялился на мою грудь, – пробормотала я.

– Да, я тебя понимаю, – кивнула Кэссиди.

– Прошу прощения? – Моя чувствительность к критике резко обострилась из-за плохого настроения.

На этот раз Кэссиди скривилась уже по моему адресу:

– Я согласилась, что это будет его отвлекать. А ты что подумала?

Если бы я нормально выспалась, то, может быть, и не подумала бы ничего плохого, но это замечание плюс вопрос, который она задала мне неделю назад, когда мы бродили по отделу нижнего белья в "Саксе" – не задумывалась ли я о том, чтобы купить Вандербра^[39]? – вывернули все наизнанку.

– Ты считаешь, что у меня слишком маленькая грудь.

Кэссиди медленно прикрыла глаза, и я успела понять – она считает мое заявление из ряда вон выходящим.

– Я очень стараюсь не думать про твою грудь, но это трудно, учитывая ее совершенную форму и размеры.

– Тогда почему на прошлой неделе ты спросила меня про Вандербра?

Кэссиди на мгновение задумалась, прокручивая в памяти наш поход по магазинам, потом пожала плечами:

– Идиотское любопытство. Молли, я могла бы тебя спросить прямо сейчас, занималась ли ты когда-нибудь сексом с двумя партнерами одновременно, но это еще не означало бы, будто я считаю, что ты должна немедленно принять участие в групповухе.

Она была права. Я неадекватно отреагировала. Трисия, удивленно распахнув глаза, помалкивала.

– Что? – вынужденно спросила я.

– Я жду, чтобы ты ответила на вопрос.

– О бюстгальтерах или о мужчинах? – уточнила Кэссиди.

– Можно на оба, – ответила Трисия.

– О-о-о-о'кей… Если вы намерены продолжать, то давайте вернемся к вопросу о моей одежде. – Я поставила на столик кофейную кружку и показала на гардеробную.

– Я бы остановилась на лиловом Вандербра и белой батистовой блузке. – Кэссиди не так-то легко заставить отказаться от своего мнения – если только дело не касается мужчин.

– Не очень-то много от тебя пользы, – предостерегающе проворковала Трисия.

– По-моему, она не нуждается в моей помощи, – так же нежно пропела в ответ Кэссиди.

– Если мы не вмешаемся, она так и пойдет в халате, а мы ведь не можем этого допустить? – хмыкнула Трисия.

На самом деле они очень любят друг друга. Но со стороны это не сразу можно понять, потому что они постоянно обмениваются колкостями, непринужденно и без всяких ограничений, так что поначалу даже могут показаться врагами. Но скорее они относятся друг к другу как сестры.

– Молли работает в журнале мод, она всегда может сослаться на новую тенденцию. Что ты сейчас надеваешь в постель, Молли?

– Футболку "Редскинз"^[40] размера XXL, – призналась я, вытаскивая из шкафа классические черные брюки. Трисия тяжело вздохнула – не то по поводу футболки, не то брюк. – Теперь, когда я живу в Нью-Йорке, это единственное место, куда я могу ее надеть. Если я выйду в ней на улицу, меня тут же растерзают фанаты "Гигантов"^[41].

Но Трисия, оказывается, возражала все-таки против брюк. Выдернув у меня из рук вешалку, она вернула брюки на место.

– Нет.

Трисия – одна из тех потенциально раздражающих женщин, которые всегда безукоризненно выглядят, вплоть до подобранного в тон нижнего белья, неважно, по поводу или без. Да, я работаю в журнале мод – точнее, в глянцевом журнале с большим разделом о моде – но я могу надеть розовый лифчик с лиловыми трусиками. Хуже того, у меня есть белые. Но я знаю, когда их можно надевать – когда я абсолютно уверена, что никто, кроме меня, их не увидит. Сейчас, несмотря на несомненную привлекательность детектива Эдвардса, я была настроена на белый хлопок.

Я люблю спать. Я наслаждаюсь сном. Более того, он мне необходим. Не выспавшись, я стараюсь поддерживать себя в форме кофеином, чтобы облегчить миру общение со мной, но время от времени все равно выбиваюсь из колеи. Как сегодня. Все-таки я провела пять часов с Хелен и Ивонн, что могло отнять все силы даже в солнечный полдень. Что уж говорить про середину ночи – хуже некуда.

Вообще-то, когда я была там, адреналин делал свое дело, и во многом благодаря моим усилиям ни одна из нас не выпрыгнула в окно, не наглоталась таблеток и не нанесла никакого другого ущерба себе или другим. Хотя я неоднократно подумывала о том, чтобы что-нибудь сделать с Ивонн. Но сейчас, вернувшись домой, я испытывала все прелести адреналинового похмелья, когда голова вибрирует и раскалывается, а конечности словно наливаются расплавленным свинцом. Правда, я влила в себя пять чашек кофе "Кения Голд", так что впереди брезжила надежда.

– Тебе давно пора перерасти всю эту муру с "Редскинз", – предложила Кэссиди.

Обе мы выросли в вирджинских пригородах Вашингтона; это выяснилось на первом курсе колледжа, на занятиях по современной американской литературе, и положило начало нашей дружбе. Кэссиди равнодушна к профессиональному спорту, но я по-прежнему шестнадцать воскресений в году тешу себя надеждой, что в этом сезоне суперкубок достанется моей любимой команде. Эти воскресенья я считаю признаком многообещающей, оптимистичной натуры. Кэссиди считает их не более чем потерянным временем. И это говорит женщина, которая готова встречаться с женатым мужчиной.

– Это все-таки свидание, – настаивала Трисия, доставая шелковую бирюзовую блузку.

Отличная блузка, верхняя пуговка расположена как раз на нужном уровне, чтобы надевать под нее черный бюстгальтер с застежкой спереди, но чересчур низко для обычного белого с застежкой на спине.

– Нет, не годится, – запротестовала я, отводя руку Трисии. Они с Кэссиди посмотрели друг на друга и рассмеялись. Тепло и дружелюбно, но тем не менее. Я влила в себя еще пару глотков кофе.

– Да, у этого мужчины есть потенциал, но это еще не свидание. И я не собираюсь наряжаться, как будто он пригласил меня на ужин. Это всего лишь деловой завтрак, во время которого мы будем говорить о моем убитом коллеге.

Это прозвучало даже жестче, чем мне хотелось, но, с другой стороны, как еще может звучать сочетание "убитый коллега"? По мере сгорания адреналина реальность начала вступать в свои права. Ночь была чересчур длинной, и я успела открыть для себя много нового. Много такого, без чего легко могла бы и обойтись. Но теперь уже было поздно.

Когда я только обнаружила Тедди, то думала, что уже понимаю, насколько ужасна его смерть. После того как мы сообщили об этом Хелен, я осознала, что это еще хуже, чем мне казалось вначале. Но потом, когда я сидела возле Хелен, а она набирала номер родителей Тедди, мне казалось, что я вот-вот закричу и не смогу остановиться. Горе Хелен было таким осязаемым, таким искренним, что мне отчаянно захотелось сделать хоть что-нибудь, пусть даже принять его на себя, чтобы хоть на мгновение облегчить ее боль. Но что можно было сделать? Помочь ей могло только воскрешение Тедди, а это было не в моих силах. Я знаю пределы своих возможностей. В большинстве случаев.

Я вообще не была уверена, сможем ли мы пережить эту ночь. Но после того как Хелен позвонила родителям Тедди, своим родителям и своей сестре, она вдруг обрела какое-то внушающее уважение достоинство и, я бы сказала, буддистское спокойствие. Внезапно сделавшись сверхорганизованной, она начала составлять сразу несколько списков: кому позвонить, кому позвонить прямо сейчас, кому уже утром, кто может обидеться, если узнает новость не из первых рук. Может быть, это был шок, а может быть, у нее уже не оставалось слез, но Хелен начала действовать, начала размышлять, и я не могла ею не восхищаться. Боюсь, на ее месте я бы выклянчила у знакомых все транквилизаторы, скорчилась на диване в позе эмбриона и провела так недели три.

Конечно, когда около пяти утра приехала из Квинса^[42] ее сестра Кенди, Хелен опять расклеилась, но в этом уже не было ничего удивительно. Особенно если учесть, что Ивонн всю ночь крутилась вокруг, несмотря на мои усилия как-то ее нейтрализовать. Ивонн то уговаривала меня написать цикл статей о том, как справляться с подобными ситуациями, то хватала Хелен и начинала причитать "Мы все так его любили". Никакой пользы от нее не было, скорее наоборот. Наконец я придумала, как убить сразу нескольких зайцев: попросила Ивонн сходить в круглосуточную аптеку купить валерьянки и чего-нибудь еще успокоительного по ее выбору (коробочка для лекарств в ее собственной сумке от Прады оказалась прискорбно пуста). Можно было подумать, что это Эйзенхауэр^[43] предложил ей взять на себя командование на Омаха-Бич^[44]. Продемонстрировав устрашающее рвение, она перед уходом не меньше восьми раз облобызала каждую из нас и наконец умчалась исполнять возложенную на нее миссию.

Не успела дверь за ней как следует закрыться, как Хелен спросила:

– Как ты думаешь, что на самом деле случилось с моим Тедди?

Вопрос ошеломил меня, как и ее холодный, отрывистый тон. Было в ее голосе что-то такое, что заставило меня поежиться. Так как до этого мне никогда не приходилось общаться с человеком, на которого свалилось бы такое несчастье, я решила, что должна ответить на вопрос. Но насколько искренной я хочу быть?

– Я не знаю, – ответила я нам обеим.

– Кто бы это ни сделал, пусть он сгорит в аду, – тем же ровным тоном произнесла она, а я почувствовала в животе неприятный холодок. Неуверенно кивнув, я получила в ответ напряженную полуулыбку. Холодок превратился в ледяную глыбу, и я поняла – Хелен что-то знает.

На какое-то мгновение я даже пожалела, что Ивонн ушла. Я была сбита с толку, мне нужен был кто-то третий, чтобы восстановить равновесие. Для собственного спокойствия я попыталась было сменить тему, но потом подумала, что если действительно собираюсь раскрыть это преступление, не могу отступить в первой же щекотливой ситуации. В то же время я не могла тут же превратиться в Филипа Марло^[45], поэтому решила применить излюбленный прием, который так оживляет споры с бой-френдами – поменяться ролями.

– А как ты думаешь, Хелен, что произошло?

Подбородок Хелен мгновенно окаменел, выражение лица стало куда более холодным. Я заставила себя встретить ее взгляд и не начать извиняться, как я обычно делаю даже в тех случаях, когда не считаю себя виноватой, но хочу поскорее проскочить неприятный момент. Если она чувствует себя оскорбленной, то пусть объяснит, почему.

– Я думаю, что моя жизнь кончена, – наконец ответила она, слегка смягчившись.

Дорогая Молли, как мне жить дальше, когда я лишилась самого важного, что было в моей жизни?

Этот вопрос, в разных вариациях, мне задавали гораздо чаще, чем вы можете себе представить, зная, что наш журнал ориентирован в основном на молодежь и моим двадцатилетним читателям предстоит пережить еще немало ударов в челюсть, прежде чем им понадобятся зубные протезы.

– Нет, это не так, – как можно мягче сказала я. – Будет нелегко, но ты справишься.

– Вопрос в том, хочу ли я? – Ее тон не стал теплее, но по лицу потекли слезы. Я не могла определить, это слезы сожаления или гнева, даже когда она продолжила: – Я не могу передать, каково это, так горько сожалеть…

– Сожалеть о чем?

Несколько очень долгих мгновений она смотрела на меня тяжелым взглядом, как будто взвешивая про себя какие-то за и против. Я почти уверена, что она уже собиралась заговорить, когда телефонный звонок заставил нас обеих подскочить. Я ответила, но Хелен резко выхватила трубку, желая положить конец нашей беседе. Звонил Чарли, брат Тедди, из Миннеаполиса. Хелен начала бегло пересказывать ему факты в том виде, в каком они ей были известны, и я отступила.

Я отправилась на кухню выпить воды. На самом деле мне ужасно хотелось есть и пить, и я бы с удовольствием проверила, какой сорт мороженого предпочитает Хелен или, еще лучше, какую марку вина Тедди держит в холодильнике, но хорошее воспитание не позволяло мне вести себя по-свински. Это все равно что набрасываться на еду, когда поминки еще не начались. Я все-таки открыла холодильник в надежде найти бутылку воды и застыла, уставившись на пакет из "Коста-дель-Соль". Значит, Хелен действительно заказывала там обед. По крайней мере эта часть ее алиби подтверждалась.

Слово "алиби" заставило меня почувствовать себя виноватой. Интуитивно я была убеждена, что Хелен не имеет никакого отношения к убийству, и тем не менее, вот она я, украдкой роюсь в чужом холодильнике. Заказала она обед на одного или на двоих? Пластиковый пакет зашелестел, как парус на ветру. Я прислушалась, продолжает ли Хелен говорить по телефону. В пакете стояли две коробочки из фольги. Я приоткрыла верхнюю: недоеденные говяжьи медальоны в соусе из мадеры и несколько ломтиков овощей. Затаив дыхание – мне показалось, что Хелен вдруг замолчала – я приподняла верхнюю коробку и вздохнула с облегчением, когда услышала, как она вновь зарыдала в телефон.

Вторая коробка была нетронутой. Паэлья, очень симпатично выглядевшая для предназначенной на вынос еды. Итак, женщина, которая не в состоянии доесть одно блюдо, не станет заказывать два. А покупать за день вперед блюдо с морепродуктами может только любитель острых ощущений в виде расстройства желудка. Выходит, Хелен позаботилась об обеде для Тедди в надежде, что муж придет достаточно рано, чтобы его съесть. Она верила, что он вернется домой. О чем бы она ни жалела, она не сдалась окончательно. Хелен что-то знает, но она его не убивала.

Ивонн вернулась, когда Хелен заканчивала разговор с Чарли, а вскоре прибыла и Кенди. Стало ясно, что желание Хелен пооткровенничать уже не вернется. У Кенди четверо детей в возрасте до девяти лет, она из тех энергичных женщин, которые всегда пахнут печеным тестом, на всякий случай носят в сумочке английские булавки и по-матерински опекают всех подряд. Именно в этом Хелен сейчас нуждалась больше всего, так что для нас с Ивонн настало самое подходящее время, чтобы пойти домой.

Я пообещала Хелен встретиться с ней в десять утра в полицейском участке и помочь ей пройти через процедуру опознания. Кенди не стала вмешиваться и уверять, будто в моем присутствии нет необходимости и с этой минуты она все берет в свои руки, поэтому мы договорились, что я буду ждать их обеих в участке. Ивонн, видимо, ждала, что Хелен попросит прийти и ее, но Хелен только обняла нас обеих и поблагодарила за то, что мы помогли ей пережить самую ужасную ночь в ее жизни. Я несколько растерялась, а Ивонн, похоже, рассердилась, потому что она бросила пакет с покупками на кофейный столик и быстро потащила меня к лифту.

– Ну. Что она говорила? Пока меня не было? – спросила Ивонн, пока мы ловили такси.

Яркое солнце било в глаза, ужасно хотелось почистить зубы и выпить кофе, поэтому я не была в настроении разговаривать. Но потом до меня дошло, что Ивонн не просто хочет посплетничать, она чем-то обеспокоена. Боже всемогущий. Неужели и она что-то знает? Ну вот, я собираюсь раскрыть это преступление, а выясняется, что из всех действующих лиц сегодняшней ночи я – единственная, кто действительно не имеет ни малейшего понятия о том, что произошло.

С Ивонн я могла позволить себе не церемониться:

– А почему ты спрашиваешь, Ивонн? Ты что-то знаешь?

– Ох. Боже. Мой. Как будто я могу что-то знать. – Ивонн старательно отводила глаза, делая вид, что высматривает такси.

– Перестань валять дурака, Ивонн. Все это слишком серьезно.

Ивонн увидела такси, подала знак и машина подкатила к тротуару. Ивонн шагнула к такси, но я вцепилась ей в рукав:

– Вы с Тедди знакомы уже сто лет. Неужели ты не хочешь, чтобы это дело раскрыли, ради его памяти?

Во взгляде, который Ивонн бросила на меня, полыхало такое злорадство, что тушь на ее ресницах должна была расплавиться и испариться от накала.

– Какое это имеет значение? Он умер. Это уже не изменить.

– Это имеет значение для Хелен.

– Я еще что-то должна этой суке?

Я была настолько поражена, что ослабила хватку, и через мгновение Ивонн уже сидела в машине. Я попыталась залезть следом, но она меня остановила:

– В девять часов. Поможешь мне объявить сотрудникам. – Она захлопнула дверцу перед моим носом, и такси умчалось.

Вот почему я была не в настроении шутить с Кэссиди и Трисией, и по этой же причине я выбрала угольно-черную узкую юбку и белую блузку для утреннего свида… то есть для завтрака с детективом Эдвардсом.

– О'кей, пусть это не свидание, но это и не собеседование при приеме на работу, – запротестовала Трисия, наблюдая, как я переодеваюсь. Она протянула мне свои босоножки от Занотти, которые я надевала ночью.

Я надела их, но, поразмышляв, сняла и вернула ей: