Книга Сточное время онлайн



Владимир Аренев
Время перемен

Книга первая. ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЗДАТЕЛЯ

– Что у тебя с глазами? Они совсем красные. Ты плакал?

– Нет, – отвечал он смеясь. – Я слишком пристально вглядывался в свои сказки, а там очень яркое солнце.

Кнут Гамсун

Прелюдия

Все во Вселенной взаимосвязанно, и иногда незначительное событие в одном мире оказывается причиной гибели другого. Но только ли материальные проявления нашего бытия имеют значение? А как же чувства, порывы, мысли?

«В начале было Слово»?

Или все-таки – Мысль?..

Но кто может с уверенностью сказать, когда Мысль, породившая Слово, становится Делом? становится вещью? живым существом? целым миром?

И когда ты, именно ты, доселе считавший себя «одним из», становишься Творцом?

Наконец, кто ответит, где та неуловимая грань, за которой создатель и создание меняются ролями? где тот момент, когда сотворенное начинает воздействовать на творца?..

Где она, эта граница перехода? Может быть, ты уже переступил через нее?!

…А может, и нету никакой границы? Ведь – помните? – все во Вселенной взаимосвязано.

Демиург и мир, извергнутый им из пучин своего воображения, – причина и следствие – две половинки целого.

И рано или поздно им предстоит слиться в одно.

Кто здесь люди, кто боги и кто демоны?! – здесь, где стерты различия, попранЗакон, воспета Польза, а из всей Любви осталась лишь любовь к убийству!

Г.Л. Олди

ПРОЛОГ

1

Тропический ливень внезапен, как удар молнии; он обрушивается на лес лезвиями воды, рассекает густой воздух, рвет его в клочья, оглушает, словно накрывшая вас морская волна. Во всяком случае, таким он кажется эльфам – в то время как многие животные способны предчувствовать приближение непогоды.

Меганевра – гигантская стрекоза, мчавшаяся над макушками самых высоких древовидных папоротников, – неожиданно пошла на снижение. Ее всадник хотел было скомандовать ей подняться повыше, даже взялся за тарр, – но потом передумал. Он работал с этим насекомым не первый год и знал, что стрекоза просто так своевольничать не станет, – значит, для такого поведения есть какие-то причины. Да и поздно уже было что-либо приказывать, меганевра отыскала подходящую прогалину и отвесно рухнула вниз.

Ливень настиг их спустя пару минут. Эльф выругался и начал выбираться из седла – все равно взлететь удастся нескоро.

Он сдернул с лица лэпп, полупрозрачную полоску, изготовленную из фрагмента стрекозиного крыла, и огляделся, хотя это было бессмысленно. Меганеврер являлся одним из разведчиков, которые в научных целях, по заданию местных картографов, облетали неисследованные ранее области Аврии, южного материка Ниса. Сейчас эльф находился в одном из диких районов, еще не обжитых его соплеменниками; где именно – он не знал.

«Окстись, Кэвальд, – подумал он, обращаясь к самому себе, – что ты надеешься здесь отыскать? Ближайшие дома находятся…» И вздрогнул, когда взгляд выхватил из переплетения стволов, ветвей и листьев крышу какой-то хибары.

«Но откуда?!..» Он обернулся к меганевре – та стояла, раскинув крылья, уже вымокшие, клонившиеся к земле. Даже после того, как ливень закончится, насекомое не скоро сможет взлететь, да и уйти отсюда ей некуда, просветы между деревьями слишком узкие. А в случае опасности стрекоза сумеет постоять за себя – опять же, в здешних лесах вряд ли отыщется достойный ее соперник.

Кэвальд велел насекомому вести себя прилично, пообещал, что скоро вернется, и направился в чащу, прихватив с собой тарр – длинный шест, предназначенный для работы с меганеврой. Тарр, кстати, – еще и хорошее оружие в умелых руках: один его конец заканчивается копьеподобным острием, другой – полумесяцем с рожками наружу. С ним в руках эльф чувствовал себя значительно увереннее… пока не добрался до хижины.

Здесь явно никто уже не жил, Создатель ведает сколько лет. Кэвальд постарался припомнить, не слышал ли он прежде о чем-то подобном – память, кокетливо поотказывавшись, призналась наконец: слышал. Почти в самом начале Заселения как раз куда-то сюда отправилась группа ученых-энтузиастов. Не вернулся ни один, поиски ничего не дали.

«Хотя нет, они ведь, эти ученые, вроде бы намеревались обосноваться южнее… и кстати, не так глубоко забираться в джунгли. Потом, их же было значительно больше».

Впрочем, возможно, в хижине отыщутся ответы на все его вопросы. Так стоит ли медлить?

Кэвальд ударил тарром в дверь – та, покачнувшись, сорвалась с петель и обрушилась внутрь домика. Тотчас оттуда послышалось раздраженное шипение. Наружу высунулись два гигантских усика, каждый длинной в несколько локтей. Потом выдвинулась массивная ярко-красная голова с мощным ротовым аппаратом и небольшими фасеточными глазами.

«Уховертка кровавая, – машинально определил Кэвальд, цитируя на память „Перечень особо опасных аврийских существ“. – Характерной особенностью этого насекомого является наличие на конце брюшка двух твердых серповидных придатков. Крыльев чаще две пары, передние надкрылья твердые, кожистые, нередко недоразвиты, порой вообще отсутствуют. Ноги бегательные.

Ведет ночной образ жизни, днем прячутся в укрытиях, предпочитая влажные затененные места. Питаются преимущественно падалью, но в период размножения отличаются повышенной агрессивностью и…» Ну да, сейчас был именно период размножения, так что уховертка бросилась на эльфа, используя для этого «бегательные ноги» и демонстрируя упомянутую «повышенную агрессивность». При этом насекомое, как скорпион, задрало кверху конец брюшка («с твердыми серповидными придатками»), намереваясь перехватить Кэвальда в прыжке. Тот прыгать не стал, а скользнул в сторону, делая выпад полумесяцевидным концом тарра.

Острия попали как раз в основание брюшка, туда, где хитиновый слой был наиболее уязвимым – они пробили его, но, разумеется, особого вреда твари не причинили. «Чтобы поразить насекомое, необходимо помнить, что большая часть нервных узлов находится на нижней стороне его тела; поразив их, вы лишаете противника возможности двигаться», – это все оттуда же, из «Перечня».

Уховертка изворачивается брюшком, нацеливаясь своими «кусачками» на обидчика. Парировать удар, разбежаться, упереть копьевидный конец тарра в землю, оттолкнуться и прыгнуть на крышу. Отлично, теперь…

Вымокший настил из полусгнивших веток разъехался под ногами Кэвальда, и тот рухнул прямо в хибару, проклиная собственную несообразительность. Но до того, как в дверном проеме показалась разъяренная уховертка, разведчик все же успел вскочить и приготовиться к схватке.

Которая, судя по всему, должна была стать для него последней.

Тарр в небольшом помещении для битвы совсем не годился – с ним здесь не развернешься. Оставив его, Кэвальд схватился за небольшой столик, Создатель ведает каким образом уцелевший в этой хибаре. Выставив сей предмет меблировки ножками от себя, эльф настороженно следил за каждым движением уховертки. Та не торопилась нападать, уразумев, вероятно, что деваться обидчику некуда. С другой же стороны, насекомое явно не желало подставляться под болезненные удары чужака. Поэтому уховертка вновь изогнула брюшко и попыталась ударить эльфа «кусачками». Тот подставил стол

– и острия «серповидных придатков» прочно застряли в древесине. Уховертка отпрянула, вырвав импровизированный щит из рук Кэвальда. Эльф, впрочем, и не собирался играть с нею в игру «перетягивание стола» – вместо этого он вновь схватился за тарр и, пока насекомое тщетно пыталось избавиться от стола, ударил, как и полагается в таких случаях, в нужные точки на теле противника. Потом, помня о невероятной живучести членистоногих, отрубил голову жертвы и последние членики конвульсивно подрагивающего брюшка – те, из которых росли «кусачки».

Наконец вздохнул поспокойнее и огляделся.

Впрочем, особо смотреть было и не на что. В дальнем углу валялись какие-то деревянные обломки, происхождение которых оставалось загадкой. Посреди помещения возвышалась куча мусора, которую, вероятно, нагребла сюда уховертка; поверх живописно валялись останки покойной крыши.

Противоположная ко входу стена оказалась разрушена – похоже, именно этим путем насекомое и проходило в дом.

Кэвальд еще раз оглядел хибарку, проверяя, не упустил ли чего важного. И хлопнул себя ладонью по лбу, подтрунивая над собственной несообразительностью: уж разведчик так разведчик! Самое главное едва не пропустил!

Освободить стол от уховерткиных «кусачек» он не смог, так что пришлось укладывать свой импровизированный щит на бок и осматривать ящик таким образом. И очень хорошо, что пришлось – иначе тайник, мастерски устроенный в середине столешницы, так и остался бы незамеченным.

А вот теперь Кэвальд держал в руках увесистый том, завернутый в несколько слоев плотной материи, не пропускавшей влаги. «Книга, – понял он, – скорее всего, дневник». Но разворачивать не стал – сверху, через прореху в крыше, вовсю лупил дождь, да и торопиться, в общем-то, было некуда. Еще успеет прочитать.

Он сунул находку под плащ и шагнул было к выходу из хибары – вернуться к меганевре, дождаться окончания ливня и обратно, за горы, домой…

Силуэты, мелькнувшие между деревьями, заставили Кэвальда отпрянуть в тень дверного проема.

Присмотрелся.

«Создатель! Откуда?!..» Он знал, что это за твари, – и вместе с тем видел их впервые и никогда раньше не слышал о них. Теплокровные ящеры, именуемые учеными «зверозубыми рептилиями», или «териодонтами» за наличие дифференцированных зубов (клыков, резцов, коренных), обитают во всем Нисе, не только в Аврии. Они отличаются разнообразием, как по размерам, так и по внешнему виду, и считаются одними из самых сообразительных тварей. Но ни один их вид не является двуногим и прямоходящим!

Кроме тех, за кем наблюдал сейчас Кэвальд.

Они двигались медленно, как будто к чему-то прислушиваясь – и шли, кстати, с той стороны, где эльф оставил меганевру.

Теперь можно было рассмотреть их детальнее. Зверозубые не носили одежды, если не считать набедренных повязок, но каждый держал в руке по копью, а на поясе покачивались самые настоящие мечи в добротно сработанных ножнах!

Словом, животными они явно не были.

Обменявшись взглядами, териодонты направились к хибаре. Они, несомненно, заметили следы сражения и кровь уховертки, а скоро заметят и само насекомое, наполовину высовывающееся из дверного проема и явно убитое не зверьми…

Ждать дальше не имело смысла, и Кэвальд осторожно отступил к дальней стене хибары, где и выбрался через разлом наружу. Он намеревался сделать крюк, обойдя развалюху и своих преследователей, а потом вернуться к меганевре. Тем более, что дождь вроде бы заканчивается, а значит, не так уж долго придется ждать, пока крылья стрекозы просохнут и можно будет…

Прямо перед ним возник высокий, локтя на два выше его, звероящер. Голова существа больше всего напоминала голову одного знакомого Кэвальду псоглавца. Но в отличие от киноцефальей, эта была без ушных раковин – зато с острыми саблевидными клыками, заметно выступавшими из-под верхней губы.

Звероящер оскалился и что-то прорычал – где-то за спиной Кэвальда отозвался второй голос.

Эльф скользнул в сторону, до последнего момента стремясь избежать схватки. В конце концов, эти создания не проявляли агрессивности…

Мощная лапа-рука первого звероящера метнулась к Кэвальду, явно намереваясь не дать ему уйти. Он неосознанно отмахнулся (разведчика больше заботил второй звероящер, который оставался покамест вне зоны его внимания) – удар тарра пришелся нападавшему в бок. Раненый взревел и ткнул копьем в эльфа…

2

Разумеется, они заметили меганевру. И не прошли мимо.

Кэвальд смотрел на останки насекомого и понимал теперь, почему его так насторожили темные пятна на наконечниках копий звероящеров.

Он сбросил тело, которое волок сюда на плечах, и выругался. Разведчик собирался захватить хотя бы один труп с собой, отвезти его в Насиноль и показать тамошним ученым – пускай бы ломали головы. Теперь, конечно, ничего такого не получится. Тут впору самому ломать голову – как унести ноги прежде, чем появятся новые «братья по разуму».

А в том, что они появятся, Кэвальд не сомневался.

Вряд ли эти двое забрели сюда по ошибке и вряд ли они очень далеко отошли от места, где живут. А такое место где-то есть, это точно! У звероящеров не обнаружилось с собой ничего, никаких вещмешков, даже кошельков на поясе не оказалось. Выходит…

Кэвальд потер виски – сегодняшний день был как-то уж чересчур богат на неожиданности глобального характера. Поразмышлять над всем, что произошло, можно и потом, когда он окажется в безопасности. Эльф прикинул, сколько ему придется шагать до Насиноля по этим проклятым лесам, и еще раз выругался. Перспектива пешего путешествия не пугала его, но вводила в уныние: столько времени будет потрачено впустую!

Он снял привязанные к седлу мешки и разобрал их – самое необходимое складывал в один, остальное, увязав вместе с седлом, отволок подальше и зашвырнул в чащобу, в росшие неподалеку кусты стрекальщика. Вряд ли туда кто-нибудь сунется по доброй воле, а значит, сородичи звероящеров, обнаружив трупы, не смогут связать их с эльфами. Не стоит заведомо портить отношения с разумной расой, пускай она даже до сегодняшнего дня и оставалась никому неизвестной.

Кэвальд перевел взгляд на тушу меганевры. Ну да, «не смогут связать»! Но здесь он ничего уже не сделает, остается надеяться, что местные падальщики уничтожат вещественное доказательство раньше, чем явятся эти.

…Потом еще пришлось отволакивать к хибарке взятый для насинольских ученых труп звероящера. Он уложил обоих своих жертв рядом с дохлой уховерткой, чтобы на первый взгляд казалось, будто они поубивали друг друга. Смешно конечно! Сколько-нибудь опытный следопыт сразу обнаружит, что к чему. Опять же, вся надежда на падальщиков.

Кэвальд вернулся к поляне, переложил наконец в мешок книгу, найденную в хибаре, и зашагал на запад. Вскоре направление пришлось поменять, ибо перед эльфом раскинулись болота. Он решил обогнуть их с севера, но через некоторое время выяснил, что топи вытянулись в форме подковы и он находился внутри оного «символа удачи».

Жаль, что они с меганеврой летели сюда не по прямой, от Насиноля, а сделав крюк, необходимый для нанесения на карту кое-каких уточнений. И вот, теперь уточнения-то нанесены, но этот участок леса Кэвальду совершенно не знаком. Отсюда и ошибки с болотом.

Было абсолютно ясно, что до темноты выбраться из «подковы» он не успеет. Что же, самое время позаботиться о ночлеге.

Кэвальд выбрал подходящее дерево с несколькими прочными ветвями, находившимися достаточно далеко от земли и способными выдержать его вес. Не рискуя разводить костер, перекусил тем, что взял с собой в дорогу. Спать не хотелось – и тогда разведчик вспомнил о книге, найденной в хибаре. Еще не стемнело, поэтому он вынул из мешка сей увесистый сверток и распеленал его.

Это, как разведчик и подозревал, оказался дневник в мощном кожаном переплете. Коричневая, с золотистыми прожилками обложка напомнила Кэвальду о Бурине, столице Срединного материка, – именно там изготавливали подобные книги для записей. Надпись на титульном листе подтвердила подозрения эльфа: «Пытливому исследователю и талантливейшему из моих учеников», – гласила она. А ниже стояла подпись: «Мэрком Буринский».

Перевернув страницу, Кэвальд начал читать.

3

Выдержки из дневника, найденного разведчиком Кэвальдом в затерянной хибаре (дальний восток, по ту сторону Граничного хребта)

«Новый период жизни следует как-то отметить, не так ли? Пожалуй, для подобной цели лучше всего подходит эта тетрадь, подаренная мне когда-то Мэркомом. Поскольку он никогда не жаловался на отсутствие чувства юмора, думаю, старик бы оценил всю ироничность данной ситуации. В конце концов, во многом я оказался в Аврии именно благодаря ему.

Причины? Причины всем известны: когда меня судили, старик проголосовал за изгнание. По идее, я должен бы быть ему благодарен, но… формулировка, дело в ней. «К чему пропадать исследователю столь высочайшего класса? Вы хотите поместить его в камеру-одиночку? Отлично, так сделайте это с максимальной пользой для науки!» Каково?!

Я смолчал тогда… а сейчас это не имеет никакого значения. Сейчас даже если бы я орал изо всех сил, никто бы не услышал. Некому. Сегодня утром меня оставили здесь одного, посреди этих проклятых джунглей – и до начала следующей недели ни одна живая душа не появится поблизости, чтобы услышать мои вопли. Зачем же тогда драть глотку?

Пожалуй, я даже не имею права на нытье и жалобы. Мне соорудили здесь приличное жилье, снабдили мебелью и предметами первой (и не только первой) необходимости. И если по какой-либо причине через неделю сюда никто не прилетит – я не умру от голода, жажды или болезни… разве что от этой проклятой жары, которая вкупе с затяжными дождями способна свести с ума кого угодно!

И все-таки мне кажется, что учитель обошелся со мной жестоко. Не скажу несправедливо, но – жестоко! Как будто я – лишь орудие в его руках.

Жаль, что так все получилось…

Перечитал предыдущее предложение и подумал: о чем я, собственно? Уже не помню – тяжелый вчера был день, да и сегодня – нелегкий. Вряд ли я сожалел о своем «преступлении». В конце-то концов, все было честно и выбор, который предлагался каждому из заключенных, позволял им отказаться. Что характерно, ни один не воспользовался своей возможностью оставаться в тюрьме, отбывая пожизненное заключение. Мне же… мне было необходимо /здесь и далее подчеркивания владельца дневника/ провести те эксперименты! Что, неужели лучше нанимать нищих с улицы и рисковать их жизнями? Я до сих пор уверен в правильности своих поступков. Сожалею лишь о том, что так ничего и не получилось.

И кстати, очень рад за приятеля-тюремщика, которого, слава Создателю, не судили «за пособничество». Он, конечно, знал о том, что происходило. Но вся так называемая «вина» – целиком на мне.

Как бы там ни было, жизнь продолжается. И наука – единственная цель, на самом деле достойная, чтобы посвятить ей свое существование, – по-прежнему манит меня. Как только более-менее привыкну к новым условиям, тотчас займусь составлением новых исследовательских планов, скорректированных с учетом возможностей, которые открываются передо мной здесь, на далеком, диком, если так можно выразиться, востоке Аврии.

/…/

Теперь, когда я стал заходить в своих маленьких экспедициях все дальше и дальше, я начинаю понимать: мы ничего, абсолютно ничего не знаем о том, что творится по эту сторону Граничного хребта. Количество совершенно новых форм фауны и флоры поражает воображение даже неспециалиста. Когда ко мне являются эльфы из команды Саннеля с тем, чтобы забрать и переправить в Насиноль очередные плоды моих исследований, они всякий раз не могут сдержать восхищения. Мне бы впору возгордиться, но я-то знаю: восхищаются они не мной, а лишь тем, что я нахожу. Любой мог бы выполнять эту работу, ничего сложного.

Однако сегодня я обнаружил нечто, что может быть достаточно любопытным… Впрочем, подожду, пока ситуация не прояснится.

/…/

Итак, я наконец-то «оправдал надежды», возложенные на меня Мэркомом. Пускай это и случилось тогда, когда старик перестал в меня верить. Выходит, поторопился.

Открытие! Я совершил величайшее открытие едва ли не за всю историю Ниса!

У нас всегда имелась некая совокупность знаний о мире, почерпнутая из Книги Творения. Знания эти воспринимаются нами как аксиоматичные (и кстати, до сих пор ни разу не складывалась ситуация, которая вынудила бы нас пересмотреть такой подход).

Теперь ситуация возникла.

Считается (вернее, считалось!), что все разумные расы, появившиеся в Нисе в результате акта Творения, нам известны. Создания Темного бога, насколько я знаю, так и не проявили достаточной степени интеллекта, чтобы их можно было называть разумными.

Однако вчера я выяснил, что существует еще одна разумная раса, не упомянутая в Книге Творения. Подозреваю, возникновение данной расы вообще никоим образом не связано с Создателем (вспомним, что Он давно оставил Нис, хоть и обещал обязательно вернуться).

Но начну по порядку.

Прежде всего – следы. Не от конечностей – а в целом следы жизнедеятельности. Они попадались мне здесь время от времени, просто не могли не попадаться, но сперва я не обращал на них внимания. Объяснял их появление сотнями различных случайностей, вплоть до действия еще одной исследовательской группы, о которой мне ничего не сообщили. Были, конечно, мысли и о наблюдателях-тюремщиках, следивших за мной.

Потом я заметил их.

Опять же, в первый момент я решил, что это просто двуногие звери. Группа териодонтов довольно многочисленна и разнородна по своей структуре. Периодически мы открываем новые виды, порой достаточно неожиданные и по поведению, и по экстерьеру. А двуногий образ жизни имеет свои преимущества. Правда, в основном эти преимущества проявляются, если вид обитает на открытых пространствах, а не в тропическом лесу, но…

И тут я услышал, как они разговаривают!

Это было что-то невообразимое! В конце концов, дело, наверное, опять-таки в наших привычках. Все мы пользуемся Языком, или Всеобщим – тем, на котором говорил Создатель. Однако почти у каждой расы существует еще и свой язык. Филологи много спорили по поводу того, почему так получилось, ведь в Книге ничего об этом не написано. То есть, в ней просто констатируется факт существования «видовых языков», как их называют ученые, – и все. У меня имеется собственная теория по данному поводу, и ниже я изложу ее, но не здесь и не сейчас.

Вернемся к моим мыслям, когда я услышал, что звероящеры разговаривают друг с другом. Впечатление было такое, как будто неожиданно заговорили деревья или камни… Нет, я, кажется, так и не смогу подобрать слов, чтобы описать свои ощущения. А жаль… Впрочем, не исключено, что скоро то же самое смогут пережить другие эльфы и среди них, надеюсь, найдется кто-то более искусно владеющий мастерством излагать свои мысли на бумаге.

…Говорили звероящеры, разумеется, не на Всеобщем. Это вполне логично, если допустить, что в Книге о них не сказано не по забывчивости, а потому что на самом-то деле их сотворил не Создатель. (Здесь возникает вопрос: кто же тогда? Неужели Темный бог? Не знаю, не уверен…) Я не торопился показываться им на глаза, а решил понаблюдать и лишь потом, если сочту нужным, вступить с ними в контакт. Неплохо бы перед этим выучить их язык, но здесь сложно что-то планировать. Я, хоть и неплохо знаю несколько других языков, кроме нашего и Всеобщего, но учил-то я их в совершенно других условиях, не таясь за деревьями в надежде, что меня не заметят «учителя».

Внешний вид. Я совершенно забыл описать, как же выглядят эти существа!

Как уже упоминалось, они двуногие. Есть у них и небольшой сильный хвост, на который они порой опираются, когда останавливаются. Мощные задние лапы (или правильнее было бы назвать их ногами?) заканчиваются внушительными когтями. То же и передние конечности – когти на них поменьше, но тем не менее подставляться под удар такой «ручки» я бы не захотел. Самое интересное – у двух из пяти замеченных мною звероящеров на правой руке ногти были сострижены. Вероятно, для того, чтобы ловче орудовать длинными копьями, которые они несли с собой.

Цвет шерсти коричневый, с разными оттенками у разных особей, она может быть более и менее густой, опять же, это у каждого индивидуально. Головы массивные, с вытянутыми челюстями. Ушных раковин нет, глаза небольшие, расположены по бокам черепа, так что зрение у звероящеров скорее всего монокулярное. Заметно выделяются верхние клыки, выступающие наружу. И еще

– обоняние. У этих существ невероятно чуткий нос. Не исключаю, что коммуникация происходит у них не только за счет звуков, но и за счет запахов. Во всяком случае, меня они «засекли» почти сразу – и если бы я не поспешил убраться да если бы не ветер, столь удачно подувший на меня от них… возможно, мне никогда не довелось бы писать эти строки.

Разумеется, я пока не намерен рассказывать о своем открытии другим исследователям. И не намерен отступаться только из-за того, что запах выдает меня. Уверен, я отыщу способ устранить эту досадную мелочь.

/…/

…Однако ни одно наблюдение за моими подопечными издалека не поможет по-настоящему ответить на целый ряд важнейших вопросов. Подзорная труба есть подзорная труба, она годилась лишь на первое время, теперь же… да, теперь мне надлежит действовать по-другому!

Есть и еще один момент. Коль уж я не стал посвящать в эту тайну моих «коллег», которые и так получают львиную долю всего того, о чем я узнаю здесь, – странно было бы свернуть с половины пути, ведь так? Раз я намерен впечатлить их, нелепо было бы впечатлять наполовину.

Словом, я решился на опасный, но и захватывающий эксперимент. Нет никакой гарантии, что у меня что-либо получится, даже не знаю, останусь ли я живой… но встав на путь, считаю, нужно пройти его до конца!

На случай, если я не смогу вернуться, оставляю эти записи. Как и всегда, я спрячу дневник, но отыскать его будет легко (а ведь в хибаре наверняка учинят обыск; они все еще боятся, что я сбегу! – наивные!) Забираясь на территорию звероящеров, я обнаружил наконец то, что дало бы мне ответ на один вопрос, а именно: как они размножаются? То есть, даже не это; в конце концов, ничего кардинально нового в их способе размножения нет, тут все ясно. Вот как обстоят дела с детенышами? Ведь звероящеры откладывают яйца, а не рожают детей, как мы. Однако я не видел гнездовий, хотя где-то таковые точно должны быть.

И вот наконец это плато. Я давно уже обратил на него внимание, но никак не находил время, чтобы подобраться поближе и выяснить, что же там у них такое. Многие звероящеры время от времени покидают свои деревушки и ходят туда – но зачем? Иногда они при этом собираются в группы по несколько звероящеров. Я понемногу начал различать отдельные слова в их языке, и мне кажется, что слово, звучащее как «кхарг», обозначает именно их самих. Так вот, меня очень заинтересовало это плато, и я наконец выяснил, зачем кхарги туда ходят. Там у них, если можно так выразиться, инкубаторий.

Я давно уже не рискую отправляться в рейды наблюдения, не вымазавшись предварительно соком крэтиллна. Это растение можно отыскать в здешних джунглях сравнительно легко; разломанное, оно выделяет зеленую клейкую жидкость, которая впечатляюще воняет и перебивает, как мне кажется, все другие запахи. Вместе с тем вонь эта часто висит тяжелым облаком над кустами крэтиллна, поэтому я не рискую оказаться своеобразным запаховым пятном-сигналом, сообщающим: «я здесь!» Разумеется, если в мои планы входит вести наблюдение не из зарослей, а с деревьев, приходится прибегать к соку других растений, в частности нескольких наиболее характерных для данного ареала эпифитов.

В очередной раз измазавшись с ног до головы (иногда мне кажется, я никогда уже не отмоюсь от этой зеленой бурды!), я взобрался на высоту достаточную, чтобы наблюдать в подзорную трубу за тем, что творилось на плато. Оказывается, у них там нечто, похожее на свою маленькую страну. Несколько котлованов, рядом с ними – хибары смотрителей. В одни котлованы, недавно освободившиеся от детенышей, самки (женщины?) кхаргов спускаются, чтобы отложить яйца. В других только началось вылупление и смотрители, старые звероящеры, которые тем не менее не утратили сноровки, следят за происходящим внизу, хотя почти никогда не вмешиваются, если не считать сбрасываемой детенышам пищи. Наконец в третьих котлованах детеныши выросли уже настолько, что за ними являются другие кхарги из, так сказать, внешнего мира, и забирают их с собой. Некоторых оставляют в деревне, но многих увозят – куда?

Эта информация, сколь бы неполной она ни была, привела меня к довольно смелому решению.

/…/

Удача улыбается храбрым! Мне кажется, они даже не заметили того, что произошло. Все дело в их уверенности. Кхарги считают, что земли, занятые ими, избавлены от сколько-нибудь опасных существ. Во многом это правда – почти все крупные хищники истреблены ими или же численность их сокращена до критической. Потом, есть еще такой фактор, как обоняние кхаргов. Они весьма чувствительны в этом смысле, так что ни у одного хищника нет шансов пробраться на плато незамеченным.

У меня такие шансы были. И я их использовал.

И вот теперь… теперь главное сделать все, чтобы детеныш вылупился. Жаль, что я вынужден был своровать яйцо, которое только-только снесли, – но это была единственная возможность. Когда котлован еще не укомплектован и открыт для приходящих, чтобы снестись, самок, попасть туда легче, нежели в уже «опечатанный» смотрителями. К тому же после того, как котлован закрыт, яйца там пересчитывают.

Словом, что сделано, то сделано. Мне намного важнее, чтобы никто из кхаргов никогда не заподозрил, что вообще было какое-то похищение. Если же по каким-либо причинам я не смогу вырастить детеныша, всегда имеется возможность попытаться еще раз.

Однако появляются и новые сложности. Во-первых, «коллеги». Я не намерен покамест показывать им яйцо – только сразу выращенного и воспитанного детеныша. Посему прежде, чем пойти на похищение, я вынужден был построить еще одну хибару, в отдалении от своей, чтобы ее не заметили «коллеги», когда наведаются в гости.

Во-вторых, хоть я и тщательно наблюдал за тем, как происходит инкубация в котлованах, я не уверен, что смогу все сделать как следует. Яйцо я могу хранить в своей хибаре и уносить в «запасную» только накануне визита «коллег» (а те появляются в строго определенные дни). Но как отразятся на зародыше возможные перепады температуры и влажности? В конце концов, климат-то здесь отличается от того, который преобладает на плато. Там яйца буквально жарятся на солнце, а здесь…

Есть еще и «в-третьих». Судя по всему, психология кхаргов отличается от нашей, причем значительно. Если у наших детей буквально с первых же дней возникает стойкая привязанность к родителям (или тем, кто кормит их и заботится о них), то у кхаргов подобное чувство появиться не может – откуда? Ведь они вылупляются из яиц и некоторое время живут сами, пока за ними не приходят взрослые. Привязанность к родителям компенсируется у них привязанностью к месту рождения. Топофилия, вот, что это такое, – «любовь к местности». Вероятно, данный феномен обусловливает многое в жизни кхаргов, играет едва ли не решающую роль в ней. Подозреваю, топофилия при этом является аналогом некой инфантильности, когда любовь к месту рождения и постоянное стремление быть рядом с ним становятся преградой в социальном развитии звероящеров. Скорее всего, у них нету государства, и причиной тому именно топофилия. Идея объединения под чьими-либо знаменами чужда и непонятна им, поскольку значение для кхарга имеет место, а не личность. Отсюда – разбросанные по джунглям деревеньки, сгруппированные вокруг тех плато, на которых вылупились их обитатели.

Как же мне воспитывать в таком случае детеныша-кхарга? Будет ли он меня слушаться? Сможет ли выучить наш язык или хотя бы Всеобщий?

Я не знаю. Пока не знаю. Однако время, уверен, расставит все по своим местам.

/…/

Все-таки хорошо, что накануне приходили «коллеги»! Это вынудило меня унести яйцо в «запасную» хибару. И вот результат, о котором я только мог мечтать: кхаргеныш «привязан» не к моему основному жилью – и хвала Создателю! Иначе я бы наверняка поимел то еще количество хлопот. Малыш практически не покидает сооруженного мной инкубатора, а когда я появляюсь поблизости, воинственно шипит и даже пару раз пытался атаковать. К счастью, я достаточно проворен, иначе лишился бы пальцев – зубы у кхаргеныша острые.

Вообще он ведет себя как животное, а не как разумное существо. Если мои наблюдения и выводы верны, то начинать обучение имеет смысл не раньше, чем через месяц (именно через месяц вылупившихся детенышей уносят с плато).

Я кормлю его мясом, как и смотрители, но стараюсь разговаривать с ним, чтобы он привык к моему голосу. Не исключено, что месячный срок удастся сократить. Во всяком случае, мне бы этого очень хотелось.

/…/

Он заговорил! Уже через две недели – заговорил! «Хибар-ра», – сказал он своим низким хрипловатым голоском, когда я вошел.

Правда, потом он атаковал меня и отхватил мизинец с левой руки – но тем не менее он заговорил! И – на Всеобщем!

Мизинец? Я перебинтовал обрубок, ввел обезболивающее и т.д. К тому времени, когда в очередной раз явятся «гости», он должен уже будет более-менее зажить. Скажу, что напоролся на какую-нибудь тварь из джунглей.

Теперь я начинаю догадываться, почему детенышей забирают с плато лишь месяц спустя после вылупления. Дело не в способностях к обучению языку. Просто первый месяц маленькие кхарги особо болезненно реагируют на любое вторжение на их территорию. Жаль, конечно, что я этого не знал… и зря я не подумал о том, что срок в месяц наверняка взят не с потолка… хотя он мог быть обусловлен какими-либо традициями… В общем, лишившись мизинца, по фаланге не плачут, если так можно выразиться. Нечего жалеть о том, что уже произошло.

/…/

Предположения насчет повышенной агрессивности подтверждаются. На всякое мое появление малыш реагирует одинаково – атакует. Точнее, пытается атаковать, поскольку давать ему еще один шанс попробовать эльфятинки я не намерен.

Я запер дверь хибары снаружи и кормлю кхарга через окно – через окно же и разговариваю с ним. Он выучил уже несколько слов: «кормить», «мясо» и пр., и с каждым днем продолжает запоминать новые. Причем употребляет их осознанно – что, впрочем, не уменьшает степени его агрессивности. Любую попытку войти в хибару он расценивает как вторжение на свою территорию и яростно атакует. С нетерпением считаю дни, когда малышу исполнится месяц и когда агрессия (если моя теория верна) пропадет.

Очень болит отсутствующий мизинец. Вот они, настоящие жертвы во имя науки!..

/…/

У меня никогда не было детей. Это не удивительно для эльфов, но все же… все же никак не решает грядущие проблемы воспитания кхарга. Если бы ко мне привели юношу и велели сделать из него ученого, я попытался бы, и скорее всего, мне удалось бы это. Точно так же достаточно легко я могу выращивать дикого звереныша. А как быть с младенцем, пускай и псевдо-младенцем, который не требует материнской груди и замены пеленок? Пеленки – это ведь не единственное. Добро, ласка – как быть с ними? Проклятие! – мне сложно оставаться ласковым и любящим с тем, кто откусил мне палец, пусть я и понимаю, что вины кхаргеныша в том нет!

Единственное, что я могу делать, кроме кормления, – это разговаривать с ним. И я разговариваю. Я никогда не считал себя излишне болтливым, а мои приятели по Университету даже называли меня Молчальником, но за последние несколько недель я, похоже, наговорил больше, чем за всю предыдущую жизнь! Я рассказывал ему легенды и предания, начиная от самых первых дней до дней, когда Создатель оставил наш мир, и дальше, до века Пляшущих Созвездий – и до дней сегодняшних. Не знаю, понимает ли он хоть половину того, о чем я распинаюсь перед ним. Не исключено, что нет. Но много ли понимает младенец, которому мать рассказывает сказки? Мне кажется, сперва

– не очень-то, но со временем начинает «проникаться».

Еще я говорю с ним на разные отвлеченные темы и на темы, которые непосредственно связаны с моей жизнью здесь. Иногда мне чудится, что он воспринимает сказанное, вникает в него. Иногда – что он обычная ящерица, которая лежит на столешнице (это его любимое место, хоть он и теплокровный, но любит погреться на солнышке, а лучи как раз попадают туда) и, лежа, принимает солнечную ванну, а до моих откровений ему нет никакого дела.

Он ни разу еще не попытался ходить на двух ногах, и я, опять-таки, не знаю, нормально это или нет. В котлованах на плато детеныши иногда поднимались на задние конечности и даже порой делали пару шагов, но не долго. Как это увязать с поведением моего кхаргеныша? Вопросы множатся, словно мухи над медовым цветком, а вот все ответы куда-то попрятались.

Забавно. Я, кажется, становлюсь поэтом… Вот это точно нежелательный рецидив!

/…/

Итак, месяц прошел. И, как назло, явились с очередным визитом «гости». Стоило больших трудов вытерпеть их посещение с непременными отчетами, обменом новостями (односторонним!) и прочими любезностями. Правда, не могу не отметить и положительные моменты: новые запасы съестного (я в них не нуждаюсь, но воспринимаю скорее как деликатесы), кое-что из снаряжения и так далее.

Наконец «коллеги» удалились к своим меганеврам, которые дожидались неподалеку, на специально вырубленной «посадочной» поляне, – и улетели. Я оглядел поляну, напомнил себе, что давно пора навести здесь порядок и зашагал в хибару ј2. Из-за которой у меня и время-то оставалось лишь на минимальный объем исследовательских работ, чтобы «коллеги» не почуяли неладное.

Сегодня особенный день – и мне стоило больших трудов ничем не выказать своего волнения. Прежде всего – вести себя как обычно. То есть, сначала покормить Мизинца, потом – приступить к традиционным «беседам у окна». Но ничего не вышло. Малыш забился в угол под стол и не желал выходить, вообще никак на меня не реагировал. Я даже рискнул и вошел внутрь. Ноль внимания.

Вялые движения, тусклый взгляд, повышенная температура тела. Все признаки болезни. И опять я не имею ни малейшего представления, что происходит, в чем дело и т.д.! И что предпринять?! Я уложил Мизинца на стол, попытался его покормить, но он отворачивается и тихонько шипит – больше ничего.

К вечеру зарядил дождь. Мы сидим с ним вдвоем в полутемной хибаре и слушаем, как барабанят по крыше капли. Пламени одной свечи достаточно, чтобы писать – и в то же время чтобы свет не раздражал Мизинца.

А ведь когда-то я считал, что в случае неудачного эксперимента с легкостью, пусть и относительной, смогу повторить его. Казалось бы, что проще – снова прокрался в котлован, стянул очередное яйцо и выращивай себе на здоровье! Можно даже сразу два, чтобы уже точно «сработало». И, учась на ошибках, делаешь себе «образец для показа» «коллегам». Теперь-то ясно, что не получится! Слишком уж накладно выходит! Слишком много самого себя впихнул я в этого проклятого Мизинца – кстати, с мизинца начиная!

И что, каждый раз бесстрастно отправлять собственные неудавшиеся копии под нож, на свалку?!

Даже если он окажется ни на каплю не похожим на меня – не-ет, так просто я не сдамся! Жизнь свою положу, а этому маленькому мерзавцу умереть не позволю!..

/…/

Самые сложные ситуации только кажутся такими – до тех пор, пока не находишь решение, которое чаще всего бывает предельно простым и логичным (когда его находишь!). Вероятно, в звероящерах кое-какие черты остались от их родичей, рептилий. Поэтому кхарги не линяют время от времени, как это делают пресмыкающиеся. У кхаргов происходит всего одна линька, когда период агрессивности сменяется следующим периодом. Назову его познавательным, ибо теперь Мизинцу до всего есть дело. И хотя топофилия по-прежнему сохраняет над ним власть, мой воспитанник движим отныне еще одним чувством: любопытством!

К тому же он начал разговаривать!

Теперь я вижу, что все мои «беседы у окна» не прошли впустую. Вероятно, линька – лишь один из аспектов изменений в организме звероящера, которые происходят спустя месяц после вылупления. Не исключено, что метаморфозы касаются и голосовых связок. Все эти прежние «хибар-ры» и «кор-рмить», кажется, навсегда остались в прошлом. Теперь – только связная и четкая осознанная речь.

Первый день мы знакомились. По второму разу, так сказать. Хотя он все уже давно усвоил и мне еще рассказал, кто он такой, кто я такой и прочее – прямо цитатами из моих собственных речей. Даже приятно, ни один мой ученик так обильно (и к месту) меня не цитировал. Наверное, потому что малышу совершенно не знакомо чувство подхалимажа.

Из негативных моментов я должен отметить отдельные всплески агрессивности, от которых он так до конца и не избавился. Не знаю, будут ли они проявляться в дальнейшем. Возможно, дело просто в переходном периоде, и агрессивность со временем исчезнет. А может, причина в том, что я начал учить его языку и «включил» механизм осознания себя раньше, до того, как малыш перелинял, – в результате чего и «протащил» «дикую» личность в сознание нынешнего Мизинца. Агрессия, проявляемая им, не направлена конкретно на меня или на какой-либо отдельный предмет/группу предметов. Она, скорее, походит на внезапные приступы кашля – атакуется (словами или действием) все, что попадет в зону внимания, а потом атака так же быстро прекращается. Должен отметить, что на меня он ни разу не напал (физически), хотя в высказываниях порой бывает несдержан и не проявляет иногда уважения, которое следовало бы выказать в отношении к своему учителю. Но, уверен, этот-то момент я смогу подкорректировать.

/…/

Он спросил меня, почему я хожу на двух ногах, а он – на четырех. И почему мы так непохожи один на другого. Ведь он эльф, правильно?

Мне пришлось объяснять, что он – «не совсем эльф», но ходить на двух ногах может и должен, так удобнее, потому что тогда передние конечности освобождаются и их можно использовать для каких-нибудь других целей. Мизинец тут же поднялся на задние ноги и прошелся по хибаре, глядя на меня и ожидая одобрения. Сообразительный малый!

Мы побродили по окрестностям, я показывал ему разные растения и рассказывал о них.

Ладно, это все ерунда. Вот утренний вопрос… похоже, я кое-чего серьезно не учел. Во всех наших односторонних «беседах у окна», я, конечно же, рассказывал ему о эльфах. Ну, не только о них одних – о гномах, драконах, троллях и прочих разумных расах – тоже. Но я ни словом не обмолвился о кхаргах. Во-первых, потому что в основном просто пересказывал легенды, предания, истории, которые сам когда-то слышал, а ничего не выдумывал. Во-вторых же… как ни крути, одно только существование звероящеров – уже проблема, тянущая за собой целый ворох задачек морального, психологического, политического, философского и пр. характеров. И решать их – не мне одному. Так что скользких тем я в «беседах у окна» по возможности избегал.

Доизбегался.

Теперь и не знаю даже, как мне быть. Как объяснить Мизинцу, что он – всего лишь подопытное животное, эксперимент, проведенный мною в важных целях, – а что ему, пострадавшему, до целей?! Он ведь, выходит, никогда не сможет возвратиться к своим сородичам, жить нормальной жизнью… даже детей у него никогда не будет. Ведь он не знает языка кхаргов, а значит…

В общем, над всем этим мне еще следует хорошенько подумать.

/…/

Итак, читать он наконец научился. Вопреки всем сложностям. Это должно было бы радовать меня, но нет, признаюсь, я напуган.

Ко всему добавилась еще одна неприятность. Вернее, это сейчас я считаю ее неприятностью, а раньше воспринял бы с удовольствием, как еще одну свою победу. «Коллеги», явившись позавчера, сообщили, что в ближайшие пару месяцев смогут наведываться ко мне раза в два реже, чем обычно. У них там какие-то проблемы, не проблемы даже, а «крайне интересные исследования», и тратить время на визиты ко мне они не желают. Тем более, что я, молодчага этакий, прекрасно сам справляюсь и в подвозе продуктов и предметов первой необходимости так часто не нуждаюсь. Касательно же их функций тюремщиков-надзирателей, то «коллеги» сочли, что я давным-давно доказал свои добрые намерения и отсутствие желания сбежать. Наконец-то, не прошло и столетия, они сообразили! …И как раз тогда, когда, пожалуй, я впервые за весь срок «заключения» нуждаюсь в их частых визитах.

Но я решил ничего им не говорить. Не в этот раз. Возможно, в следующее их посещение. Покамест еще рано.

Пугают же меня два момента. Во-первых, то, что Мизинец научился-таки читать. Опять вынужден признать, здесь моя ошибка. Мне не следовало давать ему понять, что сие вообще для него возможно. Но разве я задумывался об этом, когда вел свои «беседы у окна»? Теперь же мне приходится спешно переоборудовать собственную хибару (или, как я ее называю, хибару ј1), устраивая там отдельный тайник для книг. Жаль, что я не отослал их с «коллегами» – впрочем, это могло бы вызвать у последних определенные подозрения. Но и позволить Мизинцу прочесть некоторые из книг я не могу. Просто не имею права!

Отдельный тайник, пожалуй, мне следовало бы оборудовать и для этого дневника, но я не тороплюсь. Рукописные тексты Мизинец читает хуже, я проверял. Кроме того, вряд ли у него появится возможность ознакомиться с дневником – эту книжонку я постоянно тягаю с собой, хоть она и тяжеловата.

Во-вторых, меня пугает то, что отныне мой звероящер начал забираться в странствиях все дальше и дальше от дома. Я не пророк, но предсказать дальнейшие развитие событий способен. Сперва он заметит кхаргов (и не приведи Создатель, чтобы те заметили его раньше!). Возможно, я прежде сам расскажу о них, дабы предостеречь Мизинца от ненужных и опасных ошибок. Но потом он – и это неизбежно! – станет наблюдать за ними и обнаружит то же, что и я: структуру их общества, то, как они выращивают детенышей и пр. Он поймет, откуда я взял яйцо (впрочем, здесь можно соврать, что нашел в джунглях – нелепая выдумка, но вдруг поверит). Поймет, что никогда не станет своим среди эльфов; поймет, что он – лишь игрушка в моих руках, научный эксперимент. Сколько бы я ни доказывал обратного… в конце концов, отчасти ведь это на самом деле так – моя привязанность к нему не настолько сильна, я веду себя с ним не так, как велит мне мое сердце, но – как диктует разум ученого, просчитывая возможные последствия каждого моего слова и действия. Короче говоря, он поймет. И вот тогда… не знаю, что будет тогда.

Возможно – какой бы уродливой, жестокой ни показалась мне эта мысль, но – возможно, было бы лучше не сообщать Мизинцу про его сородичей. И тогда они отыщут его раньше, у них ведь отлично развито обоняние.

Сам я убить его не могу.

Впрочем, нет, я не могу и послать его на смерть. Потому что тогда кхарги решат, что где-то здесь, в еще не исследованном ими районе, обитают подобные им существа. И обязательно отправятся сюда на их поиски.

А найдут меня.

Теперь я, кажется, впервые с того дня, когда попал в свое «заключение», почувствовал таки себя в тюрьме – каменном мешке, из которого нет выхода.

/…/

Вот, это случилось. Мне, конечно, следовало догадаться. Мизинец нашел книги. По запаху.

Когда я вернулся в хибару ј1, он читал, читал с жадностью, бешено перелистывая страницы. И едва учуял меня, тут же набросился: «Почему ты не показывал мне их?! Ведь я давно уже прочитал то, что ты мне давал раньше!» Иногда он бывает очень агрессивным.

Признаюсь, я испугался. Он вымахал уже на голову выше меня и продолжает расти (что-что, а кормлю я его как на убой). Во время же приступов Мизинец становится почти неконтролируем – и вряд ли я смог бы остановить его, если бы ему вздумалось ударить меня. Ну а удар лапой с эдакими когтями… Хоть я и объяснил ему, что когти нужно подстригать, они растут очень быстро. К тому же молодой кхарг невероятно силен.

Словом, я испугался. И он, наверное, заметил что-то такое в моих глазах. Неожиданно Мизинец замер, не закончив движения и фразы, смутился и фыркнул (как я уже писал, так он выражает смущение): «Прости. Я не должен был кричать на тебя».

Я сказал ему, что не прятал, а лишь хранил книги в недоступном для насекомых месте. А также сказал, что они нужны мне и я не могу покамест позволить ему читать их. Он очень расстроился и вскоре ушел к себе домой, в хибару ј2. А я мысленно порадовался, что с некоторых пор переселился обратно, ибо находиться с ним в одном помещении для меня сейчас слишком сложно, почти невыносимо; и так уже мысли о том, как поступить с Мизинцем дальше, не дают мне покоя ни днем, ни ночью.

Он ушел, но я знаю, что он обязательно вернется. Когда меня не будет здесь, когда я уйду за едой или хворостом, или отлучусь еще куда-нибудь, – он придет сюда, чтобы читать дальше. Ведь все нормально, мне не нужны книги, когда я в отлучке. А таскать их с собой, как дневник, я не могу – их слишком много, и они невероятно тяжелы для этого.

И ни один тайник, новый ли, старый, не решит проблемы. Мизинец найдет книги по запаху. Тем более после сегодняшнего дня, когда он знает, что нужно искать.

/…/

Я сжег книги. Я их бросил в костер и глядел, как они горят. Для этого пришлось забрать их с собой далеко в лес, чтобы Мизинец не увидел.

Книги… Возможно, во всей Аврии нету больше ни единого экземпляра некоторых из них. Однако я спалил их. Я совершил преступление, но во имя… Создатель, во имя чего?!

Неужели я на самом деле – злодей, чьи деяния приносят лишь вред окружающим, разрушают все, что только можно разрушить?! Я не хочу верить в это, однако факты есть факты. И факты свидетельствуют против меня.

Там, у костра, я едва ли не впервые задумался над этим. Потом мне показалось, что кто-то наблюдает за мной. Я обернулся, но никого не заметил.

Я вернулся в хибару ј1 – она пустовала. Мизинца я нашел в хибаре ј2.

Мы поговорили о разных вещах, как это делали раньше. Такие вечерние беседы перед сном я ввел, чтобы хоть частично отвечать на постоянно появляющиеся у Мизинца вопросы. Как я уже писал, иногда он становился просто невыносим, донимая меня ими – вот я и велел ему все вопросы придерживать до вечера.

Сегодня, как ни странно, он почти ни о чем меня не спрашивал. Нужно ли писать, что меня это насторожило? А впрочем, ничего поделать я не могу. Совершенно ясно, что между нами возник и продолжает расти барьер отчужденности. Мизинец наконец стал понимать, насколько отличается от меня и других эльфов. Когда-нибудь, теперь я уже не сомневаюсь, он поймет все.

Мы распрощались с ним – как обычно, безо всякого холодка в голосе или чего-нибудь подобного – и я отправился к себе домой. Но нет, покоя в моем сердце не было.

Вот что меня тревожит: когда я обернулся, сидя у костра с догорающими книгами (когда мне показалось, что за мной наблюдают), позади на самом деле никого не было. Но покачивались ветви, как будто кто-то стоял там и успел уйти».



Помоги Ридли!
Мы вкладываем душу в Ридли. Спасибо, что вы с нами! Расскажите о нас друзьям, чтобы они могли присоединиться к нашей дружной семье книголюбов.
Зарегистрируйтесь, и вы сможете:
Получать персональные рекомендации книг
Создать собственную виртуальную библиотеку
Следить за тем, что читают Ваши друзья
Данное действие доступно только для зарегистрированных пользователей Регистрация Войти на сайт