Книга Рай Сатаны онлайн - страница 16

Падение ракеты

Это пришло незаметно, но остро.

Прошлое стало не греть, а жечь.

И мне захотелось избавиться от всего, окружавшего меня в юности.

Потом я понял, что с удовольствием взорвал бы дом, где родился и вырос.

Затем возникло желание расстрелять всех бывших одноклассников.

А потом подумалось, что лучше всего, пожалуй, разбомбить весь этот город. Не оставить камня на камне и ни одной живой души.

Чтобы навсегда исчезли люди и вещи, могущие напомнить о прошлом.

Которое было моим, но теперь сделалось почти чужим. Поскольку оно осталось на месте, а я ушел черт знает куда.

Такие ощущения, вероятно, закономерны в возрасте, когда жизнь переходит в стадию падающей ракеты.

Которая стремится обратно к земле, оставляя за собой дымный шлейф несбывшихся надежд.

Отряд «Фройндшафт-83»

И вот наконец, продираясь сквозь слои памяти, останавливаясь всякий раз дольше, нежели планировалось, я почти добрался до отъезда в Германию.

Пора рассказать про интеротряд.

Именовался он, как ясно из названия, без причуд – «Фройндшафт», то есть «Дружба».

Где-то в коробках лежит около сотни черно-белых фотографий того лета. На них осталось все, что я видел и чем жил.

В том числе и мои товарищи по отряду.

И я мог бы сейчас залезть в кладовку, раскопать снимки и подробно рассказать о каждом.

Но я не делаю этого сознательно.

Ведь пишу я все-таки не о самом стройотряде, а о своем времени и Германии.

И вряд ли будет интересным поименное перечисление тех, с кем я провел месяц в Рейхе. Кроме того, я твердо придерживаюсь принципа: писать стоит лишь о том, что осталось в памяти само собой.

А если я не помню имен своих товарищей – значит, они того заслуживают.

Кроме того, вынужден сделать оговорку.

Написав, как хорошо жилось студентам в стройотрядах комсомольских времен, я имел в виду простые внутренние отряды. Где действительно складывались душевные компании.

Интеротряд собирался со всего университета, при отборе пускались в ход всевозможные интриги.

Поэтому попадали сюда, мягко говоря, не самые приятные люди.

И мне хотелось бы забыть большинство тех, кого был вынужден именовать своими товарищами.

(Забегая вперед, отмечу, что уже тогда за границей меня не тянуло общаться с остобрыдшими соотечественниками, я рвался к немцам. Которых помню прекрасно и опишу в своем месте).

Я не помню даже, сколько бойцов насчитывалось в отряде. Кажется четырнадцать. Пожалуй, именно так: десять парней и четыре девицы.

Командира звали вроде бы Андрей; учился он то ли на юридическом, то ли на историческом факультете (руководить интеротрядами доверяли исключительно идеологически надежным гуманитариям). Это был здоровенный бородатый бугай – ни хороший, ни плохой. Просто никакой, и написать о нем я не могу ничего при всем желании.

Зато комиссар – тоже историк или юрист, чью фамилию «Иванов» я помню – представлял собой именно тот тип наипаскуднейшего функционера, за которых сейчас огульно клеймят весь комсомол. Он тоже казался никаким в смысле, что от него не исходило зла. Впоследствии выяснилось, что он просто горький пьяница. Ночами он методично пил водку – купленную на наши деньги для угощения немцев – а днем спокойно отсыпался. Обычно где-нибудь в тени на травке, вызывая ошеломительное непонимание у немцев, которые не могли представить такого отношения к работе.

Бойцов – включая кого-то с нашего факультета – я не помню.

За исключением одного экономиста, мерзейшего типа, с которым мы однажды почти подрались. Хотя я никогда ни с кем не дрался, обладая мягким характером.

И еще не могу не вспомнить бригадира. Мне не повезло; надо мной оказалась подлинная мразь.

Бригадир возненавидел меня сразу и за все.

За иллюзорное знание языка – остальные члены нашей бригады не понимали ни слова по-немецки, на их фоне несколько выученных мною фраз казались верхом совершенства. Из-за которого все вопросы к прорабу он вынужден был передавать через меня.

Также за то, что я умел танцевать, играть на гитаре и петь хорошие песни.

Носить костюм и галстук-бабочку.

Вести себя, как подобает европейскому человеку.

И вообще за мою излишнюю интеллигентность.

Будучи глупым максималистом, в те годы я ее не скрывал, и даже матом ругался довольно редко. Поэтому до определенного возраста всегда неуютно ощущал себя в коллективах. Даже со школьной поры практически не осталось друзей. Лишь поумнев с возрастом, я научился скрывать истинную сущность и в результате стал бесконфликтным человеком.

Но в восемьдесят третьем, бригадир мучил меня, как ротный старшина.

Я отомстил ему.

Правда, не так, как бы он ожидал.

Вероятно, он уже все забыл: и наш отряд, и меня, и свое отношение ко мне.

Я же помню все и ничего не простил; мягкий с виду, я злопамятен, как слон и буду мстить обидевшему меня человеку и через двадцать, и через сорок лет, лишь бы представился случай. Неважно какой – вплоть до совершенно сказочно-мифического, вроде войны, атаки и возможности без последствий для себя выстрелить ему в затылок…

Увы, в затылок выстрелить пока не удалось. Я вывел его в одном из рассказов – под настоящей фамилией и с подлинной внешностью – в образе милиционера-садиста. Поскольку такой тип у меня всего один, любой из вас может узнать фамилию того недоноска. Я сейчас не хочу ее вспоминать.

Девицы, по две в бригаде, оказались самыми обычными. Причем во всех смыслах, и внутренне и внешне. В нашу попала отвратная стерва-филолог (в том, что все женщины-филологи суть стервы, я убедился только в Литинституте). Второй была Ольга.

Да, та самая Ольга, которая считалась лишь кандидатом в бойцы.

Прошла именно она. Вторая кандидатка поступила по-свински – или по-дурацки, считая нас за полнейших идиотов. Уехав после сессии на пару дней к себе в Прибалтику, она не явилась на отработку. Вместо нее пришла телеграмма от родителей, уведомлявшая о том, что их дочь внезапно заболела.

На окончательный отбор за неделю до отъезда она явилась хорошо отдохнувшая, довольная жизнью и безмятежная.

Общее собрание, где высказывались все – и особенно я, потому что та девица была мне безразлична, а Ольга нравилась – решило не в ее пользу.

Так Ольга оказалась моим товарищем по отряду.

И надо сказать, эта девушка действительно на целый месяц стала моим единственным товарищем.

Пожалуй, настала пора рассказать и о ней.

Хотя вы не найдете в этом рассказе ничего волнующего – кроме очередной констатации моего тогдашнего остолопства по женской части.