Книга Мастер ветров и вод онлайн

Посвящается замечательной художнице Надежде Швец, которая понимает мою нежную страсть к Китаю и к фэн-шуй.

Выражаю огромную благодарность моему другу Ларисе Паниной за ее непосредственное участие в создании этой книги.

Изложенные в данном руководстве правила работают вне зависимости от того, хотите вы этого или нет.

Фэн-шуй для чайников

ПРОЛОГ

(За шесть лет до происходящих в книге событий)

Учитель сказал:

– Красное привлекает ци. Золотое привлекает ци. Но если ты не будешь знать, где, как и когда правильно применить красное и золотое, то ци, привлеченная тобой, будет подобна журавлю, заточенному в клетку для цыпленка. И тогда ци сыграет с тобой злую шутку, ибо превратится в ша. Ты понимаешь меня, Европейка?

На всякий случай я сказала:

– Да, учитель.

Учитель метко вытянул меня бамбуковой палкой по лодыжкам:

– Лжешь, Европейка! В твоем голосе я слышу одну тупость, тупость, которая бывает у глухих! Ты вновь вопреки моему запрету надела серьги!!!

Ну, надела, вот уж, можно подумать, великий грех. А на лодыжках, кстати, будут синяки. Очередные. Но это ерунда. Учитель Ван То – единственный представитель противоположного пола, от которого я не только стерплю побои и оскорбления, но еще и спасибо скажу. Причем скажу искренне. Нет, это не мазохизм, как кто-то, возможно, подумает. Это нормальные отношения, основанные исключительно на педагогике. То есть он – учитель, я – ученица, а бамбуковая палка – необходимый атрибут педагогического процесса. Будь я поспособней, глядишь, синяков стало меньше...

– Не думай о способностях, которых у тебя нет! Думай о способностях, которые можешь в себе раскрыть! И сними свои серьги, Европейка!

Опять учитель прочел мои мысли – те, что относительно способностей. Вздохнув, я вынула из ушей новые и очень модные серьги, бросила их на пол и мысленно с ними попрощалась. Вовремя. Матерчатая туфля учителя оставила от них не поддающийся восстановлению мелкий прах.

– Вымети, – брезгливо бросил учитель.

Я достала метелку из птичьих перьев и старательно исполнила приказ. Что ж, сама виновата. Служенье муз не терпит суеты, а служение мудрости ветров и водных потоков – глупости и самонадеянности. Ну и суеты, конечно, тоже.

– Сядь, – приказал учитель Ван То несколько смягченным тоном. – Успокой сердце, раскрой внимание.

– Да, учитель.

Пустые глазницы учителя изучающе уставились на меня. К этому я за годы обучения постаралась привыкнуть в первую очередь. Учитель Ван То был слеп – в своей прошлой жизни он каким-то образом перешел дорогу одной из вездесущих, всеведущих и всемогущих гонконгских «Триад». Но отсутствие глаз вовсе не мешало учителю сказать, в каком наряде (вплоть до цвета и фактуры ткани) я явилась на занятие. Или – допустим – что я нацепила серьги, которые, как и прочие украшения, учитель Ван То считал сущим наказанием для человека, постигающего управление Пятистихийностью. Иногда учитель представлялся мне окном, сквозь которое беспрепятственно лился как свет, так и тьма, как цвет, так и бесцветность...

– Назови мне пять Счастливых Даров Неба. – Лицо учителя было бесстрастно.

– Здоровье, долголетие, добродетель, богатство и тихая кончина от старости, – выпаливаю я. Меня посреди ночи разбуди и начни экзаменовать – все скажу, ничего не утаю.

– Хорошо. – Учитель позволяет себе кивнуть. – Пять Вечных Добродетелей?..

– Человеколюбие, справедливость, вежливость, мудрость... Я забыла, как на диалекте будет «fidelity»^[1], учитель.

Он ворчливо произнес необходимое слово и прибавил:

– Ты находишься здесь достаточно долго, Европейка, чтобы выучить хунаньский диалект! За тебя говорит твоя леность. Каждое утро я спрашиваю себя: чего ради взялся тебя учить?

Признаться, я тоже себя об этом спрашиваю, правда, не столь часто.

Ведь кто я такая?

О, это с какой стороны посмотреть.

Начнем с имени. Оно у меня длинное, как Великая стена. Не-о-нил-ла. С таким именем трудно жить в приличном обществе, потому все вокруг давно и прочно зовут меня Нилой. Когда я говорю «все», то не подразумеваю учителя Ван То – он как поименовал меня с начала обучения Европейкой, так до сих пор и не намерен отклеивать от меня эту полупрезрительную кличку. Виной тому опять-таки тонкости китайской педагогической системы: ученик должен всей душой осознавать, что учитель – всё, а он, ученик, – пока еще ничто. Тем более что мой учитель не зря именуется почтительным словом «сяньшэн». Буквально это означает «ранее родившийся», а иносказательно – «старейший мастер». Во всем Китае мало мастеров фэн-шуй его уровня. Так что мне повезло... Но вернусь к своей биографии.

Вы не ошибетесь, если решите, что несовременное, пахнущее парным молоком и свежескошенным клевером имя Неонилла указывает на мои квазиславянские корни. Так оно и есть.

Недаром учитель Ван То прозывает меня Европейкой. Ведь он с экуменической наивностью полагает, что Россия – воистину европейская страна. Внимание, момент истины: да, я русского происхождения, но лишь наполовину. Дед мой, Денис Дмитриевич Ларин, был русским, вернее, советским офицером и служил в Гуанчжоу в то время, про которое пелось «русский с китайцем братья навек». И неудивительно, что моей бабушкой стала китаянка из очень бедной крестьянской семьи. Семьи, всю жизнь ревностно возделывавшей клочок неплодородной земли размером с детское одеяльце и ютившейся в фанзе, больше напоминающей ласточкино гнездо, чем человеческое жилье. Бедность бабушкиной семьи и худость ее рода – Чжао – не помешали деду жениться на бабушке и, когда вышел срок службы, вернуться с изящной, как фарфоровая куколка, и трудолюбивой, как муравей, женой в Советский Союз.

Моя китайская бабушка Юцзян Чжао-Ларина своей жизнью полностью подтвердила старинную китайскую же поговорку, гласящую: «Женщина сильнее мужчины». Она тянула на себе все домашнее хозяйство, исправно рожала детей и терпеливо сносила крутой нрав военизированного мужа. Дед, в продолжение всей своей карьеры трепещущий перед таинственным могуществом НКВД и КГБ, за этот позорный страх отыгрывался на домашних, превращая их жизнь в подобие колонии строгого режима. И если бы не бабушка с ее кротостью, нелицемерной добротой, непробиваемым оптимизмом и невероятной стойкостью, вряд ли из ее детей вышло что-нибудь путное. А вот вышло же! Старший сын – мой дядя Александр – стал профессором эндокринологии, он до сих пор читает курс в одном из московских вузов. Средний сын – дядя Вячеслав – до перестройки занимался всяческими полулегальными «операциями-кооперациями», а после перестройки стал вполне законным бизнесменом, совладельцем какой-то солидной компании, которая после нескольких банкротств и смен вывесок таки ухитрилась выкарабкаться к безбедной и осиянной светом новой экономики жизни. Младший сын – мой отец... В общем, можно сказать, что ему не повезло. Дед потребовал от своего младшего сына продолжения семейной традиции. И пришлось отцу стать военным. По молодости лет офицерский быт еще представлял для отца кое-какую романтику, но с возрастом, сменой семейного положения (отцу пришлось жениться на матери, потому что на свет грозила появиться я и появлением своим наложить пятно на репутацию тогда еще советского офицера) утратил всякий блеск и лоск. Немудрено, что отец почти всю жизнь считал себя неудачником и жертвой обстоятельств. Обстоятельствами были: деспотичный дед, почти нелюбимая жена, почти нежеланная дочь – то есть я, Неонилла Ларина.

В детстве нелюбовь родителей для ребенка все равно что кислородное голодание. Авитаминоз души. Я не понимала, за что они так со мной – лишь за то, что появилась на свет? Мать и отец постоянно ссорились, а поскольку жили мы с дедом и бабушкой, мой героический дед-офицер считал своим гражданским долгом каждую внутрисемейную склоку раздуть до масштабов глобальной войны. Только бабушка Юцзян старалась всех примирить и умилостивить. И еще – бабушка Юцзян была единственным человеком на земле, который любил меня по-настоящему, всей душой... Моя бабушка верила в перерождения, и я думаю, что если ей суждено переродиться, то станет она какой-нибудь китайской святой или богиней.

От бабушки же мне досталось самое дорогое наследство (мне тогда не было и десяти лет) – большая фарфоровая кукла-китаянка неописуемой красоты и странная квадратная дощечка с прикрепленным к ней блестящим медным диском, исчерченным крохотными иероглифами. В центре диска белело окошечко – там дрожал волосок магнитной иглы... Это был компас-луобань, компас мастеров ветров и вод, но что я могла понимать об этом в детстве! Я, разумеется, больше дорожила фарфоровой красавицей в алой шелковой юбке, золотой кофте, отороченной белым мехом, и с розами в длинных черных косах...

А еще от бабушки Юцзян мне в наследство досталась одна мудрая фраза, которую я долго не могла понять:

Какая хула тому, что возвратился на собственный путь?

... Наверное, в те времена я еще не понимала Пути, потому и...

Но об этом потом.

Бабушка Юцзян умерла, когда мне едва исполнилось одиннадцать лет. А нелюбимая и никому особо не нужная девочка Нила продолжала расти, учиться и хоронить свои незатейливые мечты. У меня для них было целое кладбище – для своих мечтаний и надежд. Но с одной мечтой я расставаться никак не хотела. Я сделала ее целью своей жизни!

Я хотела учиться в Москве и выйти замуж за иностранного студента!

Ох, недаром говорят, что надо быть поосторожней со своими мечтами: вдруг возьмут да и сбудутся!

Мне было двадцать два года, я заканчивала престижный факультет престижного столичного вуза (мой удачливый старший дядя помог туда пристроиться) и на одной премилой вечеринке познакомилась с премилым парнем, чей кливлендский акцент ввел меня в коматозное состояние большой и чистой любви. Роджер Хент был стопроцентным американцем, неизвестно каким счастливым ураганом занесенным в мир московского студенчества. Кажется, Роджер намеревался писать книгу о новой России или что-то в этом роде... Во всяком случае, первые полчаса нашего знакомства он говорил о книге. А дальше было уже не до разговоров, потому что я уж расстаралась показать простому кливлендскому парню, на что способны российские студентки.

А потом я повторила ошибку собственной матери. Я знала, что Роджер когда-нибудь да вернется в свой Кливленд и найдет себе американскую подругу жизни. Но это не входило в мои планы, ибо подругой жизни Роджера намеревалась стать я – прочно и навсегда. А потому я совершила диверсию в виде беременности и, не жалея слез, слов, стенаний, описала Роджеру кошмарную ситуацию, в которой окажусь, если он не женится на мне и не увезет в США... Пришлось даже пару раз имитировать самоубийство, и это Роджера проняло. Мы поженились, я претерпела все круги ада, связанные с переездом в Америку и получением гражданства, но важен факт: мечта сбылась!

Ну не прекрасно ли жить на этом свете, господа?

Так я стала американкой Нилой Хент, обосновавшейся в пригороде Кливленда и воспитывающей дочку по имени Кэтрин, пока муж занимается написанием новой книги... о брачных традициях племен островов Бора-Бора... Ну что цепляться за эвфемизмы – Роджер мне банально и скучно изменял: и с женщинами, и с «Джеком Дениелсом». Причем «Джеку Дениелсу» всегда везло больше, чем женщинам Роджера.

А вообще мой американский муженек клял меня на чем свет стоит: я слишком не вовремя вторглась в его карьеру со своим ребенком. Американская мечта выглядела мрачно и бесперспективно, и, возможно, именно тогда я вспомнила старую поговорку бабушки Юцзян:

Какая хула тому, что возвратился на собственный путь?

Я прожила с Роджером три с половиной года и подала на развод. По решению суда Кэтрин осталась со мной (попробовал бы этот ублюдок отнять у меня мою девочку!), а бывший муж обязывался уплатить мне отступные в размере трехсот тысяч долларов. Разумеется, никаких денег я не получила – откуда им было взяться, если ни одна из книг Роджера так и не выкарабкалась из пеленок рукописей и заметок...

Американка русского происхождения да еще с ребенком на руках вряд ли может рассчитывать на приличную работу. Мы с Кэтрин уехали из Кливленда в Висконсин и перебивались там, как и чем могли.

А потом произошло чудо. Из разряда таких чудес, что случиться, конечно, могут, но особенно на них никто не полагается. Нет, на горизонте нашей с дочкой жизни не появился принц со всеми положенными принцу атрибутами. Принц – это банальность, годная лишь для сказок. Произошло другое.

У меня объявились Удивительные Родственники.

В том-то и дело, что не те, которые остались в России! Мои российские родственники (даже мать) напрочь забыли меня, едва я стала американкой и в ответ на их письма с просьбами о дочерней любви в виде чеков «Америкэн экспресс» присылала фотографии маленькой Кэтрин. А оба дяди – что профессор, что бизнесмен – холодно презирали меня за то, что я смогла сделать жалкую карьеру «американской жены». Ну и черт с ними со всеми, не о них разговор.

Удивительные Родственники явились ко мне из Китая.

Помните, я говорила, что род моей бабушки – Чжао – был низким? Однако прошли времена, и род Чжао возвысился и разбогател, невзирая на все происходящие в Китае политические катаклизмы. И глава рода Чжао, будучи на смертном одре, повелел найти всех потомков Юцзян Чжао. Моей бабушки. Найти и осчастливить в буквальном смысле слова.

Так род Чжао нашел сыновей Юцзян – то бишь моего отца и дядьев, но что-то у них с осчастливливанием не заладилось. Тут-то всплыла информация обо мне – любимой внучке бабушки Юцзян...

Представляете мое потрясение, когда однажды на пороге моей скромной квартирки в бедном квартале Висконсина объявились два элегантнейших китайца, выглядевшие как гонконгские мафиози из очередного боевика Джона Ву?!

– Здравствуйте, – на вполне приличном английском поприветствовали меня «гонконгские мафиози». – Ваше имя Неонилла Хент, урожденная Ларина?

– Да, – сказала я, мысленно перебирая все имеющееся у меня в квартире оружие, которое я смогу пустить в ход, если эти странные китайцеобразные джентльмены возмечтают на меня напасть. Из оружия вспомнились сырорезка, палочки для еды и игрушечный грузовик Кэтрин (он был тяжелый и громоздкий; если хорошо размахнуться и прицельно бить – коня на скаку остановит). – Да, я Нила Хент. Кто вы такие и что вам от меня нужно?

Тут «мафиози» улыбнулись. Китайцы, кстати, улыбаются совершенно иначе, чем американцы и всё остальное человечество. Улыбка китайца – настоящая тайна, куда там Моне Лизе с ее сладкой кошачьей ухмылкой! Улыбка китайца – это улыбка человека, чьи предки изобрели бумагу, шелк и государственные экзамены раньше, чем все остальное человечество научилось правильно отвечать на вопрос: «Кто я и почему хожу на задних лапах?»

Так вот, таинственные китайцы улыбнулись, а затем один из них сказал:

– Госпожа Хент, мы ваши братья.

– Оу. Аллилуйя. Да, конечно. Кого представляете, братья? «Свидетелей Иеговы»? «Кристиан сайенс»? «Истинную Обитель Матери Тихих Вод»? Предупреждаю, я – воинствующая атеистка, и вы напрасно потратите время, пытаясь всучить мне свою веру и пачку брошюр непристойно религиозного содержания. Всего хорошего.

Я попыталась прикрыть дверь, но тут китаец заговорил снова:

– Мы не из религиозных обществ, миссис Хент. Мы действительно ваши братья. Очень дальние, правда, но мы с вами родственники. Мы тоже принадлежим к роду Чжао, как и ваша бабушка – достопочтенная госпожа Юцзян, да вкушает она росу бессмертия на Девяти Небесах! Позвольте нам войти. У нас есть для вас важная информация.

Я беззвучно отступила в глубь квартиры, пропуская Удивительных Родственников.

...Хорошо, что на тот момент Кэтрин была у одной из моих подруг, державшей у себя дома что-то вроде детского сада... При моей дочке этот разговор мог бы и не получиться.

– Для начала позвольте представиться, – сказал один. – Я Го Чжаовэй, а это мой двоюродный брат – Лао Чжаосинг. Вы, миссис Хент, приходитесь нам троюродной и, соответственно, четвероюродной сестрой. Мы очень рады, что наша Семья обрела в вашем лице еще одного родственника.

Слово «Семья» Го Чжаовэй так и произнес – с большой буквы и очень почтительно. В ответной фразе я постаралась соблюсти подобный же тон:

– Поверьте, мне чрезвычайно приятно узнать, что у меня есть родственники в Китае, но...

– Но?

– Для чего я понадобилась... э-э... Семье? Чем я могу помочь Семье?

Лао Чжаосинг одарил меня дивной китайской улыбкой.

– Миссис Хент, – сказал он, – вполне вероятно, что вы не можете помочь Семье, но нет никакого сомнения в том, что Семья может помочь вам. И мы здесь именно потому, миссис Хент, что Семья намерена вам помочь. Ради вашего будущего и во имя прославления божественной памяти госпожи Юцзян.

Я долго молчала. А что я могла сказать? Предположения – одно нелепей и страшней другого – толклись в моей голове, как весенняя мошкара над речной протокой. А еще мне все явственнее слышался тихий, на грани самого шепотливого шепота, голос флейты. Флейта успокаивала, уговаривала, втиралась в доверие...

– И чем Семья может помочь мне? – спросила я, повинуясь уговорам несуществующей флейты.

Лао и Го переглянулись. Затем выразительными взглядами обвели мою комнату.

– Любимая внучка госпожи Юцзян не должна жить в бедности, – сказал Го. – Мы знаем, что вы развелись с мужем, у вас на руках дочь, а средства на ее содержание ничтожны. Так дальше продолжаться не может. Отныне ваша жизнь изменится.

– То есть?!

– Вы будете жить среди членов нашей Семьи. В Китае. У нас есть такая традиция: женщина из Семьи, вышедшая замуж, но лишившаяся мужа в силу различных обстоятельств, поступает под опеку Семьи. Вы и ваша дочь получите все, о чем только можно мечтать...

– Я, знаете ли, уже не рискую мечтать. Вы предлагаете мне поехать в Китай? Это какая-то афера! Авантюра! Нет! Даже если вы и говорите правду и у меня действительно есть дружная и могущественная китайская Семья, я предпочту остаться в своей висконсинской дыре! Я никуда не поеду!

Стоит ли говорить о том, что эта тирада пропала втуне.

Я и Кэтрин поменяли гражданство и место жительства.

Здравствуй, Китай!

Моя китайская Семья действительно оказалась большой и практически всемогущей. Подозреваю, что могущество это было не совсем законным, но к чему упоминать в романе лишние подробности? Зато теперь у меня была своя усадьба (не просто домик, а именно усадьба!) в пригороде Пекина, за Кэтрин смотрели во все глаза бонны и домашние учителя, а я могла тратить свое время и неожиданное богатство на что угодно.

Но «на что угодно» было скучно и бесперспективно. Я не хотела второй раз выходить замуж, меня прельщало иное – найти дело всей своей жизни. Стать мастером. В чем-то, все равно в чем. Словом, совершенствовать себя и мир вокруг.

Я проговорилась о своем желании кузену Го. Он с минуту подумал, а потом сказал:

– Ничего в жизни не происходит случайно. Не зря бабушка Юцзян подарила тебе древний луобань.

– Ты про компас?

– Да.

– И что?

– Ты когда-нибудь слышала о фэн-шуй?

– Спрашиваешь! Да американцы без фэн-шуй шагу ступить не могут, всё благоприятные стороны света вычисляют – для бизнеса, для прогулки по магазинам, для секса...

– Это простой фэн-шуй. Для дураков.

– О, даже так?!

– Да. Хочешь научиться настоящему фэн-шуй? Стать Мастером Ветров и Вод?

– А... такое возможно?

– Мой отец поговорит с учителем Ван То. И если учитель Ван То согласится взять тебя в ученицы, ты станешь Мастером. Только сначала реши: действительно ли ты хочешь посвятить истинному фэн-шуй всю жизнь. Иначе нельзя. У нас по-другому не учатся. И не учат. Одно дело – на всю жизнь, достигая бесконечного совершенства.

Сердце у меня на мгновение словно обдало морозным ветром, а потом я сказала:

– Да, я готова отдать этому всю жизнь. Так я стала ученицей мастера Ван То.

Единственной женщиной среди двух десятков других его учеников.

Но когда обучаешься мастерству фэн-шуй, твой пол не имеет значения. Главное – крепкие лодыжки, способные выдержать не один удар бамбуковой палки, вколачивающей в тебя новое видение мира.