Книга Космический марафон онлайн

ПРОЛОГ

Разумеется, все, что ни делается, делается с самыми лучшими намерениями. Хотя непосвященным некоторые из маленьких трюков астронавтов и значительная часть правил обычно кажутся довольно своеобразными. Но тут уж ничего не поделаешь: бороздить космические просторы – это вам не плавание на старом тазу в деревенском пруду!

Так, например, если вдуматься, то использование совместных экипажей – совсем не плохая идея. В дальних рейсах – на Марс, в Пояс Астероидов или еще куда подальше – бледнолицые земляне обычно возятся с двигателями, коль скоро это именно они довели их когда-то до ума и никто лучше не разбирается, что там к чему. Все врачи – обязательно негры: хоть покуда никто и не догадался, почему они почти не страдают от перегрузок и отлично чувствуют себя в невесомости. А что касается ремонтных работ в открытом космосе – здесь просто ну никак не обойтись без марсиан, которые довольствуются малым количеством воздуха, способны выполнять любые самые тонкие работы по металлу и к тому же практически невосприимчивы к космической радиации.

На внутренних рейсах, скажем на Венеру, экипажи формируются почти на таких же основаниях; вот только аварийные пилоты там всегда здоровенные мужики вроде нашего Эла Стора. И тому есть довольно веские причины. Именно благодаря ему мы и спаслись. Я этого парня, на всю жизнь запомнил! Так и стоит этот верзила у меня перед глазами. Ну и тип!

В первый раз я его увидел, когда волею судеб оказался на верхней ступеньке трапа нашего корабля «Калабаска-Сити», новенькой, с иголочки, грузовой посудины с весьма ограниченным количеством мест для пассажиров, приписанной как раз к тому венерианскому космопорту, в честь которого и получила свое имя. Нет нужды говорить о том, что астронавты – народ веселый и сразу окрестили ее «Колбаской».

Мы тогда как раз лежали на стартовой площадке Колорадского космодрома к северу от Денвера. Нас битком набили всяческими станками для производства часов, сельхозтехникой, авиационным оборудованием и приборами, которые требовалось доставить в Калабаску, а заодно впихнули целый контейнер радиевых игл для Венерианского научно-исследовательского института рака. А еще у нас на борту находилось восемь пассажиров – все эмигранты-фермеры, которым просто приспичило заготовлять сено обязательно на тридцать миллионов миль ближе к Солнцу. Мы уже лежали на старте и через сорок минут должна была прозвучать прощальная сирена, как вдруг откуда ни возьмись появляется этот самый Эл Стор.

Росту в нем было шесть футов девять дюймов, а весу – по меньшей мере три сотни фунтов, и тем не менее всю свою массу он нес прямо-таки с грацией танцовщика. Да, на такого бугая, который двигался легко, как балерун, стоило посмотреть! Он поднялся по дюралевому тралу с беспечностью туриста, садящегося в автобус загородного рейса. В правой руке, размерами с приличный окорок, покачивался баул из сыромятной кожи, в котором свободно могли бы уместиться и кровать, и парочка шкафов в придачу.

Поднявшись по трапу, он остановился напротив меня и несколько мгновений стоял, уставившись на скрещенные мечи у меня на кокарде. Затем произнес:

– Доброе утро, сержант. Я – новый второй пилот и должен представиться капитану Макналти.

Я знал, что нам должны прислать другого пилота вместо Джеффа Деркина – его переманили на паршивый марсианский флакон для духов, «Прометей». Итак, передо мной его преемник – безусловно, землянин, – ни белый, ни негр. По его маловыразительному, хотя и энергичному лицу трудно было сказать, какого цвета у него кожа: создавалось впечатление, что она такая же сыромятная, как кожа, из которой сделан его баул. Особенно привлекали внимание его глаза, которые как будто слегка фосфоресцировали… Что-то в нем чувствовалось такое особенное, с чем я столкнулся впервые в жизни.

– Добро пожаловать. Малыш. – Глядя на него, я чуть не свернул себе шею. Руки ему подавать не стал, она еще могла пригодиться. – Открывай саквояж и оставь его в стерилизационной камере. А что до капитана, так он сейчас где-то на носу.

– Спасибо. – На лице его не мелькнуло даже тени улыбки. Он ступил в шлюз, волоча за собой сыромятный амбар.

– Мы стартуем через сорок минут! – крикнул я вдогонку.

В следующий раз я увидел Эла Стора, когда мы уже преодолели двести тысяч миль и Земля зеленоватым кружочком болталась где-то в конце нашего инверсионного следа. Я вдруг услышал, что он интересуется у кого-то в коридоре, как найти корабельного оружейника. Ему указали на дверь моей каюты.

– Сержант, – сказал он, протягивая мне требование на официальном бланке. – Я пришел получить то, что полагается. – И облокотился на барьер. Вся конструкция заскрипела, а верхний поручень прогнулся.

– Эй! Полегче! – возопил я.

– Прошу прощения! – Он выпрямился. Поручень, едва с него убралась эта туша, явно почувствовал себя лучше.

Поставив печать на заявку, я отправился в оружейную комнату, взял игольный излучатель и коробку зарядов к нему. Самые большие венерианские болотные лыжи, которые у меня нашлись, оказалась на одиннадцать размеров меньше и на ярд короче, чем нужно. Но других у меня не было. А еще пришлось выдать ему канистру лучшего универсального масла, банку графитной смазки, блок питания для его коротковолнового радиофона и, наконец, пачку ореховых ароматизированных пастилок с надписью: "С наилучшими пожеланиями от Компании Ароматических Трав – «Планета Невест».

Но эту пачку он сразу вернул, заявив, что от таких запахов у него голова идет кругом. Всю же остальную дребедень засунул в сумку и даже бровью не повел. С такой физиономией ему бы в покер играть! И все-таки на ней появилось несколько задумчивое выражение, когда он стал рассматривать развешанные по стенам тридцать скафандров для землян, напоминающие содранные шкуры. Там же висели шесть дыхательных аппаратов для марсиан, предпочитающих давление три фунта на квадратный фут. Но ему ни те ни другие не годились. Хоть убей, но предложить ему было просто нечего. С таким же успехом я бы попытался засунуть слона в консервную банку.

Короче, уходил он от меня своей танцующей походкой – ну, вы понимаете, что я имею в виду. То, как он легко и непринужденно перемещался, сразу наводило на мысль, что под горячую руку ему лучше не попадаться. И не то чтобы он казался очень вспыльчивым – нет, вид у него был вполне добродушный, хотя, пожалуй, и чересчур невозмутимый. Больше всего поражала исходящая от него спокойная уверенность в себе и то, как он двигался, – поразительно быстро и бесшумно, возможно, благодаря своим огромным башмакам на подошве толщиной в дюйм, из губчатой резины.

Я с интересом наблюдал за Элом Стором, пока наша «Колбаска» пыхтя преодолевала бескрайние космические просторы. Да, пожалуй, больше всего он заинтересовал меня тем, что до тех пор мне не приходилось встречать парней такого типа, а уж поверьте, я-то на своем веку навидался всяких. Он по-прежнему не проявлял особого стремления к общению, но всегда был дружелюбен и даже сердечен. Со своими обязанностями Эл справлялся более чем успешно. Макналти он сразу пришелся по душе, хотя капитан был не из тех, кто при первой же встрече кидается обнимать и целовать новичка.

На третий день полета Эл произвел фурор среди марсиан. Любому известно, что эти ребята со щупальцами вот уже двести лет как удерживают пальму первенства в чемпионате Солнечной системы по шахматам и в этом деле равных им за пределами Марса пока не нашлось. Они просто сами не свои до шахмат, и я не раз наблюдал, как целая шайка марсиан вдруг начинает от волнения покрываться разноцветными пятнами, стоит одному из них после битого получаса глубочайших раздумий двинуть пешку.

В один из своих выходных Эл пробыл в марсианском отсеке по правому борту при давлении в три фунта аж восемь часов. Динамики нам передавали, как замогильную тишину в отсеке то и дело взрывает дикое пронзительное щебетание – ни дать, ни взять прямой репортаж из дурдома. К концу восьмого часа мы узнали, что наши десятирукие космические ремонтники совершенно выдохлись. Как оказалось, Эл согласился сыграть с Кли Янгом и свел партию к ничьей. А ведь Кли на последнем межпланетном чемпионате занял шестое место – он проиграл только десять раз, и, разумеется, своим же братцам-марсианам.

После вышеназванного события эта банда с Красной Планеты буквально вцепилась в Эла руками и ногами, то есть щупальцами. Марсиане подкарауливали его после каждой вахты и тащили в свой отсек. На одиннадцатый день полета Эл играл уже с шестью из них одновременно: две партии проиграл, три свел к ничьей, а одну выиграл. Марсиане решили, что он – уникум по сравнению с другими землянами. Зная их способности к шахматам, я не мог с ними не согласиться. То же самое можно было сказать и о Макналти, причем тот пошел еще дальше – занес результаты чемпионата корабля в бортовой журнал.

Вы, может быть, помните, как в 2270 году пресса подняла адский шум по поводу так называемого «чудесного рывка Макналти»? В сущности, кэп стал живой космической легендой. После нашего благополучного возвращения домой Макналти прямо-таки рвал на груди рубашку, доказывая, что он тут практически ни при чем, и повсюду рассказывал, как было дело. Но журналисты, как обычно, выкрутились, заявив, что, как бы то ни было, капитан именно он, верно ведь?

К тому же его фамилия так здорово смотрится в заголовках! Вообще порой кажется, что все журналисты являются членами какой-то секты, считающей, что спасение души зависит лишь от звучной фамилии.

А причиной всего этого сумасшествия и моей преждевременной седины явился всего-навсего паршивый кусок космического мусора. Вышеозначенный обломок железо-никелевого метеорита болтался на орбите между планетами и пересек наш курс, поскольку мы двигались по направлению к Солнцу.

Ну и дал же он нам прикурить! Никогда бы не поверил, что такая кроха может наделать столько шума. У меня в ушах до сих пор стоит жуткий свист, с которым воздух вырывался наружу через проделанную им дыру.

Бледный, доложу я вам, у нас был вид; но тут автоматические переборки изолировали поврежденный отсек. Давление в корабле к тому времени упало до девяти фунтов. Но компенсаторы не дали ему опуститься ниже, а потом стали медленно повышать его до нормы. Одни марсиане, которые и девять-то фунтов считали невыносимыми, и в ус не дули.

В поврежденном отсеке остался один из инженеров. Другой в последний момент успел протиснуться сквозь закрывающиеся герметические двери и отделался лишь ободранным левым ухом. Да, подумали мы про того, что остался, не повезло бедняге, ему явно светят космические похороны, как и многим из тех космонавтов, которые нашли свою смерть в безднах пространства…

Его коллега, чудом спасшийся от неминуемой гибели, бледный как смерть, стоял, бессильно привалившись к переборке. В этот момент, как обычно, бесшумно появился Эл Стор. Он что-то говорил, глаза горели, но голос был холоден и спокоен. Наконец до нас дошло:

– Уходите. И загерметизируйте этот отсек. Я попытаюсь вытащить его. Как только постучу, быстро впускайте меня обратно.

С этими словами он вытолкал нас из отсека, и мы тут же тщательно загерметизировали его. Мы, конечно, не могли видеть, что там делает наш амбал, но приборы показывали, что он открыл, а затем снова закрыл дверь, ведущую в поврежденный отсек. Через пару секунд сигнальная лампочка потухла. Это означало, что дверь снова закрыта. Затем раздался настойчивый, резкий стук. Мы открыли. Эл стремительно вынырнул нам навстречу, держа на своих огромных руках безжизненное тело инженера. Он нес его так, будто тот был не больше и не тяжелее котенка, а скорость, с которой Эл промчался с ним мимо нас по коридору, заставляла опасаться, что он может протаранить корабль насквозь.

К тому времени мы уже поняли, что вляпались по самые уши. Двигатели больше не работали. С дюзами все было в порядке, и камеры сгорания функционировали нормально. Инжекторы тоже не пострадали и вполне могли бы работать и дальше – при условии, что мы качали бы топливо вручную. Мы не потеряли ни капли драгоценного топлива, и корпус корабля остался практически целым, не считая этой дырки с зазубренными краями. Двигатель встал потому, что оказались выведены из строя системы подачи топлива и зажигания. Они находились точнехонько там, где теперь зияла дыра от большой космической пули, и теперь представляли собой просто груду металлолома.

Общее мнение было таково: нам настал полный конец, хотя никто и не решался сказать об этом открыто. Я совершенно уверен, что и Макналти считал точно так же, хотя в официальном рапорте данный факт определил как «затруднительное положение». Но это вполне в его стиле. Просто удивительно, как он не записал, что команда была несколько расстроена!

Несмотря на все это, в космос тут же высыпала вся марсианская ремонтная бригада – в первый раз за последние шесть рейсов от них потребовалась настоящая работа. Давление к этому времени уже поднялось до четырнадцати фунтов, и им, беднягам, пришлось вытерпеть это, чтобы добраться до своих дыхательных аппаратов. Кли Янг, агрессивно сопя, с омерзением махнул своим щупальцем и прощебетал:

– Прямо хоть плавай!

Он не успокоился до тех пор, пока мы не напялили на него шлем и не отрегулировали давление на уровне привычных для него трех фунтов.

Это типичный пример своеобразного марсианского сарказма: как только давление становится чуть выше, чем они любят, марсиане тут же начинают размахивать во все стороны щупальцами и повторять: «Ну прямо хоть плавай!»

Но надо отдать им должное – толк от них есть. Марсианин может удержаться хоть на полированном льду и работать без перерыва двенадцать часов на таком количестве кислорода, которого человеку хватило бы часа на полтора.

Я наблюдал, как они с трудом продвигались по тамбуру, выпучив глаза за вогнутыми стеклами шлемов; в своих щупальцах они сжимали кто кабели питания, кто металлические листы для заплат, кто аппараты квазидуговой сварки.

Вскоре в иллюминаторах стали видны голубые сполохи сварочных огней – это марсиане начали резать листы металла и заделывать дыру в корпусе. Все это время мы продолжали стремглав нестись к Солнцу. Если бы не эта дурацкая случайность, через четыре часа нам следовало бы начать торможение и выходить на орбиту Венеры. Вскоре ее гравитационное поле захватило бы нас, и можно было бы, постепенно снижая скорость, совершить мягкую посадку.

Но все дело в том, что этот зачуханный планетоид поцеловался с нами, когда мы продолжали на всех парах нестись прямо по направлению к ближайшей и ярчайшей во всей Системе огромной пылающей топке. И неслись мы к ней все быстрее и быстрее благодаря притяжению раскаленного светила. В принципе я не против кремации – но всему свое время!

На носу в навигационной рубке непрерывно совещались Эл Стор, капитан Макналти и два оператора астрокомпьютеров. Марсиане тем временем продолжали ползать по корпусу, то и дело полыхая голубоватыми призрачными огнями сварочных аппаратов. Инженеры, разумеется, тоже не ждали, пока они закончат, а, надев скафандры, отправились в поврежденный отсек – превращать царящий там хаос в подобие порядка.

Я, как и многие другие, завидовал ребятам, нашедшим себе дело. Даже в безвыходном положении возможность заняться чем-то полезным отвлекала от грустных мыслей.

Невыносимо сидеть слома руки, когда остальные трудятся.

Два марсианина вернулись через шлюз, ухватили еще несколько пластин и снова уползли обратно. Одному из них даже пришла в голову блестящая идея: взять с собой наружу карманные шахматы. Но я не разрешил: всему есть место и время, а сидя на поврежденной обшивке корабля, нечего размышлять о том, куда ходить слоном. После этого я отправился навестить Сэма Хигнета, нашего чернокожего врача.

Сэму удалось буквально вытащить инженера с того света – с помощью кислорода, адреналина, прямого массажа сердца и, разумеется, благодаря длинным и ловким пальцам хирурга. Он совершил настоящее чудо – одно из тех, что, конечно, случаются, но крайне редко.

Казалось, Сэма нисколько не беспокоит, что происходит на корабле. Сейчас его интересовал лишь пациент. Он ловко соединил края вскрытой грудной клетки серебряными скобками, наложил сверху йодистый пластик и тут же заморозил его эфиром.

– Сэм, – сказал я ему, – ты просто волшебник.

– Скажи спасибо Элу. Это он доставил беднягу вовремя.

– Всегда он во всем виноват, – невесело пошутил я.

– Сержант, – очень серьезно заметил он, – я корабельный врач и делаю, что могу. Я не сумел бы спасти этого человека, если бы Эл не доставил его ко мне вовремя.

– Ладно, ладно, – поспешно закивал я. – Тебе виднее.

Хороший парень этот Сэм. Правда, у него чересчур обостренное чувство долга, ну так это у всех врачей. И я ушел, оставив его наедине с едва дышащим пациентом.

Когда я вернулся, то встретил Макналти. Он проверил топливные баки и теперь возвращался по коридору. То, что он лично занимался этим, кое-что да значило. А уж то, что у него был крайне озабоченный вид, говорило о многом. Скорее всего, о том, что мне незачем писать завещание: мою последнюю волю все равно никто не узнает.

Затем его плотная фигура скрылась за дверью навигационной рубки, и я услышал, как он сказал: «Эл, я полагаю, ты…» Захлопнувшаяся за ним дверь оборвала фразу на полуслове. Он явно очень доверял Элу Стору.

Что ж, этот парень и впрямь выглядел толковым. Капитан и второй пилот продолжали относиться друг к другу как близкие друзья, несмотря на неотвратимо надвигающуюся кремацию.

Не успел я дойти до своей оружейной, как меня перехватил один из наших перелетных фермеров, выглянувший из каюты в коридор. Уставившись на меня широко открытыми глазами, он воскликнул:

– Сержант, в мой иллюминатор виден полумесяц!

Он продолжал говорить еще что-то, но я его уже не слушал. Появившийся в поле нашего зрения яркий серп Венеры означал, что мы пересекаем ее орбиту. Парень начал кое о чем подозревать – я чувствовал это по его голосу.

– Ну так как, – фермер продолжал с плохо скрываемой нервозностью, – сколько времени еще ждать?

– Понятия не имею. – Я почесал в затылке, стараясь выглядеть и глупым, и самонадеянным. – Капитан делает все, что от него зависит. Поверьте: наш пала знает, что делает.

– А вы не считаете, что… нам… эээ… угрожает опасность?

– С чего вы взяли!

– По-моему, вы лжете, – заметил он.

– С прискорбием вынужден с вами не согласиться, – настаивал я.

Это окончательно выбило его из седла. Он снова удалился к себе в каюту, явно неудовлетворенный и встревоженный. Очень скоро он увидит Венеру в три четверти и расскажет об этом остальным. Вот тут-то и начнется!

Начнется наше неотвратимое падение на Солнце.

Последние проблески надежды угасли, когда послышался ужасный рев и всю «Колбаску» пробрала сильная дрожь, и это дало нам понять, что наши некоторое время считавшиеся почившими в бозе двигатели все же удалось воскресить. Шум продолжался всего несколько секунд. Двигатели почти сразу заглушили; короткое включение просто означало, что ремонтные работы успешно завершены.

На шум тут же, роняя пену, примчался мой давешний собеседник – будущий венерианский фермер. Теперь он, как и все остальные, уже осознал, что случилось. Тем более что с тек пор, как он увидел венерианский серп, прошло уже три дня. Сейчас же Венера была уже далеко позади нас. А мы как раз пересекали орбиту Меркурия. Но пассажиров все еще не оставляла призрачная надежда, что кто-то в последний момент спасет их, сотворив до селе неслыханное чудо.

Ворвавшись ко мне в оружейную, он прямо-таки взвизгнул:

– Двигатели снова заработали. Значит?..

– Ничего это не значит, – поспешил огорчить его я, не желая, чтобы бедняга тешил себя ложными надеждами.

– Но разве теперь нельзя развернуть корабль и вернуться к Венере? – Он то и дело вытирал пот, стекающий по щекам.

Возможно, отчасти он потел и от страха, но, скорее всего, потому, что к этому времени климат внутри корабля все больше и больше напоминал тропический.

– Сэр, – начал я, чувствуя, как рубашка липнет к спине, – сейчас нас несет к Солнцу со скоростью, которую не доводилось развивать еще ни одному астронавту. И при такой скорости не остается практически ничего иного, как начинать плести себе похоронный венок.

– Моя плантация! – горестно завыл он. – А ведь мне выделили целых пять тысяч акров венерианских земель для выращивания табака, не говоря уже о роскошных пастбищах.

– Очень жаль, но вам вряд ли когда-нибудь доведется увидеть все это.

Двигатели взревели снова. Толчок был такой сильный, что меня отбросило назад, а мой собеседник согнулся пополам, словно у него внезапно схватило живот. Похоже, то ли Макналти, то ли Эл Стор или еще кто-то включали их просто так. Для забавы. Потому что иной разумной причины я не видел.

– Что это? – жалобно простонал этот зануда, с трудом возвращаясь в вертикальное положение.

– Что с детишек возьмешь! – объяснил я.

Презрительно фыркнув, он удалился восвояси. Типичный землянин-эмигрант – огромный, пышущий здоровьем верзила, он только сейчас по-настоящему сломался и пока просто неспособен был осознать до конца, что его ждет впереди.

Через полчаса по всему кораблю разнесся оглушительный сигнал общего сбора. Этот сигнал еще никогда не звучал в космосе. Он означал, что всем членам экипажа и пассажирам корабля надлежит собраться в кают-компании. Нет, вы только представьте себе, что все бросают свои посты и сломя голову несутся на собрание!

Вполне возможно, что за этим уникальным в истории освоения космического пространства сигналом скрывается нечто из ряда вон выходящее – скорее всего, напутственная прощальная речь Макналти.

Ожидая, что прощальной церемонией будет руководить Макналти, я ничуть не удивился, когда он, дождавшись, пока все соберутся, поднялся на небольшое возвышение. На его пухлом лице лежала тень тревоги, но когда в кают-компанию начали вползать марсиане и один из них по привычке начал загребать щупальцами, делая вид, что медленно плывет в океане нашего густого воздуха, тревожное выражение лица капитана сменилось подобием улыбки.

Рядом с Макналти стоял Эл Стор, внешне совершенно бесстрастный, и смотрел невидящим взглядом на кривляющегося марсианина. Через некоторое время он отвел от него глаза – зрелище, похоже, ему изрядно наскучило. Шутка и в самом деле была избитой.

– Люди и ведрас, – начал Макналти, причем последнее обращение по-марсиански означало – «взрослые» – и тоже носило саркастический оттенок, – думаю, нет необходимости лишний раз напоминать о том затруднительном положении, в котором мы оказались. – Этот человек умел подобрать подходящее слово! – В настоящее время мы находимся от Солнца так близко, как не удавалось приблизиться еще никому за всю историю космической навигации.

– Комической навигации, – тихо, но бестактно пошутил Кли Янг.

– Будьте добры, оставьте свои шутки на потом, – заметил Эл Стор таким ровным голосом, что Кли Янг тут же заткнулся.

– Мы движемся прямо к солнечной короне, – продолжал Макналти со вновь появившимся на лице выражением скорби, – причем быстрее, чем кто-либо до нас. Откровенно говоря, у нас не более одного шанса из десяти тысяч выбраться из этой переделки живыми. – При этих словах он бросил недовольный взгляд на Кли Янга, но этот десятищупальцевый возмутитель спокойствия на сей раз молчал в тряпочку. – Однако один шанс у нас все же есть – и упускать его нам не пристало.

Мы изумленно уставились на него, не понимая, куда он клонит. Все отлично знали, что наша сумасшедшая скорость не позволяет сделать разворот, чтобы полететь в обратную сторону, не коснувшись Солнца. Да и в любом случае нам бы ни за что не удалось преодолеть солнечное притяжение. Поэтому ничего не оставалось, как продолжать мчаться вперед и вперед до тех пор, пока огненный взрыв не превратит корабль в молекулы раскаленного газа.

– Наша идея заключается в том, чтобы попытаться пролететь мимо Солнца по кометной траектории, – продолжал Макналти. – Эл, я и компьютерщики пришли к выводу, что хоть это и маловероятно, но теоретически все же возможно.

Идея в принципе была достаточно простой, и хотя еще ни разу не осуществлялась на практике, частенько обсуждалась математиками и астронавигаторами. Суть ее заключалась в том, чтобы развить максимально возможную скорость и в то же время перейти на вытянутую эллиптическую орбиту, похожую на траекторию движения комет. Теоретически корабль мог с огромной скоростью проскользнуть в непосредственной близи от Солнца и вырваться из оков солнечного притяжения. Заманчиво, но удастся ли нам исполнить такой трюк?

– Расчеты показывают, что в нынешнем положении у нас все же есть хоть и незначительный, но шанс на успех, – сказал Макналти. – У нас достаточно топлива, чтобы развить необходимую скорость, учитывая притяжение самого Солнца, и двигаться под нужным углом в течение необходимого времени. Единственное, по поводу чего у нас возникли серьезные сомнения, – это сумеем ли мы выжить, находясь в непосредственной близости от светила. – Он вытер пот, как бы подчеркивая последнюю свою фразу. – Поверьте, я слов на ветер не бросаю. Уверяю вас, что нам придется пройти через сущий ад.

– Прорвемся, капитан! – выкрикнул кто-то. Этот бодрый возглас был тут же поддержан прокатившимся по каюте одобрительным ропотом.

Кли Янг поднялся, взмахами одновременно четырех щупалец требуя внимания, и защебетал:

– Это идея. Она превосходна. Я, Кли Янг, одобряю ее, в том числе и от лица моих товарищей. Мы готовы забиться вместе с вами в морозильник и обещаем терпеть запах землян сколько потребуется.

Проигнорировав шутку по поводу запаха землян, Макналти кивнул и произнес:

– Боюсь, нам всем придется забиться в холодильную камеру и постараться не обращать внимания на неудобства.

– Совершенно согласен, – сказал Кли. – Целиком и полностью, – зачем-то добавил он. Затем, наставив кончик щупальца на Макналти, он продолжал: – Но ведь мы не сможем управлять кораблем, если набьемся в холодильник, подобно трем с половиной дюжинам порций клубничного мороженого. В рубке на носу должен оставаться пилот. Один человек вполне сможет удерживать корабль на нужной траектории. Следовательно, кому-то из нас предстоит превратиться в жаркое. – Он замахал щупальцами, в простоте душевной считая, что этим маханием просто-таки завораживает слушателей. – А поскольку никто не станет отрицать, что мы, марсиане, менее всего чувствительны к высоким температурам, предлагаю…

Тут на него довольно бесцеремонно цыкнул Макналти. Но его напускная грубость никого не обманула. Слов нет, марсиане, конечно, зануды, но товарищи они отличные.

– Ах вот как! – Щебет Кли превратился в пронзительный возмущенный визг. – Тогда, может быть, кто-нибудь желает поджариться заживо?

– Я, – вдруг послышался голос Эла Стора. Он произнес это довольно странным тоном, как бы не оставляющим сомнений в том, что он – единственный достойный кандидат и не видеть этого может только слепой.

В принципе, он был совершенно прав! Никто бы не справился с этим лучше Эла. Если кто-нибудь и мог перенести испытание, ждавшее человека, сидящего перед носовыми иллюминаторами, так это Эл Стор. Ведь он был таким большим и сильным, как будто специально родился для этого дела. Физически он намного превосходил всех нас и, кроме того, являлся вторым – аварийным – пилотом. А то, что грозило нам, было куда хуже любой аварии.

И тут же предательское воображение нарисовало перед моим мысленным взором такую картину: Эл в полном одиночестве сидит в рубке за пультом управления, кругом ни души, а безжалостное гигантское светило тянет к нему свои огненные когти…

– Что? – взвился Кли Янг, прервав полет моего воображения. Его выпученные от ярости глаза сверлили огромного невозмутимого человека на возвышении. – Вот, значит, как! А по-моему, вы сообразили, что не миновать вам от меня мата в четыре хода, – вот вы и норовите спрятаться в рубке!

– В шесть ходов, – легко парировал Эл. – Никак не меньше чем за шесть.

– В четыре, – буквально взвыл Кли Янг. – Причем я готов прямо…

Тут Макналти решил, что это уж слишком. Он так побагровел, что казалось, его вот-вот хватит удар. Он повернулся к яростно размахивающему щупальцами Кли.

– Да забудешь ты когда-нибудь про свои проклятые шахматы или нет! – взревел он. – Довольно! Все по местам! Слышали, что я сказал! Приготовиться к максимальной перегрузке. Как только возникнет необходимость отправляться в холодильную камеру, я снова дам сигнал общего сбора. – Он обвел взглядом присутствующих. Его лицо, по мере того как спадало давление, постепенно приобретало нормальный цвет. – Все, разумеется, кроме Эла.

Теперь, как и в старые добрые времена, двигатели работали на всю катушку – ровно и без перебоев. Внутри корабля становилось все жарче и жарче, и мы начали прямо-таки истекать потом, а гладкие стены корабельных помещений покрылись каплями конденсата. Каково было в навигационной рубке, я просто даже представить себе не мог, да и не особенно хотел думать об этом.

За временем я, в принципе, не следил, но, помнится, до того как вновь прозвучал сигнал общего сбора, я успел отстоять две вахты, между которыми ухитрился поспать. К тому моменту дела наши обстояли совсем плохо. Теперь я не просто потел, а медленно таял, стекая в собственные ботинки.

Сэм, будучи негром, разумеется, переносил все это гораздо легче, чем остальные земляне, и продержался достаточно долго, чтобы успеть вытащить своего пациента из кризисного состояния. Инженер оказался просто везунчиком, если, конечно, можно считать везением то, что его спасли для того, чтобы вскоре предать сожжению. Как только он более или менее оправился, мы посадили его и Сэма в холодильную камеру.

Остальные же последовали за ними только после того, как прозвучал сигнал. Наше убежище было не просто холодильной камерой, а самым защищенным и холодным отсеком корабля, в котором имелись стойки для приборов, два медицинских бокса и нечто вроде комнаты отдыха для пассажиров, страдающих космической болезнью. Так что места там хватало с избытком, и разместились мы все, можно сказать, даже с удобствами.

Все, за исключением марсиан. Места им, конечно, хватило, но вот что касается удобств… Разве может им быть удобно при давлении в четырнадцать фунтов, когда воздух кажется им густым, как патока, да еще и воняющим старым козлом?

Прямо на наших глазах Кли Янг достал бутылку с ароматической жидкостью хулу и передал ее своему полуродителю Кли Моргу. Тот взял ее, с отвращением взглянул на нас и вызывающе начал нюхать. Это было едва ли не оскорблением, но никто ничего не сказал.

В отсеке сейчас находились все, за исключением Макналти и Эла Стора. Капитан появился часа два спустя. Судя по его ужасному виду, дела в носу были не ахти. Его изможденное лицо блестело от пота, а обычно пухлые щеки впали и покрылись волдырями. Форма сейчас висела на нем как на вешалке. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что в рубке он торчал до тех пор, пока жара не стала совсем уж невыносимой.

Пошатываясь, он пересек комнату, зашел в бокс и медленно, болезненно морщась, разделся. Сэм намазал его противоожоговой мазью. До нас то и дело доносились хриплые стоны капитана – очевидно, доктор очень старался.

Жара постепенно проникала и в наше убежище. Стены, пол, да и сам воздух, казалось, обжигали каждую клетку тела. Кое-кто из инженеров уже начал скидывать куртки и ботинки. Вскоре их примеру последовали пассажиры, снявшие с себя верхнюю одежду. Мой незадачливый фермер сидел неподалеку от меня в одном шелковом нижнем белье и, похоже, размышлял о своей неминуемой кончине.

Вышедший наконец из бокса капитан рухнул на койку и заявил:

– Если продержимся еще часа четыре, то худшее будет позади.

В этот момент двигатели сдохли. Мы тотчас догадались, что произошло: топливо в одном из баков кончилось, а реле отказало и не переключило двигатели на другой бак. Если бы в рубке находился инженер, то он тут же вручную переключил бы баки. От невыносимой жары и тревоги кому-то стало плохо.

Едва мы успели осознать, что произошло, как Кли Янг опрометью бросился в дверь. Он находился к ней ближе всех и успел выскочить, пока мы пытались собраться со своими перегретыми мыслями.

Не прошло и двадцати секунд, как снова послышался мерный рокот двигателей.

Прямо над моим ухом раздался звонок интеркома. Включив микрофон, я прохрипел: «Да?» – и услышал голос Эла:

– Кто это сделал?

– Кли Янг, – ответил я. – Он все еще не вернулся.

– Скорее всего, отправился за шлемами, – предположил Эл. – Передай ему мою благодарность.

– Ну как там у тебя? – поинтересовался я.

– Хорошего мало. Хуже всего… глазам. – Он на мгновение замолчал, затем продолжил: – Надеюсь, я все же продержусь до конца… как-нибудь. Когда я в следующий раз дам сигнал, пристегнитесь или ухватитесь за что-нибудь покрепче.

– Зачем? – не то прокричал, не то прохрипел я.

– Хочу закрутить корабль вокруг продольной оси. Попытаюсь… равномерно распределить… нагрев.

Слабый щелчок, раздавшийся в микрофоне, означал, что Эл отключился. Я велел всем пристегнуться. Марсианам же беспокоиться было не о чем – с тем количеством присосок, размером с хорошее блюдце каждая, они могли на любой поверхности держаться как приваренные.

Кли вернулся, и оказалось, что предположение Эла было верным. Он притащил с собой дыхательные аппараты на всю свою шайку. Видно было, что он тащит сей тяжкий груз из последних сил, поскольку температура уже поднялась настолько, что начало пронимать даже его.

Эти марсианские лодыри тут же радостно напялили на себя свои любимые шлемы и загерметизировали их, чтобы установить внутри свои вожделенные три фунта. Как мало нужно для полного счастья! Учитывая, что мы, земляне, пользуемся скафандрами, чтобы удержать воздух внутри них, довольно странно наблюдать, как эти ребята напяливают дыхательные аппараты, чтобы изолировать себя от окружающей атмосферы.

Едва они покончили с обустройством и даже вытащили шахматную доску, чтобы устроить небольшой блицтурнир, как раздался сигнал. Мы ухватились кто за что смог. Марсиане тут же повисли на своих присосках.

Корабль медленно, но безостановочно начал вращаться вокруг своей продольной оси. Шахматная доска с расставленными на ней фигурами не удержалась – и поползла сначала по полу, затем по стене, а через некоторое время по потолку. Благодаря солнечному притяжению она всегда оставалась на стороне, обращенной к Солнцу.

Я увидел, как напряженно и мрачно наблюдает за движением черного слона изнуренный жарой Кли Морг. Наверняка сейчас в его похожей на аквариум башке проносятся самые отборные марсианские ругательства.

– Три с половиной часа, – задыхаясь, пел Макналти.

Объявленные им ранее четыре часа наверняка подразумевали двухчасовое приближение к Солнцу, а затем соответственно два часа постепенного удаления от него. То есть, когда останется два часа, мы окажемся максимально близко к солнечному пеклу, и это будет самым опасным моментом.

Самого критического момента я не помню, поскольку потерял сознание за двадцать минут до его наступления. Думаю, ни к чему описывать ужас, который мы в те минуты переживали. Кажется, я тогда даже был немного не в себе. Я чувствовал себя кабаном, которого заживо медленно поджаривают на вертеле в пламени очага. Именно тогда я в первый и последний раз в жизни возненавидел Солнце и больше всего на свет возжелал его гибели. А вскоре после этого я отключился и больше уже ничего хотеть не мог.

Наконец я снова очнулся и с трудом пошевелился – ремни по-прежнему удерживали меня. Это произошло через девяносто минут после прохождения критической точки. Мой затуманенный разум с трудом осознал тот факт, что до теоретического спасения осталось всего полчаса.

Оставалось только гадать, что творилось в отсеке в то время, пока я валялся без сознания, но тогда мне совершенно не хотелось думать. Солнце полыхало во много миллионов раз более свирепо, чем глаз самого свирепого тигра, и в сотни тысяч раз сильнее любого тигра жаждало нашей плоти и крови. Пылающие языки пламени пытались лизнуть крошечный кораблик, внутри которого в ужасе скорчилась кучка полумертвых существ, приготовившихся к самому худшему.

А в самом носу этой стальной капельки, один как перст, за пультом перед кварцевыми иллюминаторами восседал Эл Стор, наблюдая, как все ближе и ближе к нам становится пылающий ад.

С трудом поднявшись на ноги, я пошатнулся и снова рухнул на место, как тряпичная кукла. Корабль, похоже, перестал вращаться и теперь пулей летел вперед.

Первыми пришли в себя марсиане. Я заранее знал, что так и будет. Один из них помог мне принять вертикальное положение и придерживал меня, пока я снова не обрел контроль над своим измученным телом. Тут я заметил, что еще один марсианин растянулся поверх потерявших сознание Макналти и еще трех пассажиров. Таким образом он частично прикрыл их от невероятного жара. Судя по всему, они особо не пострадали и вскоре могли прийти в чувство.

С трудом доковыляв до интеркома, я включил его и попытался связаться с рубкой, но безуспешно. После первой попытки мне пришлось минуты три набираться сил, а потом я попробовал снова. С тем же успехом. Эл либо не хотел, либо был не в состоянии отвечать.

Но меня это не смутило, и я предпринял еще несколько попыток добиться от него ответа. Никакого результата. Эти усилия закончились еще одним обмороком, и я снова повалился на пол. Жара была ужасающей. Мне казалось, что я высох, как мумия, пролежавшая в песке не меньше миллиона лет.

Кли Янг приоткрыл дверь и, с трудом перевалившись через порог, выполз в коридор. На нем по-прежнему красовался дыхательный аппарат. Через пять минут он вернулся и сквозь диафрагму шлема произнес:

– До рубки невозможно добраться. Все двери закрыты, и за ними, похоже, жарко, как в печи. – Он обвел отсек взглядом, взглянул на меня и, прочитав в моих глазах немой вопрос, добавил: – Воздуха на носу совсем нет.

Отсутствие воздуха означало только одно: иллюминаторы в навигационной рубке приказали долго жить. Иначе воздух оттуда никуда бы не делся. Что ж, все необходимое для ремонта у нас имелось, и когда станет ясно, что мы выбрались из переделки, можно будет не спеша все привести в порядок. А пока корабль сломя голову несся непонятно куда, неизвестно, правильным курсом или нет, с оставшимся без воздуха носовым отсеком и пугающе молчащим интеркомом.

Поэтому мы продолжали просто сидеть и восстанавливать силы. Последним пришел в себя инженер – пациент Сэма, – опять-таки с его же помощью. Макналти вытер со лба пот.

– Четыре часа позади, ребята, – произнес он с каким-то мрачным удовлетворением. – У нас все же получилось!

И, клянусь Юпитером, от этих слов капитана раскаленный воздух в отсеке сразу показался градусов на десять прохладнее. Мы из последних сил выразили свой восторг по этому поводу. Удивительно, как спад напряжения сразу дает о себе знать: мы буквально за одну минуту оправились от слабости и уже были готовы к чему угодно. Но потребовалось еще четыре часа, прежде чем четверо инженеров в скафандрах сумели проникнуть в ад, который царил в навигационной рубке, и вернулись, неся с собой Эла Стора.

С величайшей осторожностью они положили его на койку в мед отсеке. Я бестолково топтался возле безмолвного могучего тела, всматриваясь в сожженное до черноты лицо и без конца повторяя:

– Эл, Эл! Ну как ты?

Видимо, он все же меня услышал, потому что вдруг слабо шевельнул пальцами правой руки, а из его груди вырвался какой-то скрипящий звук. Два инженера отправились в его каюту и принесли оттуда столь поразивший меня при первой встрече огромный кожаный баул. Они тут же закрыли дверь, оставшись с Элом, а меня и марсиан выставили за дверь. Кли Янг слонялся взад-вперед по коридору с таким видом, будто не знал, куда девать свои щупальца.

Сэм вышел к нам примерно через час, и мы тут же бросились к нему:

– Как Эл?

– Он полностью ослеп. – Сэм сокрушенно покачал кудрявой головой. – И вряд ли сможет говорить – уж больно ему досталось.

– А, так вот почему он не отвечал по интеркому! – Я посмотрел Сэму в глаза: – Ты сможешь… сможешь ему чем-нибудь помочь?

– Тут одного желания мало. – По сероватому лицу Сэма было видно, что он и сам страшно переживает. – Ты же знаешь, я и сам рад бы поставить его на ноги. Но не могу. – Он бессильно развел руками. – Это далеко за пределами моих скромных возможностей. Ему может помочь разве что сам Йохансен. Вот когда мы вернемся на Землю… – Он не закончил фразу и снова скрылся в медотсеке.

Кли Янг печально вздохнул:

– Как жаль!

Эту сцену я не забуду до конца своих дней. В тот вечер мы присутствовали в качестве почетных гостей на заседании Астроклуба в Нью-Йорке. И тогда, и теперь членами этого клуба могли стать только самые замечательные люди на свете. Для этого нужно было в отчаянной аварийной ситуации совершить подвиг, граничащий с чудом. Тогда в клубе состояло всего девять человек, а сейчас – двенадцать.

Председательствовал Мейс Уолдрон – замечательный пилот, который в две тысячи двести третьем спас марсианский лайнер. С иголочки одетый Мейс стоял во главе стола, а рядом с ним восседал Эл Стор. На противоположном конце стола сидел, как всегда самодовольно улыбающийся, розовый и пухлый Макналти. Возле нашего капитана занял место седовласый старик, великий ученый, гениальный Йохансен, создатель Л-серии. Остальные места за столом, с трудом скрывая смущение, занимали члены экипажа нашей «Колбаски», включая марсиан и трех пассажиров, которые в честь такого знаменательного события решили отложить переселение на Венеру.

Разумеется, не обошлось и без парочки журналистов, вооруженных камерами и микрофонами.

– Джентльмены и ведрас! – произнес Мейс Уолдрон. – Вы присутствуете при беспрецедентном в истории человечества, а также в истории нашего клуба событии. И именно поэтому я считаю вдвойне почетной для себя обязанностью и честью предложить принять Эла Стора, аварийного пилота, в полноправные и почетные члены нашего Астроклуба.

– Согласны! – тут же в один голос прокричали сразу три члена клуба.

– Благодарю вас, джентльмены. – И он выжидательно приподнял бровь.

Восемь рук разом взметнулись вверх.

– Принято, – сказал он. – Единогласно.

Бросив взгляд на сидевшего рядом с ним неподвижного и хранившего молчание Эла Стора, председатель начал петь ему дифирамбы. Он просто соловьем заливался, перечисляя его заслуги, а Эл сидел с совершенно безразличным видом.

Я обратил внимание, что улыбка Макналти, сидящего за дальним концом стола, становилась все шире и шире, а старик Йохансен бросал на Стора взгляды, полные отцовской любви, со стороны выглядевшие довольно забавно. Остальные также не сводили глаз с сохранявшего совершенно невозмутимый вид адресата столь пышной речи. Разумеется, камеры тоже были направлены исключительно на него.

Я тоже последовал примеру остальных и обратил наконец внимание на виновника торжества, отметив про себя, что восстановленные глаза Эла прямо-таки сияют, хотя лицо по-прежнему остается совершенно невозмутимым, несмотря на все почести, славу и отеческую гордость Йохансена.

Но минут через десять я все же увидел, как Л-100Р заерзал на месте, явно смущенный происходящим.

Так вот, если кто-нибудь начнет убеждать вас, что у роботов нет чувств, – не верьте!