Книга Большой пожар онлайн - страница 9

Кто виноват?
(Рассказывает Ольга)

Мои пожарные редко бывают единодушны – не упускают повода поспорить, но на сей раз сошлись в одном: честь и хвала Гулину, который без колебаний и сомнений объявил пожару номер пять! Вообще-то начальники караулов редко берут на себя такую ответственность: объявишь, как говорят ребята, с перепугу повышенный номер, сорвёшь со всего города силы и начальство, а пожар окажется пустяковый, трёх-четырёх стволов на него более чем достаточно; начальство особенно ругать не станет, разве что не слишком ласково посмотрит, а вот товарищи долго будут посмеиваться и, что ещё хуже, выражать сомнения в уровне профессионального мастерства.

Пятый номер для пожарного звучит грозно, как SOS: все, кто видит и слышит, обязаны немедленно и безоговорочно идти на помощь. С той минуты, как Гулин объявил пятый номер, к Дворцу искусств по тревоге выехали практически все пожарные машины города и близлежащих районов области, все свободные в этот день от службы офицеры и рядовые, которых удалось оповестить. Город оказался оголённым, только часть сил осталась на особо важных объектах.

Итак, все сошлись в одном: тон задал Гулин. Если бы он сначала пошёл в разведку и лишь потом объявил пожару номер пять, было бы потеряно минут десять, не меньше. Теперь, конечно, трудно определить, сколько жизней спас Гулин своим решением, но все полагают, что никак не меньше двадцати-тридцати. И это не считая того, что на те же десять минут раньше началась операция по спасению людей, находящихся в высотной части! Так что по самому большому счёту товарищи считают Гулина одним из главных героев Большого Пожара; даже нашумевшая история с собственными машинами – и та оказалась к его чести: за человеческие жизни не жаль заплатить любую цену.

– Кстати, о героях, – сказал Вася, когда я закончила читать рассказ Гулина. – За каждый пожар, на котором мы рискуем собой, кого-то надо было бы всенародно выпороть!

– Выпороть? – возмутился Дима. – Филантроп! Ремней нарезать из филейной части!

– С мёртвых не спросишь, – заметил Дед. – Тот полотер за свой окурок расплатился сполна.

– Кто же тогда виноват? – спросила я. – Уборщицы с их тряпьём и химикатами?

– Что с них возьмёшь, – отмахнулся Слава. – Суд правильно решил: директор Дворца и главный инженер! И за уборщицами недосмотрели, и ремонт внутренних лестниц затеяли, и оповещения не обеспечили… За такое я бы их не условно, а по-настоящему наказал.

Вася покачал головой.

– Скользишь по поверхности, капитан Нилин, а жизнь, капитан Нилин, это не каток. Но будь ты верхоглядом, как справедливо заметил однажды полковник Кожухов, ты бы понял, что и окурок, и уборщицы, и лестницы, и оповещение – следствия, а не причины. Суть явления в ином, ищи её глубже.

– Если суть, то не надо было строить высотку, – твёрдо заявил Дед. – Ишь, размахались, вавилонские башни им нужны!

– Будем смотреть в глаза реальности, – сказала я, – высотки строили и будут строить, в наше время отказаться от них так же невозможно, как от сверхзвуковых скоростей. Но не надо уходить в сторону, мне важно понять, где собака зарыта. Вы как-то говорили, что в современном жилом доме при пожаре выгорает обычно одна-две квартиры, дальше огонь упирается в капитальные стены, и с ним удаётся справиться; почему же по Дворцу огонь бежал так, будто его подгоняли плеткой? И кого, как деликатно выразился Вася, за это нужно всенародно выпороть?

– Ольга сегодня красноречива и торжественна, – констатировал Дима. – Как тогда, когда нашла неизвестный автограф Горького. Докладывай, чего выкопала.

– А ведь угадал! – призналась я, раскрывая сумку. – Две прелюбопытнейшие бумаги! Первая – это письмо представителей творческой интеллигенции города на имя председателя горисполкома Агеева. Отправлено ему восемь лет и три месяца назад, то есть ровно за полтора года до Большого Пожара.

– Письмо? – Дима разочарованно пожал плечами. – Подумаешь, сапог Петра Великого, за нею в музее и гривенника не дадут.

– А если к этому письму подколота резолюция Агеева на имя Савицкого?

– Тогда другое дело, – оживился Дима. – Читай, мы все, как говорил то ли Атос, то ли Арамис, обратились в слух.

Надо дружить с секретаршами! Неискушённый человек и не подозревает, что именно секретарша, а не её шеф, может решить любое дело. Секретарша может доложить, а может промолчать, может подсказать, а может состроить такую гримасу… Секретарша – великая и ещё недостаточно исследованная сила современного общества; иной шеф бог знает что о себе думает, а на самом деле он не более чем авторучка в руках своей секретарши. О существовании этого письма я узнала из случайного разговора с Новиком, главным режиссёром народного театра; услышав, чем я занимаюсь, он рассказал о том, как «выкручивали руки пожарной охране». Два дня я рылась в архиве, но концов найти не могла, и если бы не дружески расположенная ко мне Татьяна Ивановна, секретарь председателя горисполкома, я бы так и не напала на след этого примечательного документа. Она быстро разыскала и письмо, и, что ещё важнее, ответ Савицкого.

И я прочитала вслух:

«Уважаемый Евгений Андреевич! Завершено строительство Дворца искусств – одного из крупнейших зданий подобного назначения. В десятиэтажный основной корпус и одиннадцатиэтажную высотную часть готовы въехать новоселы – библиотека и краеведческий музей, народный театр и любительская киностудия, литературное объединение и шахматный клуб, мастерские народного творчества, самодеятельных художников, хореографические и музыкальные коллективы… Наконец-то город получит превосходный выставочный зал, кинотеатр, он же концертный зал на две тысячи мест, комфортабельные, размещённые в высотной части гостиничные номера для приезжающих на гастроли творческих коллективов… Уже сегодня дирекция Дворца готова вручить ключи новоселам, но… как шлагбаум, будущим новоселам преградила дорогу пожарная охрана. Вот уже третий месяц всевозможными нелепыми придирками, граничащими с издевательством, она задерживает торжественное открытие Дворца, вызывая возмущение общественности города, многих тысяч людей, добровольно отработавших на строительстве Дворца по сорок-пятьдесят часов. Противопоставив себя интересам города, пожарная охрана…»

– Ну, далее сплошная беллетристика, литературные красивости, – сказала я. – И подписи: Новик, Микулин, Зубов, Хорев, шахматный маэстро Капустин, актёры… И резолюция Агеева на листочке: «Тов. Савицкий! Прошу срочно – словно «срочно» зачёркнуто, написано «немедленно» – доложить. Учтите, дело не терпит отлагательств.

– Придирки… издевательства.., – негодующе прогудел Дед. – Художники слова! Мы-то слышали, что на полковника со всех сторон жали.

– И вот его ответ, – продолжила я. – Возмущаться будете потом, слушайте внимательно и не перебивайте. Так… номер такой-то, от такого-то числа… Текст: «Хотя проектная организация и строители выполнили ряд требований УПО, при сооружении здания допущены многочисленные нарушения. Деревянные панели отделки стен лифтовых холлов, коридоров и дверей не обработаны огнезащитным составом; в ряде мест не заделаны строительным раствором неплотности в местах пропуска отдельных коммуникаций через межэтажные перекрытия, что может способствовать быстрому распространению огня по этажам; несмотря на наши решительные возражения, полы коридоров и ряда помещений покрыты лаком и синтетическими ворсовыми коврами, стены оклеены синтетическими моющимися обоями; отделка внутренних лестничных клеток, являющихся главными путями эвакуации, также выполнена из синтетических материалов – перила, ковровые дорожки; не смонтированы устройства вентиляционных шахт для удаления дыма с горизонтальной вытяжкой и клапанами на каждом этаже; в помещениях отсутствуют планы эвакуации; отсутствуют наружные пожарные лестницы; коридоры и холлы не оборудованы автоматической пожарной сигнализацией…» И так далее. Ну, что скажете?

– Как в воду полковник смотрел. – Дед развёл руками. – Мудрый был змей – Савицкий… Вот они тебе и есть, – причины!

– Между прочим, – добавила я, – Савицкий открыть Дворец отказался, «выкручивание рук» продолжалось ещё больше месяца. Но и тогда настоял на своём: подписал с оговорками.

– Не сделай он этого, с пожарной охраны сняли бы три шкуры, – сказал Вася. – Искать бы никого не надо было: бей пожарных! Савицкий, Оля, ответил сразу на два твоих вопроса: и кто виноват? и почему пожар распространился так быстро. Да из его ответа только слепой, как крот, и глухой, как пень, не поймёт, что Дворец был крайне пожароопасным – настоящая пороховая бочка! Теперь я ещё больше удивляюсь, что мы его всё-таки потушили. Ну а что касается полотера и уборщиц – не они, так другие: была бы для огня пища, искра всегда найдётся.

– Ну, это уже фатализм, – возразила я. – Ты ещё скажешь, что Дворец с первого дня был обречён на пожар.

– Нет, не скажу, – подумав, ответил Вася. – Точнее будет другая формула: в случае пожара Дворец был обречён на чрезвычайно быстрое распространение дыма и огня. Ибо из всех недостатков, о которых писал Савицкий, устранили только один; вывесили в помещениях планы эвакуации. Но раз остальные недостатки устранены не были, пожар развивался стремительно, и посему цена этим планам была ломаный грош.

– Подходим к самому главному, – сказала я. – Конкретно: почему, почему огонь распространился так быстро?

– Вопрос поставлен неточно. – Вася взял лист бумаги и начал набрасывать план Дворца. – Слишком быстро, Оля, распространялся не огонь, а дым. Так, в высотную часть огонь проник минут через семь-восемь после дыма; для высотки долгое время главным врагом был именно дым, настолько ядовитый из-за продуктов сгорания синтетики, что без противогазов находиться в нём было невозможно. Я бы предложил такую схему…

– В основном корпусе дым был не слаще, – проворчал Дед. – Ты Лёлю не критикуй, точно или неточно она спросила, а человеческим языком объясни, почему Дворец заполыхал. Они, Лёля, в Высшей школе все формулы наизусть вызубрили, теоретики! Таких схем тебе нарисуют, что любое ясное дело вусмерть запутают. Я бы тебе, дочка, так посоветовал: как увидишь, что Васька схему рисует или формулу пишет, выливай ему за шиворот стакан воды.

Я вдруг вспомнила Вету Юрочкину – диспетчера Центрального диспетчерского пункта Дворца. Милая, удивительно скромная девушка, многие ещё вышучивали её фамилию – потому, что женихом её был Юрий Кожухов, сын полковника. Вету тоже называли в числе виновных – у кого-то хватило совести… Я хотела спросить у ребят, не помнят ли они, кто именно, но не успела – увидела как наяву его лицо: директор Дворца. Он многих тогда обвинил, пытаясь увеличить число причастных…

– К делу, – предложила я. – Кто берётся сформулировать: почему пожар распространился так быстро? Только о виновных – потом.

– Проект описания пожара поручили готовить нам троим, – сказал Слава. – Знай мы тогда об ответе Савицкого… А почему о нём не было ни слова на суде?

– Савицкий в то время тяжело болел, а Агееву вряд ли хотелось извлекать этот документ, – предположил Вася. – Ладно, попробуем сформулировать, не кипятись, Дед, без формул. Итак, пожар начался на пятом этаже – установлено Гулиным на основании показаний вахтёра Петрова и подтверждено очевидцами. По лаку и коврам на полах, по синтетическим обоям на стенах и подвесным декоративным потолкам из синтетики же, скрывающим коммуникации, огонь помчался по коридору с линейной скоростью 4-8 метров в минуту. Через две – две с половиной минуты пламя достигло лифтового холла на пятом этаже и начало распространяться вверх и в правое крыло здания. Легко подсчитать, что пламени нужны были считанные минуты, чтобы через лифты и лестничные марши попасть на очередной этаж. Практически через пятнадцать минут после загорания на пятом этаже Дворец пылал.

– Ты забыл, что Савицкий указал ещё на одну сверхважную штуку, – добавил Дима. – Во многих местах не были заделаны неплотности в стенах и перекрытиях, мы, Ольга, обычно говорим – пустоты. Пожалел штукатур раствора или план гнал, а маляр заклеил обоями – и никакая комиссия не увидит. Пожар был нужен, чтобы эти волчьи ямы обнаружить! Именно по этим пустотам огонь так быстро и проскакивал из комнаты в комнату, с этажа на этаж.

– И ещё система дымоудаления, – напомнил Слава. – Ни Савицкому, ни потом Кожухову не удалось добиться того, чтобы её наконец смонтировали. А главным-то врагом оказался дым…

– Вася, конечно, прав, – сказал Дима. – Дворец был обречён на чрезвычайно быстрое распространение пожара. Американцы считают, что у пожара три причины: мужчины, женщины и дети. Я бы добавил четвертую, обобщающую: человеческая глупость. К сожалению, за глупосгь у нас не судят.

Дед махнул рукой.

– Нам виновных искать – последнее дело. Вот ты, Слава, негодовал, что директору и главному инженеру срок дали условно, а что бы изменилось, если б их посадили? Остальным урок? Так такие уроки быстро забываются. Вот сказал бы Савицкий: «Не подпишу, пока всё не сделаете!» – и пожара бы не было, а если б и возник, то за полчаса его свободно бы задавили. Но когда на тебя давят со страшной силой – не хочешь, а подпишешь. Откажешься – другого, более сговорчивого, поставят.

– Посеешь ветер, пожнешь бурю, – сказал Вася. – На редкость скверно сложилась на пожаре судьба подписавших то самое письмо. Зубов погиб, Новик так дыма наглотался, что до сих пор кашляет, Микулин чуть не целый год во Дворец войти боялся, Капустин ферзя с ладьей стал путать… Кто ещё там был, не помню? А вот ты, Дед, всепрощенец: я бы виновных наказывал на полною катушку! Здесь капитан Нилин прав, не зря Кожухов как-то назвал его вдумчивым и серьёзным офицером. Мы с капитаном Нилиным наказали бы их в таком порядке: авторы проекта, строители, потом дирекция Дворца, потом… словом, всех тех, кто отделался лёгким испугом… – Вася заулыбался. – Знаете, что я вдруг вспомнил? Когда мы пробивались на крышу, Лёша все время чего-то лопотал в маску. Выбрались наверх, спрашиваю: «Чего ты бубнил?» А он снимает маску и так мечтательно говорит: «Эх, останемся живыми – посидим в пивбаре, а?»

– Намек понят, товарищ майор! – подхватил Слава. – Бросаем жребий, кому сгонять за пивом!

И вопросительно взглянул на меня.

Я милостиво кивнула.

Когда заходит разговор о Большом Пожаре, мне очень трудно бывает отрешиться от всего, что случилось со мной; спасибо хирургам, шрамы от ожогов почти не видны, но шрам на сердце остался – болезненный и навсегда. Однако я всё-таки жива и, в общем, здорова – об этом, как говорит Дима, «чуде» речь ещё впереди.

Я сижу эа столом в гостиной, раскладываю записи, а мужчины весело пьют пиво на кухне. Я потому и пошла на антракт с пивом, что опасаюсь их бунта. Когда в руках кипит дело, я люблю работать, и моя «потогонная система» сильно их измучила. Всё свободное время они добывают для меня материалы и подвергаются моим допросам. Дима и Слава приходят домой только ночевать, их жёны дуются, мне то и дело приходится прибегать к закулисной дипломатии, чтобы восстановить семейное спокойствие и мир. Мои старые и верные друзья… они всегда были со мной тактичны, никогда не кололи глаза Хоревым – вот и сейчас Вася, говоря о судьбах подписавших письмо, не упомянул моего бывшего мужа; я бы даже сказала, что всех их очень люблю, если бы в этом не стали искать двусмысленности.

У меня просто из головы не выходит: кто виноват? Может, мудрый Дед, как всегда, прав, и не стоит тратить на это силы и время? Слишком велик круг виновных – настолько, что на каждом оказывается трудноуловимая доля вины. Даже Вета Юрочкина, Веточка, как её называли, попала в этот круг – не всех обзвонила.