Страницы← предыдущаяследующая →
Ладно, значит, дело обстоит следующим образом. Сбылись худшие опасения моей матушки. Я – нимфоманка. Я готова переспать с целой кучей мужчин. Правда, может, это потому, что ни с одним из них я на самом деле не сплю. Так что все мои желания так желаниями и останутся. Наверное, глупо надеяться, что у меня когда-нибудь что-нибудь получится с Майком Рихтером, вратарем самой известной футбольной команды «Нью-йоркские Рейнджеры». Или, к примеру, с Индианой Джонсом.
С другой стороны, двое из тех, с кем я не прочь иметь дело, отвечают мне взаимностью. Беда в том, что обоих я до смерти боюсь.
Зовут меня Стефани Плам. Я сама охочусь за преступниками, выпущенными под залог, но скрывшимися, и работаю вместе с обоими этими мужчинами. Оба имеют отношение к исполнению законов. Один из них – полицейский. Второй избрал более увлекательный путь борьбы с преступностью. Сами-то они не очень чтят законы. И у обоих в смысле секса куда больший опыт, чем у меня.
Так или иначе, наступает момент, когда девушке необходимо взять быка за рога (или за другую подходящую часть тела) и заняться устройством собственной жизни. Именно этим я сейчас и занимаюсь. Я позвонила и пригласила одного из моих знакомых навестить меня.
Теперь я пытаюсь решить, впускать мне его или нет.
Боюсь, не вышло бы так, как много лет назад, когда я настолько увлеклась фантазиями, что свалилась с крыши гаража Крузаков, уничтожила лучший розовый куст миссис Крузак, разорвала шорты и трусики в цветочек и провела остаток дня, не подозревая, что сверкаю голой задницей. Я мысленно распорядилась: возьми себя в руки. Нет никакой причины нервничать. На все божья воля. Разве я сегодня не вытащила из шапки бумажку с именем именно этого человека? Ладно, то была миска, а не шапка, но все равно, так распорядились звезды. Ну, по правде говоря, я слегка схимичила, подсмотрела, что тащу. Черт побери, судьбу иногда следует подтолкнуть. В смысле, если б я положилась на судьбу и ждала ее милостей, то я бы не стала сама, как последняя дура, звонить по телефону, верно?
Кроме того, надо и мне отдать должное. Я неплохо подготовилась. Платье – смерть мужчинам, черное и коротенькое. Красная помада с блеском. Пачка презервативов припрятана в ящике комода. На всякий случай заряженный пистолет лежит в банке для печенья. Стефани Плам – женщина на задании. Возьми его, живого или мертвого.
Несколько секунд назад я услышала, как открылась дверь лифта, и в холле послышались шаги. Шаги замерли у моей двери, и я сразу поняла, что это он, потому что мои соски встали торчком.
Он постучал один раз, но я стояла, как парализованная, уставившись на замок. Открыла дверь, только когда он постучал вторично, сделала шаг назад, и наши глаза встретились. Не в пример мне он не выказывал никакой нервозности. Может, любопытство. И желание. В большом количестве. Больше не бывает.
– Приветик, – сказала я.
Он вошел в холл, закрыл дверь и запер ее на замок. Дышал он глубоко и ровно, глаза потемнели, выражение лица серьезное. Он внимательно меня разглядывал.
– Миленькое платье, – заявил он. – Снимай.
– Может, сначала бокал вина? – спросила я. «Тяни время, – мысленно приказала я себе. – Напои его!» Если все пойдет наперекосяк, может, он потом и не вспомнит.
Он медленно покачал головой:
– Не думаю.
– Бутерброд?
– Позже. Гораздо позже.
Я мысленно заломила руки.
Он улыбнулся:
– Ты забавная, когда нервничаешь.
Я прищурилась. Когда я воображала себе, как все будет, я не представляла себя забавной.
Он притянул меня к себе, запустил руки мне за спину и расстегнул «молнию» на платье. Оно соскользнуло с плеч и упало к ногам, оставив меня в туфлях на высоких каблуках, как у потаскушки, и в трусиках из магазина «Виктори Сикрет», таких малюсеньких, что, считай, их не было вовсе.
Во мне росту пять футов и семь дюймов, да еще четыре дюйма за счет туфель, и все равно он возвышался надо мной как минимум на дюйм. И мускулов имел побольше. Его руки скользнули по моей спине. Он оценивающе оглядел меня.
– Симпатично, – возвестил он.
Разумеется, он все это видел раньше. Он засовывал голову мне под юбку, когда мне было семь лет. Он освободил меня от невинности, когда мне было восемнадцать. А если вспомнить более поздние события, то он вытворял со мной такое, что я еще не скоро забуду. Он был полицейским в Трентоне, и звали его Джо Морелли.
– Помнишь, как в детстве мы играли в чучу? – спросил он.
– Я всегда была тоннелем, а ты поездом.
Он зацепил большими пальцами резинку моих трусиков и потянул их вниз.
– Гадким я был мальчишкой, – согласился он.
– Верно.
– Теперь исправился.
– Как когда.
Он хищно улыбнулся.
– Душечка, даже не думай в этом усомниться. Потом он меня поцеловал, а трусишки присоединились к платью на полу.
О Джо! О Джо!
Пять месяцев спустя...
Кэрол Забо стояла на перилах моста через реку Делавер, по которому из Трентона, штат Нью-Джерси, можно было попасть в Моррисвиль, штат Пенсильвания. В правой руке она держала кирпич, обмотанный веревкой, конец которой был привязан к ее лодыжке. Вдоль моста висел огромный плакат, на нем написано: «Трентон дает, а весь мир берет». Кэрол, по-видимому, притомилась давать то, что этот мир берет, потому что собиралась спрыгнуть в реку, а там уж пусть кирпич доделывает дело.
Я стояла футах в десяти от Кэрол и пыталась уговорить ее слезть с перил. Мимо катились машины, некоторые притормаживали, чтобы поглазеть, другие объезжали зевак, чертыхались и показывали Кэрол палец, потому что она мешала движению.
– Слушай, Кэрол, – сказала я. – Сейчас полдевятого утра, вот-вот пойдет снег. У меня уже задница отмерзла. Так что решай побыстрее, будешь прыгать или нет, а то мне надо пожурчать, да и кофе неплохо бы выпить.
Дело в том, что я ни на секунду не сомневалась, что она не прыгнет. Во-первых, на ней была кожаная куртка за четыреста баксов от «Уилсона». Вы вот так, за здорово живешь, не станете прыгать с моста в куртке за четыреста баксов. Так не делается. Куртка ведь пропадет. Кэрол, как и я, выросла в районе Чеймбербург, а у нас принято сначала дарить куртку сестре, а потом уж сигать с моста.
– Нет, это ты послушай, Стефани Плам, – сказала Кэрол, стуча зубами. – Никто не посылал тебе приглашения на эту вечеринку.
Я вместе с Кэрол училась в школе. Она возглавляла группу поддержки школьной спортивной команды, а я крутила жезлом. Теперь она была замужем за Люби Забо и хотела покончить жизнь самоубийством. Будь я замужем за Люби, я бы тоже хотела покончить с собой, но Кэрол стояла на перилах с кирпичом совсем по другой причине. Кэрол стащила трусики с дырой на причинном месте в магазине «Фредерик из Голливуда». Дело не в том, что Кэрол нечем было заплатить за трусики. Просто ей хотелось с их помощью подогреть свою сексуальную жизнь, а выкладывать их перед кассиром она стеснялась. Торопясь смыться, она задом въехала в машину полицейского Брайана Саймона и сбежала. Брайан, который в тот момент как раз сидел в машине, выскочил, догнал ее и отвез в кутузку.
Мой кузен Винни, президент и единоличный владелец «Поручительной компании Винсента Плама», вызволил Кэрол из тюрьмы, внеся за нее залог. Если Кэрол не появится в суде в назначенный срок, Винни потеряет деньги, разве что сумеет вовремя представить суду труп Кэрол.
Вот тут-то в дело вступала я. Я была агентом по поимке скрывшихся преступников, или, попросту говоря, охотницей за премиями, и я работала на Винни, разыскивала ему тела. Предпочтительно в живом и целом виде. Винни увидел Кэрол на мосту по дороге на работу и отправил меня к ней, чтобы отговорить ее или, в крайнем случае, заметить место, где она плюхнется в воду. Винни, конечно, беспокоился, что потеряет залоговые деньги, если Кэрол все же сиганет, а водолазы и копы с баграми не сумеют ее обнаружить.
– Это ты плохо придумала, – сказала я Кэрол. – Когда тебя вытащат, ты будешь выглядеть жутко. Только подумай, что станет с твоей прической.
Она закатила глаза, вроде бы пытаясь разглядеть свою голову.
– Черт, как-то не подумала, – призналась она. – Я ведь недавно покрасилась и прическу сделала.
Снег падал большими мокрыми хлопьями. На мне были теплые сапоги на толстой подошве, но все равно ноги уже начали замерзать. Кэрол же вырядилась в короткие сапожки и маленькое черное платье плюс эта замечательная куртка. Кирпич плохо вязался с остальным прикидом. А платье напомнило мне то, что висело в моем шкафу. Мне довелось поносить его всего несколько минут, прежде чем оно упало на пол и было отброшено в угол – начало изматывающей ночи с мужчиной моей мечты. Ну, по крайней мере, с одним из таких мужчин. Смешно, насколько по-разному люди относятся к своей одежде. Я нацепила это платье, надеясь затащить мужика в койку. А Кэрол выбрала его, чтобы прыгнуть с моста. Если бы меня спросили, то я бы сказала, что с ее стороны это было неудачное решение. Уж если прыгать с моста, то в брюках. Кэрол будет выглядеть полной идиоткой, когда юбка задерется до ушей, а колготки сползут.
– А Люби понравилось, как ты покрасилась? – спросила я.
– Понравилось, – ответила она. – Только он хочет, чтобы я отрастила волосы. Говорит, сейчас в моде длинные.
Лично я не слишком бы полагалась на высказывания о моде человека, который заработал свое прозвище хвастовством по поводу своего сексуального мастерства.
– Так скажи мне еще раз, с чего это ты полезла на перила?
– Потому что я лучше умру, чем пойду в тюрьму.
– Говорю тебе, ни в какую тюрьму ты не пойдешь. Разве что очень ненадолго.
– Один день – уже слишком долго! Даже час слишком долго! Они заставляют тебя раздеться, потом требуют наклониться, ищут спрятанное оружие. И пользоваться туалетом приходится на глазах у всех. Никак нельзя уединиться. Я видела специальную передачу по телевизору.
Ладно, это я могу понять. Я бы тоже предпочла покончить с собой.
– Тебе не придется идти в тюрьму, – сказала я. – Я знаю Брайана Саймона. Могу с ним поговорить. Попросить снять обвинение.
Лицо Кэрол просветлело.
– Правда? Ты это сделаешь?
– Конечно. Ничего не могу гарантировать, но попытаюсь.
– А если он не снимет обвинения, я все равно смогу потом покончить с собой, правда?..
– Точно.
Я засунула Кэрол вместе с кирпичом в ее машину и поехала в «7-Одинадцать» за кофе и плюшками с шоколадной глазурью. С моей точки зрения, я плюшки заслужила, поскольку неплохо поработала и спасла Кэрол жизнь.
Кофе и плюшки я потащила в офис Винни на Гамильтон-авеню. Не хотелось рисковать: я могла вполне слопать все плюшки сама. Еще я надеялась, что у Винни есть для меня работа. Я ведь получала деньги только тогда, когда кого-то ловила. А на данный момент никто из тех, за кого был внесен залог, не исчезал, насколько я знала.
– Гляди-ка, – провозгласила Лула из-за стеллажа с делами, – вон плюшки пришли.
При росте в пять футов и пять дюймов и весе около двухсот фунтов Лула могла считаться большим специалистом по плюшкам. На этой неделе она была одноцветной – волосы, кожа и помада цвета какао. Цвет кожи был таким постоянно, а вот цвет волос менялся еженедельно.
Лула вела у Винни все бумажные дела и помогала мне, когда требовалась дополнительная информация. Поскольку я отнюдь не лучшая в мире охотница за беглыми преступниками, а Лула далеко не лучший информатор, чаще всего наше сотрудничество напоминало самодеятельный вариант передачи «Самые интересные ляпы полицейских».
– Плюшки шоколадные? – поинтересовалась Лула. – Мы с Конни только что решили, что нам пора съесть по шоколадной плюшке, правда, Конни?
Конни Розолли заведовала офисом Винни. Она сидела за столом в центре комнаты и разглядывала в зеркало свои усики.
– Пожалуй, надо снова заняться электролизом, – сказала она. – Как ты думаешь?
– Думаю, что давно пора, – объявила Лула, беря плюшку. – А то ты снова становишься похожей на ворчуна Маркса.
Я потягивала кофе и перебирала досье на столе у Конни.
– Что-нибудь новенькое есть?
Дверь кабинета Винни с грохотом распахнулась, и показалась голова Винни.
– Навалом, твою мать. И все в твоем распоряжении.
Лула скривила губы, а Конни сморщила нос.
Я нутром чувствовала, что-то тут не так. Обычно мне приходится выпрашивать у Винни работу, а тут он вдруг что-то для меня приберег.
– Что происходит? – спросила я.
– Это все Рейнджер, – объяснила Конни. – Куда-то пропал. И его пейджер отключен.
– Этот идиот вчера не явился на судебное заседание, – добавила Лула. – Теперь он ННП.
«ННП» на нашем охотничьем языке означает «неявка по неуважительным причинам». Обычно я радуюсь, когда кто-то не является, ведь это означает, что я могу заработать денежку, уговорив их вернуться. В данном случае никаких денег не предвиделось, потому что, если Рейнджер не хочет, чтобы его нашли, никто его не найдет. И точка. Рикардо Карлос Менозо по прозвищу Рейнджер, как и я, охотится за сбежавшими преступниками. Только он мастер своего дела. По национальности он кубинец, и я не сомневаюсь, что убивает он только плохих парней. Две недели назад какой-то полицейский недоумок-новичок арестовал Рейнджера за ношение оружия без лицензии. Все остальные копы в Трентоне знают, что у Рейнджера есть оружие, но нет лицензии, но их такое положение вещей вполне устраивает. Но новичку никто об этом не поведал. И Рейнджера задержали и обязали прибыть вчера в суд, где бы его слегка пожурили. Винни немало заплатил, чтобы Рейнджера выпустили под залог, так что теперь он тосковал в одиночестве, не зная, что предпринять. Сначала Кэрол, теперь Рейнджер. Паршивенько вторник начинался.
– Что-то в этой картинке не сходится, – заметила я. Сердце в моей груди превратилось в кусок свинца, потому что я знала, что немало бродит по свету людей, которые ничего не имели бы против того, чтобы Рейнджер исчез навсегда. А в моей жизни после его исчезновения осталась бы огромная дыра.
– Не похоже на Рейнджера пропускать судебные заседания. Или не обращать внимания на пейджер.
Лула и Конни переглянулись.
– Ты что-нибудь знаешь о большом пожаре в центре города в воскресенье? – спросила Конни. – Оказывается, здание принадлежит Александру Рамосу.
Александр Рамос занимался торговлей оружием, главным образом регулировал оружейные потоки между своей летней резиденцией в Нью-Джерси и зимней крепостью в Афинах. Двое из трех его взрослых сыновей живут в США, один в Санта-Барбаре, другой в графстве Хантердон. Третий сын обитает в Рио. Семейка Рамос аж четыре раза попадала на обложку «Ньюсуика». Люди давно поговаривали, что Рейнджер связан с Рамосами, но как именно связан – оставалось тайной. У Рейнджера стоит поучиться, как хранить секреты.
– И? – спросила я.
– И когда им вчера удалось наконец проникнуть в здание, они нашли младшего сына Рамоса Гомера в зажаренном виде в офисе на третьем этаже. Кроме поджаристой корки, у него еще была большая дыра в голове.
– Ну и?
– И Рейнджера желают допросить. Полиция наведывалась сюда несколько минут назад, его искали.
– Зачем им Рейнджер?
Конни подняла руки.
– Так или иначе, но он улизнул, – вмешался Винни, – и тебе придется его найти.
Голос мой поднялся на целую октаву:
– Ты что, рехнулся? Не стану я искать Рейнджера.
– В этом-то и вся прелесть, – сказал Винни. – Тебе не надо его искать. Он сам тебя найдет. Он к тебе неровно дышит.
– Нет! Ни за что! Выкинь это из головы.
– Ладно, – согласился Винни, – значит, тебе работа не нужна. Я отдам ее Джойс.
Джойс Барнхардт – мой злейший враг. В другой ситуации я скорее бы удавилась, чем отдала что-то Джойс. Но в данном случае, пожалуйста, милости просим. Пусть побегает, разыскивая невидимку.
– А что еще у тебя есть? – спросила я у Конни.
– Два пустячка и один – настоящая мерзость. – Она пододвинула ко мне три досье. – Раз Рейнджера нет, придется эту мерзость подсунуть тебе.
Я открыла папку. Моррис Мансон. Наезд со смертельным исходом.
– Могло быть и хуже, – заметила я. – Вполне мог быть и насильником.
– Ты дальше читай, – сказала Конни. – После того как этот парень переехал жертву, которая случайно оказалась его бывшей женой, он отделал ее монтировкой, изнасиловал и попытался поджечь. Его обвинили в убийстве при наезде, поскольку медицинская экспертиза показала, что она была уже мертва, когда он взялся за монтировку. Он облил ее бензином и щелкал зажигалкой как раз в тот момент, когда мимо проезжала полицейская машина.
Перед моими глазами плясали черные точки. Я тяжело опустилась на диван из искусственной кожи и опустила голову на колени.
– Ты в порядке? – спросила Лула.
– Наверное, сахара в крови мало, – сказала я. – Или все дело в моей работе.
– Могло быть и хуже, – заметила Конни. – Тут говорится, что он не вооружен. Так ты возьми с собой пушку, все будет в порядке, я уверена.
– Не могу поверить, что его выпустили под залог!
– Придется поверить, – сказала Конни. – Видно, в их гостинице не осталось свободных мест.
Я повернулась к Винни, который все еще стоял в дверях своего кабинета.
– Ты внес залог за этого маньяка?
– Слушай, я ведь не судья, я деловой человек. У него раньше не было приводов, – сказал Винни. – У него хорошая работа на пуговичной фабрике. Домовладелец опять же.
– А теперь он слинял.
– Не явился в назначенный день в суд, – подтвердила Конни. – Я звонила на фабрику, там его со среды не видели.
– А вообще они о нем что-нибудь знают? Может, он звонил, сказал, что заболел?
– Нет. Ничего. Я звонила ему домой и нарвалась на автоответчик.
Я заглянула в другие два досье. Ленни Дейл обвиняется в домашнем рукоприкладстве. И Уолтер Данфи, по прозвищу Лунатик, привлекается за пьянство, дебоши и за то, что мочился в общественном месте.
Я сунула все три досье в сумку и встала.
– Сообщите мне на пейджер, если Рейнджер появится.
– Это вряд ли, – сказал Винни. – Клянусь, отдам его досье Джойс.
Я взяла плюшку, передала коробку Луле и вышла. Стоял март, и снежной буре приходилось как следует потрудиться, чтобы выглядеть серьезно. На дороге – слякоть, на лобовом стекле моей машины – ледяная пленка. За окном виднелся неясный силуэт. Я присмотрелась сквозь ледяную корку. Неясный силуэт оказался Джо Морелли.
У большинства женщин немедленно случился бы оргазм только при одном взгляде на Джо. Так уж он действовал на баб. Я же знала Морелли почти всю свою жизнь и теперь уже не испытывала оргазма в ту же секунду. Мне требовалось по меньшей мере минуты четыре.
На нем были сапоги, джинсы и черная пушистая куртка. Под байковой рубашкой – черная футболка и «глок» 40-го калибра. Глаза цвета старого виски, а тело свидетельствовало о добрых итальянских генах и часах тренировок в спортзале. В последнее время Морелли сосредоточился исключительно на работе.
Я повернула ключ зажигания и включила систему обогрева. Я ездила на «Хонде-Сивик» голубого цвета, которая вполне справлялась со своими обязанностями, но в фантазиях моих отказывалась принимать участие. Ведь затруднительно чувствовать себя Зеной, принцессой воинов из «Звездных войн», в «Хонде» шестилетней давности.
– Ну, – обратилась я к Морелли, когда он впихнулся в машину, – в чем дело?
– Ты собираешься искать Рейнджера?
– Нет! Только не я!
Он поднял брови.
– Я же не маг-волшебник, – добавила я. – Посылать меня на поиски Рейнджера – все равно, что посылать цыпленка на поиски лисы.
Морелли привалился к дверце.
– Мне надо с ним поговорить.
– Не ты ли занимаешься делом о пожаре?
– Нет. Тут кое-что другое.
– Другое, имеющее отношение к пожару? Не дырка ли в голове у Гомера Рамоса?
Морелли усмехнулся.
– Ты задаешь слишком много вопросов.
– Да, но не получаю на них ответов. Почему Рейнджер не отвечает на пейджер? Как он связан с этим делом?
– Он поздно вечером встречался с Рамосом. Их поймала камера в холле. Здание ведь на ночь закрывают, но у Рамоса был свой ключ. Он прибыл первым и открыл дверь Рейнджеру, который приехал через десять минут. Они прошли через холл и на лифте поднялись на третий этаж. Через тридцать пять минут Рейнджер ушел один. А еще через десять минут заработала пожарная сигнализация. Мы просмотрели сорок восемь часов видеозаписи, и, если верить пленке, больше в здании никого не было, только Рейнджер и Рамос.
– Десять минут довольно долгий отрезок времени. Добавь сюда еще три минуты на лифт или лестницу. Если Рейнджер устроил поджог, почему сигнализация не сработала раньше?
– В кабинете Рамоса, где его нашли, нет пожарного детектора. Дверь была закрыта, а ближайший детектор находился в холле.
– Рейнджер не дурак. Зачем ему позировать перед видеокамерой, если он собирается кого-то прикончить?
– Камера была скрытой. – Морелли посмотрел на мою плюшку. – Ты это будешь есть?
Я разломила плюшку пополам и протянула ему кусок. Остальное сунула в рот.
– Что использовалось для поджога?
– Заправка для зажигалок.
– Ты думаешь, это дело рук Рейнджера?
– Трудно сказать, когда имеешь дело с Рейнджером.
– Конни сказала, Рамоса застрелили.
– Да, из девятимиллиметрового.
– Значит, ты считаешь, что Рейнджер прячется от полиции?
– Расследованием убийств занимается Ален Барнс. Пока все, что у него есть, указывает на Рейнджера. Если ему удастся заполучить Рейнджера на допрос, он, похоже, сможет на основании предварительных данных задержать его. Тут ведь, как ни смотри, а торчать в камере сейчас совсем не в интересах Рейнджера. И уж если Барнс посчитает Рейнджера подозреваемым номер один, вполне вероятно, что и Александр Рамос придет к такому же выводу. Если же старший Рамос решит, что именно Рейнджер разделался с его сыном, он не станет ждать решения суда.
Кусок плюшки комом застрял у меня в горле.
– Или же Рамос уже добрался до Рейнджера...
– Это тоже возможно.
Черт! Рейнджер – наемник с суровыми принципами, которые, однако, далеко не всегда совпадают с общепринятыми. Когда я начала работать на Вилли, он взялся меня учить, и мы подружились, хотя дальнейшее развитие отношений тормозилось образом жизни Рейнджера (эдакий одинокий волк) и моим инстинктом самосохранения. И если говорить правду, нас все больше тянуло друг к другу, хотя сама мысль о сексе с ним приводила меня в трепет. Короче, мое отношение к Рейнджеру было сложным с самого начала, а теперь еще и добавилось ощущение обреченности, без чего я предпочла бы обойтись.
Запищал пейджер Морелли. Он взглянул на экран и вздохнул.
– Мне пора. Если встретишь Рейнджера, передай ему мои слова. Нам и в самом деле надо поговорить.
– Это тебе недешево обойдется.
– Ужин?
– Жареный цыпленок, – заявила я, – причем жирный.
Я наблюдала, как он по частям извлекает себя из машины и переходит улицу. Я любовалась этим зрелищем, пока он не скрылся из вида, и снова занялась досье. Я знала Лунатика Данфи. Училась вместе с ним в школе. Здесь проблем не будет. Мне только придется оторвать его от телевизора.
Ленни Дейл обитал в жилом комплексе на Гранд-авеню. Если верить досье, было ему восемьдесят два годика. С такими старыми людьми всегда тяжело, как ни старайся, все равно получается погано.
Осталось досье Морриса Мансона, но туда мне ехать совсем не хотелось. Лучше потянуть, в надежде, что Рейнджер объявится.
Я решила начать с Дейла. Он жил всего в четверти мили от офиса Винни. Мне следовало развернуться на Гамильтон-авеню, но машина отказалась повиноваться. Ее тянуло в центр города, к сгоревшему зданию.
Ладно, пусть я любопытная. Но мне хотелось поглядеть на место преступления. Наверное, я надеялась на какое-то откровение. Встану вот так перед зданием, и все мне сразу откроется, как Рейнджеру.
Я переехала через железнодорожные пути и влилась в утренний автомобильный поток. Здание находилось на углу Адамс-стрит и Третьей улицы. Красный кирпич, четыре этажа, лет пятидесяти от роду. Я припарковалась на противоположной стороне улицы, выбралась из машины и уставилась на закопченные окна. Некоторые уже были забиты фанерой. Место преступления обнесено желтой лентой, которая протянулась вдоль всего фасада, удерживаемая козлами для пилки дров, чтобы зеваки, вроде меня, не могли подобраться слишком близко к дому. Но разве я могла допустить, чтобы такой пустяк, как желтая лента, удержала меня от осмотра места преступления?
Я перешла через улицу и поднырнула под ленту. Дернула двойные стеклянные двери, но они оказались запертыми. Холл внутри почти не пострадал. Лужи грязной воды, сажа на стенах – вот и все.
Я повернулась и взглянула на соседние дома. Офисы, магазины, ресторанчик на углу.
Эй, Рейнджер, где ты?
Ничего. Никаких откровений.
Я бегом вернулась к машине, закрылась в ней и взялась за мобильник. Набрала номер Рейнджера и через два гудка услышала голос автоответчика. Мое послание было кратким: «Ты в порядке?»
Отключившись, я несколько минут сидела в машине, чувствуя холод где-то в низу живота. Я не хотела, чтобы Рейнджер умер. И мне не хотелось думать, что именно он убил Гомера Рамоса. Не то чтобы я сильно по нему убивалась, но я понимала: тот, кто прикончил Рамоса, так или иначе поплатится.
Наконец я завела машину и уехала. Через полчаса я стояла у дверей Ленни Дейла. Они там явно снова ссорились, потому что из квартиры доносились громкие крики. Я переминалась с ноги на ногу в холле третьего этажа и ждала, когда шум хоть ненадолго утихнет. Дождавшись паузы, я постучала. Мой стук вызвал новые крики: за дверью спорили, кому идти открывать.
Я снова постучала. Дверь распахнулась, и из квартиры высунулась голова старика.
– В чем дело?
– Ленни Дейл?
– Ты видишь его перед собой, сестренка.
Он практически весь состоял из одного носа. Все остальное сморщилось вокруг этого орлиного клюва, лысина покрылась желтыми пятнами, на ссохшейся голове уши казались непомерно огромными. Стоящая за его спиной женщина была седой и толстой, слоновьи ноги засунуты в шлепанцы с изображением кота Гарфилда.
– Чего ей надо? – заорала она. – Чего ей надо?
– Если ты заткнешься, я узнаю, – прокричал он в ответ. – Вякаешь, вякаешь, вякаешь. Только это и умеешь.
– Я тебе покажу «вякаешь»! – заорала старуха и стукнула Дейла по блестящей лысине.
Дейл развернулся и врезал ей изо всех силенок в челюсть.
– Эй, – сказала я, – прекратите немедленно!
– Сейчас и ты получишь, – заявил Дейл, бросаясь на меня с кулаками.
Я протянула руку, чтобы остановить его, и он замер на мгновение, как парализованный, с вытянутым вперед кулаком. Рот открылся, глаза закатились, и он плашмя грохнулся на пол.
Я присела рядом с ним.
– Мистер Дейл?
Его супруга пнула его ногой в шлепанце.
– Ага, – заметила она, – наверное, опять сердечный приступ.
Я приложила руку к его шее, но не смогла нащупать пульса.
– О господи!
– Он что, помер?
– Ну, я не специалист...
– По мне, он выглядит дохлым.
– Позвоните девятьсот одиннадцать, а я попробую сделать ему искусственное дыхание. – По правде говоря, я не знала, как это делается, но видела неоднократно по телевизору, так что попытаться стоило.
– Радость моя, – сказала миссис Дейл, – ты вернешь этого человека к жизни, и я врежу тебе по голове колотушкой и буду бить до тех пор, пока твоя голова не превратится в мясной паштет. – Она наклонилась над мужем. – Да ты взгляни на него. Он же дохлее дохлого. Мертвее не бывает.
Боюсь, что она была права. Мистер Дейл выглядел паршиво.
К открытой двери подошла пожилая женщина.
– Что случилось? У Ленни опять сердечный приступ? – Она повернулась и крикнула кому-то в конце коридора: – Роджер, набери девятьсот одиннадцать. У Ленни снова сердечный приступ.
Через несколько секунд комната наполнилась соседями, которые наперебой задавали вопросы и высказывали свое отношение к состоянию Ленни.
Как это случилось? Он не мучился? Не желает ли миссис Дейл сделать запеканку из индейки и вермишели на поминки?
– Разумеется, – заявила миссис Дейл, – запеканка не помешает.
– А еще, не сможет ли Тути Гринберг сделать такие же кексы с маком, как она делала для Моисея Шульца?
Подъехала «Скорая помощь». Врачи взглянули на Ленни и согласились с общим мнением: Ленни мертв, мертвее не бывает.
Я тихонько выскользнула из квартиры и резво бросилась к лифту. Еще до полудня далеко, а мне кажется, что день тянется бесконечно долго – столько трупов. Из холла я позвонила Винни.
– Слушай, – сказала я. – Я нашла Дейла, но он мертв.
– И давно?
– Примерно двадцать минут.
– Свидетели есть?
– Его жена.
– Вот дерьмо, – сказал Винни. – Самооборона, верно?
– Я его не убивала!
– Уверена?
– Ну, с ним случился сердечный приступ, и, возможно, я внесла в это свою скромную лепту...
– Где он сейчас?
– В своей квартире. «Скорая» приехала, но они ничем не могут помочь. Он определенно умер.
– Черт, неужели ты не могла сначала доставить его в полицейский участок? Теперь с ним намучаешься. Ты не поверишь, сколько бумаги придется исписать. Вот что, попробуй уговорить врачей из «Скорой» привезти его в здание суда.
Я онемела.
– Да, это должно сработать, – продолжал Винни с воодушевлением. – Тебе только придется попросить парня выйти из-за конторки и взглянуть на него. И пусть выпишет квитанцию о приеме тела.
– Не потащу я бедного мертвого старика в муниципальное учреждение!
– Подумаешь, большое дело. Ты что, считаешь, ему не терпится стать набальзамированным? Убеди себя, что ты доставляешь ему удовольствие, катаешь напоследок.
Фу. Я повесила трубку. Надо было все плюшки оставить себе. В такой день меньше чем восемью плюшками не обойдешься. Я посмотрела на зеленый огонек на моем сотовом. Давай, Рейнджер, звони, подумала я.
Я вышла из холла и отправилась дальше. Теперь моей целью был Лунатик Данфи. Он жил в Бурге, в нескольких кварталах от моих родителей, в одном из стандартных домов, вместе с двумя такими же психами. По моим последним сведениям, работал он по ночам, грузчиком в магазине. Так что в это время дня я рассчитывала застать его с пакетом чипсов за просмотром повторов «Звездного пути» по телевизору.
Я свернула на Гамильтон-авеню, проехала мимо своего офиса, повернула в Бург у больницы святого Франциска и, объехав ее, оказалась на Грант-стрит. Бург – жилой район Трентона, который с одной стороны граничит с Чемберсбург-стрит, а вторая сторона тянется аж до Италии. Здесь постоянно продают всякую вкуснятину, включая хлеб с оливками. Любимый жест здесь – палец, указывающий в небо. Дома весьма скромные. Машины большие. Окна чистые.
Я припарковалась в центре квартала и сверилась со своим списком, чтобы удостовериться, что не перепутала номер дома. Здесь в одном ряду стояли двадцать три одинаковых дома – стена к стене. Все двери выходили на улицу. В каждом доме по два этажа. Лунатик жил в доме под номером 45.
Он широко распахнул дверь и взглянул на меня. Он чуть-чуть не дорос до шести футов. Светло-русые волосы до плеч, разделенные пробором посредине. Он был строен, неплохо сложен и одет в черную футболку с эмблемой «Металлики» и джинсы с прорехами на коленях. В одной руке он держал банку с арахисовым маслом, в другой – ложку. Время ленча. Он недоуменно взирал на меня, потом его посетило озарение, и он постучал ложкой по лбу, оставив в волосах кусочки арахисового масла.
– Черт бы меня побрал, дружок. Я забыл появиться в суде!
К Лунатику трудно было относиться плохо, и я почувствовала, что улыбаюсь, несмотря на паршивый день.
– Ну да, нам надо подтвердить залог и назначить новые даты. – В следующий раз я сама заеду за ним и отвезу в суд. Стефани Плам – матушка-наседка.
– А что Лунатику надо делать?
– Поедем со мной в участок, и я тебя проведу, куда надо.
– Жутко некстати, дружок. Я как раз смотрю ретроспективу «Рокки и Балвинкль». Нельзя ли в другое время? Слушай, я придумал – оставайся на ленч, и мы вместе досмотрим картину про старину Рокки.
Я взглянула на ложку в его руке. Вполне вероятно, что она у него единственная.
– Спасибо за приглашение, – сказала я, – но я уже пообещала маме, что буду обедать у нее. – Безобидная ложь, так это, кажется, называют.
– Bay, это здорово. Обедать с матушкой. Замечательно.
– А что, если я сначала пообедаю и вернусь где-нибудь через час?
– Лучше не придумаешь. Лунатик будет очень признателен, дружок.
Пообедать у мамы – не такая уж плохая мысль, если подумать. Я не только вкусно поем, но и узнаю все сплетни насчет пожара, ходящие по Бургу.
Я оставила Лунатика с его ретроспективой и уже взялась за ручку дверцы своей машины, как рядом остановился черный «Линкольн».
Окно опустилось, и оттуда выглянул мужчина.
– Ты Стефани Плам?
– Да.
– Мы хотели бы перекинуться с тобой парой слов. Залазь.
Да уж, ждите. Так я и полезу в машину мафии с двумя незнакомыми мужиками, один из которых пакистанец с заткнутым за пояс широченных штанов пистолетом 38-го калибра, слегка прикрытым жирной складкой живота. Второй тип напомнил мне Халка Хогана со стрижкой бобриком.
– Моя мамочка не разрешает мне кататься с незнакомыми мужчинами.
– Не такие уж мы незнакомые, – заявил стриженый. – Мы всего лишь двое простых парней. Так ведь, Хабиб?
– Именно так, – подтвердил Хабиб, склоняя голову, и улыбнулся, продемонстрировав золотые зубы. – Мы простые во всех отношениях.
– И что же вам надо? – спросила я.
Парень на пассажирском сиденье глубоко вздохнул.
– Так ты не сядешь в машину?
– Не сяду.
– Ладно, тогда предлагаю сделку. Мы тут разыскиваем твоего друга. Хотя, может, он тебе уже и не друг. Может, ты сама его разыскиваешь.
– Угу.
– Вот мы и подумали, почему бы нам не поработать вместе? Одной командой, так сказать.
– Не думаю.
– Ну, тогда нам придется за тобой следить. Мы решили, надо тебя предупредить, чтобы ты не впала в панику, заметив за собой слежку.
– Кто вы такие?
– Вот тот, за рулем, – Хабиб, а меня зовут Митчелл.
– Нет, я имею в виду, кто вы есть? На кого работаете? – Я была практически уверена, что сама знаю ответ, но решила, что спросить все же стоит.
– Мы, пожалуй, не станем разглашать имя нашего хозяина, – заявил Митчелл. – Да и это не имеет значения. Мы лишь хотим, чтобы ты запомнила: не пытайся нас обмануть и что-то скрыть, иначе мы рассердимся всерьез.
– А когда мы сердимся, то ничего хорошего ждать не приходится. – Хабиб погрозил мне пальцем. – Не стоит нас недооценить. Так ведь? – обратился он к Митчеллу за одобрением. – По правде говорить, если ты выводить нас из себя, то мы разбросать твой внутренность по всей парковочной площадке мой брат Мохаммед у закусочной «7-Одиннадцать».
– Ты че, рехнулся? – поинтересовался Митчелл. – Мы никаким дерьмом с внутренностями не занимаемся. А если уж придется, то не перед «7-Одиннадцать». Я захожу туда за воскресной газетой.
– Ладно, – задумался Хабиб. – Тогда можно придумать что-нибудь сексуальный. Мы можем попользовать ее извращенный способ... много, много раз. В моей страна она на всю жизнь была бы опозорен. Ее бы изгнать из общества. Конечно, раз она декадентка и аморальный американка, она не станет возражать против эти извращения. Очень может быть, что ей даже понравится, хотя мы ведь можем случайно ее и покалечить, вот тогда уж она не обрадуется.
– Эй, я ничего не имею против покалечить, но насчет секса попридержи язык, – сказал Митчелл Хабибу. – Я – человек семейный. Если моя жена о чем-нибудь таком узнает, не сносить мне головы.
Страницы← предыдущаяследующая →
Расскажите нам о найденной ошибке, и мы сможем сделать наш сервис еще лучше.
Спасибо, что помогаете нам стать лучше! Ваше сообщение будет рассмотрено нашими специалистами в самое ближайшее время.