Книга Каменное эхо онлайн - страница 3

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Я решил обратиться за помощью к слингерам. С ними не сравнится ни одна спецслужба мира. Нет никого лучше, если вам нужно найти конкретного человека. Но за хорошую работу, конечно, приходится платить. Дорого. Так дорого, что добровольных клиентов у них немного и всегда было меньше, чем кажется глупцам, делающим неосторожный шаг. А потом становится поздно. Обратного пути нет.

Слингеры – тайная полиция ада. У них не случается неудач. Поиски всегда заканчиваются одинаково. Даже те, кто вернулся из Колыбели, получают лишь временную неуязвимость – что-то вроде отсрочки приговора.

Способ, которым вызывают слингеров, стар как мир. Жертвоприношение – что же еще. Но им не нужны бесполезные игрушки. И тут не обойдешься курицей, бараном или собакой. Это не имеет никакого отношения к баловству черной магией или групповым забавам вудуистов. Нет никаких символов, никаких жрецов, никакого посвящения. И никакой надежды на выигрыш. Только действие – необратимое и абсолютно безжалостное. И потому надо осознавать, за что берешься.

* * *

Самое неприятное в этом деле – выбирать жертву. Так называемые обыкновенные люди, которые мнят себя «цивилизованными», даже не задумываются о том, насколько часто они приносят жертвы своим ложным богам. Или демонам. А у большинства нет ни тех, ни других. Язычники остаются варварами. У них полно дурацких фетишей вроде красивых жестянок на колесах и золотых часов, которые отмеряют время, оставшееся до смерти. И жертвы приносятся «цивилизованно» – на алтари довольства, сытости, удобства, богатства и власти. Однако эти бедняги и понятия не имеют о подлинной власти, которая всегда правит из тени. Они до последнего момента не ощущают петли на шее. Карабкаясь вверх по трупам своих соплеменников, они все сильнее запутываются в паутине, чтобы тоже стать разменной монетой – но не здесь и не сейчас. Я уже говорил, что расплата неизбежна. В этом мало общего с религиозной догмой о воздаянии. Все гораздо проще. И страшнее.

Мне приходилось совершать жертвоприношение четырежды. Должен заметить, со временем ничего не меняется. И хотя тьма невежества вроде бы рассеивается, найти жертву в двадцать первом веке не сложнее, чем, например, в четырнадцатом. То, от чего прежде шарахались фанатики, боясь погубить свою «бессмертную» душу, современные слепцы хотят исследовать. Они жаждут обрести иные измерения, расширить сознание до границ Вселенной.

Что ж, слингеры помогают им в этом.

* * *

У меня был свой магазин, но не было своего дома. Я снимал номер в отеле. Когда-то давно подобное существование имело тоскливый привкус бездомности, но потом я понял, как оно похоже на жизнь вообще. Ты голым приходишь в этот мир, созданный кем-то до тебя; здесь все чужое, ничто не принадлежит тебе; вещи и предметы, окружающие человека, который мнит себя их владельцем, либо переживут его, либо он переживет их – и то, и другое означает, что на самом деле нет и не может быть никакого «владения». Ты занимаешь люкс в шикарном отеле или койку в ночлежке для бездомных – казалось бы, огромная разница, но и она постепенно нивелируется, утрачивает значение; в конце концов ты умираешь и освобождаешь место для следующего постояльца.

Я не испытывал особой печали, думая об этом. Бог и обстоятельства всех нас сделали странниками, а многих – бродягами поневоле. И сдается мне, большую часть бродяжьего племени составляют те, кто бежит от самого себя. Их положение безнадежно; порой они выглядят жалкими и смешными, цепляясь за то, чего нельзя удержать. Они закрывают глаза, пугаясь зияющей пустоты, и вслепую продираются по несуществующим лабиринтам.

В моих словах нет ни капли превосходства. Я сам такой же. Я не знаю, зачем я здесь, и не ведаю своего пути. Я одинок, но не думаю, что обрел бы свободу, если бы вдобавок тащил за собой жену и детей. Скорее наоборот. Да, я веду оседлую, скучную жизнь ничем не примечательного человека, но шарик-то вертится и летит вместе с Галактикой во Вселенной – огромный и в то же время такой крохотный отель, населенный призраками и их разорившимися наследниками. Ковчег отверженных, корабль обреченных – называйте как угодно. И когда я оглядываюсь на бесконечную, уходящую в прошлое цепь катастроф, я убеждаюсь только в одном: всякий «Титаник» рано или поздно находит свой айсберг.

Религия. Она способна дать бродяге приют – на время. Кажется, что ты наконец почувствовал твердую землю под ногами, обрел надежду, истину и вечность. Но однажды ты возвращаешься в ту точку, из которой отправился в путь, и видишь, что шел по кругу. Все это время ты находился на острове, и вот перед тобой снова океан: слепой, беспощадный, равнодушный к молитвам. Бесчеловечный... В лучшем случае ты плывешь от острова к острову, исследуя архипелаг Веры, – и если на это хватит жизни, ты посетишь их все, обойдешь вокруг и постигнешь их ограниченность. Тогда, возможно, тебе откроется нечто большее, лежащее за горизонтом всех островов: еще одно измерение, в которое проникает изгой, обреченный странствовать до конца своих дней.

Я не знаю, как называется это «большее». Я только чувствую, что оно есть. Оно напоминает о себе – к сожалению, очень редко. С возрастом все реже. Я становлюсь старым, циничным, тяжелым на подъем. Но я до сих пор еще испытываю неясную тревогу, глубинную тоску, и меня охватывает трепет при соприкосновении с тем, к чему стремится мой неприкаянный дух, посаженный на цепь повседневности.

Что угодно может содержать в себе напоминание: сновидение, весенний ветер, поцелуй женщины, улыбка старухи, крик птицы, боль, музыка, пейзаж, увиденный как бы впервые. Иногда постояльцы отеля получают письма и посылки. Никто не знает откуда. Просто однажды ты возвращаешься с очередной прогулки, и ночной портье вручает тебе конверт без обратного адреса, а в нем – лекарство. Или снотворное. Или яд. Или ничего.

Но пустой конверт – тоже напоминание. Возникает щемящее чувство непоправимой потери. Что-то упущено навсегда. Некий смысл ускользает, будто стремительная тень; всякий раз ты застаешь лишь подозрительное смазанное движение на краю сознания...

Или аромат. Чужой запах в запертом номере твоего одиночества. Кто-то побывал здесь в твое отсутствие. Пока ты спал. Тот, кто в отличие от тебя умеет проходить сквозь стены и годы и мгновенно преодолевать любые расстояния. Чужое тело – тоже не преграда. Возможно, это некая оторванная часть тебя самого, однако таинственного двойника не удается схватить за руку, чтобы стать с ним лицом к лицу и хорошенько расспросить обо всех тех местах, где он побывал, о прошлом, настоящем и будущем, о судьбе и предопределенности, о смерти и об оставшемся времени.

У меня во рту кисло от того, что ушла молодость, а вместе с ней и надежда. У меня во рту прах. Я пережевываю и глотаю пепел.

* * *

Но жизнь в отеле имеет и свои положительные стороны. Например, не нужно тратить время на уборку и ломать голову над тем, что бы такое приготовить на ужин. Если отель приличный, то прислуга похожа на призраков – ведет себя столь же ненавязчиво, тихо и незаметно. Каждый из этих людей – горничных, портье, коридорных – словно мое второе, порабощенное бытом «я». Они хотят всего лишь денег, поэтому с ними легко иметь дело. И наши отношения неподдельно просты и естественны.

А если отель достаточно старый, как мой, то в нем хватает и настоящих призраков. Все, что безбожно используют плохие и хорошие писатели, которые зачем-то берутся нас пугать, я вижу почти каждую бессонную ночь.

Без крови, конечно, не обойтись. Она повсюду. Жизнь продолжается, пока кровь невидима. Кровь на виду означает чью-то смерть. Сотрите старое кровавое пятно, перекрасьте стену, сдерите испачканные обои и наклейте новые, выбросьте испорченный ковер, перестелите постель – бесполезно. Пролитая кровь все равно напомнит о себе.

Мой номер в этом смысле не является счастливым исключением. На восточной стене гостиной есть место, напоминающее о бедняге, который покончил с собой полвека назад выстрелом в рот. Иногда ванна оказывается до краев наполнена темной вязкой жидкостью. Женский торс, с которым иногда приходится делить кровать в спальне, может принадлежать только проститутке, зверски убитой тут в шестьдесят седьмом году. Голову и конечности так и не нашли... Случается, я обнаруживаю по утрам отпечатки детских ладоней с наружной стороны оконных стекол; они выглядят вполне обыденно – если забыть о том, что номер находится на восьмом этаже и на фасаде нет ни карнизов, ни пожарных лестниц, ни пресловутых горгулий, ни даже водосточных труб. А иногда, сидя в кресле, я ощущаю под правой рукой остывающий след: восемь лет назад на этом самом месте умер одинокий старик. Смерть наступила по «естественной» причине, но незадолго до того как началась агония, его правая рука неуверенно двигалась и дрожащий палец скользил по подлокотнику, выводя надпись: «Шедол на дне». Я до сих пор не знаю, что такое Шедол – имя? звезда? затонувший город? артефакт? некое место? Или меня ввела в заблуждение лишняя буква, но тогда на дне чего находится преисподняя? Впрочем, это и есть самое интригующее. Потому что старик был одним из возвращенных.

Большинство предпочитает не замечать подобных вещей, хотя они-то как раз абсолютно безопасны. Зеркала, скажу я вам, тоже забавная штука, да и шепот, доносящийся из-под красивого дубового паркета... Ну, хватит об этом. Я вовсе не живу в окружении багровых кошмаров, как может показаться со стороны. Реальность, чистая реальность и ничего, кроме реальности. И слишком много загадочных смертей.

К чему я все это говорю? К тому, что нет лучшего места для жертвоприношения, чем гостиничный номер или коттедж в мотеле.

* * *

Я начал готовиться к встрече со слингером. Вышел прогуляться, купил в киоске на углу свежий номер рекламного еженедельника и пролистал его, сидя за чашкой кофе в ближайшем баре.

В разделе «Знакомства» я прочел первое попавшееся на глаза объявление: «Аббат-досуг. Две активные подружки-би (20/178/65, 20/170/52) ждут в гости состоятельных господ. Можно выезд. Скучаешь? Позвони».

Ниже были напечатаны номера контактных телефонов.

Что ж, подумал я, две – это даже лучше. Слингер останется мне должен. Значит, так тому и быть.

После этого я позвонил из бара и договорился о «выезде». Голос в трубке, пропевший томное «алле-у», возможно, принадлежал одной из двух девушек, но не факт. Дорогие проститутки обычно работают с охраной, однако как раз это беспокоило меня меньше всего. Хотел бы я посмотреть на идиота, который попытается помешать слингеру получить свое!

Девушки оказались свободны ближайшим вечером, и я сказал, что буду ждать в мотеле «Медовый месяц». Знают ли они это место? О да, они знали. Названная сумма показалась мне слишком высокой – вряд ли за эти деньги подружки вытворяли нечто такое, чего я еще не видел, – но я согласился. Меня трудно удивить и еще труднее обмануть.

* * *

До вечера оставалась еще целая куча времени, и я решил провести его с пользой для тела – ибо душе моей уже ничто не поможет. Была сухая погода; я вернулся в отель, переоделся, спустился на стоянку и поехал на корты, которые давно стали своеобразной ярмаркой тщеславия – достаточно посмотреть на экипировку и поведение проституток обоих полов, озабоченных лишь тем, как бы подороже себя продать.

Я уже давно не имел подобных проблем и потому часто выигрывал у тех, кто был намного моложе меня. Вот и в тот день играли «на вылет», и я отправил отдыхать двух загорелых мускулистых мальчиков, прежде чем появился невзрачный мужчина средних лет с кривыми бледными волосатыми ножками и разделал меня в пух и прах своими мощнейшими подачами.

Мы познакомились, и человек-катапульта предложил как-нибудь сыграть еще. Я согласился, хотя знал, что следующего раза скорее всего не будет.

Словно в насмешку над моей недавней меланхолией, день выдался прекрасный – теплый и солнечный, редкий для конца октября. Хороший день – тот, который не последний. Мы сидели с моим новым приятелем под ласковыми лучами, пили холодный апельсиновый сок и смотрели на стройные ножки девушек, игравших на дальнем корте. Белые юбочки-мини взлетали, как чайки; пронзительно звенели ракетки, день угасал, солнце розовело, поредевшие кроны деревьев наполнялись вечерними тенями, и даже во вздохах ветра мне слышалось сожаление. Я думал о том, какой простой и приятной могла быть короткая человеческая жизнь, если бы не человеческая жадность...

Но с наступлением сумерек резко похолодало. Корты сразу же опустели. Партнер простился и ушел. Моя машина сиротливо торчала на стоянке. Желтые кленовые листья, прилипшие к лобовому стеклу, напоминали отпечатки лап какого-нибудь ящера, промахнувшегося с эпохой.

Я вернулся в отель и принял душ. Долго стоял под тугими, секущими, обжигающими струями, пока не стал снаружи чистым, как совесть святого. После ужина, который пришлось съесть прямо в номере, я оделся потеплее и решил напоследок прокатиться по городу. Это было мое прощание с тонущим кораблем. Вокруг бушевала электрическая жизнь. Город сиял огнями и шумел под тусклыми осенними звездами, однако наделенные тончайшим чутьем крысы уже бежали. И я хотел быть в числе первых.

По пути я вспомнил об одном действительно неотложном деле. Заехал в адвокатскую контору и написал завещание. Оно получилось коротким и поместилось на трети листа. Все свое имущество я завещал Марии – хотя, конечно, это барахло не стоило ее руки. На тот случай, если она мертва, у меня не было распоряжений.