Книга Алхимия единорога онлайн - страница 8

VIII

Я быстро отыскал школу Святой Марии общины голландских братьев в доме номер 34 на улице Санабрия – это жилье предназначалось для паломников.

Никаких дорогих отелей! Не зря мне советовали: только приюты, пансионы, скромные гостиницы на худой конец. Ни в коем случае не забирайся выше!

Пока фрай Хакобо, один из членов братства, помогал мне с вещами и провожал в мою комнату – разумеется, обставленную в простом, спартанском стиле, к чему обязывал обет бедности, – он рассказывал про Асторгу.

– Не забудьте посетить «Музей шоколада»!

А я-то думал, он порекомендует мне наведаться в собор или в Епископальный дворец. Но нет, этот сын церкви предлагал шоколад – словно швейцар в отеле, намекающий о визите в дом терпимости.

Я с улыбкой спросил, где тут добывают золото, и фрай Хакобо тревожно взглянул на меня, словно обжорство казалось ему более мелким грехом, чем алчность. Я объяснил, что слышал о золотых рудниках, которые разрабатывали тут сперва во времена римлян, а потом при арабах и при готах. Монах только пожал плечами – об этом он ничего не знал. Зато разливался соловьем, объясняя, как пройти в шоколадный магазин, на какие сорта делится это лакомство и восхваляя беспримерные достоинства так называемого черного шоколада. Сославшись на книгу Габриеля Гарсиа Маркеса,^[49] я ответил, что шоколад в больших количествах подрывает здоровье: он вреден для кишечника, портит цвет лица и вообще губителен для организма, но фрай Хакобо только посмеялся над моими словами. Он заговорил о Голландии, о маленьком городке со множеством каналов под Амстердамом, где благодаря шоколаду люди жили по сотне лет и больше.

Я улыбнулся – пришла моя очередь не поверить собеседнику – и, чтобы сменить тему, снова завел разговор об Асторге.

– Правда, что ваш город основали римляне?

– Да, под названием Астурика, в эпоху Августа. В те времена большое значение придавалось стратегически важным точкам, поэтому город, стоящий на одном из отрогов Леонских гор, возле слияния Херги и Туэрто, имел особое значение. Со временем он стал важным местом для паломников, поскольку связывал – и связывает до сих пор – Золотую и Серебряную дороги. Но сами видите, теперь тут стало поспокойнее. В городке тысяч десять жителей, и все здесь проникнуто духом умиротворения. Идеальное место для тихой жизни! – объявил монах, словно подводя итог статье из туристического путеводителя.

Окончив свою краткую экскурсию, он протянул мне ключ и удалился.

Ванную мне пришлось искать в коридоре, поскольку в моей комнате оказалась только пожелтевшая облупленная раковина с полотенцем и кусочком мыла; на том и кончались удобства. Когда я спросил монаха за стойкой для ключей, чем тут можно помыться, тот посмотрел на меня инквизиторским взглядом, недоумевая, почему меня не устраивает пластинка мыла «Heno de Pravia» и зачем мне нужен еще гель и шампунь – в общем, что-нибудь пенящееся и нежное.

Я совершенно вымотался, однако перед сном все же прогулялся по городку: площадь Испании, улица Сан-Франсиско, Пио Гульон, Сантьяго Креспо. В историческом центре я обнаружил немало памятников, прославлявших благороднейший, верноподданный, благодушный, величественный и царственный город Асторга, столицу захолустья. В соборе я разговорился с капелланом, который поведал мне, что это здание в его теперешнем виде было достроено в 1471 году и, самое интересное, представляет собой сочетание трех замечательных архитектурных стилей: готики, ренессанса и барокко. Любезный капеллан указал на хоры, обращая мое внимание на их великолепие, и сообщил, что скульптура Мадонны во Славе (романский стиль, XI век) поистине прекрасна, как и главное ретабло,^[50] и «Непорочное зачатие» работы Грегорио Фернандеса.

Я прошелся мимо Епископального и Муниципального дворцов и в конце концов очутился перед крохотным баром на узенькой улочке, названия которой мне уже не вспомнить. Вечер пах грозой, и я накинул желтую ветровку, привлекавшую всеобщее внимание.

Войдя в переполненное заведение, я пристроился между двумя парочками. Я потягивал замечательное красное вино, когда в баре объявился беспокойный пьяный тип и тотчас принялся приставать к мирно беседовавшим и закусывавшим посетителям. На этого субъекта никто не обращал внимания, только официант предложил ему покинуть заведение, и тогда стервец не придумал ничего лучшего, как ухватить меня за шиворот и поднять с табурета, основательно при том встряхнув. Полагаю, он выбрал меня, поскольку я сидел один, а еще из-за броского цвета моей одежды. Я решил обойтись без насилия, хотя, обернувшись и посмотрев нарушителю спокойствия в лицо, а заодно высвободившись из его хватки, понял, что мог бы уложить доходягу одним ударом. Однако я решил проявить смирение и вежливо попросил нового приятеля оставить меня в покое.

В этот миг из глубины бара появился какой-то человек, одной рукой ухватил моего обидчика за шиворот, как тот схватил меня, другой – за брючный ремень сзади, молча пронес через бар и вышвырнул наружу. Забулдыга не вернулся, хотя довольно долго вопил с улицы, уснащая свою речь всевозможными угрозами и бранью.

Благородного героя вечера, усмирившего пьяницу, звали Адольфо Арес. Он был ни низким, ни высоким, ни толстым, ни худым и говорил с леонским акцентом. Его манера разговаривать походила на речь ярмарочного торговца; на всем протяжении нашего недолгого знакомства он тараторил без умолку. Когда наша беседа – а точнее, его монолог – приняла доверительный характер, я наконец тоже вставил словечко, спросив, чем занимается Адольфо. Тот ответил, что живет за счет жены. Я удивился, но Адольфо пояснил, что он – художник, а его жена Иоланда управляет семейным предприятием. Узнав, что из себя представляет политика (он успел побывать на посту мэра Асторги), этот человек полностью посвятил себя искусству: он пишет картины и время от времени выпускает поэтические сборники. Тем временем их семейный бизнес – мебельная торговля – расширяется: жена ведет дела не только в Леоне, но и в Мадриде, да еще в Астурии и Галисии. Судя по виду Адольфо и по его рассказам, дела шли вполне успешно.

– Так ты всегда рисовал?

– Нет, увлекся этим недавно. Я поэт, а писать картины начал четыре года назад, покинув пост мэра.

Адольфо говорил долго. Он был настолько открыт и гостеприимен, что в конце концов затащил меня к себе домой на семейный ужин. Я почувствовал себя неловко при виде детей, которые без конца вертелись, спорили и верещали. Супруга Адольфо – молодая, симпатичная, решительная женщина – пыталась их унять, а мы с Адольфо тем временем болтали о разных пустяках.

Художник даже не предупредил семью о нашем приходе. Когда мы вошли, лишь служанка что-то прокричала с кухни. Иоланда увела детей в другую комнату, после чего вернулась к нам; ребятишки больше не шумели и не ссорились.

Иоланда оказалась рассудительной женщиной и интересной, хотя и непредсказуемой собеседницей. В общем, было совершенно ясно, почему именно она возглавляет семейный бизнес. Как и следовало ожидать, наступило время расспросов и рассказов. Иоланде захотелось узнать, что за гостя привел ее муж в этот вечер. Быть может, Адольфо выпил в баре слишком много пива и поторопился пригласить спасенного им незнакомца.

Вообще-то он позвал меня поужинать, когда узнал, что я держу путь в Лиссабон и Синтру и собираюсь посетить Кинта-да-Регалейра. Услышав об этом, он слегка переменился в лице, но тогда, в баре, я не обратил на это внимания. Лишь позже, запустив аналитический сканер, который имеется в каждом из нас, я догадался, что очутился в семье масонов, что все без исключения деды, отцы и братья обоих супругов были тамплиерами или членами подобных сект.

Несомненно, эти люди пытались обрести душевное равновесие и придать смысл своему богатству, а потому укрепляли узы с себе подобными – чтобы навести глянец духовности на свою склонность к накоплению мирских благ. Но я сам не был образцом добродетели и не мог беспристрастно оценить нравственность новых друзей. На первый взгляд они просто были рады меня приветить и хотели со мной дружить, хотя, быть может, приняли за кого-то другого. Однако нет ничего недостойного в том, чтобы воспользоваться случайной ошибкой и хорошенько поужинать, ведь ужин в школе голландских монахов (которого я так и не отведал) определенно был бы намного скромнее, чем пиршество, которым я сейчас наслаждался.

Покончив с десертом, мы перешли в гостиную, где из музыкального центра неслись песни Мануэля Серрата, показавшиеся мне слегка неуместными. Иоланда тактично заметила, что, если Серрат мне не нравится, она готова поставить что-нибудь из классики, но я ответил, что мне совершенно безразлично, пусть выбирает она. Так и получилось, что Серрат служил в качестве фона, пока мы угощались ликером – «для улучшения пищеварения», как выразился Адольфо.

Эта заключительная часть моего общения с семейством Аресов придала нашему нежданному знакомству загадочный оттенок: я уже собирался объявить, что завтра мне рано вставать, как вдруг отчетливо расслышал, как Иоланда упомянула фамилию Ланса:

– Наш приятель, сейчас он живет в Лондоне.

– Не тот ли Рикардо Ланса, что служит в посольстве?

– Он самый.

– Так я же отправился в путь из его дома!

– Ты явился из Лондона?

– Да, и мы с Лансой несколько дней прожили под одной крышей. Вообще-то, когда он приехал в Лондон, я уже собирался в дорогу.

– Как тесен мир! Совсем мал. Рикардо был здесь.

– В Асторге?

– Да, на прошлой неделе. Навестил нас в конце своего отпуска, но приезжал не к нам. Он то ли кого-то здесь разыскивал, то ли у него была тут назначена встреча… Кажется, с переводчиком. Да, со старым специалистом по древнееврейскому языку, который до недавних пор жил в Толедо, а вот теперь перебрался к нам, в Асторгу.