Книга Смерть Запада онлайн - страница 7

7.

Человек, из-за которого поднялась такая суета, спал с очередной любовницей в своём номере, в пентхаузе высоко над Парк-лейн. Впрочем, «спал» тут было, мягко говоря, не совсем точным эвфемизмом.

В Модибо Нджале всё оставляло впечатление чрезмерности: невероятное сластолюбие, интеллект, зверство. Он мог показаться даже карикатурным, но только не тем, кто знал, как мало там было смешного, и как много – смертельно опасного. Здоровенное тело с соответствующими аппетитами плюс энергия и возможности, чтобы их утолять – ему всегда хотелось всего и побольше.

В сексе его пристрастия отличались широтой – оральный, анальный и даже нормальный – по настроению.

Кончив во всех мыслимых вариантах и позициях, он переместился в столовую пентхауза. Перекусить (огромное блюдо Витабикса со сливками), а заодно и просмотреть резюме переговоров, которые он вёл вместе со своими экономическими советниками.

Потом вернулся в постель, разбудил недовольную девицу и продолжил с места, где остановился. Разве что выглядел немного рассеянным.

– Господи, – не выдержала девица, – ты вообще когда-нибудь остановишься?

– Сколько будет двадцать три процента от двух-точка-семи миллионов? – спросил он, раздвигая ей ноги, – Тысяч шестьсот, скажем?

– Ох, больно.

– Витабикса хочешь? Тебе полезно.

– Поспать хочу. Это будет куда полезнее.

– Всю жизнь проспишь, – обещал ей Нджала, снова входя в ритм, – не понимаю, что творится с теперешней молодёжью.

Потом он оставил её в покое и поспал пару часов сам. Встал, опустошил ещё тарелку Витабикса, перечитал резюме, сделал кое-какие расчёты и ещё час надиктовывал на диктофон письма и записки.

К тому времени рассвело и он вышел на крышу, в садик с видом на Гайд-парк. Над травой поднималась перламутровая дымка, а чёрные стволы деревьев влажно блестели после ночного дождя. По Роттен-роу процокал одинокий всадник. Ещё более одинокая фигура в вечернем костюме, спешившая куда-то казалась нелепой в насмешливых лучах рассвета. Прямо под Нджалой по Парк-лейн проезжали машины, казавшиеся отсюда игрушечными. Лондон, ещё не проснувшийся, лежал перед ним в странной, выжидающей тишине.

Нджала глубоко вдохнул утренний воздух. День ожидался удачный, стоило посмотреть гороскоп.

В одном купальном халате его быстро пробрал холод. Он вернулся в номер, принял ванну, горячую настолько чтоб только стерпеть и лениво принялся одеваться.

Нджала любил Англию. В некотором роде он воспринимал её, как свою духовную родину: он заканчивал Итон и Оксфорд, хоть и носил под тщательно выглаженными рубашками бусы вуду.

В Африке он в одну ночь преобразился в революционера, но не оттого что так уж ненавидел британскую колониальную систему (которую полагал весьма сносной, по сравнению с французской) и не потому что жаждал видеть свободной милую родину (чёрных братьев он считал невежественными дикарями, ни к какому самоуправлению неспособными). Просто его широкие ноздри уловили ветер перемен. И уловили вовремя. Если чёрным суждено вернуть себе Африку, он, Модибо Нджала, будет на переднем крае.

В семь тридцать прибыли завтрак и Артур с почтой и утренними газетами. Артур был его личным секретарём и дядей одной из бывших пассий. Женщин у Нджалы было много, и штаты стонали под наплывом некомпетентных дядей. С Артуром дело обстояло иначе. Он был компетентен. И достаточно умён, чтобы этого не показывать. Слишком умных и компетентных в своём окружении Нджала не любил.

– С Вашим Превосходительством хотел бы встретиться мистер Смит, – объявил Артур.

– Смит? Какая редкая фамилия! Особенно в таком отеле. Его что, по-настоящему так зовут?

Артур промолчал.

– Это, Артур, была шутка. Ты учился здесь, я думал, ты поймёшь. Ладно, какого чёрта ему нужно?

– Я так понял, он связан с военным министерством, сэр. Что-то из безопасности.

– Контрразведка. И чего им потребовалось, хотел бы я знать? Ладно, посмотрим после завтрака.

– Сэр, он ждёт уже полтора часа.

– Меня они заставили ждать пятнадцать лет, Артур. В основном, в тюрьме.

Нджала отправил в рот полную ложку Витабикса.

– Я кушаю, – сообщил он.

За едой он просмотрел корреспонденцию, при необходимости надиктовывая ответы на диктофон. Дал указания насчёт приглашений на приёмы и повестки дня. Повестка, как всегда, оставляла пару часов – с шести до восьми – на сон (плюс ещё два-три часа ночью – а больше ему и не требовалось).

Артур передал свежие данные о нефтедобыче, которые привели его в хорошее настроение:

– Семьдесят тысяч баррелей только с нового поля. Это выходит десять тысяч метрических тонн. Отлично. Чем больше мы загоним им до того, как они начнут добывать у себя в Северном море – тем лучше. Помни, они там заложили всю продукцию на годы вперёд.

Нджала стремился вычерпать золотое дно, пока оно не иссякло и коварно перебивал цены арабам. В сочетании с урановыми концессиями это сделало его ценным союзником. И озолотило, к тому же.

Он налил себе ещё кофе и сказал:

– Впрочем да, ты прав. Лучше всего быстро отделаться от этого парня, заказать для Эрминтрюды завтрак в постель и отослать её. Дай ей денег и скажи, что я жду её этой ночью.

– Думаю, ночью будет другая Эрминтрюда.

– Думаешь? – нахмурился Нджала, пытаясь вспомнить.

– Личная рекомендация ночного портье.

– А, эта. Да, да, конечно. Лучшая из всей партии. Мне понравилась.

– Так что, этой я говорю, что мы перезвоним?

– …и что звонить нам не нужно. Я что-нибудь упустил?

– Смертные приговоры, сэр. Они должны уйти сегодня дипломатической почтой.

– Конечно, конечно, два наших юных революционера.

– Вы читали петицию их родных?

– Нет, Артур. Давать им помилование я не собираюсь, значит и читать не имеет смысла. В отличие от христиан, я не верю в снисхождение. Простишь этих сегодня, кто-нибудь ухлопает тебя завтра. А почему бы и нет? Уже несколько раз пытались. Полагаю, мои шансы быть убитым довольно высоки.

– О, не, Ваше Превосходительство, уверен, что нет. Кроме кучки сумасшеших экстремистов…

– …народ меня обожает. Знаю. Да, диктаторы умирают в своих постелях. Но нечасто.

Он сухо расхохотался.

– Не знаю почему, но меня это развлекает. Где приговоры?

– В розовой папке, сэр.

– Как неуместно. Чёрной рамочки и той нет.

Он вынул из папки бланки и стал рассматривать их.

– И сколько лет нашим горе-революционерам?

– Одному восемнадцать, другому двадцать.

– Значит им повезло, – усмехнулся Нджала, – они умрут, как говорят испанцы, «при всех своих иллюзиях».

Пока он подписывал приговоры (перо проскрипело громко и злобно), Артур заказал завтрак для спящей Эрминтрюды (Нджала для простоты называл Эрминтрюдами всех своих женщин) и распорядился насчёт Смита.

Нджала помахал бланками, чтобы чернила просохли. Он не использовал промокательной бумаги, потому что чернила марки «перманентно чёрный» должны оставаться настолько «перманентно чёрными», насколько возможно. Это было бы в высшей степени уместно. Получив образование в Англии он научился тонко чувствовать такие нюансы.

Смит появился в сопровождении охранника из спецотдела, дежурившего снаружи.

Нджала поднялся, подарил ему ослепительную улыбку и протянул руку:

– О, мистер…э-э…

– Смит, – подсказал Артур.

– Мистер Смит. Конечно же. Извиняюсь, что заставил вас ждать.

– Ничего страшного, Ваше Превосходительство.

– Однако, подобно англичанам, я не могу работать, не позавтракав. Кофе, мистер Смит?

«Высокомерный сукин сын», – подумал Смит.

– Нет, благодарю вас, – сказал он, вежливо улыбнувшись.

Нджала налил себе ещё чашку.

– Ну, мистер Смит, что мы можем сделать для вас?

Смит замялся, изобразив ещё одну вежливую улыбку.

– Видите ли, сэр, – неуверенно сказал он, – мне неудобно говорить об этом, но у нас есть причины предполагать, что вас собираются убить.

– Убить меня? – в вопросе слышалось только любопытство, – да, это может быть неудобно. Да вы садитесь, мистер Смит.

Сукин сын воспринял новость спокойно, но это было ожидаемо. Покушения для него не новость.

– Ну, так кто собирается меня убивать?

Вопрос нелёгкий. Требовалось быть очень осторожным и преподнести часть правды в качестве всей правды. Это важно. Нджала будет ожидать лжи, и даже примет ложь – если она сойдёт за правду. Главное – правдоподобие. Вот такая игра.

Смит показал фотографию Эбботта.

– Сбежал из одной из ваших тюрем два или три месяца назад.

– Ах да, англичанин.

– К сожалению.

– Кто он? Не помню фамилию в его паспорте, но она, полагаю, фальшивая.

– Авантюрист, известен под разными именами. Тип, который продаёт информацию любому, согласному платить. Берётся за всё: контрабанду, незаконный ввоз оружия…

– …Шпионаж.

Смит кивнул:

– Он продал нам как-то некую не особо важную информацию.

– Как интересно. Вы знакомы с ним?

– Нет.

Смит знал, что сделал ошибку. Всегда лучше как можно меньше отклоняться от истины, это знает каждый лжец. Но вопрос был с подвохом и небольшая ошибка тут была лучше ощутимого замешательства.

– Знаете, что думаем на этот счёт мы? Нам кажется, что его посылали убить меня.

– Русские? – предположил Смит с удивлением, вызвавшим у Нджалы улыбку, – Вполне возможно.

– И вы считаете, что он снова попытается убить меня?

– Согласно полученной нами информации.

– Источник информации?

– Боюсь, засекречен.

– Я так и думал.

– Нам также известно, что он в Лондоне. Полиция и спецотдел уже разыскивают его.

Нджала поднялся, давая понять, что аудиенция закончена.

– Ну, мистер Смит, благодарю за предостережение. Я уверен, что вам и джентльменам из спецотдела вполне удастся обеспечить мою безопасность.

– Непременно, непременно, – подтвердил Смит, – но, боюсь, не здесь.

– Прошу прощения?

– Это отель. Здесь небезопасно. Слишком много входов, слишком много народу. В плане обеспечения безопасности – место безнадёжное.

– Мистер Смит, если вы считаете, что меня можно запереть в посольстве и обречь на жизнь монаха-отшельника…

– Нет, сэр, никоим образом. У нас есть превосходное место за городом…

– За городом?

Он повернулся к Артуру, который разбудил Эрминтрюду, сонную и недовольную, заказал для неё завтрак и как раз теперь вернулся.

– Он хочет отослать нас из города, Артур, потому что какому-то психу взбрело в голову нас убить. Вот этому. Помнишь его?

Он показал на фотографию Эбботта.

Артур кивнул:

– Тот английский шпион.

Нджала повернулся к Смиту.

– Терпеть не могу все эти загородные особняки, тамошние сквозняки, тамошний невозможный народ. И тамошних женщин тоже, у них рожи лошадинные.

– Но это всего час езды, сэр, – Смит уже начинал отчаиваться, – И вы можете пригласить ваших друзей. Любых.

– Артур, это он про девочек.

– Ну, разве что кроме ночных клубов…

– Нет, мистер Смит. Ещё мне нравился Оксфорд, но тогда я был куда моложе. Итон – дыра, и там полно этих, детей букмекеров. Я люблю Лондон, я счастлив в Лондоне и я остаюсь в Лондоне.

– Но, Ваше Превосходительство…

– И уезжать из-за какого-то ненормального не стану.

– Мы не можем быть уверены, что он ненормальный.

– Не можете? Не сошёл с ума после двух лет в моих тюрьмах? Исключено. Могу гарантировать, что до нормы ему теперь очень и очень далеко.

Смит открыл рот, чтобы возразить и осёкся. Заметив в дверях спальни Эрминтрюду – сонную и абсолютно голую.

Что, чёрт побери, ему сейчас надо делать? Как, согласно протоколу, приветствуют обнажённую любовницу главы государства, пребывающего с оффициальным визитом? Наверняка ведь где-то оговаривается. Игнорировать, притвориться, что не заметил? Или приветствовать, естественно на французском – языке дипломатии («Enchante, madame, de faire votre connaissance'»)? Как бы то ни было, сидеть в присутствии леди – неприлично, обнажена она или нет. Он поднялся. И отвесил лёгкий напряжённый поклон. Это по крайней мере не могло быть ошибкой.

Нджала и Артур, в некотором удивлении наблюдавшие за Смитом, одновременно обернулись и обнаружили Эрминтрюду.

– Эрминтрюда, цветок мой, – сказал Нджала, – что ты здесь делаешь?

– Извини, – промялмила та, безуспешно борясь с зевотой, – не знала, что у тебя компания.

– Забери её отсюда, Артур. И не пускай.

Артур взял её за руку и повёл. Она последовала за ним, как сомнабула.

Смит, мужчина и без того роста немалого, почувствовал себя ещё более длинным и нелепым, стоя перед Нджалой, продолжающим сидеть. Он торопливо сел.

– Как бы то ни было, – продолжал Нджала, как ни в чём не бывало, – отель набит полицейскими, и я не вижу, почему должен чувствовать себя в большей безопасности в каком-нибудь обшарпанном особняке, находящемся непонятно где.

– Во-первых, так мы сможем надёжно изолировать вас.

– Вот как раз этого я и опасаюсь.

– Я имею в виду в плане безопасности. Это просто необходимо…

– Прошу прощения, мистер Смит, но нет, нет и нет. Хотите охранять меня – охраняйте. Здесь, в добром старом Лондоне.

Эбботт тоже встал рано. Выглянул наружу. Наблюдение за квартирой продолжалось. Другими людьми, на другой машине (дневная смена, предположил он).

Он прикинул, что через пару дней наблюдение снимут или изрядно ослабят, так что действовать можно будет без особых проблем.

Он составил небольшой список лучших отелей Лондона, выписал их номера, потом позавтракал с Джоан, вежливо прислушиваясь к её сбивчивой болтовне. Про офисные дела и интрижки (она работала в статистическом отделе страховой компании). Про то, что цены растут, пенни там, пенни здесь, и даже не замечаешь, а потом…

Эбботт отвечал на автомате, большую часть сказанного пропуская мимо ушей. Привычки, выработанные за годы брака, восстанавливались быстро.

Джоан болтала без умолку, скорее от навязчивого страха перед паузами, которых боялась и ненавидела. Молчание казалось ей чёрной пустотой, где чувства задыхаются от недостатка слов. Она знала, что чувства обычно убивает именно избыток слов, но предпочитала комфортабельный самообман.

Он обратил внимание, что она старательно уложила волосы, сделала макияж и надела пеньюар, соблазнительно облегающий её округлости. Это показывало, в каком она отчаянии. К завтраку она всегда выходила в полном беспорядке. Ему вдруг стало жалко её.

– Хорошо выглядишь, – сказал он,– на самом деле.

Ошибка. Жалость – опасное чувство.

Поток жалоб оборвался. Она уставилась на него.

– Господи…Если бы только знал, как мне одиноко в этом проклятом доме!

– Но у тебя…наверное есть друзья.

Неосторожное утверждение, но ему требовалось отвлечь её.

– Друзья? – она издала нечто, очевидно означавшее смешок, – мои подружки, бывшие подружки, все повыскакивали замуж и мне не доверяют. Бог знает почему, они все решили, что я – угроза их чёртовому браку. Какой-то викторианский пережиток. Слышал наверное: разведённым не место в честном доме и в королевской ложе Эскота. Так что теперь всё моё общество – две сумасшедшие старые девы, и от одной из них разит луком. Мы вместе ходим в театр и на выставки, потом пьём чай и говорим об искусстве. Потом я возвращаюсь домой и напиваюсь. Это о подружках. Рассказать о мужчинах? Обрати внимание, я говорю не о друзьях, потому что просто друзьями мужчины быть не умеют, понимаешь? Для них мы всегда что-то временное. Ну да, конечно, они влюбляются и всё такое, но отношение всё равно где-то между пустым местом и мелкой неприятностью. Сегодня есть, завтра нет. Может они и правы. Может быть нас и надо держать где-нибудь в тёмном подвале и извлекать только для размножения?

Она замолчала. Закурила. Повертела в руках погасшую спичку.

– Прости. Ты сам спрашивал.

Её, когда-то ясный ум пребывал теперь в полном раздрае. Эбботту хотелось помочь, но он не мог дать ей единственное, в чём она по-настоящему нуждалась – его любовь.

Джоан сломала наконец спичку:

– Мне надо одеваться и идти на работу. Хочешь что-нибудь?

– Можешь одолжить денег? – вернуться к делам насущным было большим облегчением.

– У меня при себе всего-то фунтов десять.

– Для начала сойдёт.

– А сколько тебе понадобится?

– Не уверен. Но двух сотен хватит за глаза.

– Двести фунтов? Зачем столько?