Книга Явление Люцифуга онлайн

Примечание ^[1]

ДОРОГИ

 
Дороги, которые мы выбираем,
Дарованы нашей судьбой.
И вновь впереди вражье плещется знамя,
И снова из боя, да в бой.
А конь у крыльца Снова роет копытом,
Хоть плащ не просох у бойца.
Дороги, дороги, вы пылью покрыты,
Дорогам не видно конца.
Дорогам не видно конца.
 
 
И лишь раз в году мы рассядемся кругом За круглым Артура столом.
И друг наконец снова встретится с другом,
И мы за удачу нальем.
Эй, сер Ланселот,
Расстелите попону,
Пора на дорогу присесть.
Дороги, дороги, вы наши законы,
Зовет сюда рыцаря честь.
Зовет сюда рыцаря честь.
 
 
И ведомо мне, что из дальних скитаний,
Вернется не каждый из нас.
Дороги, дороги, покрыты крестами,
Кресты ожидают и нас.
Но конь у крыльца Снова роет копытом,
Хоть плащ не просох у бойца.
Дороги, дороги, вы кровью политы,
Дорогам не видно конца.
Дорогам не видно конца.
 

Стилл Иг. Мондуэл.

ВСТУПЛЕНИЕ

Много веков назад, а если быть точнее, то июля месяца четвертого числа 1054 года от Р. Х., засияла на небе звезда с блеском доселе невиданным и светила она настолько ярко, что была заметна и днем при солнце, а ночью затмевала другие звезды. С удивлением взирали растерянные люди на это тревожное явление, суеверно полагая в нем особое знамение, предвестие грядущих бед. Но со временем стала та звезда меркнуть и вскоре совсем погасла, а никаких особых, окромя обычного недорода, моровой язвы, да погромов, бедствий так и не случилось. Понемногу стали люди, своими делами захлопотанные, забывать это бесполезное чудо. И совсем забыли, сохранились только записи в подробных хрониках хитромудрых китайских монахов. Да только никто их не читывал. Ведь живали китаезы в своей Поднебесной, от всего прочего мира отгородившись и Стеной Великой и жаждой Гобийской пустыни и острыми пиками Тибетской заоблачной вечноснежности и всепобеждающим учением Конфуция, кое если верно, то за пределами Стены имеет быть одна лишь ненадобность мусорная.

И только в 1844 году Уильям Паркинсон, третий граф Росс, обнаружил в ночном небе небольшую газовую туманность, формой напоминающую краба. Так туманность и назвали – Крабовидная. А почти век спустя – в 1928 году Эдвин Хаббол, в астрономической науке много сведущий, утрудив себя чтением писаний китайских, заприметил, что туманность эта, как раз на том самом месте в созвездии Тельца и туманит, где светила волшебная звезда. Нашлось, не без эйнштеиновской зауми, и объяснение дескать в те далекие времена произошел взрыв сверхновой – его то и видели изумленные люди, а облако – это остатки звездного вещества, разбросанные в результате давней космической катастрофы.

Да только все это одно баловство да лукавство. На самом-то деле вовсе не так дело было.

Не так. Ох, совсем не так.

Глава 1. МЫРЛОК КРЫСИЙ ХВОСТ

Мырлок, по прозвищу Крысий Хвост в придорожном кабаке чувствовал себя много уютнее, нежели в ночном лесу. Ну, куда ни шло, на бивуаке возле костра посидеть, в кругу обозных палаток в компании маркитанток, кашеваров и каптенармусов. Когда далекие голоса перекликивающихся караульных создают ощущение покойной безопасности. Когда после сытного ужина можно пропустить чарку-другую, поговорить, перекинуться в кости, а потом залезть в телегу на сено и тепло укрывшись сладко до утра спать. Был он псом войны, наемным ратником. Но война – войною, а по лесу шастать, как волчине серому, нет не по душе, не с руки это ему.

Да, хоть был бы лес, как лес. А то этот чертов Блудный Бор. Место гиблое, поганое. Честному люду здесь днем с огнем делать нечего, а уж ночью и подавно. Дурная молва ходила про это место и ходила недаром.

Густ и темен был дикий бор. Из-под разлапистых столетних елей нехорошо тянуло гнилостной сыростью. То тут то там торчали кроваво-красные, обсыпанные мертвецки бледными, как обрывки савана лоскутами, шапки дурных грибов. Зеленым туманом стлались хвощи, густо раскинулись резные ветви – листья папоротников. Глуп будет тот, кто попрется в эту чащобу искать папоротников цвет. Сгинет, как пить дать, и следов не сыскать.

Как сгинул сумасбродный лорд Питер из Кроустемхолла. Понесло его на охоту в Блудный Бор, так его и видали, да вместе с егерями, охотничими и прочей челядью. Ни кони, ни собаки борзые, ни ястребы ученые, так и не вернулись в замок, словно и не было никакой охоты. А только много лет спустя, собирался со свитою новый владетель Кроустемхолла, внучатый племянник пропавшего лорда, на соколиные забавы. Влетел вдруг в открытые ворота замка вороной конь старого Питера. Страшную ношу вез он на своей спине – в ветхом седле сидел, облаченный истлевшим камзолом, скелет червями источенный. Сжимал он костлявой рукой лордовский рог охотничий, а на плечах его по обе стороны мертвой головы примостились ворон с ястребом. Хотели было кроустемхольцы коня поймать, да предать земле останки старого лорда – узнали того по платью. Да куда там. Страшно заржал одичавший скакун, ударил копытом о каменную мостовую, аж искры посыпались. Взлетели птицы с рамен покойника, заклекотал ястреб и с размаху клюнул герб древний, над дверями доджона висящий. А ворон, того хуже – воскаркнул хрипло и нагадил прямо на знамя, специально по случаю охоты из парадных залов вынесенное, славное кроустемхольдское. Рванулся конь к воротам, сшибая кинувшихся было к нему конюхов и вихрем умчался со двора, воротился со своим седоком в Блудный Бор, и птицы за ним вослед.

Поняли все, что не к добру это знамение было. Так оно и стало.

Страшной смертью погиб молодой лорд и многие люди его, а сам Кроустемхолл в одночасье сгорел до тла. Боле там никто не селился и стоят дики и пустынны почерневшие остовы некогда богатого замка.

И по сей день редкие путники, осмеливаясь проходить опушкой Блудного Бора нет-нет, да и услышат в глубине леса звук охотничьго рога да далекий собачий лай. Видать все еще охотится проклятый лорд Питер из погибшего Кроустемхолла.

А еще поговаривали, что лунными ночами слетаются на лесные поляны ведьмы и правят там свои Черные Мессы. Бсстыже оголяя места срамные, водят хороводы, от которых потом горелые круги на мятой траве остаются. Пьют сок дурных грибов и взасос целуют блудливого козла прямо под хвост, скопом с ним делами непотребными занимаются. Да мало в это Мырлоку верилось – ну зачем, скажи на милость им этот Блудный Бор, долго ли, ведьмам – то, на Лысую Гору слетать, разве только какие ведьмы местные, захудалые. Да, страшен был Блудный Бор. Одним боком он вскарабкивался на сумрачные утесы Проклятых гор. Люди старые, знающие говорят, что несметные богатства схоронены в горах этих. И рудных залежей там много и самоцветных каменьев бессчетно, злата-серебра немеряно. Да где оно, добро это, людям не ведомо. А ведомо народу гномов подземных, да те не говорят, хранят свои сокровища, пользуют с толком по-маленьку. А вот рудознатцы в те края не хаживают, зело много живет там всякой нечисти. И ежели встретится на дороге злобный грязный тролль к смертоубийству душевно расположенный, – то это еще не самое страшное – бывает в тех местах и похуже.

Другим боком упирался Бор в Черновод-реку, где водяные русалок портят. И тянулся так, аж до самого Гнилого Болота, вотчин кикиморовых.

И вот в эти то места гиблые, в Блудный Бор занесла Мырлока злая судьба подколодная. Думалось ему еще по светлому миновать окраину дурного леса, да не зная пути не на ту дорогу свернул и вот уже ночь, а Бору все края нет и нет. Тяжело шел Мырлок – на голодное брюхо то, небось, скоро не пошагаешь. А тут еще эта дохлятина, тащи ее. Мырлок привычной рукой залепил оплеуху своей спутнице, которая спотыкаясь брела следом за ним, горбясь под тяжестью дорожной сумы. Вел он ее на поводу, как собаку, чтоб часом не сбежала девка. Ударил еще раз, но облегчения это не принесло.

Пугала Мырлока темень чащобы непролазной, что теснила лесную, давным-давно заброшенную дорогу. А пуще страшила тишина ночная, жуткая и неуловимые шорохи, потрескивания, пощелкивания воздушной ходы бездушной нечисти лесной. Пособи Бугх – и осенял себя священным знаком тригона, когда из высот мрачных вершин засохших деревьев раскалывал хрупкое безмолвие издевательский хохот совы, злое уханье филина. Эко развопилась погань, сгинь! Но затихали звуки недобрых этих голосов и опять тишина смыкалась над дорогой. Только пружинистый мох поскрипывал под ногами, да липко чавкала грязь луж.

– Ох, ты! – Захолодело в пустом желудке – мелькнуло что-то над головой Мырлока. Даже не что-то, а так, одно движение бестелесное.

Опять, прямо в лицо, и верхом пронеслось. И снова и снова ломанное порхание нетопырей, беззвучное и неуловимое, как полет тени.

А темень все наглее сжимала и без того никудышнюю дорогу, все труднее угадывался правильный путь. Только ошибись, оступись за край, хоть и худой, да людьми все же проложенной тропы, зайди в лесную дебрь – возврата не будет. Не зря назван бор Блудным. Заблудиться в нем легче легкого, леший только того и ждет, что неосторожного путника, заведет в самые чащи еловые, непроходимые. Много таких загубленных душ меж деревьев бродит.

Вот серость неба над дорогой перечертила птица, или что похуже. Не ведьма ли – пугался Мырлок – сегодня небось полнолуние, а вдруг не врут люди – то про шабаши лесные. – Ох, худо получилось, никак заблукали.

Вдруг, когда совсем уже невмоготу стало Мырлоку, сквозь лесную стылую серость потянуло речной свежестью, а вместе с ней и дымком костра и , уж вообще несусветно – но запахло Мырлоку мясом жаренным, вкусным, сочным, аж в животе забурчало. Неожиданным таким ароматом пришпоренный, прибавил Мырлок ходу и вскоре через ветви кустов увидел огонек костра и мужчину возле него.

Мужчина у костра не ведал, что находится в поганом Блудном Бору.

Он безмятежно сидел на гребне сухого песчаного барра, привалившись спиной к древнему дубу. Тело приятно ощущало надежную крепость древнего дерева. Внизу у песчаного склона, по вечернему лениво, плескались темные воды речных омутов. Вот серебряными стрелами чиркнула по темной глади реки стайка рыбьей мелочи. Раз, другой, а сзади бурунил воду хищник покрупнее. Плеснула стайка веером, сверкнула тусклым серебром, в середке тяжело плюхнуло. О, видать окунь мелюзгу гоняет, заел кого-то – подумал мужчина.

У того берега отблескивали плоскости листьев речных кувшинок, качался остриями стрелолист. Дальше тянулась, уже невидимая за поднимающимся туманом зыбь обширной болотистой поймы. Оттуда доносился лягушачий хор.

– Чего раскричались бестолковые? Лучше бы комаров ловили. А то вон их сколько, да голодных, ии бурунил воду хищник покрупнее. Плеснула стайка веером, сверкнула тусклым серебром, в середке тяжело плюхнуло. О, видать окунь мелюзгу гоняет, заел кого-то – подумал мужчина.

У того берега отблескивали плоскости листьев речных кувшинок, качался остриями стрелолист. Дальше тянулась, уже невидимая за поднимающимся туманом зыбь обширной болотистой поймы. Оттуда доносился лягушачий хор.

– Чего раскричались бестолковые? Лучше бы комаров ловили. А то вон их сколько, да голодных, ии бурунил воду хищник покрупнее. Плеснула стайка веером, сверкнула тусклым серебром, в середке тяжело плюхнуло. О, видать окунь мелюзгу гоняет, заел кого-то – подумал мужчина.

У того берега отблескивали плоскости листьев речных кувшинок, качался остриями стрелолист. Дальше тянулась, уже невидимая за поднимающимся туманом зыбь обширной болотистой поймы. Оттуда доносился лягушачий хор.

– Чего раскричались бестолковые? Лучше бы комаров ловили. А то вон их сколько, да голодных, ии бурунил воду хищник покрупнее. Плеснула стайка веером, сверкнула тусклым серебром, в середке тяжело плюхнуло. О, видать окунь мелюзгу гоняет, заел кого-то – подумал мужчина.

У того берега отблескивали плоскости листьев речных кувшинок, качался остриями стрелолист. Дальше тянулась, уже невидимая за поднимающимся туманом зыбь обширной болотистой поймы. Оттуда доносился лягушачий хор.

– Чего раскричались бестолковые? Лучше бы комаров ловили. А то вон их сколько, да голодных, ии бурунил воду хищник покрупнее. Плеснула стайка веером, сверкнула тусклым серебром, в середке тяжело плюхнуло. О, видать окунь мелюзгу гоняет, заел кого-то – подумал мужчина.

У того берега отблескивали плоскости листьев речных кувшинок, качался остриями стрелолист. Дальше тянулась, уже невидимая за поднимающимся туманом зыбь обширной болотистой поймы. Оттуда доносился лягушачий хор.

– Чего раскричались бестолковые? Лучше бы комаров ловили. А то вон их сколько, да голодных, ии бурунил воду хищник покрупнее. Плеснула стайка веером, сверкнула тусклым серебром, в середке тяжело плюхнуло. О, видать окунь мелюзгу гоняет, заел кого-то – подумал мужчина.

У того берега отблескивали плоскости листьев речных кувшинок, качался остриями стрелолист. Дальше тянулась, уже невидимая за поднимающимся туманом зыбь обширной болотистой поймы. Оттуда доносился лягушачий хор.

– Чего раскричались бестолковые? Лучше бы комаров ловили. А то вон их сколько, да голодных, ии бурунил воду хищник покрупнее. Плеснула стайка веером, сверкнула тусклым серебром, в середке тяжело плюхнуло. О, видать окунь мелюзгу гоняет, заел кого-то – подумал мужчина.

У того берега отблескивали плоскости листьев речных кувшинок, качался остриями стрелолист. Дальше тянулась, уже невидимая за поднимающимся туманом зыбь обширной болотистой поймы. Оттуда доносился лягушачий хор.

– Чего раскричались бестолковые? Лучше бы комаров ловили. А то вон их сколько, да голодных, ии бурунил воду хищник покрупнее. Плеснула стайка веером, сверкнула тусклым серебром, в середке тяжело плюхнуло. О, видать окунь мелюзгу гоняет, заел кого-то – подумал мужчина.

У того берега отблескивали плоскости листьев речных кувшинок, качался остриями стрелолист. Дальше тянулась, уже невидимая за поднимающимся туманом зыбь обширной болотистой поймы. Оттуда доносился лягушачий хор.

– Чего раскричались бестолковые? Лучше бы комаров ловили. А то вон их сколько, да голодных, ии бурунил воду хищник покрупнее. Плеснула стайка веером, сверкнула тусклым серебром, в середке тяжело плюхнуло. О, видать окунь мелюзгу гоняет, заел кого-то – подумал мужчина.

У того берега отблескивали плоскости листьев речных кувшинок, качался остриями стрелолист. Дальше тянулась, уже невидимая за поднимающимся туманом зыбь обширной болотистой поймы. Оттуда доносился лягушачий хор.

– Чего раскричались бестолковые? Лучше бы комаров ловили. А то вон их сколько, да голодных, ипошли, что-ли.

Человек у костра наблюдал за двумя фигурами, движущимися из лесу.

Первым шел жилистый мужчина в истертой длинной кожаной куртке с нашитыми, поржавевшими металлическими пластинами. Нескольких пластин не хватало. Через плечо была надета перевязь, на которой болтался тяжелый меч а видавших виды ножнах, за поясом поблескивала рукоять кинжала. Ее богатое убранство контрастировало с потрепаным обликом хозяина.

Его волосы были длинны и нечесаны, спутанная бороденка торчала колом.

В руке он держал поводок, обвивавший грубой петлей шею его спутницы. Это была худенькая замурзанная то ли девушка, то ли девчонка в каком-то рубище, обутая в ветхие опорки. Столь же, как и у ее странного компаньона волосы были неопрятны и вероятно, в тусклом свете костра различить было трудно, рыжие. Если рыжая, то глаза могут быть зелеными – почему-то подумал мужчина. За спиной она тащила сумку и , казалось, валилась с ног от усталости.

Мырлок, в свою очередь с интересом рассматривал незнакомца. Рассматривал не любопытства празного ради – соображал пес войны, не зашибить ли того, раз уже рядом. Шансы свои прикидывал. Расклад получался не в его пользу. Здоровый мужик, крепкий, морда гладкая, как у младенца, а сам, чай не пацан уже – знать сыто живет.

Но даже не мощь фигуры незнакомца, а небрежность тигриной свободы движений, уверенность быстрой силы зверячей останавливала Мырлока, говорила, что встретился он с хищником покрупнее, много опаснее. А особо пугали глаза незнакомца, взгляд их зло-равнодушный.

Безбородый, как торговые гости из восточных краев, одного такого купца порешил Крысий Хвост, да у тех борода вовсе не растет – не из них он. Бывает бароны поморские в знак своего высокородного чина бороды выдергивают, да зачем из такой то дали в Блудный Бор барону припереться, да еще в одиночку. На русалок разве поглядеть, так, говорят, в ихних краях тех русалок пруд пруди, только морских, сиренами называются.

Да и есть щетина на роже незнакомца, – пригляделся в свете костра Мырлок, только тот видно соскабливает ее ножем. Делают так, говорят, сам то он их слава Бугхку не встречал, темные монахи храмовники-тамплиеры. Живут они за Проклятыми горами в своих монастырских крепостях, мерзостями колдовскими занимаются. Не схожи они с монахами-рукоблудцами из местных аббатств. Грозные воители эти тамплиеры, жестоки и коварны. С такими лучше не встречаться, обойти дальней дорогой. Да не похож этот безбородый на храмовника, тех легко распознать – знак тригона кверху задом левой рукой ложат. Нет, не монах он, а кто такой, сам Старый Ник не разберет.

Ну, а одет, в каких краях такие наряды бывают? Сапоги короткие и с веревочками по середке, штаны, во, широкие, бесстыдно кильт не носит, всему миру являет откуда у него ноги ростут. Куртка ничего, кожи хорошей, а все же странная куртка. Мешок походный заплечный материалу блестящего, высокий, со многими ремешками нашитыми, цепляет ими мужик свой скарб и приторочен сверток узкий, но длинющий, в рост человека.

Чудная вещь, одно слово – не тутошная.

– А рази тя гром! На кой ляд мне сдалось кто он есть. Предложил, придурошный, мяса пожрать, раздельть трапезу и то ладно будет. – Подумал Крысий Хвост и сел к огоньку поближе.

– Мырлок я, а кличут Крысим Хвостом. – Представился.

– Рад познакомиться. – С равнодушной вежливостью отозвался мужик, имени своего, подлец, однако не назвавши. При этом так поглядел своим взглядом дурацким, что Мырлок решил: – Ну не хочешь говорить, так и леший с тобой.

Незнакомец посмотрел на спутницу Мырлокову, потом неспешно возвратил долгий свой взгляд снова на него.

– Ну, чо уставился, как упырь? – Подумал Мырлок и поежился от своего сравнения – а вдруг и вправду? Однако, зачем вурдалаку жаренное, не едят они такое, знать не вурдалак этот мужик. Помялся, потом мотнув в сторону девчонки головой сказал:

– А ее Гильдой зовут, трофей мой клятый. – И зло сплюнул в костер.

– Рад познакомиться. – По-прежнему ответил безбородый и добавил совсем уж некстати: – Очень приятно.

Тем временем мясо подоспело.

– Не найдется ли у вас хлеба? – Спросил незнакомец. Не хотелось Крысьему Хвосту хлебом делиться, поерзал, но под противным взглядом мужика чудного полез нехотя в свой дорожный мешок, на ощупь выбрал меньшую горбушку, вынул, отломил кусок, протянул. Незнакомец хлеб то взял, а разделав жаренную тушку большущий кусок, гад эдакий, в сторону отложил, остальное на части разрезал.

Ну и нож, однако! Обоюдоострый, длинный, тонкий, а на том месте, где обычно кровоток бывает – пусто, нет ничего. Будто ленивый кузнец по пьяному делу две пластины железные склепал с одного конца, а с другого всунул в рукоятку. Резал этот чудной нож однако неплохо.

Незнакомец ножик свой обтер о хлебную горбушку, обратно за халяву сапога засунул. Потом себе один кусок оставивши, протянул два других Мырлоку с Гильдой.

Крысий Хвост, ясное дело, Гильдину долю забрал сразу. Обойдется девка и куском хлеба, а ты, безбородый, один кусок жри, раз дурак такой, сразу на двоих делить надо было. Эх, хорошо мясо пошло, а то весь слюной изошел.

Съев половину довольно рыгнул, потянулся. Как-то веселей стало, не так уже Блудный Бор пугал. Подобрев вытащил флягу, потряс, там еще оставалось. Хлебнул и предложил безбородому. Тот отказался, и то славно, еще хлебнул.

– Слышь, а чо мы жрем-то? – Пришло в голову спросить.

– Кролика. – Равнодушно ответил незнакомец.

– Чево говоришь?

– Говорю – кролика мы едим.

– Кролика? – Удивленно повторил Мырлок. – Не слыхал о таком, а чо за тварь?

– Кролик, как кролик, вроде зайца, только в норе живет.

– Да че, ты – то кролик, то заяц, ничо не пойму. По-человечески растолкуй.

– Кролик, это такой зверь, – стал объяснять незнакомец, странно поглядывая на Мырлока с Гильдой. – Небольшой такой, хвост маленький, уши большие, прыгает.

– Ну, ты смотри, в жисть такого не видывал, это ты его где заохотил?

– Да, – незнакомец почему-то замялся, видать не хотел чужому человеку свои охотничьи угодья открывать. – Да вот здесь. – И неопределенно головой покрутил.

– Иш, ты, чо только в этом Блудном Бору не водится. – Мырлок было даже запереживал – не ядовит ли этот невиданный зверь из поганого леса? Но незнакомцу тот видно был хорошо знаком, он с удовольствием наминал жаренное, Крысий Хвост успокоился и громко чавкая принялся за второй кусок.

Закончили кушать. Незнакомец вытащил из кармана тряпку, вытер ею рот, спрятал обратно. Потом достал коробочку маленькую, вынул из нее белую палочку, засунул в рот, к другому концу поднес уголек, потянуло табачным дымком. – Ишь,ты, Мырлок и себе кисет вынул, трубку набил крепкой махрой. Затянулся. Подсобрался, и подзадрав ногу, пустил ветры.

– О, работаить утроба ишо, а то я думал, совсем ужо охлял. – И снова пустил ветер гнилостный.

Большой был затейник Мырлок. Мастерски эту шутку шутил, неизменно до слез потешая своих сотоварищей походных. Рассмешить незнакомца однако не получалось.

– Во, отмороженный, сидит как сыч, ну да и ляд с ним. – Думал Мырлок, однако настороения сытого, благодушного не утратил, хотелось покалякать.

– А как в твоих краях жисть, то?

– Да жизнь, как жизнь, обычная, скучная. – Сухо отозвался неразговорчивый незнакомец.

– Эко беда, скучная. Во, а у нас то жисть ну чисто собачия. Никакого те умиления. Трудиси, трудиси, пупок надрываешь, а все за зря, толку то – фигу. – Мырлок нечистыми пальцами показал, что поимел от жизни.

– Я вот, браток, поднарядился было воевать к лорду Глодскому. Ну чин чинарем договорились за заработок, по рукам ударили, выпили как положено. Ну, не с самим лордом, конечно, а с евойным вельделяем^[2].

Скоро пошли походом. Идем, идем, а фигу тебе не деньги, и харч такой, прямо тебе скажу дрянной больно. А пиво, так вообще кисляк один, протухло, как я еще сопливым бегал. Ну вот идем мы, гутарит сотник, мол возьмем крепость Сол, так поживы будет, всем хватит. Крепостенка эта я те, браток, скажу дрянная. Не стены, одни развалины, какя там к черту пожива, думаю. И прав был, ни хера то там, окромя черепков битых и не было. Едно что – во, кинжалом обогатился. А намордовались мы то крепость бирючи, ужасть как. Народ там дикий сидел, не хотел сдаваться.

Дрались как черти. Моему корешу Лысому Эрлоку так камнем по башке зарядили, шлем снять не смогли. Так его в каске и закопали. Во дела какие.

Мырлок попыхтел трубкой, поглядел на незнакомца ожидая встретить понимание, сочуствие жизни его собачей. Но тот сидел уставившись в костер и то-ли слушал, то-ли нет, было непонятно. Крысий Хвост еще хлебнул из фляги и сыто рыгнув продолжал.

– Ну крепостенку то мы эту взяли. Кого на стенах порубили, кого в конюшне эакрыли и спалили к чертям собачьим. Во, а денег шиш.

Ну дальше идем воевать. Наши то основные силы далеко ушли, пока мы под той развалюхой вожжались, ну, а какая тебе дорога да опосля всего воинства. Что те не сожрали, то селяни, черти хитрые, попрятали и сами по лесам схоронились. Куды тут прохарчиться. Хош бы петуха какого поймать. Куды там, ну помирай прямо тут с голодухи.

Ну, думаю, дойдем до лагеря лорда Глодского, там разговеемся, а как возьмем городишко супротивника нашего – барона Цимерхофа, так и отоварюсь. Да все по другому обернулось.

Гляжу, бегут наши навстречу, словно им факелом зады поподпаливали. Так оно и было. Побил нас барон и погнал вспять. Не, думаю, неча мне здесь делать. Обратно той дорогой голодной, да еще с конницей барона на хвосте удирать – не, такого уговору не было. Дай– ка, думаю, уделаю я хвинт. Ну и не пошел я с нашими в отступ, а запрятался в лесу, жду барона Цимерхофа. Ну, как войско евойное показалось, я по дороге, как бы с другого боку и вышел. Говорю – слыхал, мол, что славный барон бъется с паршивым лордом Глодским, так не надобно ли ему, барону, на службу воина знающего. Ну, вестимо дело, поспрашали меня – не служил ли у герцога, а то много его недобитков здеся ошивается. Я отнекиваюсь – мол, де токи во с товойного боку пришел, никакого герцога в глаза не видывал. Ну взяли меня в войско, к обозу приставили. В обозе, так в обозе, оно и сподручнее до котла дотянуться. Ну идем мы обратно, сиречь барон-то вперед, а я вроде бы взад. Ну, чаю, разговеюсь ужо. А – дзуськи! Как стали через речку переправляться, тут лорд как вдарит! И пошел бить и пошел! Ну, чо тут будешь делать? И помирать не охота и в полон идти не с руки. Поспрашает лорд-то с меня, чо это я делал-то в войске евойного супротивника. И пожалует хоромами, да с перекладиной. Одно помирать. А тут еще моему вельделяю стрела в грудь попала, свалился он и просит: Оттащи ты меня в лагерь, а то потопчут меня конники лордовы, я уж тебе отплачу. Ах ты, старый хрыч, думаю – че ты мне отплатишь, когда все в кабаках с девками прогулял давно. А на грудь тебе поссать. Пшел ты говно к черту, оставайся околевать, у меня своя забота, самому бы ноги унести. Побег я к своему обозу, забрал мешок свой, трофей ценный и деру. Оборотился, а возле возов уже вовсю секутся, ну я тут и припустил, так вот и шагаю. Мыслю податься на юг, там места жирные, небось ратники надобны, там и пристроюсь.

– Эх, жисть! – Мырлок опять сплюнул, рыгнул, затянулся трубкой. —

Отвоевалси, маялси, маялси а за че? За ентот трофей? Тьху! – Мырлок привычно дал Гильде подзатыльник.

– Эт я, браток, в обозе то баронском сел с мужикими кости бросать.

Эх, поперло мне в тот раз, да как на грех, у тех– то мужиков в кошельках пусто, как и у меня. Ну выиграл у них то да се, играть охотца, а уж не на что. Тут один и говорит: Во девка у нас есть, из высокорожденных, сенешалева дочь, большой выкуп за нее взять можно. Я дурак и поставил и выиграл. А толку-то? Обманули меня те мужики, узнал я, что папашу то ее – сенешаля давно уж ухлопали, а крепостенку спалили. И никому эта девка без надобности, гроша ломанного никто не даст. Эх, невезуха!

Поскучнел Мырлок, поковырялся пальцем в носу, потом вдруг оживился – Слышь, браток, а может ты купишь, возьму не дорого? Девка то знатная, всяким штучкам обучена, я те говорю. Ты не смотри, что тощая, зато выносливая – вон шестерых перетерпела и седьмого выдюжила. А? – и больно ткнул пальцем Гильду под ребро.

Незнакомец по-прежнему смотрел безразлично.

– Ну не хочешь, твое дело. Я вот дойду до южных краев, сам в войско какое получится устроюсь, а ее купцам продам. Говорят покупают там девок для борделей южных городов, хорошую цену дают. Глядишь и я чевой-то выторгую, разбогатею.

Ладно, спать пора. – Сказал незнакомец и стал укладывать по-удобнее свой мешок. Подергал куртку, позвенел кошелем. Мырлок метнул быстрый взгляд – кошель был большой и набит туго. Незнакомец мырлоков взгляд перехватил. Посмотрел на того бесстрастно, пугая пустым взглядом. – Даже и не думай. – Сказал и, завернувшись в плащ, завалился спать.

Мырлок и не думал вначале. Он примостился с друой стороны костра и даже заснул. Но ночью проснулся. Костер едва тлел, луна стояла высоко в небе освещая поляну, дуб и спящего под ним человека. Соблазн был велик. Делов то – раз шагнуть да рубануть, вот и вся недолга. А то умен больно, сволочь. Тихо, чтобы не разбудить вынул под плащем меч из ножен. Рукоять привычно, мило легла в руку. Ну и добро будет.Не долго этому осталось жить-то. Медленно, как ему показалось бесшумно, приподнялся, незнакомец похрапывал.

О, сука, сны видишь. Сейчас я пошлю тебя в мир вечных снов. Долго спать будешь. Мырлок занес меч, прыгнул вперед и со всей силы ударил.

Но меч не скрипнул по коже куртки, не затрещали перерубаемые кости – лезвие шурша воткнулось в песок. На прежнем месте незнакомца уже не было. А стоял он вооруженный двумя мечами шагах в трех от Мырлока. Лицо его не выражало ни гнева ни страха, глаза были пусты, как глазницы черепа. Мягко, как колышет ветер траву он развел мечами – левый вперед вверх, правый завис над головой острием вперед. И встал он как-то странно – просто распластался по земле на согнутой левой ноге, отведя выпрямленную другую далеко назад.

О, тысяча чертей – как не хотелось Мырлоку затевать поединок но другого выбора проклятый незнакомец ему не оставлял. Впрочем сейчас, изготовленный к бою, тот не казался уже таким грозным противником. Даже наоборот, такой дурацкой позиции Мырлок еще не видел. Как этот придурок собирался обороняться, почти на земле сидючи, было непонятно.

Наверное он ничего не понимал в воинском деле. Еще одно, последнее в многогрешной жизни удивило Крысиного Хвоста. – мечи незнакомца были с двумя лезвиями, но, как и нож, без середины. И блестели чудные клинки не по стальному, больно уж ярко и чисто. Сломать такое оружие казалось было проще простого.

У, сука! – Взревел Мырлок и раскручивая свой тяжелый меч над головой бросился на противника. И свет в его глазах померк.

Незнакомец, как пыльный вихрь по дороге, скользнул навстречу и замер в зеркальном отражении свой прежней стойки. Только его правый меч был глубоко погружен в грудь противника. Потом он легко оттолкнул левым мечем оружие и враз ослабевшие руки Мырлока. Клинок сверкнул и голова Крысиного Хвоста покатилась, покатилась и плюхнулась с откоса в реку. Незнакомец мгновенье простоял не двигаясь, потом с той же плавностью вынул меч из безжизненной груди. Обезглавленное тело кулем свалилось к его ногам.

Гильда, расширенными от ужаса глазами смотрела на этот короткий поединок. Незнакомец по-прежнему с мечами в руках шагнул к ней.

– Нет, не надо! – Она стояла на коленях и протягивая к воину руки взмолилась. – Не убивай меня доблестный витязь, ноги твои целую, господин мой. Всю жизнь верной рабой твоей буду. Пощади именем великого Буха заклинаю тебя!

Витязь подходил ближе, девчонка сжалась и в ужасе закричала. Воин протянул меч, холодный металл, замазаный липкой Мырлоковой кровью коснулся шеи. Гильда поняла, что пришел ее смертный час смирилась с неизбежностью и закрыв глаза взмолилась Бухге. Незнакомец плавно дернул мечем, лезвие легко рассекло кожаный ошейник и отодвинулось.

Слава благостному Бухгте, спасена, витязь показал свою мощь и власть над ней, а разрезав ненавистный ошейник грязного негодяя Мырлока показал, что власть того окончена. Теперь всецело Гильда должна принадлежать этому могучему воину, чей меч скор на расправу с врагами, как змей чешуйчатый.

– Мясо, – говорил витязь, акуратно вытерая замазаные лезвия, – подогрей на углях, они еще не остыли. У покойника в сумке хлеб, больше он ему без надобности. Поешь, а то небось оголодала с этим Аникой-воином.

И сказав такие слова завалился спать, словно и не было схватки жаркой, победы славной, словно и нет здесь девушки Гильды его преданной рабыни, которая собралась было уже запеть, как пристало, Песнь о Ночной Битве Победной.