Книга Бетонный остров онлайн - страница 3

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

– Рад вашему веселью, – послышался вдруг чей-то низкий голос.

Уилл Фарнеби обернулся: над ним, улыбаясь, склонился маленький сухощавый мужчина в европейском костюме, с черным саквояжем в руке. На вид ему было около шестидесяти. Густые седые волосы выбивались из-под широкополой соломенной шляпы, нос отличался внушительными размерами. Глаза казались невероятно голубыми на смуглом лице.

– Дедушка! – воскликнула Мэри Сароджини. Незнакомец взглянул на девочку.

– Что вас так рассмешило? – спросил он. Мэри Сароджини ответила не сразу, собираясь с мыслями.

– Вчера он плыл в лодке, – сказала она. – Вдруг налетел шторм, и лодка разбилась. Он стал карабкаться по скалам, а там водятся змеи. Он испугался и сорвался вниз – но, к счастью, свалился на дерево. От испуга он очень сильно дрожал. Я дала ему бананов и заставила рассказывать – опять и опять. И тогда он понял. Что ничего особенного не случилось. Стоит ли волноваться, если все уже позади. Вот он и засмеялся, и я засмеялась тоже. И минах, слушая нас, стал хохотать.

– Замечательно, – с одобрением заметил дедушка. – А теперь, – обратился он к Уиллу Фарнеби, – после того как оказана первая психологическая помощь, поглядим, что приключилось с бедным братом Ослом. Между прочим, меня зовут доктор Роберт Макфэйл. А вас?

– Его зовут Уилл, – вмешалась девочка, прежде чем молодой человек успел ответить, – и фамилия его: Фар – что-то там такое.

– Фарнеби, вернее говоря. Уильям Асквит Фарнеби. Вы уже, наверное, догадались, что мой отец был ревностным либералом. Даже когда напивался. То есть, особенно когда напивался.

Уилл презрительно хохотнул. Смех его не вязался с тем ликующим, гомерическим весельем, которое переполняло его минуту назад.

– Вы не любили своего отца? – озабоченно поинтересовалась Мэри Сароджини.

– Не так горячо, как следовало бы, – ответил Уилл.

– А попросту это значит, – пояснил доктор Макфэйл, – что он своего отца ненавидел. Там такое не редкость, – вскользь добавил он. Присев на корточки, доктор принялся расстегивать замки саквояжа.

– Вы подданный нашей экс-империи, верно? – бросил он через плечо.

– Да, я родился в Блумсбери, – подтвердил Уилл.

– Принадлежите к высшим слоям общества, но не аристократ и не военный.

– Вы не ошиблись. Мой отец был адвокатом, писал статьи о политике. Разумеется, в свободное от употребления алкоголя время. Мать моя, как это ни странно, была дочерью архидиакона. Архидиакона, – повторил он и засмеялся тем же смехом, каким смеялся над тягой своего отца к спиртным напиткам.

Доктор Макфэйл мельком взглянул на Уилла и вновь занялся своим саквояжем.

– Когда вы так смеетесь, – заметил он с научной бесстрастностью, – ваше лицо становится крайне неприятным.

Захваченный врасплох, Уилл попытался отшутиться, дабы скрыть свое замешательство.

– На меня всегда смотреть противно.

– Неправда. Вас даже можно назвать красивым, в духе Бодлера. Когда вы не лаете, как гиена. Почему вы так неприятно смеетесь?

– Я журналист, – пояснил Уилл, – «наш специальный корреспондент». Путешествую по свету и сообщаю обо всех происходящих ужасах. Так что же может слышаться в моем смехе? Ку-ку? Тара-ра? Маркс-маркс?

Он опять засмеялся и пустил в ход одну из своих испытанных острот:

– Я человек, который не говорит в ответ «да».

– Мило, – сказал доктор Макфэйл, – очень мило. Но приступим к делу.

Достав из саквояжа ножницы, он принялся отрезать изодранную, в пятнах крови брючину, чтобы добраться до поврежденного колена.

Уилл Фарнеби смотрел на доктора и гадал, кем скорее можно назвать этого поразительного обитателя гор – шотландцем или паланезийцем? Насчет голубых глаз и выступающего носа не было сомнений. Но смуглая кожа, тонкие руки, изящество движений – все это, несомненно, происходило из краев, лежащих гораздо южнее реки Твид.

– Вы местный уроженец? – поинтересовался Уилл. Доктор утвердительно кивнул.

– Я родился в Шивапураме, в день похорон королевы Виктории.

В последний раз звякнули ножницы, и брючина соскользнула вниз, обнажив колено. Доктор Макфэйл бросил на него пристальный взгляд и изрек:

– Повреждено. Но, думаю, ничего серьезного. Сбегай-ка на станцию, – сказал он внучке, – и попроси Виджайю прийти сюда с одним из помощников. Скажи, чтобы захватили с собой носилки из лазарета.

Мэри Сароджини кивнула, без лишних слов вскочила на ноги и побежала через поляну.

Уилл поглядел ей вслед – красная юбка колыхалась на бегу, смуглая кожа отливала на солнце розоватым золотом.

– Какая у вас замечательная внучка, – сказал он доктору Макфэйлу.

– Это дочь моего старшего сына, – немного помолчав, ответил тот, – он погиб четыре месяца назад: несчастный случай в горах.

Уилл пробормотал слова сочувствия, и вновь наступило молчание. Доктор Макфэйл откупорил бутыль спирта и протер руки.

– Будет немного больно, – предупредил он, – но вы старайтесь слушать, что говорит птица.

Он махнул рукой в сторону высохшего дерева, где, расставшись с Мэри Сароджини, опять сидел минах.

– Внимательно вслушивайтесь в каждое слово: это отвлечет от неприятных ощущений.

Уилл Фарнеби прислушался. Минах вернулся к своей первой теме.

– Внимание, – призвал говорящий гобой, – внимание.

– Внимание к чему? – спросил Уилл в надежде получить более ясный ответ, нежели тот, что дала ему Мэри Сароджини.

– К вниманию, – ответил доктор Макфэйл.

– Внимание к вниманию?

– Да, разумеется.

– Внимание, – крик минаха прозвучал, словно ироническое подтверждение.

– И много у вас говорящих птиц?

– По всему острову, наверное, летает около тысячи. Это была идея старого раджи. Он думал, что от призывов люди станут лучше. Вполне возможно, но при чем тут бедняги минахи! К счастью, птицы не понимают наставлений. Даже если к ним обращается Франциск Ассизский. Подумать только – читать проповеди безупречнейшим дроздам, щеглам и пеночкам! Какая самонадеянность! Не лучше ли помолчать и послушать, чему учит птица? А теперь, – добавил доктор другим тоном, – прислушайтесь к тому, что скажет наш приятель с дерева. А мне нужно вычистить вот это.

– Внимание.

– Начинаю.

Молодой человек вздрогнул и закусил губу.

– Внимание. Внимание. Внимание.

Да, доктор сказал правду. Если слушать со вниманием, боль не так сильна.

– Внимание. Внимание...

– Как вам удалось взобраться на утес? – спросил доктор Макфэйл, готовя бинты. – Уму непостижимо.

Уилл попытался засмеяться.

– Вспомните, как начинается «Нигдея», – сказал он. – Мне повезло: провидение оказалось на моей стороне.

С дальнего конца поляны донеслись голоса. Уилл обернулся и увидел между деревьев Мэри Сароджини: красная юбка колыхалась с каждым шагом. Позади девочки, обнаженный по пояс, неся на плече бамбуковые шесты, обернутые парусиной, шел великан, напоминающий бронзовую статую; за ним едва поспевал темнокожий юноша в белых шортах.

– Это Виджайя Бхатахачарья, – представил доктор Макфэйл бронзового великана, – мой ассистент.

– В больнице?

Доктор Макфэйл покачал головой.

– Я уже давно не практикую, – сказал он, – разве только в непредвиденных случаях. Мы с Виджайей работаем на Экспериментальной станции агрикультур. А Муруган Майлендра (он указал рукой на темнокожего юношу) работает у нас временно: он изучает почву и разведение растений.

Виджайя положил широкую ладонь на плечо своего спутника и легонько подтолкнул его вперед. Взглянув в красивое, угрюмое лицо, Уилл с удивлением узнал в юноше изысканно одетого баловня, которого он пять дней назад встретил в Рендан-Лобо. Юноша разъезжал по острову в белом «мерседесе» полковника Дайпы. Уилл улыбнулся и хотел было заговорить, но осекся. Едва заметно, но все же вполне определенно, Муруган Майлендра покачал головой. В глазах его Уилл прочел настоятельную мольбу. Губы беззвучно шевельнулись. «Пожалуйста, – казалось, вот-вот скажет юноша, – пожалуйста...» Уилл принял равнодушный вид.

– Здравствуйте, мистер Майлендра, – сказал он с вежливым безразличием. Муруган, судя по всему, почувствовал огромное облегчение.

– Здравствуйте, – ответил он и слегка поклонился.

Уилл пригляделся к остальным: нет, никто ничего не заметил. Мэри Сароджини и Виджайя разворачивали носилки, доктор упаковывал черный саквояж. Маленькая комедия прошла без зрителей. Вероятно, по каким-то причинам юный Муруган не желал, чтобы узнали о его пребывании в Рендане. Мальчики есть мальчики. Даже если они порой превращаются в девочек. Полковник Дайпа и Муруган – взаимоотношения их не просто отеческо-сыновние; обоюдная пылкость здесь налицо. Возможно, юноша обожает полковника как героя, преклоняется, будто школьник, перед сильной личностью: борцом-революционером, который сумел победить и стал диктатором. Или тут замешаны другие чувства, и Муруган играет роль Антиноя при своем черноусом Адриане? Что ж, если юноша благоволит к немолодым бандитам-милитаристам, это его право. И если бандиту нравятся хорошенькие мальчики, что тут возразить? Так вот почему полковник Дайпа, подумал Уилл, воздерживался от официального представления.

– Это мой юный друг Муру. – Полковник встал, обнял юношу за плечи и, усадив на диван, сел рядом с ним.

– Можно, я сяду за руль? – спросил Муруган. Диктатор снисходительно усмехнулся и кивнул прилизанной черноволосой головой. Были и другие обстоятельства, наталкивающие на мысль, что этих двоих связывают не только дружеские отношения. Муруган за рулем полковничьей машины превращался в маньяка. Только обезумевший любовник способен, не считаясь с гостем, довериться такому шоферу. На равнине между Рендан-Лобо и нефтяными скважинами спидометр дважды достигал отметки 110, а на горной дороге от скважин к медным копям было и того хлеще. Зияли пропасти, тормоза взвизгивали на поворотах, буйволы выскакивали из бамбуковых зарослей в двух шагах от машины, десятитонные грузовики с ревом неслись навстречу, не разбирая дороги.

– Вы совсем не боитесь? – отважился спросить его Уилл. Но бандит, ослепленный любовью, оказался к тому же и набожным.

– Если человек знает, что на все – воля аллаха (а я это знаю, мистер Фарнеби), он не станет бояться. Страх, в таком случае, будет грехом.

Муруган резко крутанул руль, чтобы объехать буйвола; полковник распахнул золотой портсигар и предложил Уиллу «Балканское собрание».

– Готово, – сказал Виджайя. Уилл, повернув голову, увидел лежащие рядом с ним носилки.

– Хорошо, – сказал доктор Макфэйл. – Переместите его сюда. Осторожней. Осторожней...

Минуту спустя небольшая процессия двинулась в путь по узкой извилистой тропе между деревьями. Мэри Сароджини шла впереди, замыкал шествие ее дедушка; Муруган и Виджайя несли носилки.

Уилл Фарнеби вглядывался со своего движущегося ложа вверх в зеленый сумрак, словно со дна колышущегося, живого моря. Высоко над головой, почти что на самой его поверхности, шумела листва, кричали обезьяны. В облаке орхидей порхали птицы-носороги, напоминая причудливые создания воображения.

– Вам удобно? – спросил Виджайя, заботливо заглянув в лицо Уиллу. Уилл, запрокинув голову, улыбнулся.

– Великолепно, – сказал он.

– Идти недалеко, – продолжал его собеседник, – мы будем там через несколько минут.

– Где «там»?

– На экспериментальной станции. Такая же есть в Ротамстеде. Вы бывали в Ротамстеде, живя в Англии?

Уилл слышал о станции в Ротамстеде, но ему не доводилось бывать в тех местах.

– Ее основали более ста лет назад, – пояснил Виджайя.

– Сто восемнадцать, если быть точным, – вмешался доктор Макфэйл. – Лоуз и Джильберт начали работать с удобрениями в 1843 году. В начале пятидесятых к нам приехал один из сотрудников станции, чтобы помочь моему деду открыть здесь такую же. Ротамстед в тропиках – такова была идея. В тропиках и для тропиков.

В зеленом сумраке блеснула молния, и носилки вынырнули из леса в ослепительное сияние тропического солнца. Уилл поднял голову и огляделся. Они находились почти на самом дне огромного амфитеатра. Внизу, в футах пятистах, расстилалась обширная равнина, испещренная лоскутьями полей, островками деревьев и сбившимися в кучу домиками. Над равниной вздымались склоны, а в тысяче футов над ними полукольцом смыкались горы. Одна терраса над другой – золотые, зеленые – тянулись, начинаясь от долины, до зубчатой стены горных пиков; рисовые поля следовали контуру ландшафта, искусно и как бы намеренно подчеркивая каждое углубление, каждую выпуклость склона. Природа не была уже только природой; ландшафт был скомпонован, выявлен в своей геометрической сущности, и выполнен столь затейливым узором и такими чистыми, яркими красками, что, будь такая картина создана художником, его назвали бы небывалым виртуозом.

– Чем вы занимались в Рендане? – нарушил продолжительное молчание доктор.

– Собирал материалы для статьи о новом режиме.

– Навряд ли о полковнике можно сообщить что-либо новое и интересное.

– Вы ошибаетесь. Он военный диктатор. Вокруг него смерть. А смерть всегда связана с новостями. Даже отдаленный запах смерти – чем не новость? – Уилл засмеялся. – Вот почему мне велели заглянуть к полковнику на обратном пути из Китая.

Были на то и другие причины, о которых Уилл предпочел умолчать. Лорд Альдехайд занимался не одними только газетами. Другими его интересами были «Азиатская юго-восточная нефтяная компания» и «Имперское и иностранное акционерное общество по добыче меди». Официально Уилл прибыл в Рендан, чтобы вдохнуть запах смерти, разлитый в милитаризованном воздухе; но, кроме того, ему было поручено выяснить, как относится диктатор к иностранному капиталу, согласен ли пойти на уступки в налогах и даст ли гарантии, что промышленность не будет национализирована. Заодно требовалось узнать, какую часть прибыли можно будет вывозить, сколько специалистов и администраторов удастся найти среди местного населения и еще много других вопросов. Полковник Дайпа оказался чрезвычайно любезным и деловитым. Взять хоть эту сумасшедшую поездку к медным копям с Муруганом за рулем.

– Примитивно, дорогой мой Фарнеби, примитивно. Сами видите, какая острая нужда в переоборудовании.

Новая встреча была назначена – да, вспомнил Уилл, – именно на сегодняшнее утро. Он представил себе полковника в кабинете за рабочим столом: «Мистера Фарнеби, – докладывает глава полиции, – последний раз видели, когда он направлял свою небольшую яхту в пролив Пала. Два часа спустя случился сильный шторм... Вероятно, погиб». А он, живой и здоровый, находится на запретном острове.

– Они никогда не дадут тебе визу, – сказал Джо Альдехайд во время их последней беседы. – Но, может быть, тебе удастся потихоньку высадиться на берег под чужой личиной. Надень бурнус или что-то в этом роде, как Лоуренс Аравийский.

– Я попытаюсь, – искренне пообещал Уилл.

– Если ты все же высадишься на Пале, наладь связь с королевским дворцом. Рани – это их королева-мать – мой давний друг. Я познакомился с ней шесть лет назад в Лугано. Она находилась там со стариком Фогели, банкиром инвестиционного банка. Подруга ее увлекалась спиритизмом, и они устроили для меня сеанс. Медиум-вещатель, подлинный Голос Оттуда, но, к сожалению, все на немецком. Когда включили свет, мы с ней долго беседовали.

– С кем? С вещательницей?

– Да нет же. С госпожой рани. Она замечательная женщина. Тебе уже доводилось слышать о Крестовом Походе Духа?

– Так это ее изобретение?

– В полной мере. Я предпочитаю эту организацию Моральному Перевооружению, как наиболее подходящую для Азии. В тот вечер мы много говорили о Крестовом Походе Духа. А потом зашла беседа о нефти. На Пале полно нефти. «Азиатская юго-восточная нефтяная компания» пытается проникнуть туда многие годы. И другие компании тоже. Но бесполезно. Никаких иностранных концессий. Это их жесткая политика.

Но рани с ней не согласна. Она желает, чтобы мир получал пользу от нефти. Можно было бы, например, финансировать Крестовый Поход Духа за счет прибылей от экспорта. Итак, если ты доберешься до Палы, установи связь с дворцом. Поговори с госпожой рани. Узнай, имеются ли там люди, способные принимать решения. Возможно, в стране есть политическое меньшинство, выступающее за продажу нефти, и мы как-нибудь сможем помочь им.

На прощание он пообещал Уиллу приличное вознаграждение, если его усилия увенчаются успехом. Вполне достаточное, чтобы около года жить ни о чем не заботясь.

– Тебе не придется писать статьи. Только искусство – чистое Искусство! – И он издал похабный смешок, как если бы вкладывал в эти слова особый смысл. Гнусная тварь! И тем не менее Уилл писал статьи для его мерзких газет и готов был участвовать в его грязных делах за приличную мзду.

Как это ни удивительно, Уилл все же очутился на паланезийской земле. К счастью, провидение оказалось на его стороне – видимо, для того, чтобы сыграть одну из своих зловещих, расхожих шуток. Звонкий голос Мэри Сароджини вернул Уилла к действительности.

– Вот мы и пришли!

Уилл поднял голову. Небольшая процессия свернула с дороги и прошла через проем высокой выбеленной стены. Налево, на ступенях террас, стояли ряды домиков, осененных смоковницами. Уилл поглядел вперед: аллея стройных, пальм вела по склону к пруду с лотосами, на другом берегу сидел огромный каменный Будда. Свернув налево, они стали подниматься меж цветущими, благоухающими деревьями к нижней террасе. За изгородью, жуя жвачку, неподвижно стоял белоснежный горбатый буйвол, своей безмятежностью и красотой подобный божеству. Затем любовник Европы ушел в прошлое, и теперь по траве волочили свои перья птицы Юноны. Мэри Сароджини отперла калитку небольшого сада.

– Вот мое бунгало, – сказал доктор Макфэйл. – Дай-ка я помогу тебе одолеть ступени, – обратился он к Муругану.