Книга 39 ступеней онлайн - страница 2

Глава вторая
Молочник отправляется в путь

Я повалился в кресло – меня не держали ноги, я боялся, что меня сейчас вырвет. Минут пять я сидел, не двигаясь, как завороженный глядя на лежащее на ковре тело. Потом стащил со стола скатерть, накрыл его ею, достал из шкафчика бутылку бренди и хлебнул прямо из горлышка.

Я не мальчик, был на войне под пулями и сам убивал людей, но хладнокровное убийство в стенах дома видел впервые. Как бы там ни было, надо собраться с силами и начать что-то делать. Я взглянул на часы – было половина одиннадцатого.

Я обшарил все уголки, как заправский детектив, но ничего не обнаружил. Никаких следов. Я задернул шторы на окнах и запер на цепочку дверь.

Примерно через час я пришел в себя и смог уже рассуждать здраво. Какие-либо сомнения относительно рассказа Скаддера исчезли. Убийство являлось доказательством, что врагам ничего не оставалось, как заставить его замолчать. Но он пробыл у меня три дня, и убийцы могли предположить, что он доверился мне и многое рассказал. Следовательно, меня ждала та же участь. Не сегодня, так завтра или послезавтра они со мной разделаются.

Но ведь я мог обратиться в полицию. Или чего проще: утром Паддок обнаружит труп и позвонит им сам. А что я говорил о нем Паддоку? Но даже если бы я чистосердечно выложил полицейским все, что знал, они бы расхохотались мне в лицо: плету небылицы, чтобы избавиться от петли. В Англии у меня не было ни родных, ни знакомых, ни друзей. Никто бы не мог замолвить за меня доброе слово. Убийцы все точно рассчитали. С помощью английского правосудия они избавлялись от меня до 15 июня.

Прошло еще два часа, когда я, наконец, пришел к единственному решению: мне нужно исчезнуть и пребывать в гостях до конца второй недели июня. Затем я должен появиться в Лондоне и любой ценой убедить какого-либо правительственного чиновника в правоте Скаддера. Я сознавал, что, преодолев все препятствия, я мог столкнуться с полнейшим недоверием со стороны должностных лиц. Мне оставалось только надеяться: к тому времени обнаружатся факты, подтверждающие мой рассказ.

Итак, начиная с сегодняшнего числа, то есть с 24-го мая, я должен продержаться три недели, спасаясь как от убийц Скаддера, так и от полицейских. То, что на меня будут охотиться, как на дикого зверя, почему-то поднимало меня в собственных глазах. Маленький, мужественный человек, которого убили враги, помог мне стряхнуть с себя противное чувство скуки и апатии и вновь почувствовать: в моих жилах течет кровь, а не водица. Все теперь зависело от моего ума и воли, именно это меня и радовало.

И тут я вспомнил про черную записную книжку. В ней, быть может, есть сведения, которые мне могут пригодиться. Надо осмотреть одежду убитого. Я отдернул скатерть и был поражен выражением покоя на уже окаменевшем лице Скаддера. Я не нашел ничего, кроме портсигара, перочинного ножика, да нескольких серебряных монет. Записная книжка исчезла. Значит, ее взяли убийцы.

Я в раздумье прошелся по комнате и вдруг заметил не задвинутый до конца ящик письменного стола. Скаддер был одним из тех немногих смертных, которые не выносят малейших следов неаккуратности. Это означало, что кто-то выдвигал ящик, чтобы посмотреть, что в нем, и очень торопился. Внимательный осмотр, квартиры показал, что убийцы Скаддера рылись в ящиках комода, осмотрели гардероб – у моих брюк были вывернуты карманы – и даже кухню. Значит, они что-то искали. Если – записную книжку, то нашли ли ее?

Я достал карту Великобритании и стал рассматривать ее – мне надо было найти укромный уголок. Прожив много лет в Южной Африке, я привык к открытым пространствам и чувствовал себя в городе, как загнанная в угол крыса. Я выбрал Шотландию: во-первых, там еще сохранилась дикая, нетронутая природа, а во-вторых, мои родители были шотландцы. Я вполне мог сойти за шотландца, да и полиция вряд ли знала о моем происхождении. Правда, сначала я хотел выдать себя за немецкого туриста. Я свободно говорю по-немецки, так как провел три года в Германии, работая на медных рудниках, и потом часто имел дело с немецкими партнерами отца. Я решил остановиться в Галлоуэе, поскольку дальше, на север, шла малообжитая, дикая местность.

Заглянув в железнодорожный справочник, я выяснил, что поезд на север отправляется с вокзала Сент-Панкрас в 7.10. Значит, в Галлоууэе я буду часов в шесть-семь вечера. Все это было прекрасно, но я забыл при этом про «друзей» Скаддера, которые, конечно, следят за домом. Я долго бился над тем, как обмануть негодяев, и благодаря счастливой догадке решил эту задачу. Потом я лег в постель – надо было поспать часок-другой.

Я проснулся в пятом часу утра. Чуть-чуть приоткрыв штору, я увидел серую улицу и серое предутреннее небо над ней. Утреннюю тишину нарушало лишь чириканье воробьев. Предчувствие чего-то ужасного охватило меня, и я вдруг подумал, что в моем положении самое лучшее обратиться в полицию. Вскоре я успокоился и решил твердо следовать намеченному плану.

Позавчера я получил в банке деньги, которые хотел отдать Скаддеру. Я засунул эти пятьдесят соверенов в специальный кожаный пояс, купленный еще в Родезии. Затем принял душ и сбрил свои пышные, висячие усы, оставив лишь тонкую ниточку над верхней губой. Я надел шерстяную рубашку, свой старый, поношенный костюм из твида, обулся в прочные, подбитые железными гвоздями ботинки. Сунул в карманы пиджака еще одну шерстяную рубашку, кепку и зубную щетку.

Теперь наступал самый решительный момент. В двадцать минут седьмого появлялся молочник и всегда довольно сильно шумел, выгружая из тележки банки с молоком и простоквашей. Я встречал его на улице два или три раза, когда отправлялся на утреннюю прогулку на велосипеде. Это был молодой парень моего роста в белом долгополом халате. На этого-то малого и была вся моя надежда.

Я подкрепился в дорогу бисквитным печеньем, запивая его холодным чаем. Было уже шесть часов утра. Я вспомнил, что забыл взять трубку и прошел в курительную комнату. До прихода молочника я мог еще выкурить трубку. Я взял лежавший на камине кисет и сунул туда руку. Каково же было мое удивление, когда мои пальцы нащупали там записную книжку Скаддера…

Это маленькое событие показалось мне добрым предзнаменованием. Я присел на корточки и отдернул закрывавшую лицо Скаддера скатерть. Таким красивым и благородным показалось оно мне теперь, что я, глядя на него, прошептал: «Прощай, друг! Я сделаю все, что в моих силах. Где бы ты сейчас ни находился, пожелай мне удачи».

Я вышел в коридор и стал у входной двери ждать прихода молочника. Его не было ни в двадцать минут седьмого, ни даже без двадцати минут семь. Лишь без пятнадцати минут семь послышался звук поставленного на пол ящика и звяканье бутылок.

Я выскочил на площадку. Малый вздрогнул от испуга, увидев меня.

– Зайди ко мне на минутку, – сказал я. – Мне надо с тобой поговорить.

– Я, понимаешь, побился с одним человеком об заклад, – закрыв за ним дверь, сказал я, – позарез нужен твой халат и фуражка. – Увидев на лице малого выражение недовольства, я тотчас прибавил: – На какие-нибудь десять минут и, разумеется, не задаром, – и протянул ему золотой.

Глаза у парня стали круглыми, когда он увидел монету.

– А в чем дело-то? – дурашливо спросил он.

– Долго объяснять, но суть в том, что надо разыграть одного типа. Подожди меня здесь, я минут через десять вернусь. Ты уж и так опоздал, так что теперь тебе, наверно, все равно. Ну как, идет?

– Идет! – сказал он весело. – Я сам люблю розыгрыши. Бери халат и фуражку, начальник.

Я надел на голову голубую фуражку, напялил на себя белый халат и, хлопнув дверью, выскочил на площадку. Как ни в чем ни бывало прошел, насвистывая, мимо портье, который оторвал голову от стойки и буркнул, чтобы я заткнулся. У меня от радости запрыгало сердце – он ничего не заметил.

Сначала мне показалось, что на улице никого нет. Потом я заметил в дальнем ее конце полисмена, а с другого ее конца ко мне лениво приближался бродяга. Я поднял голову и в окне первого этажа дома напротив увидел чье-то лицо. Мне показалось, что человек в окне и бродяга обменялись сигналами.

Я толкнул тележку и, насвистывая, пересек улицу. Дойдя до переулка, свернул налево и быстро зашагал вперед. На мое счастье мне вскоре попался щит дорожных ремонтников. Я оставил за ним тележку и там же бросил наземь халат и фуражку. Я натянул на голову свою фуражку и быстро пошел назад. Из-за угла навстречу мне шел почтальон. Я поздоровался с ним и услышал в ответ добродушное: «Доброе утро, сэр». В этот момент часы на колокольне пробили семь.

Я бросился опрометью бежать по улице. У меня уже не было времени взять билет, и, справившись у носильщика, с какой платформы отправляется поезд на Галлоуэй, я помчался туда, как сумасшедший. Когда я вбежал на платформу, поезд уже тронулся. Оттолкнув преграждавших мне дорогу контролеров, я кинулся к поезду и мертвой хваткой уцепился за поручни последнего вагона.

Едва успел отдышаться, как в вагон влетел злой как черт проводник и потребовал, чтобы я взял билет или убирался к этакой матери. Я взял билет до Ньютона– Стюарта. Название этой станции бросилось мне в глаза на щите у входа на платформу. Поскольку я заскочил в вагон первого класса, где мне было совсем не место, я был препровожден в вагон третьего класса для курящих, где и устроился в купе, в котором кроме меня помещались еще толстая женщина с ребенком и моряк торгового флота. Проводник ушел, что-то бурча себе под нос, а я достал носовой платок и стал вытирать себе лоб и шею.

– Еще бы одна секунда и я бы опоздал, – сказал я и улыбнулся.

– Этот проводник – хамло, – сердито сообщила толстуха. – Попался бы он мне в Шотландии, я бы поговорила с ним на нашем языке. Набрался наглости требовать билета с ребенка, которому будет год в августе. А потом начал орать на этого джентльмена, почему он плюет на пол.

Моряк что-то буркнул в поддержку ее слов. Мне сразу понравилась эта атмосфера борьбы с властями, и я чуть не рассмеялся, вспомнив, как неделю назад изнывал от скуки.