Книга Путешествие длиной в век онлайн - страница 3

4

Шаблин спокойно встал из-за стола, взял стул, сел напротив – колени в колени, глаза в глаза.

– Не пугайтесь, я не сошел с ума.

– Странная шутка, Игорь Владимирович.

– Это не шутка.

– Н-не по-нимаю…

– Для того и собраны были вы все сюда, чтобы подыскать подходящего космонавта. Выбор пал на вас.

– Космонавта!.. Ни больше, ни меньше – к Лямбде Стрелы?

– Ни больше, ни меньше…

Александр в смятении поглаживал висок, увиливая от негнущегося взгляда Шаблина, и все же старался мельком заглянуть в глубину его глаз, еще надеясь уловить насмешку.

– Фотонная ракета?.. Строилась в секрете?.. – спросил он.

– Фотонная?.. Гм… Неужели есть еще стародавние бароны Мюнхгаузены, замораживающие звук рожка, чтобы насладиться его пением на досуге?.. Нет, мы попробуем изобрести граммофон.

– Значит, граммофон изобретен?

– В какой-то степени да.

– Так на чем же я полечу?

– Верхом на радиоволнах. Удобно и довольно быстро – каких-нибудь тридцать шесть лет – и вы там.

– Ничего не пойму!..

– Собственно, полетите не вы, а ваша душа.

– Душа-а?!

Шаблин взял со стола обширный лист бумаги, протянул.

– Не догадываетесь, что это?

Весь лист сверху донизу занимала многоэтажная, со спадами и взлетами, с бесчисленным частоколом башен и контрфорсами – величественное архитектурное сооружение – химическая формула.

– Ну?..

– По-видимому, формула какого-то белкового соединения…

– Больше того, это формула клетки вашего мозга.

– Н-не понимаю…

– Как вы думаете, можем мы ее передать на Коллегу?

– Наверно.

– Передаем куда более сложные вещи. А если б они нам передали формулу клетки мозга какого-нибудь коллегианца? Смогли бы мы создать в своих лабораториях ее живую, функционирующую копию?

От оглушающей догадки Бартеньев почувствовал дрожь в коленях.

– Вы, кажется, собираетесь…

– Да, собираемся.

– Передать клетка по клетке состав человеческого тела?

– Попадание неточное. Весь человеческий организм? Двадцать тысяч миллиардов клеток?.. Многонько. Да и посудите, так ли уж нужно передавать почки, селезенки, легкие, скроенные по земной мерке. Там они будут плохо служить. А нам нужно, чтоб наш посол на планете Коллега не лежал в ватке, а действовал, ездил, изучал жизнь, влезал во все дырки. Нет, не собираемся передавать вас со всеми потрохами…

– Мозг?..

– Да, мы передадим только ваш мозг, ваш интеллект, вашу душу. А там пусть они всадят ее в тело какого-нибудь стройного коллегианина.

– И это возможно?

– А почему нет? Их жизнь держится на тех же двадцати столбах, на двадцати аминокислотах. У них та же левая ассиметрия…

Александр стискивал ладони коленями.

– Мозг! Но и это чудовищно много… Больше десяти миллиардов клеток в одной только коре…

– Ничего не попишешь, телеграммка получится несколько длинноватой. Не так уж и страшно. Справимся. А потом, зачем передавать все клетки, запрограммируем и передадим только то, что отличает вас, Александра Бартеньева, от всех других, ваши индивидуальные особенности, вашу память, ваши знания, привычки – все ваше без остатка, выраженное в молекулярно-химических изменениях ваших клеток.

– Что потребуется от меня?

– Только одно: натренироваться и предоставить свой мозг, чтобы мы его смогли сфотографировать со всеми подробностями.

– А потом?

– Потом эту фотографию переложим на математический код, отправим на радиостанцию, они запустят ваш интеллект в дальнее путешествие, так сказать, в радиоволновой упаковке.

– И я останусь с вами?

– Такой же невредимый, как и сейчас. Вас, поверьте, не убудет. Если я сниму мерку с этого стола, он не станет менее качественным.

– У меня окажется духовный двойник?

– Да, лет так через сорок, за биллионы километров, на планете Коллега.

– Невероятно!

– Но, согласитесь, удобнее путешествия не придумаешь.

– Почему именно мой мозг? Наверняка можно найти более достойных…

– Нужно, чтоб посол на Коллегу носил под своим черепом – простите за вульгарное сравнение – обширнейшее складское помещение, куда бы мог спрятать максимум сведений о жизненном укладе, об искусствах, о науках, о привычках коллегиан. Да и с Земли в подарок коллегианам тоже кое-что нужно захватить. Никаких записей, никаких дневников с собой не возьмешь – только память. А свойства памяти можно сохранить почти без потерь.

– Он вернется обратно?

– Разумеется. Командировка… Мы передаем, там восстанавливают, год живет среди коллегиан, с его нагруженного новыми информациями мозга снимают копию, пересылают нам, мы восстанавливаем и учимся от него живому разговорному языку коллегиан, слушаем лекции об их быте. Мы?.. К сожалению я – то уж, во всяком случае, не протяну еще семьдесят с лишком лет. Да и вам трудно рассчитывать на встречу…

Шаблин встал. До сих пор его лицо было насмешливо-воодушевленным. Чувствовалось, что прославленному ученому доставляет детское удовольствие наблюдать ошарашенность Александра Бартеньева. Сейчас черты лица отяжелели, в глазах пропал блеск.

– Знаете, кто самый страшный враг человеческого разума? – спросил он сурово.

– Отвечают обычно: сам человек.

– Ерунда. Внутрисемейные неурядицы по-семейному утрясем. Верю. Хотя я не социолог, на моей обязанности – воевать с внешним врагом, с окружающей природой.

– Кто же тогда враг? – спросил Бартеньев.

– Пространство! Нет ничего более неподатливого на свете.

– Как так?

– Человечество похоже на былинного богатыря, у которого высохли ноги. Чувствует силу – раззудись, рука, развернись, плечо, – мог бы показать свою удаль, а приходится сидеть сиднем на печке или ползать по горнице, в лучшем случае выползти во двор, по-стариковски погреться на солнце. Богатырю – по-стариковски!.. От дальней Галактики свет идет шесть миллиардов лет, а человечество и всего-то живет какой-нибудь миллион. Более или менее разумным оно стало всего шесть тысяч лет назад. Шесть миллиардов и шесть тысяч – век горы и век однодневки. Но за свой куцый век человечество узнало о существовании и этой Галактики и о масштабах пространства, а вместе с этим узнало и готовую истину – оно приковано к своей печке. Все можем победить, но только не пространство. Чем больше будет крепнуть наш разум, тем сильней станем ощущать отчаяние перед непобедимым, равнодушным, не замечающим нас врагом. Отчаяние…

В темных глазах угрюмо тлеет мрачный огонь, резкие морщины стали жесткими, неприятными. Бартеньев с удивлением разглядывал человека, страдающего оттого, что недоступно до бессмысленности сумасшедшее господство – господство над всем мирозданием. Прославленные историей великие честолюбцы Юлии Цезари, Александры Македонские, Наполеоны – жалкие щенки по сравнению с этим необузданным узурпатором, яростно сожалеющим о своем бессилии.

Шаблин протянул руку.

– До завтра… Завтра в десять утра быть у меня – ознакомлю с планом подготовки к космическому путешествию вашей души.

Бартеньев почтительно простился и вышел.

С высокого, крупитчато искрящегося сахарной белизной под ногами, институтского подъезда Александр окинул взглядом плоский парк. Институт молодой, деревья, главным образом дубки, посадили недавно, все они не толще руки у запястья. Вокруг института было немного неуютно, как в необжитой квартире. В центре пестрела громадная клумба…

За парком размашисто виляла река, на темной воде крошечные, яркие, как осыпавшиеся лепестки цветов, скутера. Сочная зелень вековых уютных рощиц, солнечного цвета крыши зданий и в синем небе напористо летящий энтомоптер – водяным радужным кольцом окружили прозрачные крылья кургузое тельце этого самолета-насекомого.

Завтра начнется подготовка к полету в немыслимые занебесные тартарары. И странно, что не нужно прощаться с этой обжитой Землей.

После того как Бартеньев ушел, Шаблин включил телеэкран на столе. Пожилая женщина с царственной осанкой, носящая белый халат, отвернулась от аппаратуры, загромождавшей стол.

– Сейчас беседовал с Бартеньевым, – заговорил Шаблин. – Приметил: он при разговоре постоянно хватается за висок. Что это! Быть может, некоторая недостаточность кровеносного питания?

Женщина спокойно покачала головой.

– Вы, Игорь Владимирович, если чем-нибудь озадачены, извините, лезете чесать затылок.

Шаблин рассмеялся.

– Осадили…

– Значит, он? – спросила женщина.

– Он. Известите об этом официально всех, кого нужно.