Книга Колодезь Иакова онлайн

I

В Галате, южном предместье Константинополя и одном из самых жалких «гетто» Европы, около 1896 года родилась девочка по имени Агарь Мозес.

Из семи детей в семье она была самой младшей.

В тот же год она потеряла своего отца.

В дни избиения армян он неосторожно приблизился к валявшимся на улице трупам. Ружейный выстрел уложил его рядом с другими изуродованными телами.

Четверо старших детей кое-как устроились сами.

Матери же и трем остальным пришла на помощь бедная еврейская община Галаты.

Агарь и старшая ее сестра Сарра посещали греческую школу Фанары.

Вскоре Сарра умерла от одной из многочисленных, совершенно не исследованных восточных эпидемий, и в школу Агарь продолжала ходить одна.

Там она почувствовала, что девочки, среди которых она росла, несмотря на всю их бедность и обездоленность, почему-то смотрели на нее как на существо, покрытое позором.

Не зная еще печальной судьбы своего несчастного народа, она легко могла себе ее представить.

Вся горечь ранних обид, естественно, отразилась на ее душе.

Умерла непосредственность, помутнела душевная ясность, завял нежный цветок. Но в то же время горькая и неистовая страсть к радостям земным исходила от этого одетого в рубище ребенка, бесшумно семенившего вечерами в дождь и снег вдоль по Золотому Рогу и глядевшего в мутную хлюпающую воду.

О, угрюмые зимы константинопольские! Ужас невыразимой восточной грязи, когда ветер с Черного моря треплет, как лохмотья, лачуги стамбульских бедняков.

О, мрачная, темная нищета, ясно выступающая даже в слабом свете изредка пронизывающей ночь молнии!

В одной из тех еврейских семей, куда ее изредка приглашали встречать субботу, маленькая Агарь, глядя на лежавший перед ней футляр для Торы из лилового, отороченного золотой бахромой, куска шелка, принималась сладостно грезить.

Она не замечала на нем ни дыр, ни пятен.

Как-то раз она осмелилась дотронуться до него.

От прикосновения к шелку она побледнела.

Когда-нибудь одеться в такую же прекрасную материю, как эта, которой покрывали священную книгу!

Она ни с кем не поделилась этой кощунственной мыслью не потому, что боялась быть побитой: она страшилась насмешки.

Без всякого напряжения она заняла первое место в своем классе. Но ее никто не поздравил с этим.

Учительница если и выделяла ее, то лишь для того, чтобы пристыдить других детей, позволивших нищенке и отверженной обогнать себя.

Первая в классе! Чистописание, чтение, арифметика и чуть-чуть священной истории.

Последняя была страстью Агари.

Она никак не могла понять, почему ее происхождение позорно.

О ее народе говорилось в самых древних летописях, в школе их подробно изучали, в то время как на историю родины ее одноклассниц почти не обращалось никакого внимания.

Этим способом, по ее мнению, легче всего было проникнуть в тот чудесный мир, где сверкала парча Эсфири и ласкал бархат Торы.

Ей удалось поступить в услужение к портнихе квартала Туннель. Там было полдюжины работниц.

Агарь, как самая младшая, была на побегушках.

Ночью она так же, как и в прачечной, караулила, лежа на досках между двумя дверьми. Когда все уходили и в доме наступала тишина, она вставала и снова бралась за дорогую ей иглу.

Из старой газеты она вырезала патронки воображаемых роскошных моделей.

Раз или два в месяц она, объятая страхом, поддавалась на уговоры товарок, по всей вероятности, уже весьма искушенных, и уходила с ними. Как-то, возвращаясь вечером одна домой, она попала в драку. Ее схватили, и тут ей впервые пришлось столкнуться с каракалом – турецкой полицией.

Помощник комиссара, весьма наглый молодой человек, недолго с ней церемонился.

Никакой выкуп не казался Агари дороже вновь обретенной свободы.

К тому же, разве могла она ставить свои условия и спорить, как равная, с этим то грозным, то любезным господином?

Покинув полицию ночью, под проливным дождем, разбитая, объятая тупой горечью, она, шатаясь, еле добралась до своей постели и до самой зари, когда первые солнечные лучи заиграли на серых стеклах, утешала себя, лаская свои дорогие лоскутья.

Спустя несколько дней ей довелось относить вечернее платье в «Пера-Палас». Хозяйка наказала ей быть очень вежливой, но заказ отдать только по получении тридцати пяти лир. Заказчица была певицей, пользовавшейся завидным успехом в одном из кабарэ на площади Таксиль.

С картонкой в руке Агарь вошла в вестибюль гостиницы и остановилась, ослепленная и зачарованная роскошью, позолотой, зеленеющими растениями, погруженными в кожаные кресла величественными старцами и спесивыми молодыми людьми, которые, забравшись на высокие сиденья, тянули из соломинок напитки цветов более прекрасных, чем облачавший Тору бархат.

В тот же миг она почувствовала, что ее грубо схватили за руку: швейцар объяснил ей, что имеется специальный вход для служащих.

Отдав платье горничной, она стала ждать, стоя на площадке, рядом с полуоткрытой картонкой.

Вскоре горничная снова появилась:

– Барыня хочет говорить с тобой.

Агарь как вошла, так и встала, точно пригвожденная к порогу. Платье со всей силой было ей брошено прямо в лицо.

– И это ты осмелилась мне принести? Твоей хозяйке не стыдно было послать мне такую работу? Убери сейчас же этот ужас, да поживей!

Но девочка не смутилась. Быстрым взглядом окинула она платье и тут же заметила все выведшие певицу из себя недостатки.

– Барыня права, – как можно более спокойно произнесла она. – Но невелика беда. Если барыня позволит, я живо все поправлю…

Спокойствие и скромность Агари подействовали на молодую женщину. Она быстро смягчилась.

– Как ты все это исправишь? Сколько же тебе лет? Четырнадцать?

– Пятнадцать, барыня.

– Как тебя зовут?

– Агарь Мозес.

– А, Агарь Мозес. А знаешь, как меня зовут?

– Да, барыня. Лина де Марвиль.

– Это мой псевдоним. Зовут же меня Рашель Бернгейм. Понимаешь?

Тут только Агарь осмелилась осмотреть комнату, в которой стояла.

Такой роскоши она не могла себе вообразить. Тысячи разбросанных повсюду кричащих безделушек, таинственные принадлежности туалета, платья и кружева, заполнившие сундуки и покрывшие ковры и кресла, маленькие вышитые подушки и, наконец, постель с ниспадающими на землю простынями, обнажавшими тело Лины де Марвиль, просвечивающееся сквозь тонкий шелк рубашки…

Спазм сжал горло ребенка. Было столько восторженной муки в ее глазах, что певица почувствовала себя и польщенной и тронутой.

– Если ты считаешь себя достаточно ловкой, попробуй мне это исправить. Все же будет лучше. Сядь у окна, там светлее. Все нужное для шитья ты найдешь там, на столике, в коробке из-под конфет.

Агарь села за работу. К счастью, беда была не такой уж непоправимой: переставить несколько крючков, убрать складку, чуть поднять пояс…

Лина де Марвиль с нежностью глядела на нее.

– Да знаешь ли ты, что у тебя руки волшебницы?

Агарь лихорадочно продолжала работу.

– Да посмотри же на меня. Вот смешной ребенок! Ты завтракала?

Вошла горничная, неся поднос, уставленный пирожными, маслом, вареньем и тонким фарфором.

– Спасибо, я завтракала.

– Все же ты выпьешь чашку шоколада.

– Может быть, вы сначала примерите платье?

– Однако, какая ты добросовестная! Ничего не хочешь брать, пока не кончишь работу. Ну, давай… Гм! Есть еще несколько недостатков. Все же я его беру. Но знай, только из-за тебя. Скажи своей хозяйке, что ей повезло. Сколько ты у нее зарабатываешь?

– Пятнадцать пиастров в день.

– Бедняжка! Какая эксплуатация! Скажи, у тебя нет лучшего платья, чем то, что на тебе надето?

Агарь покачала головой.

– Открой-ка шкаф. Сними все с третьей вешалки и принеси мне сюда на постель. Вот костюм, который я на прошлой неделе отдавала в чистку. Они мне его сузили, да так, что я его больше не могу носить. Ты же много тоньше меня. Я думаю, он будет тебе впору. Впрочем, мы сейчас это увидим. Теперь твой черед примерять.

Она смеялась, восхищенная своей выдумкой.

– Да чего же ты ждешь? Раздевайся.

Агарь, более бледная, чем обыкновенно, не двигалась, крепко сжав губы. Певица поняла.

– Бедная девочка, – прошептала она.

И со свойственным многим куртизанкам тактом и уважением к чистоте другого замолчала.

– В чем ты принесла мое платье?

– В картонке, барыня.

– Где же она?

– На площадке.

– Принеси ее.

Перерыв все шкафы и сундуки, Лина де Марвиль вытащила маленькую фетровую шляпку, туфли, немного белья и платье. Все это она сунула в картонку и сверху положила серый костюм.

– Мне бы очень хотелось, – сказала она, – видеть, как он тебе идет. Но лучше, если твои товарки ничего об этом не узнают. Они, чего доброго, из зависти напакостят тебе. Я знаю женщин. Ты живешь у своих родителей?

– У меня их нет.

– Где же ты обитаешь?

– В мастерской.

– Вечером, после обеда, ты свободна?

– Да.

– Тогда приходи сегодня к Максиму, в тот театр, где я пою. Я выступаю около одиннадцати часов. Приди не позже десяти. Негр капельдинер укажет тебе мою уборную. Ты поможешь мне одеться, а я в это время посмотрю, как на тебе сидит костюм. Знаешь ли ты, как ты красива? Да подойди же ко мне.

Агарь, бледная как смерть, повиновалась. Молодая женщина усадила ее рядом с собой на постель. Прикосновение теплого душистого тела кружило голову.

Агарь закрыла глаза.

– Ты причесана Бог знает как. Возьми этот вот флакон и вечером натри себе голову, а потом причешешься вот так. – Она сплела в косы волосы Агари, такие черные, что отливали синевой, и тяжелым узлом уложила их на затылке. – Так гораздо лучше. Увидишь, как будет хорошо, когда они сделаются мягкими и волнистыми. Вот моя карточка. Уборная, не забудь. Да что с тобой?

– Барыня, а деньги за платье?…

– Верно, я чуть было не забыла. Я положу их в конверт. Тридцать пять лир, не правда ли? А эта лира для тебя. Возьми извозчика, чтобы не таскать картонку по грязи. Опять идет дождь. Какая, однако, грязная страна!

Агарь ушла. До самой мастерской она бежала, не переводя дыхания. Тайком проникла она в свою каморку, связала все полученные вещи в узелок и спрятала его за нагроможденными в углу сундуками.

Потом с пустой картонкой на руке вошла в мастерскую, где работали ее товарки.

– В следующий раз будь порасторопнее, – сказала хозяйка. – Есть у тебя деньги?

Агарь протянула ей конверт.

Остаток дня она провела в страшном волнении, изо всех сил стараясь скрыть его от товарок.

Оставшись одна, она не стала даже есть, решив как можно больше времени уделить своему туалету. К тому же серый костюм, несомненно, нужно было подогнать по фигуре. Оделась она с лихорадочным усердием. Но ужасное разочарование ждало ее. Она совсем забыла, что жившая этажом выше хозяйка заперла примерочную и взяла с собой ключ.

Там находилось единственное в мастерской зеркало. Агарь не могла даже полюбоваться на свои наряды.

На дворе все еще шел дождь. Агарь сделала знак проезжавшему извозчику… Это решительно был день великих событий.

– Площадь Таксиль, – приказала она дрожащим голосом.

Когда она подъехала к театру, ей показалось, что она не осмелится в него войти. К счастью, поблизости находился капельдинер, который тут же провел ее в уборную № 11.

Посреди цветных открыток, краски, пудры и духов, сверкая нарядами, сидела Лина де Марвиль.

При виде Агари она воскликнула с удивлением:

– Да поглядите, Наталия! Просто даже не верится. Я говорила вам, что она хороша. Но настолько!

Она обращалась к полной, очень сильно декольтированной женщине, шея, пальцы и толстые руки которой совершенно исчезали под невообразимым количеством украшений.

– Мой старый друг, Наталия Лазареско, – тотчас представила ее Лина де Марвиль, никогда не забывавшая о светских приличиях. – Ты мне принесла счастье, малютка: через неделю я еду в Каир, где золото на меня посыплется, как из рога изобилия. Если когда-нибудь ты будешь в затруднении, обращайся прямо к госпоже Лазареско. Не так ли, Наталия, дорогая моя?

Толстая женщина, положив руки на живот, подтвердила, что доброжелательство ее к Агарь Мозес будет неизменным.

Агарь ничего не слышала. Почти не дыша смотрела она на певицу, одетую в роскошное голубое, расшитое серебром платье.

Стоя перед зеркалом, молодая женщина нежно ей улыбалась.

– Ты довольна, моя голубка?

– Очень.

– Чудесно. Мне хочется, чтобы все на свете были довольны. Сейчас ты мне не нужна, одеться мне поможет Наталия. Лучше послушай, как я пою. Наталия, доставь мне удовольствие, пойди с девочкой в зал и займи хорошее место. Угости ее всем, что она пожелает. Когда я кончу, приходите сюда. Я повезу вас к Токатлиану, где Ришди-паша в мою честь дает обед.

– Мне кажется, девочка недостаточно хорошо одета, – заметила Наталия.

– Вот еще! Такая хорошенькая. Хватит с них. Будут Григорий Стамбулиан, полковник Факри-бей, командир Коннор, лейтенант де Жомиех и маленький Гавриил Жеронтопуло, понятно с Мартой и Николеттой… Только свои.

Появление в зале Агари в сопровождении Наталии Лазареско вызвало у публики улыбки и шутки, которых девушка совершенно не заметила.

– Бутылку шампанского, – приказала Наталия. – Ты, верно, еще никогда не пробовала этот напиток.

Агарь выпила бокал. Потом второй. Странные видения, сверкающие и неопределенные, встали у нее перед глазами.

Еле доносился далекий голос Лазареско, однообразный, монотонный.

– Я люблю молодежь. Даже очень. Но только серьезную. Молодые девушки сами не знают, сколько они теряют, будучи легкомысленными. Была у меня подруга, за которую первый секретарь посольства господин Констанс пошел бы в огонь и воду. Сколько раз говорила я этой глупой женщине: «Смотри, не упусти этого господина!» И что же? Она предпочла бежать с актером на вторых ролях из театра Барэ. Ты меня слушаешь?

– Да, сударыня.

– Ты совершенно правильно поступаешь. Лина де Марвиль скажет тебе, давала ли я кому-нибудь плохой совет. Ты поешь?

– Нет, сударыня.

– А голос у тебя есть?

– Не думаю.

– Небольшой голос есть у всякого. Нужно только уметь им пользоваться. Голос можно развить, даже если его совсем нет. Правда, это случается редко, но все же случается. Наконец голос всегда можно заменить танцами. А вот и Лина де Марвиль. Мы еще вернемся к нашему разговору. Лина сегодня решительно хороша. Кто поверит, что я только на три года старше ее, ну на четыре, не больше.

Певица взошла на сцену под бурю аплодисментов, к которым примешивались звучные крики. Успех ее был несомненным. Она дважды пела на бис.

К концу выступления восторг зрителей перешел всякие границы. Старый турок, одетый в редингот, изо всех сил вертел на палке феску. Какие-то итальянцы аплодировали. Группка американских моряков плакала.

– Дорогая Лина, – прошептала госпожа Лазареско, тоже очень взволнованная. – У нее истинный талант. Вот ей несут цветы. Ах, какой букет! Наверно, на двадцать лир. Должно быть, Ришди-паша или же маленький Жеронтопуло… Так или иначе это очень мило.

Она встала:

– Пойдем, пора.

У лестницы, ведущей за кулисы, она сунула карточку в руку Агари.

– Приходи ко мне, дитя мое, приходи как можно раньше, ты об этом не пожалеешь. Я дома ежедневно от трех до пяти… Наталия Лазареско, 18, улица Главани, второй этаж, первая дверь направо.