Книга Мемуары Дьявола онлайн - страница 4

V

Спустя два месяца Даниель Фромантен вновь возникла у меня на горизонте. Несколько раз мне доводилось встречать ее в компании с Натом. Это всегда происходило случайно в каком-нибудь кафе или в одном из тех экзотических ресторанчиков, в которые Пурвьанш заходил довольно часто и в которых он иногда назначал мне встречи. Но я никогда не пересекался с ней в театре, и позже я понял почему: он запрещал ей бывать на репетициях, ссылаясь на то, что присутствие любовницы могло бы отвлечь его. Трудно сказать, насколько эта причина была истинной. Зато иногда мы обедали втроем, и, сидя рядом со своим режиссером, Даниель никогда не упускала случая дать мне понять, насколько положение, занимаемое ею в его сердце, выше моего. Это так явно выражалось в ее мимике, она все время старалась принизить меня. Тем не менее, даже не обладая большим опытом в подобных делах, я замечал, что сама эта нарочитость скрывает ее беспокойство. Поэтому я не особо обращал внимание на эти мелкие провокации, которые, впрочем, кажется, забавляли Пурвьанша.

И вот однажды вечером сидя в кафе «Селект» и читая повесть Гоголя, рекомендованную мне Натом, я увидел, как туда вошла наша подруга; она почти готова была заплакать, но старалась улыбаться. Ее выдавал дрожащий подбородок. Она решительно опустилась на стул рядом со мной.

– Я надеялась увидеть тебя здесь, – призналась она. Я ответил, что удивлен.

– О, – произнесла она, – я сохранила прекрасные воспоминания о нашей дружбе.

– Превосходно! – воскликнул я с долей иронии. – А мне казалось, что воспоминание обо мне так легко изгладилось из твоей памяти!

– Не думай так. Говоря по правде, боюсь, что Нат меня просто околдовал.

Я попытался рассмеяться. В самом деле, это было забавно! Я заметил ей, что она не болгарка и не алкоголичка и что она выбрала Пурвьанша добровольно. Тогда ее прорвало.

– Ты знать не знаешь, кто такой Нат! Под маской очаровательного соблазнителя в нем скрывается чудовище! Настоящий монстр!

– Что ж, – объявил я, стараясь ее успокоить, – он таков, каковы все художники: эгоист, подчиняющийся только своему творчеству. Остальное для него мало что значит, если только он не может использовать это для смазки своей машины.

Если здесь позволительно применить метафору, я решился бы сказать, что она вспрыгнула в эту машину и ринулась в атаку, заранее подготовившись к нашей беседе, чтобы доказать, что все его творчество, которым он так кичится, – всего лишь бессмысленный вздор, пустая мешанина, ошибка.

– Этот человек – только видимость! Этот человек – пустышка, театр без актеров! Сейчас я открою тебе истину: у него нет души!

По всей видимости, она была в отчаянии и чувствовала себя оскорбленной. Может, Нат ее выгнал? Как только я задал ей этот вопрос, Даниель понеслась во весь опор:

– Расстались? Даже не мечтай об этом! Решительно, ты никогда ничего не понимаешь!

– Но, – спросил я, – что же тогда случилось?

Она постаралась вернуть себе остатки достоинства: энергично высморкалась, живо утерла глаза, прислонилась к спинке стула и, гордо выпрямившись, воскликнула:

– С таким, как он, нужно принимать его игру, или ты потеряешь все!

– Или потеряешь его, хочешь ты сказать…

Она бросила на меня злобный взгляд.

– Думаешь, я могла бы его потерять?

– Но, – заметил я, – минуту назад ты рассказывала мне о его тщеславии! О том, что у него нет души!

Она пожал? плечами, обрывая этот разговор, обнаруживший как несостоятельность ее диалектики, так и подлинные трудности, с которыми она боролась. Я спросил, ощущая во рту привкус мести:

– Зачем ты хотела со мной встретиться? В память о том, как мы миловались вечерами на улице Деламбер?

– Не будь таким злым!

– А разве ты не была жестока? Как ты поступила со мной?

– С тобой – это другое дело…

– Может, попробуем еще разок, по-быстрому?

Она опять предпочла не продолжать нашу маленькую дуэль: очевидно, моя рапира была наточена острее. Хотя ее уход не слишком ранил мое самолюбие, я помнил об этом, и сейчас это обернулось против нее, а ведь в тот вечер она зашла в «Селект», только чтобы отыскать меня. Что же она хотела мне рассказать, что так тяжко давило на нее, и почему она никак не могла прямо сказать мне об этом?

Она заказала двойную порцию виски и начала – осторожно, словно купальщица, пробующая ногой, хороша ли вода:

– Я, кажется, поняла, что Нат и ты… Я имею в виду вашу дружбу. Ты что-то вроде его доверенного лица?

– Нат никому не доверяет.

– Знаю, но все же… Ты самый близкий из его приятелей, гораздо ближе, чем эти его актеры; они для него – просто персонажи, марионетки, которыми он управляет. Понимаешь, что я хочу сказать? Только ты можешь с ним говорить.

– Ты тоже, я полагаю!

Она опустила глаза и пробормотала, точно исповедуясь:

– Не слишком часто.

Я начинал уже смутно понимать причину нашей беседы. Даниель нуждалась во мне как в рупоре, способном донести ее слова до его величества! Но что же это за новость, которую она не могла или не решалась высказать ему прямо в глаза? Я решил ускорить ход вещей:

– Слушай! Неужели то, что ты должна ему рассказать, так тяжело?

– Нет, – ответила она, – вовсе нет; наоборот! Любому другому… Но я не знаю, как он это примет.

– Примет что? – бросил я с некоторым ожесточением. Она дождалась, пока официант подаст ей виски, и вдруг выпалила, освободившись от того, что, похоже, так сильно ее угнетало.

– Я беременна, – произнесла она таким трагическим тоном, будто только что объявила о смерти близкого человека.