Книга Гончая: Корабль-призрак онлайн - страница 2

Солнечный свет

Мир стал заманчивей и шире,

И вдруг – суда уплыли прочь.

Александр Блок

Вахты на «Гончей» оказались расписаны как-то странно. Мало того, что совсем не так, как я привык, так еще и совсем нелогично. Ну ладно, мне под начало отдали вахту бизани, и свои восемь часов, с восьми до двенадцати утром и вечером, я стоял исправно. Оставшиеся восемь часов светлого времени делили между собой другие два штурмана, а с полуночи до утреннего построения на мостике царил сам капитан. Когда я спросил, почему так, Джо даже как-то растерялась:

– Так получилось. Ну, пока нас трое было, так было всем удобнее. Давай подумаем, как по-другому сделать. Правда, ночные вахты нужно кэпу оставить, а то он по ночам не спит обычно.

Единственный раз, когда я видел капитана Кэссиди днем, он тоже не спал. Выходил он обычно к ужину, наливал себе вина – пока мы стояли в порту, пьянство на «Гончей» не запрещалось, а даже поощрялось. Вертел в руках бокал, улыбался, рассказывал бесконечные морские байки – по-моему, большую часть их он где-то прочитал или сам придумал, хоть и выдавал за свою биографию – ведь не сто же ему лет, в конце концов. К вечеру же подтягивались и матросы капитанской вахты, отсыпавшиеся днем.

В общем, мои первые дни на «Гончей», совпавшие с днями порта в Гамбурге, проходили весело. Вопреки смутным страхам, управляться с кораблем и парусами у меня получалось неплохо, хотя Эльба – река не самая простая, да и движение на ней во время фестиваля было сумасшедшее, ребята в вахте оказались просто отличные, а с офицерским составом я вообще подружился сразу и накрепко. С ними оказалось интересно в сто двадцать пятый раз изучать морской музей Гамбурга, весело кататься на велосипедах под проливным дождем, замечательно пить пиво по вечерам и уютно курить бесконечные сигареты.

По-моему, этот билет оказался счастливым.

Вечером моего четвертого дня на «Гончей» – мы все еще стояли в Гамбурге и уходить пока не собирались – я поднялся на ют посмотреть, как работают кранцы и швартовы. Только что пробили восемь склянок, началась моя вахта и, хотя на берегу никаких обязанностей у вахтенного офицера, считай, нет, проблем не хотелось.

На борту было тихо и безлюдно, зато на берегу, чуть-чуть поодаль, сияла огнями и гремела музыкой ярмарка. Туда-то, скорее всего, и сбежала команда в полном составе, и туда же, наверное, пойдем и мы через час-другой. Я присел на ют и вытащил сигарету.

– И что это ты тут делаешь, интересно? – на мостик поднялся Рамсес.

Наш старпом Рамсес Салах – личность более чем примечательная. Он копт, и если бы не европейская одежда, то казалось бы, что по кораблю ходит ожившая древнеегипетская статуя. А если прибавить к этому его склонность со вкусом и знанием дела порассуждать о Египте да еще имя, пусть и обычное для коптов, – впечатление получалось не для слабых сердцем.

– Курить – марш на бак, и радуйся, что тебя кэп не заметил. Иди-иди, я тут все сделаю.

– Что «все»? – поинтересовался было я, но заметил и сам: по реке медленно продвигалась красивая деревянная шхуна, явно намеревавшаяся пришвартоваться к нам вторым бортом.

– Ты что, один ее швартовать будешь?

– Да.

– Вахта моя, между прочим, – попытался возразить я.

– Рудольф, – в голосе Рамсеса послышалась свинцовая тяжесть, – иди на бак, пожалуйста. Я потом все объясню.

– Ну ладно.

Я послушно пошел с юта, здорово обидевшись, само собой. Тоже мне, великая тайна – пару концов принять. Спускаясь с трапа, я краем глаза заметил, что положенных ходовых огней у шхуны нет, а вместо них горят голубые фонари, словно бы окутывающие бледным светом контуры судна. Наверное, так и выглядят огни святого Эльма. Красиво конечно, но что, МППСС уже отменили? Мало ли, что праздник…

Тихонько бурча, я перелез через фальшборт, устроился на грот-руслене, все-таки закурил и принялся наблюдать за шхуной. Голубые огни погасли, двигалась она совсем бесшумно, и у меня даже возникло странное ощущение, что люди на берегу ее не видят. Хотя они, наверное, просто привыкли к парусникам за минувшие несколько дней фестиваля. Кстати, швартовать ее в одиночку Рамсесу не пришлось, ему помогли мои же собственные матросы, не отпущенные еще на берег. А меня никто не замечал, как будто меня вообще не было… Ну не сволочи ли?

– Не обижайся, ладно? – Джо подошла ко мне по планширю, как-то очень тихо, – сейчас Рамсес освободится, и пойдем гулять все вместе.

– Я на вахте, – буркнул я.

– Да брось, – махнула рукой Джо, присаживаясь рядом со мной на руслень, – у капитана гости, он всех отпустит.

И в самом деле, на борт поднялась троица в исторических костюмах. Не то чтобы я был против исторических костюмов, на историческом паруснике это довольно логично, вон, капитанская вахта из них в принципе не вылезает, да и на парусном фестивале такая форма одежды более чем естественна, но, черт возьми, можно же и что-нибудь другое надевать иногда…

– Хватит злиться, – улыбнулся Рамсес, появляясь так же бесшумно, как до этого Джо. – Встали оба и пойдем в бар. Рудольф, запомни, пожалуйста, что в море на приказы не обижаются. Если так надо, значит, так надо, и чтобы это было в последний раз.

В общем-то, злиться мне самому совершенно не хотелось, казаться дураком и сосунком тем более, так что подобной развязке я только обрадовался.

– Пойдем. – Поднялся и спрыгнул с русленя на причал. Потом обернулся подать руку Джо – корабль и берег разделяло с метр темной неприветливой воды – и снова поймал краем взгляда голубое сияние вокруг шхуны. Но стоило мне посмотреть на нее прямо, сияние опять погасло.

– Чего лицо такое удивленное? – благодушно поинтересовался Рамсес. – Пошли уже.

– Да огни на шхуне какие-то странные, голубые.

– Обычные у нее огни. Ну то есть сейчас вообще никаких нет, но это их проблемы, не наши. Идем.

Мне показалось, что они с Джо обменялись какими-то странными взглядами. Да нет, наверное, показалось, освещение на причале оставляло желать лучшего.

Утро наступило свежее и яркое, подозрительная шхуна успела куда-то деться («А, переставили, наверное», – легкомысленно махнул рукой Рамсес), первое катание начиналось в десять утра, так что дел было много, а времени думать о глупостях – мало.

А вечером вообще случился парад парусов – фестиваль наконец-то закрывался. Стыдно признаться, но это был первый парад парусов в моей жизни. Выпал он как раз на мою вахту, но капитан взял командование на себя, велев мне встать на штурвал. Корабли и кораблики под разноцветными парусами неровным строем шли по Эльбе, и я то и дело сворачивал на них голову, с большим трудом сосредотачиваясь на курсе. Да и как на нем сосредоточишься, когда мимо проходит, скажем, гигант-винджаммер, а следом за ним как пришитая идет яхточка, раскрашенная точь-в-точь так же, но меньше раз в десять? Когда на реях индонезийской баркентины танцуют матросы в ослепительно белой форме, а слева по борту скалит клыки резной деревянный лев на носу фрегата?

– Рудольф, не вертитесь, – прервал мои восторги капитан. Впрочем, в его голосе, вопреки всякой логике, не было резкости.

– Есть.

– Знаете что… – продолжил он, слегка поколебавшись, – отдайте штурвал Кристоферу, а сами сходите наверх. Оттуда лучше видно.

– Спасибо, сэр, – я поспешно уступил штурвал одному из своих матросов и, наверное, через минуту уже был на грот-марса-рее.

Отсюда, сверху, стало заметно, что к городу уже подкрадывалась темнота, небо начинало синеть, только на горизонте еще оставалось светлым, со сливочным желтоватым отливом. Заходящее солнце красило паруса в нежно-розовый цвет, а по реке, которая постепенно становилась сине-золотой, шли корабли, и такими маленькими они были рядом с бесконечными контейнеровозами, толпящимися у грузовых причалов, такими гордыми и как-то неприкаянными, что у меня перехватило горло. Их были сотни, но что такое сотня парусников в мировых масштабах? Смысла в них было, наверное, не более, чем во флотилии игрушечных корабликов в весенней луже, но избавься от них – и мир опустеет раз и навсегда.

В этот момент кто-то несильно дернул меня за ногу:

– Слезайте, – за мной послали Лайама, матроса из вахты Джо, говорившего по-английски с таким акцентом, что любой разговор с ним превращался в головоломку, – мы поворачивать хотим.

– Да-да, спасибо.

В самом деле, все остальные корабли уже поворачивали, один я болтался на рее и мешал брасопиться. Пришлось спускаться. Видимо, лицо у меня было задумчивое, потому что Рамсес – на мостике помимо него, капитана и Джо остался только рулевой, остальные матросы убежали брасопить грот – понимающе улыбнулся и спросил:

– Что, проняло?

А Джо с неожиданной злостью бросила:

– А еще спрашивают, зачем нужны исторические парусники. Да вот затем и нужны.

– Вы неправы, Джо, – улыбнулся капитан, – парусники нужны еще и для того, чтобы учить моряков. Многие из моих матросов когда-нибудь станут офицерами на других кораблях. А «Гончая» еще и неплохие деньги приносит. Вставайте к штурвалу, Рудольф. Я вами доволен.

Чем он доволен, интересно? Штурманом, который болтается по всему кораблю, часами сидит на марсовой площадке и тихонько гладит резное дерево, когда его никто не видит?

Через пару дней восторги мои слегка поутихли. Шел девятый час утра, мы медленно ползли по Киль-каналу, и я каким-то образом успел нечеловечески замерзнуть, хотя одет был тепло, а вахта только началась. День обещал быть ясным, но не по-майски холодным, утренний туман никак не развеивался, и ничего интересного вахта не предвещала. Так и оказалось. К восьми склянкам я вывел «Гончую» через шлюз в открытое море, сдал вахту Джо и отправился, наконец, покурить.

Снизу мне показалось, что на баке никого нет, но поднявшись, я увидел капитана. Он стоял рядом с мачтой и сосредоточенно набивал трубку. Я попятился.

– Куда вы, Рудольф? – он меня заметил. – Курите, не стесняйтесь.

– Спасибо.

Честно говоря, я намеревался сесть на палубу, но плюхаться под ноги стоящему капитану показалось мне плохой идеей. Пришлось отойти к самому бушприту и уставиться вдаль. Несмотря на холод, полуденное солнце светило так, что к половине сигареты перед глазами пошли зеленые пятна. Наконец я отвернулся от бушприта и все-таки присел, правда, на планширь. Ветер больше не бил в лицо, и стало теплее. Я закрыл глаза.

– Вы позволите? – капитан неожиданно сел рядом со мной.

Желание вскочить я подавил, но глаза пришлось открыть. На чисто скобленой палубе лежала черная тень. Одна. Моя.