Книга С праздником! онлайн - страница 8

ЗОЛОТАЯ ЦЕПЬ

Ульв и Халльдор не спали. Оба сидели на ложах, нервно поглядывая на свое развешенное на стене оружие. Завидев Харальда, они вскочили.

– Как хорошо, что ты вернулся живой и невредимый! – сказал Ульв. – Тебе не следует доверять этому типу, императору.

Харальд стянул кольчугу и со смехом улегся в постель.

– Что вы все кудахчете надо мной, как наседки над цыпленком? Что до императора, то он, вроде, не особенно вредный. Нельзя, братцы, всегда думать о людях плохо.

Он повернулся лицом к стене и тут же уснул.

На следующее утро, когда варяги готовились отправиться в порт Контоскалий для погрузки на галеры, в казарму явился старший камерарий в сопровождении протостатора^[11] с ларцом черного дерева в руках. Оба поклонились Харальду. Он как раз возился со шнуровкой поножи, так что не обратил на них особого внимания, только дружелюбно кивнул.

Старший камерарий с важностью изрек:

– Нас послал к тебе император мира. Он сожалеет, что тебе вчера была устроена засада. Негодяй-булгар уже получил по заслугам.

Харальд на минутку отвлекся от шнуровки.

– Обидно, что бедняга дважды понес наказание за одну и ту же ошибку. Ни от кого, даже от булгар, нельзя требовать уплаты долга в двойном размере. Надеюсь, он хорошо себя чувствует.

Исполненный сознания важности своей роли как посланца императора, протостатор сухо сказал:

– Для человека, понесшего такое наказание, он чувствует себя совсем не плохо. С Божьей помощью, через несколько недель он снова встанет на ноги.

Потом добавил, еще более официальным тоном:

– Я прислан Его Величеством передать тебе этот ларец, в котором ты найдешь знак его уважения.

Ульв выступил вперед и молвил:

– Не открывай его, брат. Может, там ядовитая змея.

Но Харальд, улыбнувшись ему, открыл крышку ларца. Внутри, на алом шелку, лежала широкая золотая цепь, каждое звено которой было украшено синими, красными и зелеными драгоценными камнями. К концу цепи был прикреплен массивный медальон с портретом Михаила Каталакта в новой короне.

Харальд чуть кивнул.

– Видел я вещи и похуже, – заметил он и бросил цепь Эйстейну. Тот взглянул на нее и кинул дальше, чтобы и другие варяги могли посмотреть. Так ее и перебрасывали из рук в руки.

Протостатор в ужасе воззрился на них.

– Десять ювелиров работали всю ночь, чтобы сделать для тебя эту вещь. Это новый Орден Каталакта, созданный в твою честь. Ты будешь первым, кто наденет его.

Харальд опять занялся шнуровкой.

– Не надену я его, и не мечтай. Я положу его в сундук вместе с другими ценными вещицами, а когда настанет время вернуться в Норвегию, продам и куплю на эти деньги пару-тройку драккаров. Скажи хозяину, чтобы и Георгию Маниаку дал такой же, прежде чем мы отплывем. В противном случае тот решит, что меня ставят выше его, а это никуда не годится.

Кусая от злости губы, старший камерарий все же сказал:

– Мы передадим Его Величеству твою благодарность и твой мудрый совет.

Харальд пожал плечами.

– От моей благодарности никому не горячо и не холодно. А вот совет мой важен. Не забудь его передать.

Когда придворные в раздражении удалились, дивясь полнейшему отсутствию у норвежца всякого понятия о хороших манерах, Харальд сказал Ульву:

– Ну что, брат, говорил я тебе: учись видеть в людях хорошее. Да, император этот славный коротыш. Смотри, как он хочет нам угодить!

ОТПЛЫТИЕ

В тот же день императорские галеры отплыли из гавани, взяв курс на Геллеспонт. Особым распоряжением императора Харальду было дозволено идти на своем драккаре «Жеребец», а Эйстейну сыну Баарда на своем «Боевом ястребе», которые по этому случаю были выкрашены в любимый византийцами пурпурный цвет. (Последнее обстоятельство вызвало бурю негодования со стороны северян, считавших, что драккар должен быть черным, и только черным.)

Золоченая, с высокой кормой галера Маниака шла первой, за ней в трех кабельтовых следовал харальдов драккар. Прочие ромейские и варяжские корабли шли двумя колоннами, параллельно друг другу, чтобы никому не было обидно.

Над залитой солнцем гаванью пели серебряные трубы.

Высыпавшиеся на городские стены византийцы никогда еще не видали такого множества знамен, флагов и вымпелов. Казалось, морская лазурь расцвечена разноцветными драгоценными каменьями. Все вдруг ощутили гордость за свою страну.

Когда флот вышел из гавани на морской простор, вновь зазвучали трубы, кормчие налегли на рули, и корабли перестроились в две шеренги, каждая позади своего флагмана. Увидев это, какой-то старик, стоявший на Мраморной башне, что возле внутренней стены, воскликнул:

– Вот это да! Они очистят моря от всякой нечисти. Наконец-то варвары узнают силу ромеев!

Один из булгар, оставленных охранять город, злобно оттолкнул его древком копья от парапета и прорычал:

– Козел ты старый! Ты что, не понимаешь, что Каталакт затеял все это для того чтобы сбагрить отсюда этих пустоголовых вояк, чтобы ему не мешали тут кое-что поменять? Это надо было сделать еще тысячу лет назад.

Старик подумал:

«Если он поменяет в Граде Константиновом слишком многое, долго ему не прожить».

Но вслух свою мысль не высказал: он же не знал на чьей стороне этот свирепый булгар.

Но был среди провожающих человек, не считавший варягов пустоголовыми вояками. Мария Анастасия Аргира с раннего утра стояла на балконе и молила Бога, чтобы ей хоть на мгновение удалось увидеть Харальда Сурового. Вот и он идет к причалу между Халльдором и Ульвом, а за ними – Эйстейн и Гирик, все со здоровенными топорами; их светлые волосы шевелит морской бриз.

Девочка опустилась на колени и стала горячо молиться о том, чтобы они вернулись живыми и невредимыми. И даже дала обет, что не будет ни есть, ни пить целых три дня, если они возвратятся. Бедняжка не знала, что по приказу Феодоры ее и так три дня продержат без еды и питья.

Харальд, конечно, тоже не знал об этом. Вообще, будучи прирожденным мореходом, он так заскучал в Константинополе, что все его мысли были заняты только предстоящим походом.

Викинг видел радостные толпы народа на стенах, но не испытывал по этому поводу особых чувств, так как знал, что, впади он в немилость, те же самые горожане будут так же радоваться, когда за него на Ипподроме примутся палачи.

В последний раз окинув город орлиным взором, Харальд заметил на каком-то балконе фигурку коленопреклоненной, похоже, молящейся, девочки в темных одеждах, но не обратил на нее внимания: в Византии полно одетых в темное молящихся людей.

Норвежец повернулся и стал опускаться с набережной к причалу. Ничто не омрачало его радости по поводу предстоящего отплытия.