Книга Разные берега онлайн - страница 2

Глава вторая

На следующее утро Элизабет сидела на стуле у кухонной стойки, крепко обхватив кружку с горячим чаем из ромашки.

– Хочешь кофе? – спросил Джек, наливая себе чашку.

– Нет, спасибо. Я стараюсь употреблять поменьше кофеина.

– Опять?

– Да, опять.

Джек выглядел уставшим. И немудрено. Она слышала, как он всю ночь ворочался без сна.

– Может, останешься сегодня дома? – предложила она. – Съездим в город за покупками к Рождеству. Там сейчас так красиво! Все магазины уже украшены к празднику.

– Слишком холодно.

Элизабет замолчала. Когда-то им не мешали ни дождь, ни снег. Главное, что они были вместе. А теперь их разъединяла даже погода.

– Извини, – сказал он, погладив ее по плечу. Его виноватый взгляд растрогал ее.

– Джек, не переживай, в конце концов все у тебя получится.

– Я люблю тебя, Птичка.

Она почувствовала, что на этот раз он сказал это искренне.

– Я тоже тебя люблю.

– Тогда почему же тебе этого недостаточно?

Элизабет спросила, невольно отводя от него взгляд:

– Что ты имеешь в виду?

– Дорогая, ты ведь давно хочешь серьезно со мной поговорить, не так ли? Обсудить мучающий тебя вопрос: что стало не так в наших с тобой отношениях? Ну что ж, теперь и я хочу спросить тебя: почему тебе недостаточно того, что у нас есть?

Они так редко решались коснуться вопроса, почему они больше не счастливы вместе. Но не могла же Элизабет вот так прямо заявить ему, что ей кажется, что они больше не любят друг друга.

– Не знаю, – только и сказала она.

Джек сидел ссутулившись, с мрачным лицом.

– Элизабет, пойми наконец, что ты мучаешь меня. Ты постоянно жалуешься, что тебе плохо, что между нами что-то не так, но, когда я наконец пытаюсь выяснить, что же тебя все-таки не устраивает, ты уходишь от ответа.

– А что толку? Ты меня все равно как будто не слышишь. Они смотрели друг на друга, не зная, что же дальше сказать.

– Ну ладно, – проговорил наконец Джек. – Я еду на работу. Может, сегодня удастся сделать неплохой репортаж.

И опять их жизнь покатилась по накатанной колее. Джек чуть было не осмелился докопаться наконец до истинных причин ее недовольства, но в конце концов решил оставить все как есть.

Джек стоял у стадиона, поеживаясь на ветру.

– Вот мы и на месте событий, – произнес он, улыбаясь в камеру отработанной улыбкой телеведущего. – Эти две команды ведут борьбу в чемпионате штата среди университетов. В эфире полуденная спортивная программа и я, Джексон Шор.

Когда наконец красная лампочка на телекамере погасла, Джек отдал микрофон оператору.

– Черт! Как же я продрог! – сказал он, застегивая пальто на все пуговицы.

Быстро попрощавшись, Джек пошел в сторону офиса. Он мог бы поехать на студийном автобусе со всеми вместе, но техники еще долго будут разбирать и грузить оборудование.

В фойе здания, где находился офис компании, он купил кофе с молоком и направился к себе в кабинет. Закрыв дверь, он уселся за свой дешевый металлический стол.

Раздался стук в дверь.

– Войдите, – сказал Джек.

Это была Салли, недавно принятая на должность помощника редактора. Она была молода, хороша собой и амбициозна.

– Я хотела поблагодарить тебя за тот вечер во вторник. Джек на секунду задумался, соображая, о чем речь.

– А, ты имеешь в виду поход в бриджпортский бар? Тогда они с компанией продюсеров решили после работы зайти в бар. В последний момент Джек пригласил Салли присоединиться к ним.

– Было очень мило с твоей стороны пригласить меня, – улыбнулась она.

– Я подумал, что тебе будет полезно пообщаться с продюсерами в нерабочей обстановке.

Она подошла ближе:

– Я хочу отблагодарить тебя.

– И как же ты собираешься это сделать?

– Знаешь Дрю Грейленда?

– Центрового «Пантер»?

– Да. В субботу моя младшая сестра встретилась с ним на вечеринке. Она говорит, что он пил и принимал наркотики, а потом уединился с какой-то девушкой. Через некоторое время она появилась вся в слезах, платье было разорвано. Тем же вечером выпивший водитель задавил собаку на Каскейд-стрит. Говорят, что за рулем был Дрю. Однако служба безопасности кампуса замяла это дело. Ведь в четверг предстоит важный матч.

У Джека давно – по правде говоря, никогда – не было такой сенсационной информации.

– Это может обернуться крупным скандалом.

На секунду он дал волю воображению и представил, как выступает с этой новостью на общенациональных каналах.

– Может, если будешь расследовать эту историю, возьмешь меня в помощники? – попросила Салли.

– Конечно. Первым делом надо выяснить, не выдвинула ли эта девушка обвинение против Грейленда. Нам нужно что-то более существенное, чем университетские сплетни.

Салли тут же открыла блокнот и начала записывать.

– Я поговорю с директором новостной службы. А ты проверь информацию. Давай встретимся в фойе.

Он взглянул на часы: было без четверти час.

– Через полчаса. Хорошо?

– Прекрасно.

Салли улыбнулась ему, и от ее улыбки он почувствовал былую уверенность в себе.

Вечером домой Элизабет вернулась страшно усталой. Она бросила сумку на кухонный стол, вышла на крыльцо и опустилась в кресло-качалку. Равномерное поскрипывание кресла понемногу успокаивало ее расшатавшиеся нервы.

Перед Элизабет раскинулся океан, бронзовый в лучах заходящего солнца. Трава на лужайке блестела от капелек недавно прошедшего дождя.

Вот бы... – мелькнуло у нее в голове. Но она тут же отогнала эту мысль. Время, когда она рисовала, давно прошло. Но если бы Элизабет не бросила живопись, она бы написала этот пейзаж.

Она подождала, пока солнце сядет в быстро темнеющий океан, поднялась и вернулась в дом. Пора готовить ужин. Тут зазвонил телефон. Она подняла трубку:

– Алло?

– Привет, Птичка. Как дела, как там твой любимый океан?

Элизабет улыбнулась:

– Привет, Мег. – Она обессиленно опустилась в кресло с желто-голубой обивкой. – А как у тебя?

– Сегодня ведь четверг. Я решила напомнить тебе о группе поддержки.

Женщины, потерявшие вкус к жизни. Улыбка сошла с лица Элизабет.

– Да, я помню. – Хотя она, конечно же, забыла.

– Так ты пойдешь?

– Расскажи, как там все будет происходить.

– Ну, соберутся женщины и станут говорить, скорее всего, о том, каково это – оказаться одинокими в зрелом возрасте.

– Ты уверена, что это мне поможет?

– Предупреждаю, если ты не пойдешь сегодня, я за неделю тебя так достану, что следующего четверга ты будешь ждать как избавления.

Элизабет не сдержала улыбки. Много лет назад, когда Меган переживала мучительный развод, Элизабет проявляла к ней такое же настойчивое участие. Иногда подруга должна быть настойчивой. Такова жизнь.

– Хорошо. Я поеду на эту встречу.

Повесив трубку, Элизабет включила автоответчик и выслушала сообщение от Джека: он был занят какой-то важной новостью и предупреждал, что вернется поздно.

– Это ваше дело, господа спортивные фанаты, – произнесла она вслух. – А я еду на встречу.

Элизабет приняла душ, потом подошла к шкафу и внимательно рассмотрела аккуратно развешанную там одежду – по большей части ярких цветов. Но сегодня ей не хотелось выделяться.

Она надела коричневые шерстяные брюки и кремовую кашемировую водолазку. Потом туго зачесала светлые волосы, заплела их в косичку, сменила длинные серьги из серебра с бирюзой на маленькие сережки с крошечными жемчужинами.

Элизабет критически осмотрела себя в зеркале.

– Прекрасно, – пробормотала она. – Похожа на учительницу.

На кухонном столе она оставила записку Джеку на тот случай, если он вернется домой раньше ее. Хотя это и было маловероятно.

Двадцать пять минут спустя она подъехала к стоянке колледжа. Нервно сжимая сумочку, вошла в здание и вскоре нашла аудиторию номер 106.

Аудитория была небольшой. В центре полукругом стояли металлические стулья, некоторые уже занятые на вид не очень неуверенными в себе женщинами. Слева на столе стоял кофейник и блюдо с печеньем.

– Не стесняйтесь. Проходите.

Элизабет повернулась на звук голоса и оказалась лицом к лицу с необыкновенно красивой женщиной в ярко-красном костюме.

– Меня зовут Сара, – широко улыбаясь, представилась она. – Добро пожаловать.

– А меня – Элизабет.

– Все поначалу чувствуют себя здесь не в своей тарелке, – сказала Сара, дотронувшись до ее плеча.

Она подвела Элизабет к стульям. Элизабет села. Рядом с ней оказалась миниатюрная женщина, одетая в джинсовый комбинезон и далеко не новые ковбойские сапоги.

– Меня зовут Джои, – представилась соседка. – Мой муж предпочел меня рок-группе. Он играет на гармонике. Можете себе такое представить? – Она рассмеялась.

Элизабет сдержанно кивнула в ответ. А вокруг тем временем завязывался разговор. Подходили все новые и новые женщины. Одни присоединялись к общему разговору, другие, как и Элизабет, сидели молча.

Наконец Сара закрыла дверь и расположилась в центре полукруга:

– Добрый вечер. Приятно видеть много новых лиц. У нас здесь группа взаимной поддержки женщин, потерявших вкус к жизни. – Она улыбнулась. – Наша цель – помочь друг другу. У нас есть нечто общее, и это нечто – чувство утраты. Мы все вдруг обнаружили, что потеряли часть себя. За неимением более подходящего определения я буду называть утраченное «вкусом к жизни». А теперь давайте по очереди поделимся нашими проблемами. – Сара обратилась к женщине, которая сидела к ней ближе всех: – Мина, вы уже не первый раз приходите на наши встречи. Может, начнете?

Мина, полная рыжеволосая пожилая женщина, чувствовала себя совершенно спокойно:

– Я начала ходить сюда примерно полгода назад, когда обнаружилось, что у моего мужа болезнь Альцгеймера. Сначала я не могла думать ни о чем другом и, конечно, даже не помышляла, что у меня возникнут какие-то новые интересы. Но сейчас я хожу на курсы вождения. Через несколько дней у меня выпускные экзамены. Надеюсь, что на следующую встречу нашей группы я сама приеду на машине.

Все захлопали, а Мина захихикала. Когда аплодисменты стихли, слово взяла другая женщина:

– Меня зовут Фрэн. Мой муж ушел от меня к секретарю. Да, да, вы не ослышались, не к секретарше, а именно к секретарю, мужчине. Какое-то время у меня было лишь одно страстное желание – купить пистолет. К сожалению, я так и не решила, в кого из двоих стрелять. – Она нервно улыбнулась. – Это, конечно, шутка.

– Что вам нравится делать? – спросила Сара.

– Мне нравилось быть его женой, – пожав плечами, ответила Фрэн и замолчала.

– А ну-ка подумайте получше, – настаивала Сара. – Чем бы вам хотелось заняться, если бы не боялись, что у вас это не получится? Отвечайте, только быстро.

– Пением. – Фрэн сама удивилась тому, что сказала. – Я раньше пела.

– Я пою в женском хоре, – вступила в разговор Мина. – Мы даем концерты в домах инвалидов, в больницах. Почему бы вам не присоединиться к нам? Мы все получаем от этого огромное удовольствие.

– Я подумаю об этом, – нерешительно ответила Фрэн. Несколько женщин заговорили одновременно. Многие из их желаний были совершенно неожиданными: летать, прыгать с парашютом, заняться марафонским бегом. Все сошлись на том, что любое занятие хорошо – лишь бы чем-нибудь заняться.

– Именно для этого мы здесь и собираемся, – сказала Сара. – Для того, чтобы вы открыли для себя свой настоящий внутренний мир. Тот, который вы похоронили ради интересов других.

Она кивнула женщине, сидевшей рядом с Фрэн. Та с готовностью рассказала о своих проблемах. За ней еще одна, а потом и другие. И тут Элизабет поняла, что настала ее очередь. Она глубоко вздохнула:

– Меня зовут Элизабет. Я домохозяйка, мать двух дочерей. Стефани почти двадцать один, а Джеми – девятнадцать. Я не разведена и не вдова. Если в моей жизни что-то не так, то в этом виновата только я сама.

– Мы здесь собрались не для самобичевания, – заметила Сара. – Нам интересно, что вы хотите получить от жизни, о чем вы мечтаете.

– Раньше я занималась живописью. – Элизабет вдруг почувствовала, что ей трудно говорить.

– Я работаю в художественном салоне «Мир картин» в Чадвике, – откликнулась одна из женщин. – Приходите в субботу, и я помогу вам подобрать все, что надо.

У Элизабет были все принадлежности для занятия живописью. Краски и кисти не самое необходимое для художника.

– Все это ни к чему.

– Просто купите краски и посмотрите, что получится, – посоветовала Сара.

– Вы счастливая, – сказала Джои. – У вас есть настоящее увлечение. А я вот уже несколько месяцев хожу в группу и до сих пор не могу ничего придумать.

– Как бы я хотела уметь рисовать, – добавила другая. Элизабет оглядела присутствовавших. Они искренне верили, что помогают ей. Она же почувствовала себя еще хуже.

– Хорошо. Я попробую, – согласилась Элизабет только для того, чтобы поскорее закончить свое выступление.

Всю следующую неделю Джек и Салли работали по восемнадцать часов в сутки, расследуя дело Дрю Грейленда, беседовали со множеством людей, проверяли десятки версий.

Они услышали массу рассказов, сплетен и самых разных предположений. Все указывало на то, что Дрю не очень умный молодой человек с завышенной самооценкой, который плевать хотел на окружающих и полностью уверен, что принятые в обществе правила на него не распространяются.

Одновременно он был лучшим баскетболистом в Орегоне. Многие надеялись, что его усилиями не очень удачливые в последние годы «Пантеры» наконец пробьются в общенациональный чемпионат.

Неудивительно, что никто из команды не захотел разговаривать с Джеком и Салли. И никто, казалось, кроме сестры Салли не видел, что произошло между Дрю и той девушкой. Короче говоря, у них не было доказательств. Было ясно, что все недолюбливали Дрю Грейленда, но никто не хотел говорить о нем с журналистами.

После очередного потраченного впустую дня Джек с Салли пошли поужинать в ресторан.

– Что будем делать дальше? – спросила Салли.

Джек не знал. Он понимал только, что снова потерпел поражение.

– Может, тебе лучше продолжить это расследование с кем-нибудь еще? – предложил он Салли.

– Нет, Джек, мы вместе доведем это дело до конца. Ты и я. Уверенность не покидала Салли. Джек не мог припомнить, чтобы кто-то в последнее время так верил в него.

Он посмотрел на нее. Даже сейчас ее темно-карие глаза искрились оптимизмом. А почему бы и нет? Ей всего двадцать шесть. Пройдет еще немало лет, прежде чем она узнает горький вкус разочарования.

В ее возрасте Джек был таким же. После трех лет удачных выступлений за Университет штата Вашингтон он был признан лучшим разыгрывающим в чемпионате университетских команд и попал в драфт профессиональной лиги. Он работал изо всех сил и отдавал себя игре без остатка. Через три года его приобрели «Джетс».

В четвертой игре сезона основной разыгрывающий получил травму, и настал час Джека. В той игре он сделал три голевых паса. К концу сезона никто уже не вспоминал имени разыгрывающего, которого он заменил. Все говорили только о Джеке Молнии. Болельщики скандировали его имя, его повсюду сопровождали вспышки фотокамер. Он привел свою команду к нескольким победам в суперкубке. На протяжении нескольких лет он был звездой. Героем.

Потом он получил травму. Игре конец. Конец карьере.

– Джек! – Голос Салли вернул его в прокуренный зал ресторана. – Что с тобой?

Он вздохнул. Ну вот, сейчас начнет расспрашивать. Она внимательно всматривалась в его лицо:

– Когда я была маленькой, мы с отцом часто вместе смотрели футбол по телевизору. Ты был его любимым игроком. Он всегда говорил, что ты лучший разыгрывающий за всю историю. А теперь ты работаешь здесь, в Портленде. Что случилось?

Он вдруг почувствовал опасность. Так можно и переступить черту. У каждого мужчины его возраста бывали такие моменты, но он к тому же очень давно ощущал себя очень одиноким, и теперь эта тяжесть давила особенно сильно.

– Все началось в больнице.

К его собственному удивлению, он рассказал ей абсолютно все. Как пристрастился к обезболивающим, как с треском провалился, когда ему предложили комментировать футбольные матчи на общенациональном канале. Все это сейчас возвращалось к нему острыми, сверкающими осколками ранящих воспоминаний.

Джек рассказал, как убеждал себя, что может прожить и без футбола. Но игра стала неотъемлемой частью его жизни. Он пытался притупить боль потери таблетками и спиртным. Его выходки были у всех на устах. Из звезды он превратился в прожигателя жизни.

– После курса лечения, – продолжал он, – я смог найти работу только на местной станции в Альбукерке. Началась долгая дорога назад к нормальной жизни.

Джек взглянул на Салли и почувствовал, что в их отношениях что-то изменилось. Он постарался отвести глаза и не смог.

Она положила свою руку на его, и ее прикосновение было как удар тока.

– Нынешнее расследование определит дальнейшие карьеры нас обоих.

Надо действовать, решил он. Все лучше, чем сидеть здесь вот так и мучиться от близости женщины, которая тебе не принадлежит.

– Кампус сегодня закрывается на зимние каникулы, – заметил Джек. – Почему бы нам не наведаться туда еще разок? Администрация и служащие уже разъехались. Может, без этих надсмотрщиков кто-нибудь и согласится откровенно поговорить с нами.

– Давай попробуем.

Джек расплатился, и они направились к выходу.

В кампусе они в который раз разговаривали с людьми, которые могли бы помочь расследованию. Убеждали, предлагали встретиться еще раз. Никаких результатов.

Теперь они молча сидели в машине на стоянке под одиноким ярким фонарем. Серебряные капли дождя барабанили по ветровому стеклу.

– Ну что ж, вот и все, – сказал наконец Джек.

Стрелки показывали час ночи.

Вдруг кто-то постучал в боковое стекло. Джек опустил его. Рядом с машиной стоял сотрудник охраны кампуса, которого они уже пытались разговорить раньше.

– Вы ищете компромат на Дрю Грейленда? – понизив голос, поинтересовался тот. – Я больше не могу смотреть на все его безобразия и молчать. Возьмите. – Он протянул Джеку большой желтый конверт.

На конверте никаких надписей не было. Когда Джек выглянул наружу, полицейский уже ушел.

Джек с нетерпением открыл конверт и принялся вынимать бумаги, мельком просматривая их.

– О боже!

– Что там? – спросила Салли.

– Протоколы. Четыре женщины обвиняют Дрю в изнасиловании во время свидания.

– И его ни разу не задержали?

– Ни разу, – повернулся к ней Джек.

Элизабет в последний раз сверилась со списком запланированных дел. Завтра в это время она уже будет дома у отца, где они с девочками и Джеком отметят Рождество.

Еще раз зачем-то обойдя дом, она взяла сумочку и направилась к машине.

Она довольно быстро доехала до Портленда. Поставила машину у здания телекомпании и вошла внутрь. Наверху, в офисе Джека, никого не было. Взглянув с беспокойством на часы, она направилась в студию.

Джек сидел на подиуме за большим столом. Он был слегка загримирован и в ярких лучах софитов походил на кинозвезду. Несправедливо, вдруг подумалось ей, что он все еще так молодо выглядит, гораздо моложе ее.

– За последние два года, – говорил Джек, – обращаясь к нацеленным на него камерам, – четыре женщины подавали заявления об изнасиловании или попытке изнасилования, совершенных Дрю Грейлендом. Однако администрация университета не передавала их заявления в полицию Портленда. Билл Сигел, курирующий спортивные программы университета, отказался прокомментировать эту информацию, заявив лишь, что, насколько ему известно, против Дрю Грейленда не выдвигалось никаких обвинений. Тренер Риверс подтвердил, что Грейленд на следующей неделе будет играть против Калифорнийского университета. По мере поступления информации мы будем информировать вас о развитии событий.

Джек отключил микрофон и встал. По пути к выходу он заметил Элизабет. Он провел ее в свой офис, захлопнул дверь и громко рассмеялся:

– Ты можешь поверить в это, Птичка? Я наконец чего-то добился!

Он закружил Элизабет в объятиях. Она смеялась вместе с ним. Никто так не умел радоваться успеху, как ее муж. В подобные минуты он был как бурный поток, все увлекающий за собой.

Джек разжал объятия и опустил ее на пол. Они смотрели друг на друга, и постепенно улыбки сходили у них с лиц. После неловкой паузы она спросила, бросив взгляд на часы:

– Ну как, ты готов? Наш самолет через два часа.

– Мы ведь летим завтра, – нахмурился Джек.

Опять он забыл. Но она взяла себя в руки и спокойным тоном сказала:

– Нет. Мы летим сегодня, двадцать второго декабря.

Тут дверь широко распахнулась. В комнату влетела молодая женщина.

– Ты не поверишь!.. – возбужденно выпалила она, бросившись к столу.

Только оказавшись посреди комнаты, она заметила, что Джек не один, и, застыв на месте, любезно улыбнулась Элизабет:

– Извините, что я так ворвалась. Но это действительно потрясающая новость. Меня зовут Салли.

– Здравствуйте, Салли, – с натянутой улыбкой произнесла Элизабет.

Она была слишком сердита на мужа, чтобы расточать любезности.

– Джек, еще три женщины подали заявления с жалобами на Грейленда. Одна из них только что позвонила мне. Она согласна дать тебе интервью.

– Давай через полчаса встретимся внизу и обсудим план дальнейших действий.

– Хорошо.

Кивнув на ходу Элизабет, Салли выбежала из кабинета. Элизабет посмотрела на Джека:

– Как я понимаю, ты не летишь. Джек обнял ее.

– Послушай, Птичка, – ласково прошептал он ей на ухо, – мне необходимо остаться здесь.

«Твои интересы всегда важнее всего, не так ли, Джек?» – подумала Элизабет.

– Я сделаю все, что ты пожелаешь, дорогая, вот посмотришь, – говорил он. – И конечно, я прилечу к твоему отцу заранее, до Рождества.

Стоя так близко, они могли бы поцеловаться, но Элизабет показалось, что их разделяет огромное расстояние.

– Ну смотри же, Джексон! – сказала она.

– Я же обещал.

– Ну ладно, дорогой. Я полечу без тебя.

– Я люблю тебя, Птичка, – сказал Джек, крепко поцеловав ее.

Элизабет хотела ответить тем же, но не смогла. Он все равно ничего больше не замечал, мысленно он уже был где-то там, с молоденькой Салли.

Элизабет не любила летать одна. Все время полета до Теннесси она просидела, уткнувшись в какой-то любовный роман.

В Нашвилле она взяла напрокат белый «форд-таурус» и поехала на юг. Каждый оставленный позади километр успокаивал ее нервы. Элизабет снова была в своем любимом штате Теннесси, единственном, кроме Эко-Бич, месте на земле, где она чувствовала себя как дома.

У поворота на Спрингдейл она сбавила скорость. Через пару километров дорога сузилась до двух полос. По обе стороны от нее до горизонта простирались поля, еще не засаженные табаком.

Она повернула на проселочную дорогу, которая шла по границе владений ее отца. По правую руку все принадлежало Эдварду Роудсу – десятки гектаров пахотной земли рыжеватого цвета. Скоро будут сажать рассаду.

Наконец Элизабет оказалась на подъездной дорожке. Над ней возвышалась ажурная металлическая арка. На столбе висела медная табличка с надписью «Суитуотер».

На тщательно ухоженной лужайке возвышался старинный кирпичный дом. По периметру росли аккуратно подстриженные вечнозеленые кусты. Их строгий ряд кое-где разрывали старые каштаны.

Элизабет остановилась у конюшни, переоборудованной в гараж, и выключила двигатель. Вытащила сумку с одеждой, подошла к входной двери и позвонила.

Спустя несколько мгновений ей открыл отец. На нем была голубая рубашка и брюки из саржи. Густые седые волосы торчали у него в разные стороны, как у Альберта Эйнштейна. Он широко и приветливо улыбнулся.

– Доченька моя любимая! Мы тебя не ждали раньше чем через час. Ну, скорее иди обними своего старика.

Элизабет поспешила к нему навстречу. Его большие сильные руки обхватили ее так, что на мгновение она почувствовала себя снова маленькой. Когда она освободилась от его объятий, он погладил ее по щеке.

– Мы очень скучали по тебе, – сказал он, оглядываясь назад. – Поторопись, мама. Наша дочка приехала.

Элизабет услышала стук высоких каблуков по мраморному полу. Затем до нее донесся запах гортензии – любимые духи ее мачехи.

Анита быстро вошла в прихожую. Она была на высоких тонких каблуках, в вишневых шелковых брюках и золотистой кофточке со смелым вырезом. Ее длинные платиновые волосы были так сильно начесаны, что казалось, у нее на голове колпак. При виде Элизабет она защебетала:

– Птичка, мы думали, что ты приедешь не раньше чем через час.

Анита пошла к Элизабет, словно собираясь обнять ее, но в последнее мгновение остановилась и прислонилась к отцу.

– Птичка, как хорошо, что ты снова дома. Мы так давно не виделись.

– Да уж, это точно.

– Ну... – После неловкой паузы Анита сказала: – Пойду-ка проверю, как там мой сидр. Папочка, проводи нашу Птичку в ее комнату.

Элизабет по-прежнему улыбалась, стараясь не выдать досады. Из всех привычек мачехи, которые ее страшно раздражали, одна была хуже всех: она почему-то называла ее отца – своего мужа – папочкой.

Отец подхватил сумку Элизабет и повел ее на второй этаж, где была ее старая спальня. Там все оставалось как раньше: бледно-лимонные стены, дубовые половицы, белая кровать.

– А где же Джек? – поинтересовался отец.

– Ему попался прекрасный сюжет, и нужен еще день, чтобы с ним закончить. Он будет завтра.

– Жаль, что он не смог прилететь вместе с тобой, – медленно проговорил отец.

– Да, мне тоже жаль, – сказала Элизабет, не решаясь встретиться с ним глазами.

Отец знал, что между нею и Джеком разлад. Конечно, он знал. Он видел ее насквозь. Но он не вмешивался.

– Твоя мама приготовила для нас горячий сидр. Пойдем посидим немного на крыльце.

– Она мне не мама, – вырвалось у Элизабет. Она тут же пожалела об этом и сказала: – Извини.

Элизабет могла бы произнести еще много разных фраз, пуститься в объяснения, но это было бы напрасной тратой времени, и они оба об этом знали.

Элизабет и Анита никогда не ладили между собой. Сейчас было слишком поздно пытаться изменить это или делать вид, что все нормально. Отец глубоко вздохнул и предложил:

– Не хочешь пойти прогуляться? Расскажешь мне о своей захватывающей жизни.

Они спустились по лестнице из красного дерева, пересекли прихожую, пол которой был выстлан черными и белыми мраморными плитками, и направились на кухню.

Элизабет внутренне приготовилась к фальшиво-оживленной беседе с мачехой, но той, к счастью, на кухне не оказалось. На столе стояли две кружки с сидром.

– Она помнит, что ты у нас сластена, – заметил отец.

– Иди на улицу, я прихвачу кружки, – кивнула Элизабет.

Заднее крыльцо на самом деле не было крыльцом, а просторной террасой с мощеным полом. Дальше, теряющийся сейчас в сумерках, угадывался садик, который когда-то разбила ее мать.

У стены террасы стояли два черных железных стула. Элизабет передала отцу его кружку с сидром и села рядом.

– Хорошо, что ты выбрала время съездить домой, – сказал он. Что-то в его голосе вызывало беспокойство. Она внимательно посмотрела на отца:

– У тебя все в порядке? Ты здоров?

Он рассмеялся:

– Перестань, Птичка, не делай из меня раньше времени древнего старика. Все в порядке. Я просто рад, что ты приехала. Я скучал по тебе и по внучкам.

– Ты забыл упомянуть Джека, – сухо напомнила она.

– Точно так же, как ты забываешь об Аните. Ладно, дорогая, в нашем возрасте уже можно не притворяться. Но если ты счастлива со своим красавчиком, я рад за тебя. – Он помолчал немного, отвел взгляд и спросил: – Ты ведь счастлива, правда?

Элизабет засмеялась, но ее смех прозвучал ненатурально – как звук стакана, разбившегося о каменный пол.

– Все прекрасно. Мы наконец обустроились в доме. Хорошо бы, если бы ты как-нибудь смог навестить нас.

Отец вдруг резко повернулся к ней:

– Я все-таки скажу тебе одну вещь, Птичка. А потом мы оба можем сделать вид, что я ничего такого не говорил. – Он понизил голос: – Мне кажется, жизнь проходит мимо тебя стороной.

Этого Элизабет от него никак не ожидала.

– С чего ты взял?

– Послушай, дочка, если я ношу очки с толстыми линзами, это еще не значит, что я не вижу, что творится в сердце моей дочери. Я знаю, ты не очень счастлива в браке.

– Да ладно тебе, папа. Ты был дважды женат, и оба раза без ума любил своих жен. Откуда тебе знать...

– Ты думаешь, у меня обошлось без переживаний? Это совсем не так. Я чуть не умер тогда из-за твоей мамы.

– Мамина смерть для всех нас была трагедией. Это не одно и то же.

Он хотел было сказать что-то еще, но остановился. Элизабет показалось, что отец вот-вот откроет ей какую-то тайну.

– Папа?..

Он улыбнулся, и она поняла, что он передумал и больше ей ничего не скажет.

Элизабет откинулась на спинку стула и вгляделась в сад, который когда-то казался ей огромным.

Она вспомнила себя шестилетней девочкой. Это было сразу после маминых похорон. Тогда она впервые осознала, что мама ушла от нее. Навсегда.

Она сидела на траве, прислушиваясь к разговорам взрослых. Когда все разошлись, отец наконец подошел и присел рядом с ней на корточки.

– Птичка, может, ты сегодня поспишь в моей комнате?

Это было все, что он сказал. Никаких разговоров о маме, постигшем их горе, нескончаемой боли. Эта простая фраза завершила один этап их жизни и открыла другой.

Сейчас, глядя на темный сад, Элизабет заметила:

– Сегодня луна такая же, как в ту ночь.

– В какую ночь?

– В ночь после маминых похорон, – тихо сказала она и услышала, как отец тяжело вздохнул.

Он решительно поднялся:

– Все, Птичка, мне пора спать. Отец наклонился и поцеловал ее в лоб.

Не надо было напоминать ему о маме. В таких случаях отец всегда замыкался и уходил. Он уже был у дверей, когда она, набравшись смелости, негромко сказала:

– Ты никогда не хочешь поговорить о ней.

Он остановился. Дверь скрипнула, отворяясь. Элизабет показалось, что отец снова горько вздохнул.

– Да, это так. Некоторые раны так никогда и не заживают. Дверь закрылась, и она осталась одна.