Книга Опавшие листья онлайн - страница 4

Глава VI

Джон Фарнеби, карауливший у забора, вдруг поднял голову и взглянул на открытое окно гостиной. Он подумал с минуту и присоединился к своей союзнице, стоявшей на улице перед домом.

– Ты мне нужна в огороде, – сказал он, – пойдем!

– Сколько еще времени мне придется торчать тут? – спросила она.

– Сколько мне вздумается, если ты хочешь получить остальные деньги. Он показал ей деньги, и она молча последовала за ним. Подойдя к забору, Фарнеби указал на окно и полуотворенную калитку огорода.

– Говори тише, – прошептал он. – Слышишь ты голоса в доме?

– Я не могу разобрать, что они говорят.

– Я также. Теперь слушай, что я тебе скажу: мне нужно пробраться ближе к окну. Спрячься за забор так, чтобы тебя не видно было из дома. Если ты услышишь шум, значит, меня поймали. В таком случае поезжай в Лондон со следующим поездом и жди меня завтра к двум часам. Если ничего не случится, подожди моего возвращения. Он оперся рукой о низкий забор и перепрыгнул через него. Белье, развешенное в огороде, скрывало его от взоров людей, находившихся в комнате. Он воспользовался этим и пробрался по боковой дорожке, поворачивавшей под прямым углом от окна гостиной. Здесь за кустом нашел он безопасное убежище, пока никого не было в саду. Фарнеби присел и стал прислушиваться.

Первый голос дошедший до его слуха был голос мистрис Рональд. Твердость ее тона поразила его.

– Выслушай меня до конца, Вениамин, – говорила она. – Я имею право требовать этого от моего мужа и требую. Если бы я заботилась только о спасении репутации нашей бедной девочки, ты имел бы полное право меня бранить за то, что я скрыла от тебя постигшее нас несчастье.

Суровый голос мужа прервал ее.

– Несчастье? Скажи лучше позор, вечный позор!

Мистрис Рональд не слышала его слов. Она продолжала печально и терпеливо:

– Но у меня была другая задача, еще труднее. Мне нужно было спасти ее против ее собственной воли от злодея, который навлек на нас этот позор. Он действовал все время совершенно хладнокровно. Женитьба на Эмме представляет ему много выгод, и он хочет вынудить у нас согласие на брак. Ради Бога, не говори громко. Она наверху, над нами и твой голос может ее убить. Не думай, что я бросаю слова на ветер, я видела его письмо к ней, я заставила горничную сознаться во всем. Господи, что она мне рассказала! Эмма отдалась ему и душой, и телом! Я знаю это! Я знаю, что она посылала ему деньги (мои деньги) отсюда. Я знаю, что горничная (по ее просьбе) известила его по телеграфу о рождении ребенка.

О, Вениамин, не проклинай бедного, беспомощного младенца (такая прелестная девочка!) Не думай о нем, не думай о нем! Покажи мне письмо, которое заставило тебя приехать сюда, я хочу видеть это письмо.

А! Я могу тебе сказать, кто его написал! Он написал его, чтобы достигнуть своей цели. Неужели ты сам не понимаешь? Если мне удастся скрыть от всех этот позор и несчастье, если я увезу Эмму за границу под видом болезни, – наступит крах его надежде стать твоим зятем и компаньоном. Да! Низкий бродяга, закрывающий ставни твоего магазина, надеется быть твоим компаньоном и наследником после смерти. Неужели ты все еще не понимаешь цели его письма? Она ясна, как день. Ему хочется довести тебя до бешенства, предать имя Эммы позору, чтобы вырвать у нас согласие на брак как на единственное спасение от страшного скандала. Разве я не обязана была пожертвовать всем прежде, чем позволю нашей девочке, нашей собственной плоти и крови, связать себя на всю жизнь с таким человеком? Ты простишь меня, не правда ли? Как могла я сказать тебе всю правду перед отъездом, зная твой характер? Как я могла ожидать терпения от тебя, ожидать, что ты согласишься принять чужое имя, согласишься прятаться, пожертвовать всем, чтобы удалить Эмму от этого человека? Нет, я не знаю где Фарнеби.

– Молчи, звонят! Доктор всегда приходит в это время. Я тебе опять повторяю, я не знаю, даю тебе мое честное слово, что не знаю, где Фарнеби.

Тише! Тише! Доктор идет наверх. Он не должен ничего слышать.

До сих пор мистрис Рональд удавалось сдерживать мужа, но теперь бешенство, накопившееся во время рассказа, совершенно им овладело.

– Ты лжешь, – закричал он в исступлении. – Ты все знаешь, ты должна знать, где Фарнеби. Я убью его, хотя и попаду за это на виселицу. Где он? Где он?

Крик наверху заставил его замолчать прежде, чем миссис Рональд успела произнести хоть одно слово. Дочь услышала его, дочь узнала его голос. С криком ужаса бедная мать бросилась наверх, опять где-то отворилась и затворилась дверь. Потом наступило молчание. Наконец наверху раздался голос мистрис Рональд, зовущей сиделку, уснувшую в гостиной на диване. Ее ответ неясно долетел до Фарнеби. Потом опять наступило молчание, прерванное другим голосом – голосом незнакомым, раздавшимся у окна.

– Идите сейчас же за мной наверх, сэр, – говорил кто-то очень повелительно. – Как доктор вашей дочери, я говорю вам, что вы ее серьезно испугали. Она находится в таком критическом положении, что я не отвечаю за ее жизнь, если вы не постараетесь поправить сделанное вами зло. Пойдите, приласкайте ее, скажите, что вы ей прощаете. Нет! Мне нет никакого дела до ваших домашних ссор, я обязан думать о своей пациентке. Чего бы она ни попросила, вы должны исполнить. Если у нее начнутся конвульсии, она умрет, и вы будете причиной ее смерти.

Так говорил доктор. Мистер Рональд все реже и реже перебивал его и наконец повиновался. Послышались поспешные мужские шаги, потом снова наступило молчание, продолжительное молчание, прерванное голосом мистрис Рональд наверху.

– Отнесите ребенка в гостиную, няня, и подождите меня. В это время дня там прохладнее!

Плач ребенка и грубое ворчание няни были следующими звуками, долетевшими до Фарнеби.

Няня ворчала, потому что ее разбудили.

– Нужно же человеку отдохнуть после бессонной ночи.

В этом доме никому покоя не дают. У меня голова тяжела, как камень, и все кости ломит.

Вскоре восстановившаяся тишина показала, что ей удалось убаюкать ребенка. Фарнеби впервые позабыл об осторожности, его лицо пылало от волнения, он подходил все ближе и ближе к окну в своем нетерпении узнать, что будет дальше. Наконец он услышал тяжелое дыхание, доказывавшее, что нянька заснула. Окно было низкое. Когда тяжелое дыхание перешло в храп, он влез на окно и заглянул в комнату. Нянька крепко спала в кресле, ребенок спал у нее на коленях.

Он неслышно спрыгнул на землю, снял башмаки, положил их в карман и поднялся по двум или трем ступенькам, которые вели в полуотворенную дверь, выходившую в огород. В коридоре он мог слышать голоса наверху. Они все еще были заняты своим несчастьем, только служанка могла его заметить. Плеск воды в кухне убедил его, что и с этой стороны не представлялось никакой опасности: она, вероятно, что-нибудь мыла. Фарнеби успокоился, неслышно отворил дверь гостиной и подкрался к креслу няньки.

Одна из ее рук все еще лежала на ребенке. Надо было действовать осторожно, хладнокровно, чтобы не разбудить ее. Если она проснется, все пропало!

Он взглянул на американские часы, висевшие над камином и немного успокоился, было еще не очень поздно. Чтобы не потерять равновесия, он встал на колени у кресла няньки и осторожно положил руку под ребенка. Так же осторожно, беспрестанно останавливаясь, чтобы не разбудить ее, он взял у нее ребенка. Рука ее так потихоньку опустилась на колени, что она не проснулась. Самое трудное было сделано. Положив ребенка на левую руку, он правой отворил дверь. В саду лицо малютки сморщилось, маленькое, нежное создание задрожало от свежего воздуха. Он тихонько набросил на лицо ребенка угол шерстяного платка, в который он был завернут. Ребенок спал на его руке так же спокойно, как на коленях няньки.

Через минуту Фарнеби был у забора. Женщина поднялась ему навстречу и улыбнулась в первый раз после отъезда из Лондона.

– Ты достал ребенка? – сказала она. – Ну, ловок же ты!

– Возьми его, – ответил он раздраженно. – Нам нельзя терять ни минуты.

Остановившись только, чтобы надеть башмаки, он повел их в центр города. Первый попавшийся мужчина указал им дорогу на станцию. Она была недалеко. Через пять минут женщина и ребенок были в безопасности в поезде, отправлявшемся в Лондон.

– Вот остальные деньги, – сказал он, подавая их ей в открытое окно.

Женщина смотрела на ребенка с выражением сомнения на лице.

– Все пойдет хорошо, пока деньги не кончатся, – сказала она. – А потом что?

– Разумеется, я приеду к тебе, – ответил он.

Она пристально посмотрела на него и тремя словами выразила насколько она верит его обещанию.

– Разумеется, ты приедешь!

Поезд тронулся. Фарнеби посмотрел ему вслед с выражением сильного облегчения.

– Теперь, – подумал он, – и репутация Эммы спасена. Незаконный ребенок не должен нам мешать после свадьбы.

С платформы он отправился в буфет и выпил стакан воды с водкой, чтобы подкрепить силы для предстоящего ему дела. Еще на пути в Рамсгэт он тщательно обдумал все, что нужно было сделать, избавившись от ребенка.

– Когда пропажа ребенка переполошит весь дом, будущий муж Эммы будет первым лицом, которое она пожелает видеть. Если у старого Рональда осталась хоть капля чувства, он должен (после того, что я сделал) согласиться на наш брак.

Обсудив все таким образом, он возвратился в Слайс-ро и позвонил у двери, как подобает гостю, которому нет надобности скрываться.

В доме уже поднялась паника из-за исчезновения ребенка. Ни слуги, ни хозяин дома не спешили отворить дверь. Фарнеби терпеливо ждал. В некоторых случаях мужчина обязан заботиться о своей наружности. Он вынул карманную гребенку и с большой ловкостью и быстротой привел в порядок бакенбарды. Наконец послышались шаги в коридоре. Фарнеби положил назад гребенку и поспешно застегнул пальто. «Теперь за дело!» – сказал он про себя, когда отворили дверь.