Книга Индивидуальные отношения. Теория и практика эмпатии онлайн - страница 11

Раздел первый:
Феномен индивидуальности

Глава третья
Индивидуальность

Постановка проблемы

Выход за пределы всего постижимого и выразимого в понятии и есть существенный определяющий признак именно того, что мы разумеем под реальностью.

С.Л. Франк

Трудно представить более неконкретное понятие, нежели понятие «индивидуальность». При ближайшем рассмотрении мы тут же заметим, что его практически невозможно определить, в определении всегда звучит указание на отличие, а сам факт существования отличий указывает на наличие сходства. Отфиксировать саму индивидуальность не удается. Вместе с тем мы постоянно пользуемся этим словом, которое, подчас, выполняет в вопросах межличностных отношений и отношений вообще роль заветного «сим-сим, откройся». Вот простой пример. «Так он проявляет свою индивидуальность…», – говорим мы, пытаясь оправдать то, что не можем понять и объяснить. «Индивидуальность» в современном обществе – это козырь любого адвоката от психологии. «Что он тут намалевал?!» – «Ты не понимаешь, это он так выражает свою индивидуальность!» – «Ну и индивидуальность же у него!» Это традиционный «разговор об искусстве», когда нечего сказать, прибегают к ней – к «индивидуальности».

Но что же все-таки такое индивидуальность на самом деле? На этот счет есть масса ответов, хотя, наверное, хотелось бы заручиться одним… Всю совокупность определений «индивидуальности» можно разделить на две части: на те, что видят в «индивидуальности» огромную неделимую целостность, и на те, что видят в ней самую малую единичность. Все эти определения – и те, и другие, по всей видимости, исходят из дословного перевода латинского – individuum, которое и означает – «неделимый». Таким образом, и те и другие правы. С одной стороны, целостность действительно неделима (если мы членим целостность, она гибнет, поскольку мгновенно рушится огромная масса связей, ее составляющих), но все-таки она делима… С другой стороны, самую малую единичность вовсе невозможно разделить, впрочем, теперь мы знаем, что в мире нет ничего конечного и единичного, весь микромир представляется нам уходящим в абсолютное Ничто рядом все уменьшающихся и уменьшающихся частиц.

К сожалению, правда, трудно найти философа, который полагает, что индивидуальность – это некая ничтойность, или того, который полагает, что «индивидуальность» – объемная целостность, представляющая собой сложную взаимосвязь множества элементов. И философы, и психологи обмолвливаются и так, и сяк. Поэтому нет никакого смысла классифицировать мыслителей, разделяя их на два «враждующих» лагеря – на тех, кто думает так, и тех, кто думает иначе. Хотя, наверное, можно сказать, что восточная философия более тяготеет к тому, чтобы определять индивидуальность как ничтойность, а западная, все-таки, больше видит в индивидуальности сложно-организованную целостность, нежели ничтойную единичность. Впрочем, здесь можно говорить только об общих тенденциях, на деле же все сложнее. Ведь тут сразу вспоминается буддийское учение о наме и рупе, пяти скандахах и тому подобные версии толкования «индивидуальности». С другой стороны, и среди западников находятся те, что не станут бороться за родство понятий «целостности» и «индивидуальности» (например, экзистенциалисты). Но все-таки следует, наверное, согласиться с тем, что восточный образ мышления все-таки более западного приемлет рассуждения об отсутствии имеющегося…

Запад и индивидуальность

Слова «индивид» и «атом» в моем употреблении имеют одно и то же значение, а именно: они обозначают сложные объекты, обладающие абсолютной реальностью, которой лишены составляющие их компоненты.

Альфред Норт Уайтхед

Удивительная находка Запада относительно существа души принадлежит Платону, но ни одно слово Платона (по крайней мере, в этом аспекте) нельзя понимать как сообщение о некотором конкретном феноменологическом факте. Платон создал миф о душе (точнее, о душевных переживаниях индивида), где, грубо говоря, аллегорически выразил идею о том, что душа человека – это нечто, что есть. Это есть движется в сущем, которое больше, чем простое бытие. Миф об этом движении и составил то, что после назвали концепцией души по Платону, но у Платона не было «концепции», у него был миф, – делать же из мифа формально-логические, да и любые другие содержательные выводы столь же нелепо, как рассуждать о «милости Божей», ни разу не видав самого «Бога».

Платон гениально рисует нам мягкий, подвижный, живой эйдос индивидуальной души, который ничем более не отягощен, кроме само-себе данности. И есть – это скорее жизнерадостное и оптимистическое утверждение, нежели указание на факт “наличия”. Есть – это тоже метафора. Это есть делает возможным бытие человека – это главное, это то, о чем мы можем говорить с большой долей определенности, все остальное у Платона – уже чистый миф, метафора. Живое тело – это жизнь, но жизнь – это еще не есть. Точнее говоря, есть не исчерпывается жизнью, телом или чем бы то ни было еще, есть это нечто другое. Платон говорил, опираясь на свое ощущение эйдоса индивидуальности, и говорил об этом эйдосе.

«Федр» – тот диалог, на основании которого поздние философы строили свои представления о «теории души Платона». Но эту теорию традиционно вырывают из целостного поля текста «Федра», совершенно не замечая, что таким образом мы просто умерщвляем данное нам сообщение. Со зверя содрали шкуру, а он, смертельно раненный, убежал в лес. Дальнейшие же манипуляции над полученным трофеем – попытка набить шкуру сеном, поставить получившееся чучело под лучи дневного света на постамент и порассуждать о том, чем же «живет и дышит» этот зверь, каковы его «нужды и чаяния».

Говоря в «Федре» о душе, Платон говорит о любви и красоте – это основное содержание и целостного текста, и всего бесконечного множества его частных подтекстов. Платон совершенно определенным образом заявляет, что рассказать о душе невозможно: «Какова она, – пишет Платон, – это всячески требует божественного и пространного изложения, а чему она подобна – это поддается и человеческому»²¹. И таким образом он снимает с себя всякую «теоретическую» ответственность, перед нами не теория, а отчет о переживании. И об этом необходимо помнить, поскольку все дальнейшие рассуждения Платона посвящены лишь тому, чтобы подвести нас к завершающей мысли: любовь и красота – это проявление божественного в человеке и поэтому являются абсолютной ценностью, ровно как и наоборот: являются абсолютной ценностью и потому – божественны.