Другой. Идем, Бэкманн, ты не должен отчаиваться! Правда жива! Бэкманн. С ней точно как с какой-нибудь шлюшкой. Все ее знают, но подойти к ней прилюдно – уже скандал. Это делают ночью, тайком. А при свете она вульгарна, груба, отвратительна – и шлюха, и правда. А кое-кто ее вообще не переваривает.
Помер человек. И что? И ничего. Только круги на воде и напомнят, что был. Но и они скоро исчезнут. А когда исчезнут, тут он и забыт, потерян, бесследно, будто и вовсе не было. Дальше – ничего.
Полковник. Ну-ну! Что Вы такое говорите! Ведь Вы были солдатом, верно? Бэкманн. Нет, господин полковник. Полковник. Как это нет. Вы же носите форму. Бэкманн (без выражения). Да. Шесть лет. Но мне казалось, если я десять лет буду носить фуражку почтальона, то все-таки почтальоном не стану.