Лев Толстой цитаты из книг - страница 23

Жалкая, ничтожная пружина моральной деятельности — ум человека!

Ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал.

Меня считают злым человеком, я знаю, — и пускай! Я никого знать не хочу, кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге.

- Неужели вы были влюблены? -сказала Анна Яшвину.
- О Господи! Сколько раз! Но, понимаете, одному можно сесть за карты, но так, чтобы всегда встать, когда придет время свидания. А мне можно заниматься любовью, но так, чтобы вечером не опоздать к партии. Так и устраиваю.

"Не в сифилитическую больницу я сводил бы молодого человека, чтобы отбить у него охоту от женщин, но в душу к себе, посмотреть на тех дьяволов, которые раздирали её!"

У Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, — манера презрительного сознания своего превосходства.

Не думай, что горе придумали люди. Люди-орудие его. Горе послано им, а не людьми. Люди-его орудия, они не виноваты. ежели тебе кажется, что кто-нибудь виноват перед тобой, забудь его и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.

Все эти честные слова — такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что-нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного.

Бог дал день, Бог дал силы. И день и силы посвящены труду, и в нем самом награда.

Мира не может быть, потому что такова воля народа.