Книга Доля отцовская онлайн - страница 4

***

– Динь!

Он вошёл как всегда ласково и мягко, такой похожий на кота, такой похожий на солнечный блик.

Дом, увитый девичьим виноградом от подвала до мезонина, всеми окошками просиял навстречу молодому мужчине, и даже сварливая старая дверь не скрипнув пустила в горницу милого хозяйке гостя.

– Опять прячешься, затворница?

Затворница уже спешила к вошедшему, на ходу вытирая длинным и далеко не белым фартуком перепачканные в каком-то несъедобстве руки. Собралась было приобнять друга на радостях, но увидев, что он в этакую жару зачем-то при полном параде, обошлась улыбкой, горячим румянцем на обычно бледных щеках и весёлым блеском глаз.

Слова в минуты особого волнения давались Динь невозможно туго, а при встрече с Доном таковое случалось непременно. И так уже лет… да, почитай, скоро двенадцать? С того самого дня, как в доме напротив угнездилась большая и шумная семья Тингенов, и на длинной кривоколенной улочке, которую населял разночинный народ, стало веселей. Правда, тётушка Зосья – да будут легки её дороги в дальних краях – в первые годы частенько через сжатые в ниточку губы цедила, что порядочные люди не стали бы держать дом вечно настежь и принимать гостей с утра и до утра. С песнями, плясками и прочим безобразием.

А никогда даже в мыслях не перечившая ей прежде тихоня Динь в один прекрасный день вдруг поняла, что не согласна с тётушкой, причём в корне. Попутно ужасно перепугалась, обнаружив в себе подобную неблагодарность к своей опекунше и воспитательнице. Однако не перестала считать гостеприимную семью белобрысого Дона Тингена самым лучшим, что ей доводилось встречать в и без того небогатой впечатлениями жизни.

– Здравствуй, Динька! Я не видел тебя целых два дня, а ты всё такая же мелочь! Опять кашу не ешь?!

То была давняя, ещё тех лет дразнилка – Дон уже тогда не давал проходу ни одной девчонке в округе – расфуфыренной ли дочке банковского клерка, юной ли служаночке из деревенских, что оставляли родные селения в поисках лучшей доли и нанимались к горожанам средней руки на разные домашние работы.

Добродушное приветствие Дона осталось без ответа. Как, впрочем, и прежний дразнёж – воспитанная строгой тётушкой, Динь совершенно точно знала, что на подобные глупости? обращать внимание? приличной девушке?! никак нельзя! А если эта девушка ещё и знахарка вдобавок, то подавно. Ведь не секрет же: пуще всего должно знахарям сторониться страстей, и да поможет им в этом пречистая Веста. Никак не замечать всякие такие штучки – и помнить, как наставляла тётушка: «Осторожнее, Динь, в мире нашем непрочен знахарский дар. Позволишь одолеть себя страсти – и участь принцессы Изабеллы покажется желанной. Не повторяй моей… ошибки, Динь!»

Сама тётушка казалась Динь образцом сдержанности, даже вообразить Софию одержимой не могла племянница ни в детстве, ни сейчас. Однако та, действительно, не в силах была и простую царапину заговорить – при том, что ремеслу знахарскому научила воспитанницу на совесть.

Девушка робко улыбнулась Дону, торопливо стащила замурзанный фартук и виновато принялась рассказывать, как за минуту до его прихода закончила готовить заказчице, мадам Лармур, кое-что из средств, которые помогают женщине подчеркнуть красоту. Работа, к слову, ещё та: краски, воск, жир… вечно пальцы норовят испачкаться до носа!

Стеснительная молчанка, наконец, оставила Динь, и она впала в иную крайность. Тараторя что-то насчёт скорого визита дочки Лармур за обещанными дамскими финтифлюшками, девушка помогла Дону освободиться от громоздкого выходного сюртука. Опять, похоже, к коменданту города наведывался…

Чудо местного портняжного искусства основательно пропрело на молодом человеке, которому бы в такую погоду не по казённым присутствиям маяться, а… Динь решительно отвернулась от мысли о том, чем может заниматься в погожий летний денёк высокий и плечистый сердцеед двадцати пяти лет от роду, и на уважительно вытянутых руках понесла сюртук к гардеробу.

Тем временем Дон, ничуть не церемонясь, прошёл из комнаты в кухоньку, распустил узел шейного платка и с облегчением оттянул горловину сорочки: проветрить! Чуть не сварился!

Хорошо, у Динь всегда в жару найдётся, чем освежить горло, а когда ударят морозы, непременно сыщется во-о-он в том шкафчике кое-что для сугреву крови и мыслей просветления.

Вполуха слушая чирик-чирик подруги, он потягивал прохладный яблочный сок, кувшин с которым обнаружил, как обычно, на верхних ступенях лестницы в подпол: откинуть крышку, и пожалуйста – всё под рукой, что может в течение дня понадобиться.

Он обвёл взглядом тесноватую, но чрезвычайно чистую кухню – похоже, маленькая знахарка могла бы и тут пользовать каких-нибудь перехожих бедолаг с потрескавшимися от усталости губами и сбитыми в кровь ногами, снимать ссадины окрестной ребятне и даже срастить сломанную лапку невезучему попугаю мадам Лармур, если бы любопытная птица вновь захотела составить компанию перелётным щуркам.

Но Динь слишком строга, чтобы использовать что-то не по назначению – для всего у неё своё место, во всём такой порядок, что даже боязно иногда. Кухня – это кухня, а на осмотр пожалуйте в кабинет. Хотя, какой в таком домишке кабинет? Кабинетик… Но чистый… Дон передёрнул плечами – ему, росшему в кочевой свободе и непринуждённости родительского дома, такой подход к жизни казался тягомуторным. Спору нет, доброй жене необходимо быть порядочной и хозяйственной, но не до такой же степени?! В городе пыль, жара, через два дня на третий грозы с ливнями, а у этой чистюли стёклышки такие, что кажется, будто их и вовсе в раме нет. Не, при этакой супружнице всю жизнь по струночке ходить…

Но друг Динь хороший… жаль, не парень. Дон непременно позвал бы такого с собой, на службу, которую семья Тингенов вот уже несколько поколений несла для государства под маской зажиточных бонвиванов. О маске знали только самые близкие – Динь была в их числе.

Он задумчиво взболтал стакан – вспомнилось, как позапрошлой весной знахарка латала ему немаленькую даже по меркам Дона царапину на ноге, как боялась за каждый его шаг потом, да и сейчас иной раз как глянет – аж затылок леденеет и волосы дыбом встают.

То ли дело, манящие взгляды женщин – согревают и они, и те, кто их дарит. Галантного красавца, да к тому же и небедного весьма, Дона с нетерпением ждали и в салонах, и в гостиных и, что уж греха таить, в будуарах. Прирождённый дамский угодник, он никогда не отказывал – и не отказывался от радостей жизни: а зачем? Тем более, и сама она представлялась Дону прекрасной дамой. О, под его ласковыми пальцами самозабвенно пела жизнь чарующую песню любви – на разные голоса.

Он качнул головой, запрещая расти интересу к тому, как могла бы петь Динь, и снова взболтал стакан. Вот и сладкая мякоть со дна, наконец, собралась… это ж самый смак – одним махом опрокинуть всё в рот, эх!

Только зачем он в тот момент посмотрел в окно?! Всё, что должно было ублажить его язык и горло, плеснулось мимо и медленно потекло по свежей, только утром надетой сорочке, по кипельно белым брюкам… от калитки к двери шла такая… такая!

Шла сама юность женская, в самом начале лучшей своей поры – сладкие сливки любви уже отведаны, и эта нежная мучительница ещё не показала когтей сердцу новой своей игрушки, ещё не отняла у взгляда свет, у волос – искристый блеск завитков, у губ – свежесть и жажду поцелуев.

Обычно судьба говорит с нами. Но большинство принимает её тихий голос за сны и смешные бабкины приметы, да живёт себе, как придётся. Сильно удивляясь потом, отчего как-то не так жизнь складывается – не по вкусу, не по размеру?

Правда, некоторых это удивление утомляет, в конце концов, и они догадываются найти через знакомых проверенного звездочёта или навестить в южных горах маленький беломраморный храм, где дважды в луну пифия сообщает пришедшему то, что он сам в своё время недослышал – или по молодому гонору недослушал.

Однако тут и гадать бы не пришлось. Вытянув шею, Дон замер и смотрел – к нему, игриво рисуя бёдрами древний символ жизни, идёт женщина его мечты. Пусть даже ещё не видит его, не знает – это только пока…

Но показаться ей в столь плачевном виде! Да что она подумает?! Однако молодой человек не относился к тем вечно ноющим мальчикам, которые так и норовят при малейшей трудности спрятаться за мамочкин передник… за передник? Кто тут сказал – за передник?

Парень в два шага одолел кухоньку, сдёрнул с крючка оставленный подругой фартук и поспешно нацепил на себя – ну, теперь и показаться не стыдно. Уж лучше выглядеть грязным от работы, чем… но ладно, бедняге и без того несладко. Вот же чёрт побери эту слабость при виде складной фигурки! Где же ты, единственная, что избавит глаза от необходимости скашиваться то туда, то во-о-он туда?!

Впрочем, сей балагур чуть лукавил, рисуясь по привычке даже перед самим собой – если мужчина перестал с интересом поглядывать на встречных и поперечных женщин… пиши пропало! Кстати, ни одна хозяйка из числа знакомых Дона не пилила главу семейства, когда мужнины глаза нет-нет, да и смотрели куда-то, кроме как на неё саму – когда у супруга хорошее настроение, то и в доме лад и порядок? Про то, сколь славно в доме, если в таком же настроении шея этой головы, некий умный и уже немного знакомый нам котяра предпочитал помалкивать.

Так вот и хорохорился он перед самим собой изо всех сил: а что ещё делать, когда пришла она – единственная. Весенней грозой грянула… и как же теперь жить, Дон?