Поэты востока. Переводы Михаила Курганцева

Когда я думаю о Востоке, то вспоминаю первый день войны в Афганистане, и то, как я не попал на эту войну, и размышляю и о своей вине, и о своем долге как перед теми, кто вернулся, так и перед теми, кто не вернулся из Афганистана, из Чечни, из Сирии, из зарубежной поездки, кто не пришел домой с праздника, кто не доехал до своей работы или института… Когда я думаю о Востоке, то вспоминаю памятник войнам-интернационалистам в моей родной Шуе. Когда я думаю о Востоке, я думаю о террористах ЕГИЛ и о беженцах. Когда я думаю о Востоке, я думаю о нашем славном министре Лаврове и о метаниях моей Родины между Западом и Востоком, Востоком и Западом. Ко мне приходят крамольные мысли.
Но… когда я думаю о Востоке, то вспоминаю также сказки из «Тысячи и одной ночи» и другие сказки народов этой сказочной стороны света. Пишу, и перед глазами встают эпизоды из «Аленького цветочка» (заморский восточный рынок), «Али-бабы и 40 разбойников» (пещера) и «Волшебной лампы Алладина» («В Багдаде все спокойно!»), и снова слышу голос Литвинова-Старика Хоттабыча с заезженной детской грампластинки. Пишу, и перед глазами – восход, солнце и – Страна восходящего солнца, и – женщины этой таинственной страны. Знаю, знаю - не я один был ими на всю жизнь околдован!
Но…когда я думаю о Востоке, то вспоминаю также свои деловые поездки в Китай, и щедрые угощения, и тамошних переводчиков, и китайских рабочих, и их неистощимое трудолюбие, достоинство и профессионализм, и… полуостров Даманский.
Но… когда я думаю о Востоке, то вспоминаю также то неизъяснимое и чарующее удовольствие, которое доставляют мне всегда молитвенные распевы имамов, встречающиеся порой на коротких волнах… В мире - тысячи языков, но я сумел, помимо материнского, худо-бедно овладеть еще только одним, от силы двумя. Но, увы, арабский не из их числа. Могу смело сказать, что ни один из тысяч неизвестных мне языков не несет в себе столько эстетических (они пишут вязью справа налево), фонетических, познавательных и философских соблазнов и вызовов.
Но…когда я думаю о Востоке, то вспоминаю также, как произошло мое первое знакомство с восточной поэзией – с «Рубайями» Омара Хайяма (1048-1123). И как меня позднее поразило, что именно английский поэт Edward FitzGerald (1809-1883) своим переводом этих простых и гениальных четверостиший положил начало всемирной славе персидского поэта, и что ждать своего часа Хайяму пришлось так долго.
Увы, в этой книге нет переводов из Хайяма. Но вы найдете в ней, тем не менее, множество не менее значительных произведений, несущих в себе высокую мысль и широкую палитру эмоций, свойственных зрелому и ответственному человеку. У меня нет сомнений, что Михаил Курганцев, как переводчик, сделал все, чтобы донести до русского уха и поэтическое слово, и его заряд. В сборнике представлены переводы с арабского, персидского, турецкого, узбекского, бенгальского, бирманского и казахского языков. В наши дни многие люди ищут, в т.ч. и в поэзии, обезболивающее средство, или средство ухода от вездесущных проблем; беззаботность и легковесность, поверхносность – вот к чему сводятся их читательский запрос. Думается, сборник Курганцева по большей части не для них: большинство авторов скорее всего трубят тревогу, чем играют на арфе. Книга завершается поэмой-элегией М.Макатаева (Казахстан) «Реквием Моцарта». Привожу полный текст пятой, завершающей части:
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Баю-баю-бай.
Спи, сынок.
Слышен голос мой
еле-еле.
Вечный сон глубок,
сон глубок
в вечной тишине
колыбели.
Здесь ни дня, ни вечера нет,
ни зари рассветной,
ни ночи.
Баю-баю-бай.
Спи, мой свет.
Баю-баю-бай.
Спи, сыночек.
Здесь удач и радостей нет,
Нет ни мук, ни горя, ни бед,
Нет ни почестей, ни тщеславья.
Баю-баю-бай.
Спи, мой свет.
Здесь ни зла, ни зависти нет.
Хитрость не обманет тебя,
пуля не достанет тебя,
сплетня, клевета, злой навет
твое имя не опорочат.
Баю-баю-бай.
Спи, мой свет.
Баю-баю-бай.
Спи, сыночек.
От вражды и козней далек,
ты не будешь здесь одинок –
переступят вечный порог
все, кого увидеть захочешь.
Баю-баю-бай.
Спи, сынок.
Баю-баю-бай.
Спи, сыночек.
Понапрасну сердце печалишь,
сам себя изводишь тоской.
Всем, кого увидеть не чаешь,
суждено свиданье с тобой.
На земле – недуги и горе,
стон и плач надрывный людской.
Не шумите, долы и горы,
подарите сыну покой!
Я одна его укачаю,
исцелю от муки земной.
Спи, усталый мой.
Баю-баю.
Спи спокойно,
маленький мой.
Ты, дышавший жизнью живою,
не печалься
в смертном краю.
Я с тобой,
сынок,
я с тобою.
Баю-баю-баю-баЮ!