Книга Я, Мона Лиза онлайн - страница 13

XIV

Той ночью, прежде чем Дзалумма ушла к себе, я разыскала ее и зазвала в свою маленькую комнату. Закрыв за нами дверь, я прыгнула на кровать и обхватила руками колени.

Еще больше непослушных жестких прядок выбилось из кос Дзалуммы, поблескивая при свете одной-единственной свечи у нее в руке; пламя отбрасывало на лицо какой-то зловещий мерцающий свет, создавая идеальную атмосферу для той мрачной истории, что я хотела услышать.

– Расскажи мне о мессере Якопо, – попросила я. – Отец говорил, тело мессера осквернили. Я знаю, он был казнен, но хочу услышать все подробности.

Дзалумма заупрямилась. Обычно она с удовольствием рассказывала о таких вещах, но на сей раз предмет разговора явно ее встревожил.

– Это ужасная история, совсем не для детских ушей.

– Все взрослые ее знают. Если ты мне ничего не расскажешь, я стану выведывать у мамы.

– Нет, – выпалила она так резко, что чуть не задула пламя свечи. – Не смей беспокоить ее. – Нахмурившись, она поставила свечу на ночной столик. – Что ты хочешь узнать?

– Что они сделали с телом мессера Якопо… и почему. Он ведь не убивал Джулиано… Так почему его казнили?

Рабыня присела на край моей постели и вздохнула.

– На эти вопросы есть много ответов. Старый Якопо де Пацци был патриархом семейного клана. Образованный человек, его все уважали. А кроме того, как ты знаешь, он был рыцарем. Не он организовал заговор с целью убить братьев Медичи. Думаю, он поддался уговорам и решил принять в нем участие только тогда, когда стало ясно, что другие пойдут до конца, с ним или без него. Тебе мама рассказывала, что, когда был убит Джулиано, заговорщики начали звонить в колокола на колокольне рядом с собором?

– Да.

– Так вот, это был сигнал для мессера Якопо. Он выехал верхом на площадь Синьории и закричал: «Народ и свобода!», призывая народ подняться против Медичи. Он нанял почти сотню солдат-перуджианцев, чтобы они помогли ему взять штурмом Дворец синьории, и надеялся, что горожане поддержат его. Но все случилось не так, как он задумал. Приоры принялись швырять из окон дворца камни на голову его армии, да и народ повернул против него с криками: «Palle! Palle!» Поэтому когда его поймали, то повесили из окна дворца – точно так, как поступили с Франческо де Пацци и Сальвиати. Но все-таки он был благородного происхождения, и люди питали к нему уважение, поэтому сначала ему даже позволили исповедаться и причаститься перед смертью. После казни его похоронили в семейной гробнице в Санта-Кроче. Но тут разнесся слух, что перед смертью Якопо вверил душу дьяволу. Монахи Санта-Кроче перепугались, вырыли тело и закопали его за городскими воротами, в неосвященной земле. Спустя три недели после смерти мессера Якопо какие-то безобразники достали тело из могилы. Когда его хоронили, то не сняли петлю с шеи. И вот тогда молодчики протащили труп за веревку по всему городу. – Она закрыла глаза и покачала головой, вспоминая. – Они насмехались над ним несколько дней, словно труп был марионеткой. Приволокли тело к дому мессера Якопо и принялись стучать головой в дверь, изображая, что он требует впустить его. Я… – Дзалумма замолкла и открыла глаза, но смотрела не на меня, а куда-то в прошлое. – Я видела этих парней, когда возвращалась с рынка домой. Они прислонили труп к фонтану и вели с ним разговор. «Добрый день, мессер Якопо!», «Прошу вас, мессер Якопо, проходите», «Как поживает ваше семейство, мессер Якопо?» Потом они принялись закидывать труп камнями. До сих пор помню тот ужасный звук – глухие удары. Когда он лежал в земле, то дожди шли не переставая четыре дня, и он очень сильно разбух. В день казни на нем была красивая пурпурная туника – я сама видела, стоя в толпе. От сырости туника сгнила, покрылась зеленовато-черной слизью, а лицо и руки были белые, совсем как рыбье брюхо. Рот раскрыт, распухший язык высунут. Один глаз у него закрылся, а второй, затянутый серой пленкой, глядел как будто прямо на меня. Мне показалось, что он молит о помощи откуда-то из могилы. Я тогда помолилась за его душу, хотя в те времена все боялись произнести доброе слово о семействе Пацци. Парни поиздевались над его телом еще несколько дней, потом им это надоело, и они швырнули труп в Арно. Люди видели, как его уносило в море аж в самой Пизе. – Она помолчала, потом посмотрела на меня. – Ты должна понять: Лоренцо совершил для города много добрых дел. Но он не давал угаснуть людской ненависти к семейству Пацци. Не сомневаюсь, по крайней мере один из тех парней положил в карман флорин, а то и два, полученных от самого Лоренцо. Его месть не знала границ, и за это Господь однажды заставит его заплатить.

На следующий день в знак примирения отец взял меня с собой на виа Ларга, во дворец Медичи, куда доставил в карете свои лучшие шерстяные ткани. Мы заехали в огромные кованые ворота. Как всегда, я осталась ждать в карете. Слуги привязали лошадей, и отец вошел в дом через боковую дверь в сопровождении домашней прислуги, нагруженной его товаром. Он пробыл в доме больше, чем обычно, – почти три четверти часа. Я начала терять терпение, успев запомнить до малейших деталей фасад здания и истощить собственное воображение, представляя, что находится внутри.

Наконец охрана у боковых дверей разомкнула ряды и появился отец. Но вместо того, чтобы сразу сесть в наш экипаж, он отступил в сторону и принялся чего-то ждать. Вслед за ним из дверей вышел целый отряд стражников с длинными мечами. Секундой позже показался какой-то человек, тяжело опиравшийся на мускулистую руку своего помощника; одна нога у него была разута и обернута по самую щиколотку мягчайшей шерстью, которая шла на одеяльца для младенцев.

Он был слегка сутул, с болезненным цветом лица и непрестанно мигал на ярком солнце. Он посмотрел на моего отца, тот указал ему на нашу карету.

Я сидела не шевелясь, как зачарованная. Мужчина – некрасивый, с огромным крючковатым носом и сильно выпирающей нижней челюстью – скосил глаза в мою сторону. Бросив слово своему помощнику, он начал приближаться, морщась при каждом шаге – видимо, ему было невыносимо ступать на больную ногу. Тем не менее он упорно продолжал идти, пока не оказался на расстоянии в два человеческих роста от меня. Но и тогда ему пришлось вытянуть шею, чтобы взглянуть на меня.

Мы довольно долго беззастенчиво разглядывали друг друга. Он внимательно меня оценивал, но что выражал его взгляд, я так и не смогла понять. Казалось, воздух, нас разделявший, колеблется, как после удара молнии: этот человек знал меня, хотя мы никогда не встречались.

Потом он кивнул моему отцу и скрылся в своей крепости. Отец забрался в карету и сел рядом со мной, не говоря ни слова, словно не случилось ничего необычного. Что касается меня, то я тоже молчала, лишившись дара речи.

Я только что впервые встретилась с Лоренцо де Медичи.